Евласию не сразу удалось перекрыть общий гомон. Но голос у него, как я уже упоминала, был зычный, а опыт, судя по всему, богатый.
– И на это есть ответ в святых книгах, – торжественно объявил он. – Заповеди написаны только для людей. «Не убий» – одна из них. Стало быть, на зверей сей закон не распространяется.
Он торжествующе посмотрел на меня, дескать, вот видишь, как истинно верующий человек щелкает все твои «сложные вопросы».
– На зверей не распространяется, – подтвердила я. – И вот что интересно: заповеди впервые упоминаются в святых книгах уже после изгнания из райского сада. То есть сначала для человека их не существовало. Точно так же, как и для волков.
– Потому что первые люди были идеальны сами по себе, – вытянул узловатый указательный палец священник.
– Однако же яблока вкусили, – напомнила я. – А что вы, святой отец, скажете насчет чревоугодия? Грех это?
– Понятное дело, грех, – важно кивнул он.
– А для собаки, которая клянчит у хозяина вкусно пахнущую кость? Есть у кого-нибудь собаки? – повернулась к другим посетителям я.
И, неожиданно для самой себя, заметила, что зал наполнился до предела. Некоторым уже не нашлось сидячих мест, и люди просто стояли, опираясь руками о спинки стульев и края столов.
– Есть! Есть!
Человек восемь замахали руками.
– И как? Грешны они? – полюбопытствовала я.
– Да из сплошных грехов состоят, заразы! – выкрикнул какой-то смешливый парень. – Но мы их за это и любим.
– Собака не знает, что грешно, а что нет, – вступился за свою любимицу его сосед.
– Вот! – воскликнула я с таким видом, будто готова была его расцеловать. – Не знает. Понятия добра и зла не заложены в природе. Растения, насекомые, птицы, звери, представления не имеют, что это такое. Они просто живут так, как живется. Если добудут вкусную пищу, поедят. Если для этого надо убить, убьют. Если кто-то приблизится к их детенышам, порвут на части – и угрызений совести не испытают. То ли дело люди. – Я изобразила крайне взволнованное лицо. – Правильно я поступил или нет? Имел ли право насладиться сочным мясом, или меня за это отправят в ад? А если солгал? А если солгал, но во благо? А если убил, но защищаясь?
Зал притих. Одни слушали, посерьезнев, другие со смешками, но эти смешки свидетельствовали о том, что люди узнавали в моих описаниях себя.
– Допустим, первый человек, ступавший по земле, был таким же, как животные. – Я постепенно начинала закругляться. – Не знал, что хорошо, а что плохо. Действовал так, как велели инстинкты. Ел, пил, гулял и просто наслаждался жизнью, как наслаждается пес, живущий у добрых хозяев. Но что-то изменилось. Говоря на языке символов – он вкусил от дерева познания добра и зла. Шагнул вперед, за пределы того, что доступно зверям и птицам. И осознал, что мир в тысячу раз сложнее. Там, где раньше все было предельно просто: бери да делай, как хочется, теперь пришлось спрашивать себя: «А как будет правильно?» Вместо того чтобы слепо следовать инстинктам, человеку приходится принимать миллионы решений. Потому что теперь он знает, что в мире есть добро и зло. Хорошо ли это? Решайте сами. Трудно ли? Конечно же, трудно. Никто не изгонял человека из рая, – подвела итог я. – Человек просто перестал ощущать себя в раю. Потому что жизнь того, кто постоянно принимает решения, слишком сложна для мифа об идеальном месте и абсолютном счастье.
Волосатый встал, с шумом отодвинув стул, и сразу стало видно, насколько мало его фигура подходит для скромного служителя принца. Для рыцаря такие параметры были бы значительно более уместны.
– Да кто ты такая, чтобы оспаривать написанное в великих книгах?! – возмущенно взревел он.
«Я – именно та, кому положено подобное оспаривать», – подумала я, но вслух произнесла совсем другое.
– О, я всего лишь простая неразумная женщина! – Я скромно улыбнулась и опустила долу глаза. – Не обращайте на меня внимания, святой отец!
Евласий не успел придумать ответ на столь провокативную капитуляцию, а хорошо знавшие меня посетители – недоверчиво посмеяться. Агна изо всех сил подавала мне знаки, и, извинившись перед церковником за вынужденный уход, я вслед за монашкой поднялась в нашу общую комнату. Как вскоре выяснилось, здесь нас уже поджидал Эйтан.
– Ну, что еще стряслось? – не слишком довольно поинтересовалась я.
В душе зрело подозрение, что Агна собирается отчитать меня за неуважение к церковнику, и я уже настроилась дать достойный отпор, но услышала нечто совершенно неожиданное.
– Я была в храме, – принялась объяснять монашка, тяжело дыша, будто бежала всю дорогу до «Ковчега».
– С чем тебя и поздравляю, – проворчала я, но соседка по комнате драматично замахала рукой, призывая к молчанию.
Я демонстративно пожала плечами, но подчинилась, невольно заинтригованная: вид у Агны был такой, словно и вправду случилось нечто из ряда вон выходящее.
– Я увидела там животное. Необычное. Похоже на крысу, но только не серое, а угольно-черное, и хвост не голый, а пушистый.
– А-а-а, это притт! – протянула я. – Ничего удивительного: в ваши края вся нечисть сбегается. Это из-за магического фона, который создавало озеро. Не переживай, притты совершенно безобидны. Князь создал их потехи ради, чтобы поглумиться над праведниками. Зверюшки бегают по храму и цапают их за ноги, чтобы отвлечь от молитвы. Изгонять их не собираюсь, мне и без этого есть чем заняться! – предупредила я, видя, что монашка собирается сказать что-то еще.
Говорить Агна действительно продолжила, но о другом.