Солнце для всех! Реакционному читателю Когда в повествовании приводятся некоторые подробности интимной жизни действующих лиц, возраст которых 14, 15, 16 лет, следует учитывать то обстоятельство, что по одному только числу дней тэрарианский год почти в полтора раза продолжительнее земного. Добавьте к этому тридцатисемичасовые сутки и то, что в каждом тэрарианском часе — по сто минут, а в минуте — по сто секунд, и вы увидите соотношение возраста тэрариан и землян. Но, даже если бы этой разницы и вовсе не было, необходимо принять во внимание то, что человечество ТЭрары — не земное человечество; это другие люди, прошедшие свой путь эволюционного развития, с другим метаболизмом и другой продолжительностью жизни, с другой культурой и т. д., так что, невнимательному читателю-моралисту, которому, при чтении настоящей книги, в голову могли бы прийти мысли о «педофилии» и «детской порнографии», лучше повременить с написанием доносов и, вооружившись калькулятором, проделать элементарные расчеты. Впрочем, возраст персонажей — далеко не единственное, что в этой книге может возмутить того или иного реакционного читателя, будь то православный черносотенец или поборник «нравственности» от иного культа, патриот-государственник, неолиберал, фашист или кто-то еще. Господа реакционеры, если вы не остановитесь и не прекратите читать данный текст, то вы непременно будете оскорблены и оплеваны. Вас предупредили. Автор МИР Планета ТЭрара, где происходит действие настоящей книги, — единственный мир в системе одиночной звезды, имеющий твердую поверхность, 87,5 % которой покрыто мировым океаном, и кислородсодержащую атмосферу. На планете два материка — ПанЭрра и НордЛетт, расположенные в экваториальных-средних (ПанЭрра) и средних-северных (НордЛетт) широтах. ТЭрара имеет три спутника, естественность происхождения которых весьма сомнительна и является предметом научных споров (все луны имеют одинаковые размеры и массу; их вращение вокруг собственной оси — одинаково синхронно, а положение на орбите планеты — всегда образует правильный треугольник). диаметр ТЭрары: 22900 км окружность планеты: 71942 км средний радиус: 11450 км площадь поверхности: 1 647 482 260 км На поверхности планеты имеется множество артефактов, созданных в далеком прошлом цивилизацией, многократно превосходившей в развитии существующую теперь цивилизацию. Это превосходство очевидно и не подлежит сомнению. Главным подтверждением тому служат оставшиеся от Древних грандиозные архитектурные сооружения — орбитальные башни, небесные острова и Экваториальное Кольцо, опоясывающее планету по экватору на высоте двадцати километров над уровнем мирового океана. ЛИЦА Вэйнз ОДи и ее подруга Дафф Сарранг и ее триумвиры Дивин и Аззаль Аллвин Шейл — небожительница из богатой и влиятельной Семьи, покинувшая Небо и ставшая инспектором КБК (Комитет Безопасности Конфедерации) в Ин-Корпе, одном из крупнейших городов Поверхности Трилл Тэббиш, известная также как Трилти — видный идеолог иблиссиан, одна из авторов запрещенной властями газеты «Солнце для всех!» Чеин Ренн — курьер революционной ячейки иблиссиан Альва Аввар — сержант жандармерии Триумвиры Джамм, Риб и Гвелл — рабочие крупного предприятия химической промышленности в Ин-Корпе Цог, Малк и Кирста — революционеры, члены коммуны изгоев Гэлл Тат — Координатор иблиссиан и ее приемная дочь Саттин Аника Баррен — Старший инспектор КБК Келли Астер — небожительница, дочь одной из Преторов (второй уровень планетарной власти) Селен Джан — небожительница, племянница Проквестора (помощницы Претора) Джелисс Шейл — небожительница, родная сестра Аллвин Шейл Кадеты Академии Южного Неба (отделение сержанта Шейл, в которое, вместе с Джелисс — позывной — «Первая» — входили также Келли и Селен — «Вторая» и «Седьмая»): Дэллед («Третья»), Джаали («Четвертая»), Фаррис («Пятая»), Хэллар («Шестая»), Уиллин («Восьмая») и Хеффа («Девятая»); а также проректор академии — майор Саббия Мьёлль Тарви Фатис — небожительница, Координатор иблиссиан Эттер Лана Шейл — генерал небесной милиции, первая мать Аллвин и Джелисс Шейл Декарх или Консул (первый уровень планетарной власти) Взмах Крыла Птицы, она же Алесса Квестор Нальт Фатис — родная сестра Тарви Фатис Другие Декархи: Утренняя Звезда, Радуга, Ветерок, Шум Листвы, Весенний Дождь, Захватывающая Дух Высота, Красота Мира, Горная Река и Дыхание Жизни а также полицейские, жандармы, уголовные элементы и прочая мразь МЕРЫ Принятые на ТЭраре меры времени: секунда, минута (= 100 сек.), час (= 100 мин.), сутки (= 37 час.), декада (= 10 суткам), сезон (= 13 декадам + одни сутки весной, осенью и зимой, и + двое суток летом)*, год (= 525 суткам), век (= столетию), миллениум (= 1000 лет), декамиллениум (= 10000 лет). *Тэрарианский сезон = 13 декадам. Каждая последняя декада оканчивается одним днем (а летняя декада — двумя днями) не входящим в декаду, но входящим в сезон и его завершающим (в летнем сезоне это второй день). Меры длины: сантиметр, метр, декаметр (= 10 м.), гектометр (= 100 м.), километр (= 1000 м.), мегаметр (= 1000 км), гигаметр (= 1000000 км, или 1000 мегаметров). Меры веса: грамм, килограмм, тонна… Единица измерения температуры: градус Ранкли (Р) (приблизительно = земной шкале Ранкина; 0,00 Цельсия = 491,67 Ранкина = 500,00 Ранкли). ИНТЕРЛЮДИЯ ПЕРВАЯ Традиции Школы Отделение сержанта Джелисс Таллед Шейл, преодолело отметку «одиннадцать километров» к началу пятого дня испытания. Это означало, что отделение уже выполнило норматив на «отлично». Впереди оставалось еще около километра коридоров, лестниц, лифтовых и коммуникационных шахт и последнее препятствие — выход наружу и движение по отвесной стене башни в условиях экстремально низких температур и разреженной атмосферы. Обычно, далеко не всем отделениям удавалось уложиться в «отлично» и, тем более, в «превосходно». Большинство дотягивали к концу пятых суток до восьми-девятикилометрового рубежа, и такой результат считался удовлетворительным. Впрочем, честолюбивые часто предпринимали повторные попытки и брали реванш со второго, а иногда и с третьего раза (разумеется, все маршруты при этом менялись). Но, пройти испытание с первого раза… было поводом для гордости. И не только в стенах Школы. В свое время мать Джелисс и, не так давно — всего два года назад, — ее сестра прошли «башню», показав высокие результаты и послужив примером для подруг и для всей Школы. Как и Джелисс, мать была сержантом. Она привела свое отделение к пункту назначения за тринадцать часов до окончания отведенного времени. Сестра на момент испытания была рядовым кадетом и отличилась тем, что спасла жизнь своему сержанту, когда у той отказала страховка и она сорвалась с обледеневшей сетки. Сестра успела схватить сержанта за плечевую лямку и удерживала, пока к ним не пришли на помощь поднимавшиеся следом подруги. За проявленный героизм, сестру представили к награде и произвели в почетные сержанты. Джелисс вела свое отделение внутри той самой башни, от нулевой отметки, которая, как считалось, указывала средний уровень мирового океана (сложные приливно-отливные циклы делали эту отметку весьма условной), вверх, за границу облачности. Они продвигались стремительно, и запас времени был более чем достаточен; от начала суток прошло только семь часов, а это означало, что впереди оставалось еще тридцать часов времени — неплохой шанс установить новый рекорд Школы. Главное, — говорила себе Джелисс, — не перегнуть палку! — нельзя выжимать из подчиненных все силы, заставлять действовать на пределе возможностей сейчас, когда им предстояло самое опасное испытание. Подземный Дьявол с ним, с новым рекордом! — она не потеряет никого из своих из-за такой глупости, — иначе какой из нее командир? Ее группа справится с испытанием и придет в полном составе, а рекорд… — это уж как получится… Вокруг царила кромешная тьма; ни единого лучика света извне не проникало внутрь гулких коридоров и залов. Отделение двигалось почти бесшумно, так тихо, что в паре десятков метров уже нельзя было точно определить — люди то были или крысы… Хвостатые твари, по слухам, несколько десятилетий назад непонятно как сумели проникнуть внутрь окруженной водами океана башни и размножиться настолько, что теперь нижние уровни превратились в настоящее крысиное царство. В первый день подъема им попадались целые полчища грызунов, которые вели себя настолько нагло, что порой даже не утруждались уступать дорогу проходившим мимо вооруженным людям и недовольно огрызались, когда получали пинка за неучтивость. Последние пару дней крысы им почти не попадались, а когда, все же, одна или две пробегали неподалеку, то это создавало настоящий переполох: кто знает, крыса то или робот, готовый обстрелять их какой-нибудь дрянью? — «Пятая», доложи обстановку, — приказала Джелисс, когда она с основной группой подошла к концу коридора, за которым начиналось еще одно помещение. — «Пятая», без происшествий, — отозвался в наушнике голос шедшей в авангарде девушки — дочери проквестора; Фаррис, так ее звали, была подругой Джелисс, как и Хеффа с позывным «Девятая». Из девяти человек в отделении только они трое принадлежали к женскому полу; «Третья» и «Седьмая» принадлежали к мужскому; «Вторая», «Четвертая», «Шестая» и «Восьмая» были андрогинами. Для Школы с ее консервативными традициями сержант-женщина была скорее исключением из негласных правил нежели явлением обычным (не говоря уже о сержантах мужского пола), и Джелисс по праву гордилась своим высоким положением среди кадетов. Подруги женского пола в обращении с ней держали нарочитую субординацию, стараясь таким образом поддерживать ее авторитет из чувств солидарности; также поступали и большинство кадетов-мужчин и наиболее либеральные андрогины. — Что там впереди, «Пятая»? — Зал… довольно большой, неправильной формы… — сообщил голос в наушниках, — что-то вроде объемной кляксы… похож на тот, что мы проходили двумя уровнями ниже… по дальномеру здесь… — (последовала пауза, в ходе которой Фаррис должно быть изучала показания лазерного дальномера) — …в общем, здесь вполне поместится средних размеров стадион, — сообщила разведчица, решив не засыпать сержанта цифрами (описать «кляксу» — совсем не то же самое, что описать, скажем, параллелепипед или сферу). Все переговоры велись по радиосвязи. Из-за масок на лицах голоса звучали тихо, да и порядком разреженный воздух — эта часть башни была негерметична — не способствовал распространению звуков; уже в десяти метрах нельзя было расслышать почти ничего. — «Седьмая»? — Джелисс вызвала вторую разведчицу. — «Седьмая», обезвредила одну ловушку, — прозвучал в наушнике грубоватый мужской голос, — продолжаю осмотр сектора. — Что там было? — Паралитическая мина… здесь, на «стадионе» «Пятой»… прямо вначале еще одного коридора… это примерно в сорока метрах слева от вас. — Как оцениваешь обстановку, «Седьмая»? — Надо проверить коридор. Тут небольшой уклон вверх… — Оставайся на месте. Отправляю к тебе «Третью» и «Восьмую»… — Джелисс отдала жестами соответствующие команды и две зеленые фигуры отделились от группы и исчезли за углом. (На самом деле фигуры, конечно, не были зелеными; все отделение, включая сержанта, было облачено в полностью одинаковые черные комбинезоны, а вокруг царила абсолютная темнота.) — Принято к исполнению: оставаться на месте, — отозвалась «Седьмая». Через минуту она доложила: — Вижу «Третью» и «Восьмую». — Подгруппа: «Седьмая», «Восьмая», «Третья»! «Седьмая» — старшая; проверить коридор; держать связь. — Принято к исполнению, — прогудел в наушниках голос «Седьмой». — «Восьмая» и «Третья», — снова заговорила «Седьмая» после короткой паузы, — переходим на канал выше… — Принято… — Принято… — «Первая», это подгруппа «Седьмой». Мы идем в коридор. Я на связи. — Принято, «Седьмая», — подтвердила Джелисс. Она окинула взглядом остававшихся с ней троих: «Четвертую», «Шестую» и «Девятую». Все они выглядели одинаково безлико. Низ лица каждой из кадетов полностью скрывала противопылевая маска-респиратор, соединенная гибкими трубками с генератором кислорода в ранце на спине (внутри каждой такой маски имелся микрофон, работавший в связке с ларингофоном в воротнике комбинезона); глаза и верхнюю часть лица закрывали примыкавшие вплотную к маске очки, линзы которых, помимо основных функций защиты и ночного видения, отображали разные тактические данные, инструкции, показания внутренних медицинских и внешних датчиков комбинезона и другую важную информацию, обработкой которой был непрерывно занят имевшийся у каждой личный ком-браслет; поверх головы — капюшон. Выпуклые, немного раскосые линзы очков в сочетании с кислородными масками делали их лица отдаленно похожими на морды насекомых. Ни у кого, включая Джелисс, не было никаких внешних знаков отличия и, тем не менее, путаницу полностью исключали наложенные поверх реальной картинки тактические экраны, отображавшие рядом с серо-зелеными фигурами индивидуальные метки. — «Вторая»… — Джелисс вызвала шедшую в арьергарде подругу, бывшую теперь, как и все остальные, ее подчиненной. — «Вторая», без происшествий. — Как далеко ты от нас? — Сто тридцать пять-сто пятьдесят метров. — Поставь сигнальный маяк и иди к нам. — Принято к исполнению. — «Первая», «Четвертая», «Шестая» и «Девятая», обследуем зал «Пятой». Работаем парно: я с «Четвертой»; «Шестая» с «Девятой»; «Пятая»!.. — На связи «Пятая». — Ты со «Второй». — Принято… — В коридоры не углубляемся, в норы не лезем, об обнаруженных ловушках сообщаем сразу. На обход зала ушло четверть часа — ровно двадцать пять минут. Они нашли еще две ловушки, которые не стали трогать, просто пометив опасные места на общей тактической карте. Вернулась подгруппа «Седьмой». Похоже, им крупно повезло: подгруппа обнаружила одну из шахт малого калибра, через которую проникла в коммуникации, о существовании которых до того никто из группы не подозревал… В башне было множество помещений, о назначении которых оставалось только догадываться. В башнях вообще более-менее изучены были только центральные лифтовые трассы и ключевые помещения, используемые в качестве вокзалов или станций, — в некоторых были исследованы и картографированы уровни между Поверхностью и Небом плюс несколько километров вниз и вверх, — но это касательно материковых башен, а не тех, что стояли в океане. Конечно, эта башня — по крайней мере ее нижние тринадцать или четырнадцать километров над уровнем океана — была исследована вдоль и поперек техниками Школы, ответственными за все напасти, что испытуемые терпели в течение пяти суток испытания, но, как оказалось, даже теперь в башне все еще оставались места, о которых никто не знал. А если кто и знал, то, возможно, считал эти места настолько недоступными, что их можно было не брать в расчет. Возможно, устроители испытания решили, что испытуемые сразу поймут, что перед ними двери лифта и пройдут мимо (все равно лифты не работают) или, если не поймут и вскроют лифтовую шахту, не станут в нее лезть (кто же в здравом уме сунется в колодец, где до дна лететь пару десятков километров?). Но возможно и то, что многочисленные техники, тактические консультанты, тьюторы и их помощники действительно не знали о существовании коммуникационного ствола, идущего параллельно стволу одной из лифтовых трасс и о множестве соединений между ними. Как бы там ни было, но… случилось одной из кадетов, по незнанию вскрывшей двери лифта в надежде найти за ними лазейку в коммуникациях, уронить в открывшийся перед ней бездонный колодец нож… …тогда «Седьмая» включила фонарь и посветила вниз, чтобы проследить за тем как нож, кувыркаясь, удаляется в призмообразном колодце. В тот момент она и заметила нишу… — Ты уверена, что все именно так, как то тебе кажется? — задала вопрос Джелисс, когда «Седьмая» закончила подробный, по всем правилам Устава доклад о проведенной разведке. — Да, «Первая», — подтвердила «Седьмая». — Мы с «Третьей» поднялись вверх по стволу… там, метрами тридцатью выше, есть еще один выход в шахту… а дальше — еще один… и никаких пауков или ловушек… Думаю, — добавила она, немного помедлив, — что об этом стволе в Школе никто не знает… — Селен, — обратилась Джелисс к «Седьмой» по имени после нескольких минут размышления, — вот скажи мне, какого хера ты полезла вниз, не предупредив меня? — Ну… — замявшись, та развела руками, — Джел, там далековато… Сама знаешь, как здесь связь работает… Пришлось бы кого-то посылать поближе к тебе, а это — время… Вдруг бы там никакого прохода не оказалось?.. Джелисс сдержанно улыбнулась, но, из-за маски, подчиненные не могли этого заметить. — Хорошо. А как насчет выхода из шахты? — Мы разобрались с этим! — быстро выпалила «Седьмая», едва появилась возможность уйти от скользкой темы и перестать изворачиваться. — Откроем в два счета! — добавила «Третья» — юная мужчина по имени Дэллед. Джелисс повернулась лицом к «Восьмой». — Сделаем, — коротко подтвердила та. — Что ж… тогда идем к шахте! В коридоре перед лифтом делаем последний привал. У нас два часа на еду и сон. Через полчаса семь из девяти кадетов спали мертвецким сном. Бодрствовали Джелисс и Келли — «Вторая». Они расставили сигнальные маяки и теперь сидели на стылом полу, опершись о стену в десяти шагах от спящих вповалку подруг. — Что скажешь, Джел, сумеем мы сегодня переписать рекорд Школы? — Келли сплела тонкие пальцы в перчатках и, потянувшись, обхватила согнутую в колене ногу чуть ниже пластикового наколенника. — Не знаю, Келл… — пожала плечами Джелисс. — Возможно… Если Селен нашла прямой путь… — …то мы его перепишем! — закончила за нее андрогин. — Как бы там ни было, мы не будем рисковать. — Кажется, некоторые из нас готовы идти на риск… — Если ты про Селен, то о ее выходке мы с ней еще поговорим… позже. Джелисс посмотрела вполоборота туда, где сейчас спало отделение. — И не побоялась же… полезть в такую дыру… — Келли помолчала минуту, также глядя в сторону спящих подруг. — Если мы побьем рекорд, всем нам быть сержантами… и Селен с Дэллед, — торжествующе добавила она. — Тогда эти консервативные жопы из Учебного Совета во главе с Ее Дряхлейшеством старой сукой Кэрристайн не отвертятся! — Не боишься, что твои слова дойдут до генерала? — усмехнулась Джелисс. — Могут ведь подслушать, если захотят… — Ха! Да плевать! Нехер подслушивать! — завелась Келли. — Я не бедняжка из провинции и не бесправная мужчина… И родственнички с лампасами у меня тоже есть… — фыркнула она. — Ладно-ладно, гроза консерваторов… — Джелисс похлопала андрогина по плечу и задержала руку, — не кипятись… Вряд ли здесь есть прослушка… сама знаешь: внутри башен связь далеко не бьет, а разворачивать повсюду сеть приемопередатчиков — та еще ебля… Сейчас Джелисс позволила себе немного расслабиться и побыть просто подругой, а не строгим сержантом с позывным «Первая»… просто девушкой, которую долг перед Семьей обязал выбрать будущую карьеру офицера и привел в высшую военную школу. Джелисс нравилась Келли; она не раз замечала, как Келли смотрела на нее, но она не была уверена, что испытывала к андрогину нечто большее, чем просто симпатию и, конечно, между ними не было ничего кроме дружбы. Келли положила ладонь в перчатке поверх ладони Джелисс и слегка прижала ее к своему плечу. Выражение ее лица скрывала маска, да и вокруг была непроглядная темнота. Повернувшись к ней, Джелисс видела только зеленый силуэт и комментарии тактического экрана — застывшую над силуэтом цифру «2». Осталось немного — еще один километр и почти тридцать часов… Они пройдут. Джелисс почти не сомневалась. За сто пятьдесят пять часов группа преодолела одиннадцать километров — в среднем четырнадцать часов на каждый километр подъема. Это именно в среднем — на деле последние четыре километра они прошли за сутки — ровно за тридцать семь часов… и вот теперь у них тридцать… нет, уже почти двадцать девять часов в запасе… Отделение отлично сработалось: каждая знает свое дело. Они уже отбили десяток нападений: вооруженные дротиками с транквилизаторами машины поджидали их в самых неподходящих местах — одно попадание такого дротика и ты «труп»; пока были внизу, обезвредили несколько распылителей нервнопаралитического газа, против которого не помогают респираторы (единственный выход — вовремя переключиться на генераторы кислорода, а они еще пригодятся наверху); ядовитых капканов, цель которых — замедлить группу, вынудив уцелевших нести на себе попавшихся в капкан. Поначалу с каждой такой ловушкой им приходилось изрядно повозиться (и это несмотря на многие часы дополнительных занятий и тренировок по диверсионной и контрдиверсионной подготовке), но дело наладилось, и теперь решение сложных головоломок и алгоритмов стало для отделения рутиной. Вот и «Седьмая»… Селен… обезвредила очередную пакость и не стала тут же поднимать шум, как то полагалось по правилам: все равно на выходе в очередной зал сержант потребует доклад… тогда и доложила. А этот ее фокус с шахтой… По правилам я должна объявить ей выговор… — подумала тогда Джелисс, заранее зная, что не станет этого делать. **** От главных шахтных стволов, служивших основными магистралями сообщения между Поверхностью и Небом, эта шахта отличалась меньшими — примерно в пять раз — размерами в горизонтальном сечении (о протяженности ствола оставалось только гадать). За исключением размеров, шахта — как и вообще все шахты во всех башнях — представляла привычный восьмиугольный колодец с гладкими как стекло стенами. Лифтовые кабины внутри таких шахт удерживались создаваемыми устройствами Древних силовыми полями и перемещались, не касаясь стен, полностью исключая трение. Джелисс, с детства проявлявшей немалый интерес к башням и всему, что с башнями связано, было известно, что в шахтах этого типа, в отличие от основных трасс, предусматривалась только одна-единственная кабина. Это вполне могло означать то, что у такой кабины могло не быть систем защиты от столкновения… Вряд ли кому-то до этого дня могло взбрести в голову полезть в такую шахту… — размышляла она. На все основные стволы приходилось по восемь кабин; избегать аварий при оживленном движении там помогала автоматика, никогда не дававшая сбоев: спускающиеся вниз лифты уступали трассу поднимающимся, прячась на время в предусмотренные для этого специальные ниши. (Джелисс помнился один случай. Внутрь шахты упала женщина, и спускавшийся ниже лифт, сначала сбросил скорость, а после, когда падавшая приблизилась к кабине, ускорился, сравняв скорость спуска со скоростью падения, после чего стал понемногу замедляться до полной остановки. Упавшая тогда отделалась ушибами и парой неопасных переломов.) Но как быть с этим лифтом? Что, если во время спуска группы поршень лифтовой кабины пронесется по шахте?.. Конечно, перемещение лифта всегда создает движение воздуха (как в метро, когда из тоннеля приближается поезд), но, как полагала Джелисс, именно для перераспределения воздушных масс, — по крайней мере и для этого тоже, — и был нужен этот дополнительный ствол, внутрь которого сумели проникнуть «Седьмая» и «Третья». Перед спуском в шахту Джелисс поделилась своими опасениями с отделением, добавив, что не станет приказывать лезть в шахту, если кто-то того не желает, времени в запасе достаточно, и они могут, как и до этого, отыскать выход в один из наклонных тоннелей и пройти его с боем. Благо, разобравшись в тактике роботов, они били железную дрянь настолько эффективно, что сами при этом уподоблялись машинам. Ей ответила «Седьмая»: — Внизу океан, сержант… — развела она руками. — Там нет никого и ничего. Снаружи — киты, внутри — крысы… Единственный лифт, который используется — тот, на котором нас спустили вниз… — «Седьмая» верно говорит, — поддержала «Третья». — Лифтами здесь никто не пользуется… Для нужд Школы достаточно одной работающей трассы… — А я вообще не удивлюсь, если последними, кто пользовались этим лифтом, были Древние… — добавила «Вторая». Остальные участницы группы высказались в том же духе и, заручившись всеобщим одобрением, Джелисс решилась. Спускались неспешно, тщательно перестраховываясь: первой спустилась «Седьмая», за ней — Джелисс и остальные; последней — «Третья». Прежде чем последовать за группой, «Третьей» следовало замести следы; у Джелисс были серьезные основания полагать, что путь через обнаруженные коммуникации не был отмечен на картах ответственных за испытание кураторов и тьюторов Школы и, посовещавшись с группой, она решила, лучше будет, если так оно и останется. «Третьей» пришлось спускаться без полагавшейся по правилам страховки; в случае, если бы она сорвалась, ей предстояло пролететь десяток метров, прежде чем падение остановит амортизирующая веревка, конец которой подруги закрепили внизу. Обошлось — «Третья» благополучно спустилась в довольно широкую — диаметром около двух с половиной и протяженностью около двадцати метров — трубу, расположенную перпендикулярно шахтному стволу и служившую смычкой между этим и соседним стволом, где ее ожидали подруги, после чего группа выдвинулась по уже разведанному пути. Они поднялись по коммуникационному стволу на тридцать пять метров до следующего соединения ствола с основной шахтой, потом — еще на тридцать пять и еще… Им не попалось ни одной машины или ловушки. Отделение двигалось вверх по пологому пандусу, выступавшему из стен идеально круглого колодца. Пандус, как и сама башня, был сделан из «небесного железа» — сверхлегкого и сверхпрочного материала, представляющего сплав серебристо-желтого цвета, воспроизвести который ученые безрезультатно пытались уже не одно столетие. Подъем существенно облегчало то, что, в отличие от стен ствола, поверхность пандуса, как и все горизонтальные поверхности внутри башни, была шероховатой, что позволяло группе уверенно держаться на ногах. Главное — не приближаться к краю пандуса: глубина ствола, скорей всего, равнялась высоте башни. — Как бы нам не пройти мимо выхода наружу… — сказала «Вторая», когда спустя четверть часа они миновали десятое по счету соединение с шахтным стволом и остановились, чтобы перевести дух. — По стене снаружи нужно преодолеть ровно сотню метров, Келл, — ответила ей «Пятая». — Можем смело подниматься еще на пятнадцать смычек… — Все нормально… — из округлого бокового тоннеля показались «Седьмая» и «Третья». — Все дырки на месте. — Каждый раз, доходя до очередного соединения, эти двое отправлялись проверять выходы из шахты и каждый раз выходы неизменно оказывались на месте: пятью метрами выше и тридцатью ниже. — Осталось двадцать семь часов и восемь минут, — объявила Джелисс. — О! Кажется, мы-таки перепишем последний рекорд… — с веселыми нотками в голосе пропела «Четвертая» — андрогин по имени Джаали Фарран. — Ха! Еще как перепишем, подруга! — похлопала ее по плечу Келли. — Сто шестьдесят семь часов и тринадцать минут… — прогудела себе под нос «Третья». Ларингофон отчетливо передал это гудение в радиоканал. — Чего? — повернулась к ней «Седьмая». — Абсолютный рекорд Школы, — назидательно сообщила ей «Восьмая». Без обезличивавшей амуниции Уиллин — так звали «Восьмую» — выглядела как совсем юная женщина (причем многие признавали ее одной из самых красивых в Школе), но на самом деле она, как и большинство кадетов, была андрогином. Лицо и телосложение Уиллин были полностью лишены присущих андрогинам черт — некоторой угловатости и более развитой, в сравнении с представительницами женского пола, мускулатуры. Это обстоятельство часто вводило в заблуждение людей, с Уиллин незнакомых. — Быстрее, — добавила андрогин, — «Башню» еще никто не проходил! За два столетия, в течение которых проводилось испытание в башне, к абсолютному рекорду — сто шестьдесят семь часов — приближались нечасто. Испытание всегда было и оставалось предельно сложным; условия каждый раз менялись так, что испытуемым нельзя было полагаться на опыт предшественниц. Преодолеть подъем в двенадцать километров внутри башни, диаметр которой — без малого пятнадцать, — пройдя через все ловушки и лабиринты за пять дней, — задача, требующая предельного напряжения сил. Среди кадетов ходили слухи о всяких странных происшествиях, скрываемых администрацией Школы; о случайных находках, вроде потайных комнат, заваленных приборами непонятного назначения или о тайниках с оружием Древних или обнаруженных останках самих Древних… о свихнувшихся учебных роботах, убивающих испытуемых, чьи смерти администрация потом выдает за несчастные случаи… Все это способствовало тому, что интерес к «Башне» не ослабевал. Неудивительно, что со временем слухи превратились в легенду, а «Башня» — в смысле: пятидневное командное испытание внутри орбитальной башни — в предмет своего рода субкульта. Естественно, прохождение коварной «Башни» с наилучшими результатами стало предметом гордости; нормативом считалось — преодолеть за отведенное время восемь километров (командам, не выполнившим норматив, давалось еще две попытки, после использования которых, не сдавшие норматив получали позорную запись в личном деле, мешавшую в дальнейшем их карьере). Появился и (вначале неофициальный) рейтинг — десятка лучших результатов. Вскоре администрация Школы стала награждать попадавших в «топ десять» особыми знаками отличия, а занявших места с пятого по первое — еще и поощрять произведением в сержанты всего состава проходившего испытания отделения; при этом сержанта отделения производили в младшие офицеры за год до выпуска. Сорок девять лет назад в пятерке лучших оказалось отделение под командованием матери Джелисс — сержанта Эттер Ланы Шейл — четвертое место; ее отделение уложилось в сто семьдесят два часа. Даже теперь, спустя почти пять десятилетий, генерал корпуса небесной милиции Эттер Шейл порой вспоминала в кругу Семьи о днях, проведенных с подругами внутри башни. — Вот скажите мне, — «Седьмая» повернула лицо в маске сначала к «Восьмой», потом — к «Третьей», — зачем вы держите в голове подобное дерьмо? — Какое дерьмо, Селен? — уставилась на нее «Третья». — Я про все эти цифры, Дэллед… — А что здесь такого? — пожала плечами «Восьмая». — Это же часть истории нашей Школы… — Хм… — «Седьмая» уселась в позе лотоса посреди пандуса и медлительным жестом увлеченной абстрактной философской проблемой мыслительницы попыталась потереть подбородок тремя пальцами: рука в перчатке коснулась маски-респиратора, — я вот помню, что кто-то там когда-то за полсуток до окончания времени прошел «Башню»… и мне этого достаточно… — она с задумчивым видом пошевелила пальцами перед глазами и опустила руку. — Но, мне кажется… глупостью заучивать с точностью до минуты какие-то там рекорды, будто эти знания столь же важны, как, например, теория относительности Вальмы Кид и Бир-Хассин… или закон эволюции Мунавы ДинАрвилии… Какая вам польза от этого информационного мусора? Зачем он вам? Чтобы восторгаться чужими сомнительными достижениями? — Ты так говоришь, будто тебе нет дела до традиций Школы! — с возмущением и укором заметила «Восьмая». Она тоже уселась на пол неподалеку от «Седьмой». Андрогин вытянула ноги и оперлась спиной о стену колодца. — По большому счету, — «Седьмая» сложила руки на груди и пожала плечами, — нет. — Так я и знала! — фыркнула андрогин. — А что ты хотела, Уилл? Почему меня должны волновать дурацкие традиции этой замшелой академии, в которой меня держат за чернь с Поверхности только потому, что у меня не тот набор гениталий? — раздраженно бросила ей «Седьмая». — Ну-ну… Спокойно, Селен, подруга… — «Вторая», сидевшая неподалеку передвинулась ближе и приобняла «Седьмую» за плечи. — Не кипятись. Вот дойдем до финиша, и быть тебе в сержантах всем надменным блядям назло… — Келл, думаешь, мне так нужны эти дурацкие значки? — А чего тогда стараешься? — съязвила «Восьмая». «Седьмая» не стала ей отвечать. Вместо нее ответила «Вторая»: — Эй, Уиллин, довольно! Отвали от Селен! — Тебе-то что? — Просто отвали. — Продолжаем движение, — прозвучал в наушниках спокойный голос сержанта. Джелисс ничего не сказала по поводу перепалки, — все и так поняли: лучше не развивать конфликт. Проверив оружие — электромагнитные винтовки и простые пулевые автоматические пистолеты — и амуницию, отделение двинулось дальше вверх по спиральному пандусу. За следующие сорок минут они добрались до тридцать пятой смычки, поднявшись по стволу, в общей сложности, примерно на восемьсот семьдесят-восемьсот восемьдесят метров. Лифтовые двери были в пяти метрах над местом, где труба-смычка выходила в лифтовой ствол. Чтобы попасть на уровень (неизвестно какой по счету), требовалось вначале взобраться по гладкой стене при помощи специальных вакуумных наладонников и наколенников и разобраться с дверным механизмом. Механизм был на удивление прост: над и под закрывавшей проход подвижной плитой в форме суперэллипса имелись углубления со спрятанными в них рычагами, которые приводились в движение выдвижными манипуляторами прибывающего лифта. Чтобы открыть дверь, требовалось синхронно изменить положение рычагов, — задача несложная. Чтобы открыть дверь снаружи, в отсутствии лифта, требовалось куда больше усилий. Главной проблемой здесь была неизвестность: по другую сторону плиты могло быть все, что угодно… Наверх полезли Джелисс и «Седьмая», как уже имевшая дело с дверными механизмами. На случай отказа вакуумных присосок, к их обвязкам были пристегнуты страховочные веревки, концы которых закрепили внутри трубы, где в полной готовности сосредоточился остальной состав отделения. — На счет «два» поворачиваем… — сказала «Седьмая», подобравшись к верхнему углублению и ухватившись за рычаг клещами из стандартного набора инструментов, каковой имелся у всех в группе. Джелисс не стала возражать против инициативы подчиненной: Селен теперь по праву можно было считать первым специалистом в группе по вскрытию лифтов. — На счет «два»… — повторила Джелисс. — Раз. Два, — они повернули рычаги в положение «открыто» и плита, слегка подавшись вперед, плавно ушла в сторону, открывая проход, за которым мог оказаться и коридор и комната и зал, протяженностью в километр. Снаружи чернота, вернее, серость с легким налетом зелени, настолько, насколько хватало мощности матрицы ночного видения (примерно на сотню метров). «Седьмая» повисла в проеме, удерживаясь присоской одной руки, в другой руке она сжимала клещи. Она раскачивалась при помощи ног, стараясь силой инерции забросить тело в проем, когда где-то рядом послышалось знакомое шуршание и цоканье множества железных ног… — «Паук»… — тихо сказала она. Все отчетливо услышали предупреждение. В этот момент многоногая машина выскочила из слепой зоны… …Джелисс выхватила пулевой пистолет и с грохотом выпустила в робота целую обойму. Машину отбросило назад на метр, послышался скрежет, и шестиногая дрянь рухнула на пол. Джелисс перевела дух и только спустя мгновение поняла: что-то изменилось; она посмотрела вверх, туда, где несколько секунд назад болтались ноги «Седьмой» и ей стало ясно, что именно было не так — Селен не было. Она сорвалась вниз. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Это государство — государство насилия и террора. Оно глубоко антинародно и бесчеловечно. Более того, оно даже и не государство вовсе… в классическом понимании этого термина… оно — колония, выдаваемая сборищем сатрапов за таковое. Созданные в нем условия враждебны человеку-труженику, человеку-творцу, человеку, устремленному в будущее — к духовному величию и красоте, способному мечтать о звездах и новых мирах и достичь их. Напротив! Человек здесь превращен в жалкое, ограниченное рамками дозволенного тиранией существо — в мещанина, все мысли которого обращаются в пределах его мутного кругозора. Именно таким это псевдогосударство желает видеть человека — ничтожеством, помышляющем о жратве, совокуплении и киче. Из последнего слова подсудимой Белл Райс — писательницы и революционерки, осужденной за «антигосударственную деятельность и пропаганду классовой вражды» (2.13.4.542) 1. Дань социальному паразиту В то утро Вэйнз с Дафф проснулись от неистового стука в дверь. Стучали уже несколько минут, настойчиво, громко, явно намереваясь достучаться. — Блядь… Ну, какого?.. Кого там Подземный Дьявол привел в такую рань! — Щас, подожди, схожу, гляну, — громко зевнув, сказала Дафф, вставая с постели. Тихо ступая, мужчина прокралась к двери и посмотрела в глазок. Стук прекратился: с той стороны ее заметили. Дафф отошла от двери и знаками объяснила Вэйнз кого привел Подземный Дьявол. То была собственница квартиры, госпожа Швайнер — андрогин преклонного возраста, владевшая примерно пятой частью всех квартир в доме и небольшим магазинчиком на первом этаже. Швайнер была фанатичная лоялка, не пропускавшая ни одного выпуска новостей на правительственном канале в Сети, преданная правительству и готовая неустанно строчить жалобы и доносы в полицию, в жандармерию, в управление жилищного фонда и даже в редакцию горячо любимого ею канала на всех… кроме, разве что, собственных арендаторов, рента которых обеспечивала благосостояние Швайнер. Чаще всего ее жертвами становились другие рантье и их жильцы, а также случайные люди, к которым у нее не было финансовых интересов. — Старая мразь… — процедила сквозь зубы Вэйнз и, встав с постели, направилась в туалет, где, продолжая несвязно бормотать себе под нос что-то насчет влагалища и жопы хозяйки квартиры, опорожнила мочевой пузырь. Они оделись и Дафф открыла Швайнер. Та, едва щелкнул замок, ворвалась бесцеремонно в квартиру и стала требовать плату за последние четыре декады и какую-то «справку о занятости». Вэйнз спросила о справке, на что Швайнер с порицанием сознательной гражданки вначале заметила, что нужно чаще смотреть новости, а уже после объяснила, что правительство поручило парламенту разработать новый закон, обязующий всех граждан не имеющих работы платить специальный налог. — И что вам с того? — бросила старухе Вэйнз. — А то, — с назиданием ответила та, — что, теперь все, кто работает, должны будут в обязательном порядке иметь при себе справку с места работы, а у кого не будет справки, те будут платить штрафы! — Дальше она заговорила с интонациями диктора программы новостей: — Выявлять нарушителей будут патрули, квартальные и районные констебли при содействии, — старуха подняла тощий указательный палец вверх и важно произнесла: — домовладельцев и собственников-арендодателей! — Так закон же еще не вышел, так? — Что же мне теперь, — возмутилась старуха, — ждать, когда меня оштрафуют за укрывательство безработных?! Тем более вы еще и плату задерживаете! — фыркнула она. — Значит, — сделала вывод Вэйнз, — если я не найду работу, ко времени когда выйдет этот закон, нам с Дафф придется съехать с вашей квартиры? — Чего уж там! — проворчала старуха, — живите! Только платите вовремя… Они отдали Швайнер горсть пластиковых монет и две картбанкноты, номиналом по тридцать эксплор каждая, — денег хватало только на оплату двух с половиной декад и это были последние деньги, — и упросили ее подождать еще пару дней: Дафф как раз получит зарплату. Выпроводив хозяйку, подруги съели скудный завтрак, после чего Дафф отправилась на смену, — она работала в службе очистки городской канализации, — а Вэйнз — в соседний квартал, лежавший сразу за заброшенным парком, где в маленьком баре под названием «Пластик» ей назначила встречу Сарранг — авторитетная особа из известной криминальной группировки, заправлявшей в рабочих кварталах восточной части Ин-Корпа. 2. Встреча с Сарранг С Сарранг Вэйнз была знакома не то чтобы близко, но обстоятельства их знакомства, все же, предполагали некоторую степень взаимного расположения: пять лет назад их пути пересеклись…в городской тюрьме. Сидели они в разных камерах, но виделись довольно часто: в коридорах, в столовой, на прогулках в тюремном дворе… Иногда они заговаривали, на разные темы, так, чтобы убить время… Между ними не возникало споров или конфликтов; дорогу друг другу они не переходили, имели общих знакомых. Они принадлежали к разным кругам преступного мира, поэтому неудивительно, что после тюрьмы их пути разошлись. Деятельность Сарранг всегда была связана с контрафактом, запрещенным софтом и разного рода техникой, за использование которой простым гражданам грозила тюрьма; в какой-то момент она сблизилась с влиятельными людьми и дела ее пошли в гору… Что же до Вэйнз, то все прожитые в Ин-Корпе годы она старалась держаться в тени и обходила стороной криминальные авторитеты. И вот, два дня назад они случайно встретились в одном средней паршивости клубе, куда Вэйнз пыталась устроиться на работу. Вэйнз пришла по объявлению о вакансии в охране клуба, но управляющая — андрогин среднего возраста с довольно симпатичной мордашкой, выглядевшая эффектно и подчеркнуто женственно — отказала ей, едва взглянув на ее лицо. Вэйнз стала было возражать: в объявлении главными требованиями были «хорошая физическая форма» и «соответствующие навыки», а вовсе не привлекательная внешность, — не проституткой же она пришла устраиваться! — но управляющая не желала ее слушать. Поняв, что зря потеряла время, Вэйнз напоследок расквасила управляющей нос и направилась к выходу, по пути набив морды парочке охранниц, прибежавших на зов начальницы. Тут-то ее и заметила Сарранг. Она была в компании триумвиров — Дивин и Аззаль, как отметила про себя Вэйнз, мало походивших на бандиток. Узнав Вэйнз, Сарранг пригласила ее за столик. Вэйнз угостили выпивкой и каким-то забористым порошком. Потом долго болтали о разном: вспоминали тюрьму, каких-то общих знакомых… Вэйнз неплохо провела время. Перед расставанием Сарранг поинтересовалась: нужна ли ей работа и Вэйнз ответила, конечно, нужна. Тогда они и договорились встретиться вдвоем через день и все обсудить. Когда Вэйнз вошла в «Пластик», Сарранг уже была там. Она сидела за столиком в дальнем от туалетной комнаты углу пустого в этот час заведения. В тонких пальцах она держала зеленую сигарету, рядом с ней на столике стояла чашка с кофе, прозрачный парок от которой сплетался с наркотическим дымом и улетучивался в открытое узкое оконце под самым потолком. — Вэйнз! — приветствовала ее Сарранг. — Садись, поболтаем! Эй! — крикнула она через зал барменше, возившейся за закрытой решеткой барной стойкой. — Сестренка, будь любезна, кофе моей подруге! — Привет, Сарранг! Хорошо выглядишь… — Вэйнз подмигнула женщине и уселась напротив. — Извини, что не говорю тебе того же, Вэйнз, — ответила на комплимент женщина, — но выглядишь ты действительно не очень… — сказанное прозвучало грубо, но честно. Вэйнз не обиделась. — Да уж, — покривила губами она, — сама знаю… — Но все может измениться, — поспешила добавить Сарранг. — Деньги все решают. — Чтобы исправить это… — Вэйнз указала пальцем на свое лицо, — нужно много денег. — Не так уж и много, сестренка, — Сарранг улыбнулась. — Мне бы это могло стоить… эм… декадного заработка… Да, — подтвердила она, прикинув что-то в уме, — примерно столько. В этот момент к столику подошла внушительных размеров барменша-мужчина и молча поставила перед Вэйнз чашку с кофе. — Спасибо! — поблагодарила Вэйнз. Сарранг молча кивнула барменше и та тихо удалилась. — Если будешь на меня работать, — продолжала Сарранг, затянувшись сигаретой, — сможешь собрать нужную сумму где-то… за сезон… или даже декад за восемь-десять, — она выпустила дым тонкой струйкой и отпила кофе, глядя испытывающим взглядом на Вэйнз. — В чем будет заключаться моя работа? — спросила Вэйнз, не притрагиваясь к чашке. — Мне нужен надежный человек… обладающий твоими талантами, разумеется… способный, помимо прочего, действовать решительно в нестандартных ситуациях, — женщина холодно улыбнулась, скривив тонкие губы. — Думаю, ты подходишь для такой работы… — она сделала еще один маленький глоток и снова затянулась ароматным, со сладковатыми нотками дымом. — И еще… иногда у меня для тебя будут совершенно особые поручения. — Хм… И что же это будут за поручения? — уточнила Вэйнз. — Ничего такого, с чем бы ты не справилась… — Сарранг сделала неопределенный жест рукой. — Выбить пару зубов, возможно, сломать пару конечностей… если вспомнить как ты отделала ту высокомерную блядь в клубе и ее «шестерок», для тебя это — сущие пустяки! — И только? Сарранг затушила сигарету в пепельнице и с прищуром посмотрела на Вэйнз долгим, пристальным взглядом, после чего медленно произнесла: — А дальше мы посмотрим. Повисла пауза. — Уж не станешь ты мне предлагать кого-нибудь грохнуть? — наконец сказала Вэйнз, улыбнувшись. Взяв чашку с кофе, она на треть опустошила ее одним глотком. — Всему свое время… — женщина хищно улыбнулась. Сарранг была некрасива. Не уродина, конечно, но лицо ее не привлекало: глубоко посаженные маленькие глазки, короткий нос, тонкие губы и острый подбородок; но, всю эту физиономическую посредственность окутывали роскошные вихри огненно-рыжих волос, которые, вместе с безупречной — да что там… просто обалденной! — фигурой служили как бы компенсацией некрасивости лица женщины. — Э… стоп-стоп! — Вэйнз выставила вперед узкие ладони с красивыми длинными пальцами. — Насчет «грохнуть» — это я пошутила… Ты же знаешь, у меня другая специализация… Сарранг помолчала минуту, достала из лежавшей рядом на столе пачки новую сигарету и прикурила от позолоченной зажигалки, лежавшей там же. — Ты мне нравишься! — наконец произнесла она, выпуская перед собой белесое облачко. — Определенно, ты мне нравишься, Вэйнз! Конечно, я не стану тебе предлагать кого-то убивать. Это — не мой профиль. Ты же знаешь, я с таким дерьмом не имею дел… Работа будет как раз по тебе, плюс некоторые особенности… но это не то, что ты подумала… Просто… нам с тобой надо для начала немного присмотреться друг к другу… — Не доверяешь? — прямо спросила Вэйнз. — Осторожничаю, — женщина неопределенно скривила губы, откинувшись на спинку стула и, покуривая сигарету, принялась рассматривать Вэйнз. Вэйнз какое-то время смотрела на Сарранг, как бы тоже ее изучая, потом достала из кармана пачку недорогих сигарет, вытащила одну и прикурила от пластмассовой зажигалки, тоже недорогой. Сарранг поморщилась. — Понимаю… — сказала наконец Вэйнз. — Такую штуку как доверие за деньги не купишь… То есть, человек, конечно, может уверять тебя в личной преданности, но на самом деле… — Так и есть! — подтвердила Сарранг. — Такие отношения строятся годами и обычно имеют под собой прочные основания. — Именно. — Вэйнз затянулась сигаретой и, развернувшись на стуле вполоборота, заложила ногу за ногу. — Могу тебе сразу сказать, что я ценю честность в делах и не подведу тебя, если ты не дашь мне повода. — Не дам, — сказала Сарранг. — Значит, у нас получится, — улыбнулась Вэйнз. — Думаю, для начала у нас с тобой уже есть кое-что… — Сарранг снова потянула сладковатый дым. — А именно, — продолжила она, — я знаю тебя по тюрьме, а ты знаешь меня… это — первое. Второе — насколько мне известно, у тебя нет связей с Хозрой и ее приближенными… Ведь нет? — (Вэйнз отрицательно качнула головой) — Вот эти два обстоятельства я считаю важным условием для того, чтобы иметь с тобой дело. Ну, а в будущем я позабочусь и о более прочных основаниях… У меня много разных полезных знакомых и одна из них — высококлассный хирург… Думаю, я смогу с ней договориться о приемлемой цене… Что скажешь, достаточно для прочной дружбы? — Да, — согласилась Вэйнз, — вполне. — Вот и хорошо. А пока, давай обсудим с тобой одно дельце… **** Уходя, Вэйнз была более чем довольна результатом встречи с новым боссом. Наконец ей подвернулось что-то стоящее! В качестве «аванса на первое время» Сарранг выдала ей картбанкнотами полторы тысячи эксплор — довольно приличную сумму (почти во столько в год им с Дафф обходилась аренда квартиры), намекнув при этом, чтобы Вэйнз обязательно обновила свой гардероб. Во второй половине дня ей следовало явиться по названному Сарранг адресу за оборудованием и инструментами, которые Вэйнз затребовала, когда та изложила ей суть предстоящего «дельца». Сарранг без вопросов аккуратно записала в свой планшет-терминал пожелания Вэйнз, после чего показала ей список для утверждения. Там же, на адресе, ее будет ждать полагавшееся ей теперь оружие и особый коммуникатор для безопасной связи с Сарранг. — Это будет одна из тех штук, какими пользуются «сестры»? — уточнила Вэйнз у Сарранг. — Почти… — уклончиво ответила женщина. — Со временем все узнаешь и… — добавила, немного помедлив, — помни: я держу свои обещания. 3. Инспектор КБК Шейл и старший инспектор Баррен — Инспектор Шейл! Зайдите к старшему инспектору Баррен! — сообщил писклявый голос из коммуникатора, когда Аллвин приняла вызов дежурной. — Через две минуты, — ответила она. — Просили не задерживаться, — пропищал коммуникатор. — Хорошо. Связь прервалась. Аллвин переключила рабочий терминал в режим ожидания, встала из-за стола и, прихватив папку-планшет, вышла из кабинета. Аллвин Таллед Шейл — небожительница по происхождению, офицер, выпускница одной из самых престижных, элитных академий ТЭрары, гражданка Неба и Конфедерации, не так давно ставшая инспектором, — без малого почти два года провела под Завесой, старательно избегая малейшего повода подниматься выше Поверхности. За это время кожа ее стала заметно бледнее (по меркам небожителей, конечно) и, при соответствующей одежде, она уже вполне могла сойти за местную богачку, регулярно посещающую солярий. Конечно, ни в какой солярий Аллвин не ходила; наоборот, в первый год своего пребывания на Поверхности, даже использовала тональный крем, дабы не привлекать излишнего внимания. Одевалась Шейл просто, без присущих немногочисленной прослойке благополучных и состоятельных (по местным меркам) городских буржуа вычурности и чванства, но и без той напускной скромности, которая, гранича с аскетизмом, сама вполне могла бы сойти за вычурность и выпендреж. Служба в КБК не предполагала ношения формы, и потому Аллвин, как и другие встречавшиеся ей в казеных коридорах Управления люди, выглядела скорее сотрудницей какой-нибудь адвокатской канторы или офиса, нежели офицером спецслужбы, курирующей и координирующей действия полиции, жандармерии и (в некоторых особых вопросах) армии Южного Союза или Конфедерации. Все здесь, в здании Управления Комитета по Ин-Корпу, выглядело светским, все носило отпечаток канцелярской рутины и пахло бюрократией. Лишь изредка мелькали забредшие сюда по каким-то служебным делам темно-синие полицейские чины при кобурах и погонах да полностью черные, без знаков отличия, жандармы, своим мрачным одеянием походившие на древних палачей. Все эти полковники и майоры, украшенные значками, в расшитых серебром кителях, в фуражках, способных защитить своих обладательниц от проливного дождя; все воронообразные палачи-жандармы, одним своим видом вызывающие в простых гражданах желание убраться подальше, смотрят на Аллвин с уважением (полицейские — заискивающе, жандармы — с угрюмой покорностью). Ведь она, Аллвин Шейл — инспектор Комитета; выше — только правительство Конфедерации… марионеточное, подчиняющееся, как и прочие правительства, Небесному Декархиону… Быстрым, но без излишней торопливости, присущей молодым карьеристам, шагом Аллвин преодолела лежавшее между ее кабинетом и кабинетом начальницы расстояние. Едва она подошла к приоткрытой двери кабинета, изнутри послышался низкий, похожий на мужской, но с тем своеобразным тембром, что отличал всех бесполых от мужчин, андрогинов и, тем более, женщин, голос: — Шейл! Я вас жду, инспектор. Входите! Аллвин коротко кивнула глазку видеокамеры, расположенной справа от двери на уровне лица, и вошла в кабинет. Старший инспектор КБК, майор Аника Баррен, стояла у окна с чашкой исходящего паром и распространявшего по кабинету приятный аромат кофе. В строгом деловом платье она сильно походила на женщину — весьма привлекательную, на взгляд Аллвин, — и лишь когда она говорила, окружающие могли наверняка определить, что Баррен — бесполая — не андрогин, не женщина и не мужчина — представительница самого малочисленного пола. Большие, слегка раскосые глаза на утонченном лице старшего инспектора, вздернутый аккуратный нос с веснушками и рыжие, безупречно подрезанные на уровне острого подбородка, волосы делали ее похожей на лисицу. — Старший инспектор. — Для вас есть работа, Шейл. — Баррен прошла к столу и поставила чашку. — Подтвердилась информация о точном расположении пропагандистского центра анархистов. — Лисьи глаза Баррен на мгновение заглянули в глаза Аллвин, и той показалось будто в глубине холодно-серых зрачков начальницы промелькнули искорки, словно отражение молнии за окном. Но за окном было тихо: Завеса не подавала никаких признаков возмущения. — Во время операции, я буду присматривать за жандармерией… дистанционно, — продолжала Баррен, обходя стол и усаживаясь в кресло, при этом жестом указывая Аллвин на стул напротив стола. Аллвин села. — А вы, инспектор, и еще несколько ваших коллег будете мне помогать… будете моими глазами и ушами. — С удовольствием, госпожа старший инспектор, побуду вашими глазами… — с подчеркнуто невозмутимым выражением на лице кивнула Аллвин, — …или ушами. — В ответ на вольность Шейл старший инспектор лишь едва заметно улыбнулась, окинув мужчину быстрым взглядом. — Какие будут указания? — Детали — в файле… — Баррен коснулась символа на голографической клавиатуре, тускло мерцавшей над столешницей справа от нее, и коммуникатор Аллвин тут же оповестил хозяйку о принятом сообщении короткой вибрацией. Баррен вкратце рассказала Шейл о намечавшейся операции. Предстояло закрыть подпольную типографию «Солнце для всех!» — известной экстремистской организации иблиссиан. Захват типографии и аресты проведут спецгруппы жандармерии, от комитетских же требовалось лишь наблюдать (всего планировалось пять спецгрупп жандармов и в каждой должно быть по инспектору от Комитета). — …Следите, чтобы «вороны» действовали без перегибов, не попортили вещдоки и не перестреляли подозреваемых, — сказала Баррен, заканчивая краткий инструктаж. — Нам не нужны мертвые иблиссиане. Последние слова старшего инспектора вызвали в Аллвин чувство, которое она все чаще испытывала, когда узнавала о том, как Комитет раскрыл очередную ячейку революционеров и отправленные на аресты подразделения жандармов устроили бойню или, как «черные диггеры» — так неофициально прозвали спецподразделения жандармерии, работавшие в подземных выработках, оставленных Древними, — отыскали очередную коммуну изгоев и всех там перебили; даже когда новостные каналы Сети сообщали об «усмирении» полицией еще одной забастовки недовольных рабочих, Аллвин испытывала это чувство, хотя сама она и Комитет, формально, никак не были к этому причастны. Все чаще, уже почти два года, что минули со дня ее выпуска из Южной Школы, Аллвин испытывала стыд. Она причастна. Она работает на эту Систему — служит ей. Аллвин ясно понимала, как устроена Система, как все работает. Понимала, возможно, лучше многих других, так же как и она читавших запрещенные книги. Она получила лучшее образование, недоступное жителям Поверхности, жила полной жизнью, не была ограничена в возможностях всесторонне развиваться, не знала нужды и необходимости работать. Она не сомневалась в том, что Исса Иблисс была права и в ее «Базисе» — на первый взгляд, скучноватой работе по политэкономии и социологии, — не только вскрыта суть сложившегося миропорядка, но и указан единственно верный путь для человечества ТЭрары, лежащий через революцию. Но Аллвин не верила в то, что теперь, при сложившихся условиях, революция все еще возможна. Она тайно восхищалась революционерами, сопереживала им и… испытывала стыд. «Иблисс жила два столетия назад, — говорила она себе, пытаясь унять стыд, — во времена, когда системы контроля, вооружения, подавления, манипуляции не были так развиты, как сегодня… Тогда еще можно было что-то изменить, но не сегодня». На время это помогало, но оставалось ощущение самообмана; Аллвин была слишком умна, чтобы поверить таким мыслям. Она понимала, что, если и дальше ничего не менять и «просто жить», то мир погибнет, человечество сгниет в медленной агонии, — оно не сможет продолжать жить так бесконечно. Планета истощена и разграблена, миллиарды людей живут за чертой бедности, одурачены, опьянены, дезориентированы. При этом те, в чьих руках сосредоточена вся власть, плевать хотели на происходящее; они отгородились от мира Завесой и благоденствуют в лучах солнца посреди облаков… — Шейл? — Да, госпожа старший инспектор. — Вы в порядке? — Да… конечно… — Аллвин поняла, что на мгновение изменилась в лице и Баррен это заметила. — Просто задумалась… — О чем, если не секрет? — бесполая с интересом повела бровью. — Вы назвали иблиссиан «анархистами»… — Да, и что же? — Это несколько неточное определение, госпожа старший инспектор… — Шейл, — Баррен сделала рукой прерывающий жест, — это слишком длинное обращение… В рабочей обстановке этикет позволяет коллегам обращаться друг к другу по фамилии… Можете называть меня «Баррен». Это короче и не фамильярно… Ведь так принято там, откуда вы?.. — впервые за время разговора на лисьем лице Аники Баррен отобразилась добродушная и даже какая-то ласковая улыбка, и Аллвин в очередной раз отметила красоту начальницы. — Да… Конечно, Баррен… — Так, что вы хотели сказать? — Я хотела сказать, что «анархисты» — не совсем точное определение для иблиссиан… Оно в большей мере подошло бы… скажем, изгоям. — Раз так, тогда какое же определение подходит иблиссианам? — Хм… «Иблиссиане», — подумав, сообщила Аллвин. — Можно еще назвать их коммунарами или коммунистами, — добавила она, — но и это не подойдет… Те же изгои живут коммунами… Чем не коммунисты? — Аллвин посмотрела на старшего инспектора, та лишь покривила губы, продолжая внимательно смотреть на нее. — А знаете, — сказала тогда мужчина, — я бы остановилась на определении «научные социалисты-революционеры». Баррен расхохоталась и, несмотря на низкий, грудной тембр, смех ее оказался на удивление мягким и мелодичным. За два года работы в Управлении Аллвин всего пару раз приходилось слышать смех Баррен. В сочетании с внешней женственностью бесполой смех этот звучал впечатляюще. — Политические взгляды анархистов, если коротко, — продолжила Аллвин, когда Баррен перестала смеяться, — состоят в отрицании государства как такового, в любых его формах, иблиссиане же выступают за демократическую централизацию… Иными словами, — мягко объяснила она, заметив по лицу Баррен, что та не поняла последних слов, — иблиссиане не хотят полного и окончательного уничтожения государства, тотчас после захвата ими государственной власти, о чем прямо говорят анархисты. Иблиссиане считают, что государство следует… переделать… поставить на службу большинству… Впрочем, — заключила Аллвин, — как и анархисты, иблиссиане считают, что в конечном итоге государство станет ненужным и его институты упразднятся за ненадобностью или превратятся в нечто на сегодня неактуальное и потому смутно прогнозируемое. Повисла короткая пауза, в ходе которой Баррен бесцеремонно рассматривала подчиненную. Как ни странно, в этом взгляде в упор Аллвин не заметила ни малейшего намека на сексуальность. По общепринятым критериям привлекательности для мужского пола Аллвин была более чем симпатична; она часто замечала на себе заинтересованные взгляды представительниц других полов и могла с точностью определить, с кем из андрогинов или женщин (мужчины ее обычно не интересовали) можно смело заводить знакомство. (Обычно, скорым продолжением таких знакомств бывала постель.) Что же до бесполых, то здесь все обстояло сложнее. Как на Небе, так и на Поверхности бесполые встречались редко; численность их никогда не была велика, да и выглядели они обычно как самые обычные женщины, — пока не заговоришь с ней, не поймешь, с кем имеешь дело. Аллвин редко приходилось общаться с такими, как Баррен и никогда общение это не доходило до секса. — Вижу, вы разбираетесь в учении Иблисс, — наконец сказала Баррен. — Мне приходилось читать ее работы, — пожала широкими покатыми плечами Аллвин. — Даже так… — Конечно. — Разве на Небе эти книги не запрещены? — Баррен лукаво прищурилась и Аллвин на мгновение подумалось, что, если заглянуть сейчас за стол начальницы, то там непременно обнаружится настоящий лисий хвост, рыжий и пушистый. Аллвин ответила широкой улыбкой (мысль о милых животных, давно вымерших в естественной среде обитания и оставшихся только в заповедниках на небесных островах, придала ее улыбке особую теплоту). — Формально, да, — подтвердила Аллвин, — все работы Иблисс и некоторых других авторов там, как и здесь, отнесены к категории запрещенных… Вы ведь бываете на островах и сами знаете о тамошних законах и правилах… — Да, — снова улыбнулась бесполая, — я владею небольшим участком с домиком на одном из островов, здесь неподалеку… — (она бросила быстрый взгляд куда-то в потолок) — Но я не родилась там и, конечно, мне не приходилось обращаться в кругах представителей знатных Семей… Аллвин показалось, что Баррен смущена собственным ответом и поспешила увести разговор с неудобной для нее темы: — Не думаю, что вы много потеряли, лишившись общества напыщенных снобов… Что же до книг, разве запреты когда-то останавливали любопытствующих? Вот вы… — Аллвин хотела сказать «госпожа инспектор», но в последний миг поправилась — …Баррен, наверняка читали что-то из запрещенного? — Кое-что… — Аника Баррен охотно проследовала за подчиненной подальше от столь деликатного (для нее лично) предмета, как происхождение. — Но, если честно, мне было трудно продраться сквозь терминологические дебри той же Иблисс… — Тут вы правы, — согласилась Шейл, — такие книги, как «Базис» трудно даются. Но, если набраться терпения и приложить некоторые усилия, то разобраться можно и тогда начинаешь понимать. — Подземный Дьявол! Шейл! Я начинаю подозревать вас! — снова засмеялась Баррен. — Подозрительность — качество, которое требует от вас служба. — И от вас. — Да. Баррен снова посмотрела на Шейл долгим прямым взглядом, и на этот раз Аллвин на мгновение показалось, что она ошиблась: во взгляде старшего инспектора было столько страсти, что Аллвин почувствовала, что, еще немного и у нее случится эрекция. — Что же… Спасибо за справку, инспектор!.. Впредь постараюсь не путать иблиссиан с анархистами. — Рада помочь, — сдержанно улыбнулась Аллвин. Старший инспектор слегка кивнула, уголки ее губ едва тронула ответная, показавшаяся Аллвин снисходительной, улыбка, после чего лицо ее стало непроницаемым и Баррен добавила: — Но, полагаю, для Комитета, и для нас с вами эти различия ничего не меняют… Иблиссиане, изгои, анархисты… все они — экстремисты и враги государства. Наша задача: не дать им осуществить их преступных планов. — Да, конечно. — Идите, Шейл, готовьтесь. Этим вечером вас ждет ответственная работа. Аллвин кивнула старшему инспектору и вышла из кабинета. **** Аника Баррен всего пару раз видела живых лис, в зоопарке на одном из островов восточного полушария, и, конечно же, она знала о своей похожести на этих животных как и о том, какое действие на некоторых оказывало это очаровательное сходство. Аника была привлекательна и даже более — Аника была красива и, обладая при этом еще одним, более ценным качеством — острым умом, она всегда с выгодой использовала первое. Она заводила нужные связи и имела в числе своих любовниц нужных ей людей; ее благополучие, карьера в спецслужбе, шикарные квартиры в престижных районах Ин-Корпа и в столице Конфедерации — Энпрайе и домик на Небе, — все это было результатом сопряжения этих двух главных ее качеств — привлекательной внешности и острого, аналитического ума. Аника была дальновидна; она не торопила событий, не спешила, без необходимости, конечно, (когда требовалось, Аника была неудержимо стремительна) она действовала точно тогда, когда это было нужно, и результатом ее действий обычно была очередная выгода. Появление два года назад в возглавляемом Баррен Управлении Комитета безопасности Конфедерации по Ин-Корпу молодой выпускницы Академии Южного Неба не могло не отразиться на дальнейших ее планах. Связь с представительницей древней Семьи, — не мимолетная и потому наверняка бесполезная, а тщательно подготовленная, трезво и ясно осознаваемая обеими участницами, — связь могла бы стать для Аники «пропуском» в высшее общество Неба, если, конечно, она будет все делать правильно. Но, прежде чем заводить такую связь, нужно было создать для этого благоприятные условия… …Затащить молодую небожительницу, едва покинувшую Небо и начавшую самостоятельную жизнь и карьеру вдали от Семьи, в свою постель было бы не самым умным поступком. Возможно, если бы не происхождение Аллвин, все произошло бы гораздо быстрее: на взгляд Аники, Аллвин Шейл обладала поистине безупречной атлетической мужской фигурой и грубо-красивым, чуждым всякой андрогинности и, тем более, женственности лицом — отличная кандидатура для любовницы. Но с Шейл следовало действовать аккуратно… …Нужно было дать Шейл опериться, втянуться в работу, набраться опыта, определиться; все это требовало времени. И вот, спустя почти два года с момента ее появления в Управлении, Аллвин Шейл — инспектор; она успешна, самостоятельна, Поверхность перестала быть для нее средством чего-то там доказать своей матери-генералу и превратилась в привычное место. Все это время Баррен приглядывала за Шейл и, как она могла заключить из имевшихся у нее сведений, Шейл не особо скучала по Небу и прекрасно себя чувствовала под покровом Завесы. Шейл отлично справлялась с обязанностями службы: курировала нескольких информаторов в жандармерии и полиции, вела расследования, в основном административные, но оттого не менее сложные нежели дела революционеров и прочих врагов государства. Баррен берегла Шейл, не давая той опасных заданий, но и не держала без дела, — всякую работу, где требовались ум и смекалка, Шейл выполняла безупречно. Многие в Управлении это замечали, никто не мог упрекнуть ее в незаслуженно быстром продвижении по службе из-за высокого происхождения. Уже через полтора года Шейл из младшего офицера и помощника инспектора стала инспектором и лейтенантом. Старший инспектор имела обыкновение поддерживать прямой контакт с подчиненными — время от времени вызывать к себе в кабинет по разным поводам, беседовать с ними о службе, между делом интересуясь их нуждами и, по возможности, оказывая содействие. Шейл она вызывала не чаще других и в разговорах с ней не выказывала никаких особых знаков внимания, держась с достоинством руководителя и лишь самую малость подыгрывая маленьким вольностям мужчины. Аллвин была не то чтобы заносчива и, уж тем более, не позволяла себе фамильярности с начальницей, но, все же, она была небожительницей, и с Баррен держалась достаточно свободно, — была чужда всякого раболепия или заискивания перед начальством. Анику это вполне устраивало и она потакала такой раскованности молодой сотрудницы. Иногда во время разговора она позволяла Аллвин рассматривать себя, тщательно контролируя при этом свое положение и позу, осторожно подводя ситуацию к тому рубежу, за которым ход мысли мужчины становился предсказуемым. И вот в последнее время Аника стала все чаще замечать во взгляде подчиненной то, что тщательно взращивала в ней столько времени — интерес, — тот самый, не всегда осознаваемый поначалу интерес, следствием которого может стать (если все правильно обставить) уже не мимолетная связь, а серьезное и прочное партнерство взрослых, хорошо понимающих, что и зачем они делают, людей. Аника Баррен была почти вдвое старше Аллвин Шейл, на порядок искушенней в делах любовных и полностью контролировала ситуацию, хоть ей и хотелось порой броситься в объятия Аллвин. Она всегда тщательно скрывала свои порывы, полагая, что еще не пришло время. Но в этот раз она впервые позволила себе на мгновение показать Шейл, что та для нее не просто подчиненная, — не одна из четырех десятков инспекторов, а нечто большее. Шейл увидела и, конечно, все поняла. Теперь события будут развиваться быстрее; еще немного — день, другой, декада, две декады… и случится давно задуманное Аникой: между старшим инспектором Баррен и инспектором Шейл произойдет то, что обычно не одобряют коллеги, но что всегда происходило и будет происходить между людьми, испытывающими друг к другу влечение страсти… СОЛНЦЕ ДЛЯ ВСЕХ! Полиция. Вам говорят, что полиция защищает вас. Вам неустанно повторяют, что полиция нужна для того, чтобы блюсти порядок и законность. Вас пичкают пропагандистскими детективными романами и сериалами про отважных полицейских, которые, рискуя собственной жизнью, ловят бандитов и убийц; про детективов, раскрывающих изощренные преступления. «Без героев в полицейской форме вы были бы в постоянной опасности!» — говорит вам пропаганда. «Полиция защищает вас!» — повторяют на все лады, снова и снова, писатели и режиссеры, дикторы новостей и журналисты. Но так ли это? Нет! Это ложь. Полиция существует лишь для того, чтобы охранять собственность имущих от посягательств неимущих; чтобы обеспечивать безопасность богатых; чтобы закреплять несправедливость; чтобы поддерживать «порядок», установленный собственниками. Полиция — это орудие легализованного террора, окровавленные клыки и когти государства, средство устрашения. Полиция — лицензированные убийцы; им позволено убивать «нарушителей закона» — то есть вас, если вы осмелитесь нарушить установленный богачами «закон». А если вздумаете выступить против режима, если осмелитесь ставить под сомнение правомочность существующей системы распределения благ, то вами займется политическая полиция — жандармы, или Комитет Безопасности Конфедерации, или еще какая-нибудь тайная полиция. Все это — названия легальных банд, суть которых одна: террор. Все это — разные полиции, разные лапы одного чудовища. Трилти («Солнце для всех!» 22.7.3.541) 4. Шакалы Вэйнз вышла из бара. Снаружи было, как всегда в это время суток, пасмурно (если бы не уличное освещение, и вовсе темно); заслонившая утреннее небо Завеса клубилась над крышами облезлых домов, медленно, будто решая: не пролить ли свое содержимое вниз, на редких прохожих, месивших сапогами и ботинками схваченную под утро морозной коркой грязь. Выйдя в центральный проезд квартала, Вэйнз прошла по нему на более широкую улицу и свернула налево, в направлении заброшенного парка. Сразу за парком начинался квартал, где они с Дафф последние пару лет снимали квартиру — убогую и тесную нору в двадцатипятиэтажной коробке, состоявшую из единственной комнаты с сортиром за пластиковой ширмой и такой же душевой кабинкой, за которую отдавали тридцать эксплор в декаду (ровно половину заработка Дафф за то же время). Вэйнз решила спрятать большую часть денег дома, а при себе оставить лишь необходимую для покупки новой одежды и обуви сумму. Когда Сарранг передавала ей деньги, в баре были только они вдвоем, из свидетелей — дородная барменша, но лучше не рисковать, полторы тысячи — сумма не маленькая, а грохнуть могли и за меньшее… Быстрым шагом она шла по тротуару вдоль высокой, покрытой граффити, исписанной антиправительственными лозунгами и просто ругательствами стены парка, обходя частые лужи и то и дело уворачиваясь от летевшей в нее из-под колес проносившихся мимо машин хлюпкой грязи. Было зябко, уличные фонари, светившие в «дневном» режиме, отражались в тонкой маслянистой пленке, покрывавшей все вокруг. Деньги во внутреннем кармане видавшего виды плаща как будто взаправду грели Вэйнз, и даже проклятая Завеса над головой казалась не такой уж и мрачной. Мысли ее блуждали по павильонам торгового центра, куда она вскоре отправится; она представила как будет выглядеть в новом платье, как сменит порядком ношенные сапоги на что-то более приличное… Вэйнз ОДи было сорок шесть лет — возраст, который у небожителей считался всего лишь «поздней молодостью», а для большей части жителей Поверхности был по сути рубежом между средним и зрелостью, если не началом старости. Тем не менее, она все еще была стройна, хотя и несколько худовата. Вэйнз была андрогином и выглядела она как андрогин, но предпочитала заводить отношения исключительно с мужчинами, нежели с женщинами или другими андрогинами; при этом уже давно она не пыталась никого вводить в заблуждение, принимая более женственный облик, хотя и продолжала носить одежду, говорившую о ее предпочтениях. Третий год любовницей и сожительницей Вэйнз была полная сил мужчина Дафф. Ни возраста (Дафф была на девятнадцать лет младше) ни тем более лица Вэйнз, Дафф не стеснялась, и считала ее красивой……Вэйнз и была красивой. Раньше. До того как ее лицо было обезображено отвратительным рваным шрамом. Пройдя мимо юго-западного входа в заброшенный парковый павильон, Вэйнз быстро пошла вдоль парковой стены, обходя лужи, кучи мусора и уже подходила к перегороженной решетчатым забором темной арке западного входа, когда рядом у обочины скрипнули тормоза. — Эй, ты! — грубо окрикнули ее из-за опустившегося вниз непрозрачного стекла. — Стоять! Проверка документов! Вэйнз посмотрела направо: поравнявшись с ней, вдоль тротуара медленно ехала полицейская машина. Вэйнз сбавила шаг, но продолжала перескакивать с островка на островок посреди целого скопления луж разных размеров и форм. То, что она не остановилась при первом требовании, патрульные, по-видимому, приняли за намерение добраться до относительно сухого места, чтобы там пройти проверку, но Вэйнз даже не подумала о такой глупости… Массивная, залитая чернотой параболическая арка уже нависала над Вэйнз, — высота портала была около двенадцати, а ширина не менее шести или семи метров, — уже рядом были толстые ржавые прутья ограды и место, где часть прутьев отсутствовала… — Хуй вам, «шакалы»! — зло бросила она полицейским и скакнула через лужу к тому самому месту. Нырнув в прореху ограды, Вэйнз стремительно понеслась через пустырь, бывший некогда парком, в направлении маленькой рощицы в центре огромного, размерами с жилой квартал, павильона. Парк этот, как и подобные ему сооружения, что возводились в прошлом повсюду в Ин-Корпе и по всей Конфедерации, был устроен во времена, когда Завеса еще только создавалась. Это была своего рода компенсация жителям Поверхности от жителей Неба за вынужденное неудобство — отсутствие светового дня. В Ин-Корпе таких парков было открыто девять, из которых действующих осталось четыре:, - в центральной части города, где жили преимущественно богатые горожане — чиновники, управляющие предприятиями, их обслуга, полицейские и жандармские чины, а также рабочие, обслуживающие башню, вокруг которой и разросся город. Что же до рабочих окраин, вроде этой, то содержание в них таких парков власти еще лет пятьдесят назад сочли чрезмерно обременительным для городской казны и постепенно полностью прекратили их финансирование. Обслуживавший парки персонал в несколько этапов уволили; коммуникации отключили, перестали проводить необходимые ремонты, в итоге деревья стали погибать, водоемы засоряться, животные и птицы вымерли или были отловлены местными жителями (и хорошо если не съедены). Так, парковые павильоны, некогда наполненные светом, зеленью и пением птиц превратились в пустыри и свалки, в которых стали собираться шайки люмпенов и бродяг. Рощица занимала шестую или седьмую часть от площади паркового павильона и состояла примерно из двух сотен давно мертвых деревьев. Деревья эти стояли подобно чудовищных размеров кораллам, черные, осклизлые от постоянно влажного воздуха, напитавшиеся вонючей жижей из разлившегося в середине рощицы затхлого болота, бывшего некогда живописным прудиком посреди парка. Электрического освещения здесь не было, и единственным источником света служил почти непрозрачный от накопившейся на нем за десятилетия грязи четырехскатный купол, накрывавший парковый павильон. В центральной части павильона купол возвышался на тридцать или сорок метров от земли и «светился» грязно-матовым неопределенным светом. В некоторых местах в куполе зияли дыры, из которых вниз падали пятна более яркого — цвета «утренней» Завесы — света. Пригнувшись, стараясь не попадать на светлые пятна, Вэйнз бежала к рощице. Раньше ей уже приходилось здесь бывать, и она даже знала, как отсюда можно выйти: если обойти болото по кругу, с другой стороны рощи есть коллектор… Придется, конечно, прогуляться по пояс в дерьме, но это лучше, чем отдать проклятым «шакалам» полтора куска эксплов… До ближайших деревьев оставалось метров пятнадцать, когда Вэйнз запнулась обо что-то мягкое. В павильоне не было грязи, кроме тех светлых пятен под открытым небом, которых она избегала, и ноги Вэйнз, быстро привыкшие к твердой почве, подвели ее: Вэйнз полетела носом вперед и растянулась на сухой, крошащейся земле, едва успев в последний момент закрыть лицо предплечьем левой руки. Она получила несколько синяков на локтях и коленях, ссадин на — ладонях, но, слава Подземному Дьяволу! — ничего себе не сломала. Выругавшись, Вэйнз посмотрела назад: за что это она так?.. Там лежал труп. Уже начавший замерзать труп какой-то бездомной. — Вот же блядь… — снова выругалась Вэйнз и уже стала подниматься на ноги, чтобы бежать дальше, когда рядом, в нескольких метрах от нее послышались шаги и сбившееся дыхание, а потом уже знакомый голос зло произнес: — Только попробуй рыпнуться, сука! Ляжешь рядом с этой бомжарой. Послышался характерный, знакомый Вэйнз щелчок: полицейская сняла пистолет с предохранителя. Вэйнз замерла. — Я ничего не сделала, — сказала Вэйнз так громко, чтобы ее услышали. — А это мы сейчас проверим, — сказала темная фигура, ни лица, ни каких-либо деталей которой Вэйнз не могла рассмотреть, — просто темный силуэт, стоявший рядом с трупом. — Лед! — крикнула фигура полицейской, — ну, где ты там?! — Здесь! — послышался голос откуда-то сбоку. — Иди сюда, скорее! Посмотрим, что у этой есть! — В этот момент в руке полицейской вспыхнул яркий луч света, на долгое мгновение полностью ослепивший Вэйнз. — Бля-я! Ну и рожа у тебя! — последовал тут же глумливый смешок. — Лед, ты только посмотри на эту уродину! — Ох, блядь! — подошла вторая полицейская. — Ты… как тебя?.. — Вэйнз… — А фамилия у тебя есть, Вэйнз? — гаркнула полицейская с фонариком. — Вэйнз ОДи. — Вэйнз ОДи… — кривляясь повторила за ней полицейская. — Вставай, Вэйнз ОДи! — скомандовала она. — И руки вверх подними! Вэйнз подчинилась. — Если вы меня задерживаете, то должны представиться, — сказала она, стараясь говорить так, чтобы голос звучал уверенно. — Чего, блядь?! — прозвучало совсем рядом, и в тот же момент Вэйнз отвесили пощечину. — Ты, дерьмо помойное, еще будешь нам тут права качать?! Тебе представиться?! — пощечина. — Представиться?! — еще пощечина. — Представиться, блядь?! — на этот раз ее ударили в живот. От боли Вэйнз согнулась пополам, чувствуя, что не может выпрямиться и не может вдохнуть. — Эй, Лед, погоди… Тут место открытое… Давай, тащи ее за дерево! Бившая ее полицейская схватила Вэйнз за воротник плаща и потащила в сторону рощицы. Судя по голосу, а также силе, с которой эта Лед ударила Вэйнз и теперь волокла ее за шкирку, та была мужчиной, командовала же ей андрогин или женщина. К моменту, когда ее взашей затолкали под крону одного из деревьев, Вэйнз уже отдышалась, а глаза ее привыкли к свету так, что теперь она ясно различала фигуры констеблей и их положение. Та, что толкала и тащила ее действительно была мужчиной, довольно крупного телосложения; андрогин же — наверняка андрогин! — была молода и, возможно красива (во всяком случае, фигура у той была что надо). Как Вэйнз и предполагала, старшая держала в одной руке пистолет, в другой — фонарь, направляя ствол оружия туда же, куда и луч фонаря. «Шакалка» была явно не дура и не забывала про дистанцию, так, что любая попытка Вэйнз атаки или побега могла стоить ей жизни. Эта тварь пристрелит, глазом не моргнет… — решила Вэйнз. Стараясь не смотреть на свет фонаря и продолжая нарочито щуриться, она более-менее осмотрелась вокруг. Ствол дерева, к которому ее подталкивала мужчина, был черным как уголь и в обхвате имел, должно быть, метра полтора-два; вокруг ствола во все стороны расползались змеевидные корни, нырявшие в сырой в этом месте грунт и выныривавшие из него через метр-другой. Ближайшие деревья отстояли метрах в семи и дальше — сплошная тень: только бы улучить момент! Вэйнз судорожно соображала: как отвлечь эту мразь с пистолетом? в какую сторону бежать? успею ли? Она хорошо понимала опасность своего положения и важность каждой секунды: с одной стороны, не поспешить, с другой — не затянуть. — Стоять здесь! — скомандовала старшая «шакалка», когда ее подчиненная затащила Вэйнз дальше за дерево. Теперь, окажись у входа в заброшенный парк случайные свидетели, те смогли бы увидеть внутри лишь блуждавший среди деревьев луч фонарика, что при наличии припаркованной там же полицейской машины должно было выглядеть вполне нормально: стражи порядка делают свое дело, — лоялка вроде Швайнер именно так бы и подумала; большинству же нормальных людей и вовсе не взбрело бы в голову останавливаться рядом с полицейской машиной и заглядывать в подобное место. Сейчас! — сказала себе Вэйнз. Она остановилась, как того и требовали и… упала наземь словно тряпичная кукла. Ноги и руки Вэйнз скрючились в судорогах, на губах запузырилась слюна, веки задрожали, распахнувшись, глаза закатились вверх… Вэйнз трясло, лицо ее побелело, из глотки вырвался нечленораздельный хрип: — а-а-г-г-г-г-х-х-х-х-х-р-р-р-р… — Блядь! Что это с ней?! — брезгливо отстранилась от нее младшая полицейская. — Припадок! Не видишь что ли? — старшая оставалась где стояла — в двух с половиной-трех метрах — и продолжала целить в Вэйнз одновременно фонариком и пистолетом. — И что с ней теперь делать? — Подождем, пока успокоится. Вэйнз продолжала минуту биться в припадке, потом на мгновение затихла и задышала неровно, присапывая. — Ну-ка, давай посмотрим, что у нее есть… — старшая наконец подошла ближе и присела на корточки рядом с Вэйнз, явно потерявшей сознание после приступа. — Проверь карманы… Младшая пошарила в карманах плаща Вэйнз и извлекла пачку с сигаретами, зажигалку и ключ от квартиры. — Больше ничего… — Во внутренних посмотри. Мужчина принялась расстегивать дождевик. Разобравшись с застежкой-зиппером, она запустила руку в один из внутренних карманов, между делом ощупав грудь Вэйнз, и присвистнула. — Ого! Да тут у нее целая стопка… — она не договорила. Рука глухо хрустнула, и едва вырвавшийся из глотки полицейской истошный вой заглушил выстрел… Увлекшись обшариванием карманов «подозреваемой» гражданки, беспомощно лежавшей без признаков сознания на земле: перенесшей побои, а затем припадок, полицейская допустила сразу две оплошности. А именно: не учла того, что, склонившись над своей жертвой, заслонила ее от огня старшей напарницы собственным, довольно широким телом и, что еще хуже, не позаботилась о личном оружии. Шаря за пазухой андрогина, она не заметила, как табельный пистолет из кобуры на ее поясе оказался в руке обыскиваемой… Невнимательность стоила «шакалке» сломанной кисти и огнестрельной раны в живот. — Эй ты, мразь шакалья, — заговорила Вэйнз с оторопевшей старшей полицейской не оставлявшим сомнений в ее намерениях тоном, — опусти вниз фонарь и брось ствол! Перед собой, чтобы я его видела! Рыпнешься в сторону или попробуешь выкинуть что-нибудь, что мне не понравится, я эту суку… а ну заткни пасть и не ной! — рыкнула она завалившейся на нее сверху раненой полицейской — …так вот, я эту суку на хуй пристрелю. Ты меня поняла, блядина? Полицейская опустила фонарь и пистолет, но оружия не бросила. — Что непонятно, сучара? Живо брось ствол! Левой рукой Вэйнз продолжала крепко удерживать за сломанную кисть прикрывавшую ее мужчину; в правой она сжимала ее пистолет, направив его из-под увесистой мужской туши в сторону стоявшей рядом полицейской. Сделав короткое крутящее движение левой рукой, Вэйнз заставила раненную взвыть от боли, после чего старшая наконец выполнила ее требование и отбросила пистолет на пару метров вперед вправо, в сторону от себя и от Вэйнз. — В-вот, х-хорошо… я в-все сделала… т-ты т-только не стреляй б-больше… — Так-то лучше, — сказала Вэйнз, не обратив внимания на лепет полицейской. — А теперь встань на колени и достань наручники. Живее! — прикрикнула она. — Чем скорее я с вами, «шакалами», распрощаюсь, тем больше шансов у этой мрази (она снова крутнула сломанную кисть мужчины и та снова завыла) добраться до больницы. — Д-да, к-конечно… т-ты т-только н-не стреляй… — полицейская медленно достала наручники из кармана на широком поясе и опустилась на колени. — Т-только н-не стреляй… — Да заткни ты пасть! Заладила! Наручник — на левую ногу! Другой — на правую руку! Быстро! И фонарик рядом положи… перед собой, так, чтобы на тебя светил! Продолжая зациклено лепетать себе под нос просьбы не стрелять, полицейская сделала все, как требовала Вэйнз. Скинув с себя ее раненную напарницу, Вэйнз быстро проделала с той то же, что перед тем выполнила старшая «шакалка»: достала наручники и приковала руку к ноге. Управившись, Вэйнз забрала у раненой рацию и комм и подошла к старшей. Она подняла с земли фонарь и направила луч в лицо полицейской. Лицо было симпатичным, даже красивым; короткая, как у большинства «шакалов», стрижка; глаза — большие, светло-зеленые; цвет кожи свидетельствовал о частых посещениях солярия. Андрогин была моложе Вэйнз, — лет около тридцати (может, двадцать семь-двадцать восемь); она смотрела испуганно, наверняка понимала, что, выстрелив один раз в ее напарницу, Вэйнз сможет выстрелить снова, только уже в нее. — Как звать? — Хеффа… младший сержант констебль Ниль Хеффа, — пробормотала полицейская. — Хеффа… Послушай, Хеффа. Твоя напарница… Лед? — Хеффа быстро покивала головой. — Лед ранена в живот… Ранена потому, что вы с ней пытались ограбить меня и, возможно, убить… Наверняка бы это сделали… — Вэйнз запустила руку за отворот плаща и достала стопку золотистых картбанкнот номиналом по сто и двести эксплор. — …из-за денег… Вы же уже так делали? убивали людей из-за денег? — В этот момент в глазах полицейской промелькнул настоящий животный страх, лицо ее сделалось бледным, губы задрожали, но она так и не ответила, только стала смотреть на Вэйнз умоляюще. — Понятно… — помолчав, изменившимся голосом сказала Вэйнз. — В общем, поступим так… 5. В дерьме В трубе воняло так, что слезились глаза. Уровень воды, сильно разбавленной мочой и дерьмом, доставал Вэйнз только до середины бедра и это радовало, — от одной мысли о том, что отвратительная жидкость могла бы сейчас омывать ее пенис и вагину, Вэйнз становилось дурно. Она брела по коллектору, освещая путь полицейским фонариком, стараясь не касаться руками стен и мерзкой жидкости. Поначалу Вэйнз пробовала дышать через плотно прижатый к лицу носовой платок, но вскоре поняла, что это не помогает, — здесь был нужен настоящий противогаз. Но противогаза не было, и взять его было негде. Оставалось только терпеть и идти дальше. Благо, коллектор был неглубокого заложения и вентилируемый, воздух в нем годился для дыхания. Главное, как предупреждала ее (как раз на такой случай) Дафф, держаться по центру трубы и не вдыхать, когда наклоняешься. Однажды ей уже приходилось бывать в этом коллекторе, правда, в прошлый раз Вэйнз спускалась сюда из другого места, а внизу ее ждала Дафф со специальным непромокаемым комбинезоном и противогазом. Тогда, чтобы вынести имущество из одного небольшого магазинчика, расположенного в том самом квартале, где Вэйнз час назад встречалась с Сарранг, им пришлось сделать четыре ходки туда и обратно — от подвала дома, на первом этаже которого был магазинчик, до замаскированного в куче мусора колодца на краю болота посреди заброшенного парка. Именно через этот колодец теперь Вэйнз и попала в коллектор. Она хорошо знала дорогу к подвалу дома с магазинчиком, но нужно ей было не туда, а в противоположную сторону. Дно было скользким, и Вэйнз ступала с осторожностью, — жидкая мерзопакость итак насквозь пропитала подкладку плаща, обувь, плотные чулки и низ платья… не хватало еще окунуться в эту дрянь полностью… Вэйнз ругала себя за то, что не солгала в парке, назвав «шакалам» свое настоящее имя. Но тогда она еще не была до конца уверена в том, что стражи порядка, вместо проверки документов станут ее избивать и потащат в дебри… Если бы она назвалась не своим именем, и обман открылся при проверке, это стало бы достаточным поводом для ареста. Нужно было пришить обеих мразей там, в роще… — зло говорила она себе, но понимала, что не смогла бы. Вэйнз была воровкой, а не убийцей. Она могла начистить морду, это да, но убить… Однажды ей пришлось это сделать, но тогда от этого зависела ее собственная жизнь: или ты, или тебя. Стрелять же в обезоруженных и связанных, пусть те и были «шакалами», вот так, глядя в глаза или даже в спину, имея целью убить, оборвать чужую жизнь, Вэйнз не могла, — она не такая. И теперь она в бегах; и теперь из-за нее у Дафф будут неприятности… — Сейчас я уйду, — сказала она испуганной полицейской по имени Ниль Хеффа, — ключи от наручников и включенный фонарик твоей напарницы я оставлю под одним из деревьев, метров через сорок, так что ты его сумеешь найти. Оружие, коммы и рации я забираю. Если не хочешь чтобы это дерьмо (она кивнула в сторону лежавшей на боку и тихо стонавшей второй полицейской) сдохло от кровопотери, советую тебе, как только освободишься, скорее бежать к машине и вызывать медиков… И убереги тебя Подземный Дьявол пойти за мной… Оставив «шакалок» скованными их же наручниками, Вэйнз переключила один из двух отнятых фонарей на синий узкий луч (очень полезная функция!) и быстро обежала болото, бросив, как и обещала, поодаль ключи и второй фонарь. Она быстро отыскала уже знакомое ей место, где за кучей гнилых веток и разного мусора в земле была круглая дырка — тот самый колодец и, зашвырнув рации и коммуникаторы полицейских подальше в болото, спустилась в коллектор. Участок системы канализации, в котором находилась Вэйнз, был сооружен почти два века назад, в середине трехсот шестидесятых, — за шестьдесят лет до постройки архитектурных убожеств, что называются теперь жилыми кварталами. При строительстве кварталов участки под ними просто соединили с парковыми коллекторами, создав таким образом единую систему. Устройство этой подземной системы было сложнее планировки кварталов на поверхности, но, зная принципы ее работы, в ней можно было ориентироваться. За два с лишним года ее отношений с Дафф, Вэйнз многое узнала об устройстве городской канализации, да и этот участок ей был уже знаком. Поэтому, дойдя до ближайшего распределителя, Вэйнз свернула в сторону квартала, в котором жила, — нужно было срочно попасть в квартиру, чтобы переодеться и избавиться от кое-каких вещей, а еще нужно позвонить Дафф, извиниться из-за предстоявших проблем с полицией. Передвижение под землей — совсем не то же, что и хождение по поверхности. Если бы не «шакалы», от места встречи с ними Вэйнз добралась бы домой минут за десять. По канализации путь до квартала занял около получаса (почти пятьдесят минут). Зная расположение сливов и коллекторов в соседнем квартале, она легко сориентировалась в собственном и оказалась под нужным домом. Грязная, провонявшая нечистотами, Вэйнз выбралась из люка в подвале дома, оказавшись в небольшом темном помещении, запертом снаружи. Вэйнз небезосновательно считала себя профессионалкой в своем деле и всегда имела при себе набор инструментов «первой необходимости». Не без отвращения отлепив от ноги мокрый и скользкий полог плаща, она извлекла из расположенного вдоль шва потайного кармашка нужные отмычки и, повозившись минуту с механизмом замка, открыла дверь… **** Ехать на лифте Вэйнз сочла плохой идеей, так как в лифтовом холле она могла запросто встретить кого-нибудь из жильцов дома, а вид у нее был, мягко выражаясь, не очень… именно по этой причине Вэйнз и решила подняться на пятнадцатый этаж, где была их с Дафф квартира, по лестнице пешком. Шагать вверх по ступеням в хлюпающих жидким дерьмом сапогах то еще «удовольствие»… но Вэйнз справилась, и вот уже впереди заветная площадка с трафаретной надписью «15» на стене. Справа от надписи — дверь, за дверью — вестибюль лифтов. Поднявшись на площадку, Вэйнз взялась за дверную ручку и хотела было потянуть ее на себя, когда услышала за дверью знакомый голос… Говорила госпожа Швайнер. — …сегодня утром. Ее и ее сожительницу — Дафф… А что она натворила, эта Вэйнз? — Напала на констеблей и пыталась убить, — ответила собеседница Швайнер, находившаяся, судя по громкости голоса, дальше от двери, чем Швайнер, голос которой звучал громче и отчетливее. «Шакалы» уже здесь! — Вэйнз почувствовала как ее затылок похолодел и на шее выступили капельки липкого пота. — Да что вы! Какой ужас! — последовало негодующее причитание старухи. — Вам следует знать, — заговорила другая участница разговора, — что ОДи вооружена и опасна… Она ранила полицейскую… — Последовал громкий вздох, очевидно произведенный взволнованной старухой. — …Если вам что-либо станет известно о ее местонахождении… — О! Кончено-конечно, госпожа констебль! — быстро залепетала Швайнер. — Не сомневайтесь, я сразу же сообщу! «Госпожа констебль»… — зло передразнила про себя Вэйнз. — Старая подшакальница… — Вэйнз захотелось сплюнуть от омерзения, но она сдержалась. — Прошу вас сообщить нам номер этой Дафф, — тем временем продолжала «первая» полицейская. — Да-да, конечно… — старуха притихла, видимо, достала коммуникатор. — Вот, записывайте… — Она продиктовала номер Дафф. — …А вот номер Вэйнз… — Спасибо, госпожа Швайнер, но ее номер у нас уже есть. Комм! — спохватилась Вэйнз, ощупав плащ в области груди. Коммуникатор был на месте — во внутреннем кармане плаща, куда она переложила устройство, предварительно его выключив, еще когда спускалась в коллектор. — В квартире пока будут находиться наши сотрудницы… — снова послышался голос «первой», — необходимо досмотреть личные вещи ОДи… но и вы, госпожа Швайнер, будьте осторожны… Вэйнз не стала подслушивать дальше. Стараясь лишний раз не дышать, она медленно развернулась и, ступая крайне осторожно, спустилась на этаж ниже, потом прибавила шаг и еще через два этажа неслась вниз настолько быстро, насколько позволяли сочившиеся жидкой гадостью сапоги и липнувший к ногам плащ. Ей сильно повезло, что «шакалы» воспользовались лифтом, не позаботившись при этом о лестнице, видимо решив, что никто в здравом уме не станет подниматься пешком на пятнадцатый этаж, впрочем, они были не так уж неправы: Вэйнз бы и не стала, не окажись она по пояс в дерьме. Самостоятельная замена номерного модуля в коммуникаторе — уголовное преступление, приравниваемое по всей территории Конфедерации (как и в других государствах на обоих материках) к фальшивомонетничеству, потому и коммов, позволяющих менять номера, в магазинах не продавали. Но это вовсе не означало, что приобрести такое устройство было нельзя. Такие коммы были в ходу у некоторых революционеров, — изгоев, разных социалистов и анархистов… у иблиссиан, конечно же… — а также у людей вроде Сарранг. У Вэйнз тоже был такой (прикупила после удачного дельца), конечно, не иблиссианская игрушка (по слухам, возможность смены номера была мелочью в сравнении с другими фокусами, какие умели проделывать коммы иблиссианок), но большего Вэйнз и не требовалось. После хождений по коллекторам, внешний вид Вэйнз мало подходил для прогулок по улице; от нее несло канализацией и, ко всему, она промокла почти до пояса. Единственное, что ей оставалось, вернуться в подвал. Там она достала из внутреннего кармана плаща выключенный комм, вскрыла заднюю крышку и, аккуратно отсоединив, как показывала ей продавец контрафактного устройства, специально выделенную цветом микросхему, перевернула ее и вставила обратно. Вернув крышку на место, Вэйнз включила комм. Сигнал базовой телефонной станции был слабым, но достаточным для звонка, Сети не было. Ей очень хотелось набрать номер Дафф, но тот уже наверняка прослушивался… То, что «шакалы» так быстро отыскали ее в городе с двадцатимиллионным населением не удивляло Вэйнз: она сама назвала им свое имя и фамилию; добавить сюда ее особую примету и даже самая простая программа-фильтратор отыскала бы ее за считанные секунды… Вэйнз набрала номер Сарранг и послала вызов. — Да, — ответил знакомый женский голос. — Это я. — Кто? — Вэйнз. Я по делу… У меня проблемы… — Минуту… — приглушенно сказала Сарранг куда-то в сторону (послышались шаги) через несколько секунд, уже громче, обращаясь к Вэйнз: — Говори. Только фильтруй базар… Вэйнз, перейдя на воровской жаргон, кратко рассказала Сарранг о произошедшем с ней за последние два часа. Выслушав ее историю, Сарранг минуту молчала, потом коротко хмыкнула и заговорила: — Что ж… надо было, конечно, позаботиться о тех животных… — Ты же знаешь, я не… — …Да-да, знаю-знаю… не твой профиль… Где ты сейчас? — В подвале… У меня такой вид, будто я только что вылезла прямо из жопы Подземного Дьявола… — Ха-хах… — из коммуникатора послышался короткий мелодичный смешок. — Похоже, это самое точное определение! — Да уж, блядь… — Насколько там безопасно? — спросила Сарранг уже серьезно. — Думаю, не стоит здесь задерживаться, — ответила Вэйнз. — Ты можешь перебраться через… жопу Дьявола… — женщина снова хохотнула, и Вэйнз ее смех показался добрым признаком, — куда-то, где сможешь некоторое время оставаться в безопасности? — Как долго? — До вечера… часов до двадцати? Раньше я не смогу освободиться… Вэйнз немного задумалась. Ей сразу вспомнился тот самый магазинчик на первом этаже в квартале за парком и подвал дома, через который они с Дафф выносили товары из магазинчика: коммуникаторы, планшеты, ком-браслеты, камеры, часы и другую мелкую электронику. — Думаю, да, — подумав, быстро ответила она. — Есть одно место… недалеко от заведения, где мы встречались. — Ну и отлично. Вечером тебя пристроим, — сказала Сарранг и, немного помолчав, добавила: — Похоже, придется нам поспешить с этим твоим шрамом… Сегодня свяжусь с хирургом. Вэйнз на минуту лишилась голоса, настолько невероятным ей показалось услышанное. Чего же ей от меня нужно? — недоумевая спрашивала она себя. Что могло потребоваться человеку вроде Сарранг, от средней руки воровки вроде нее, чтобы за это оплатить дорогостоящую пластическую операцию? Вначале Сарранг дала ей кучу денег, теперь готова укрыть от «шакалов», да еще и… — Эй! Ты еще здесь? — Да. Здесь. — Ну что, до вечера? — До вечера. — С девятнадцати семидесяти-семидесяти пяти будь на связи. Я тебе позвоню. Последовала серия коротких гудков — комм сообщил о конце разговора. Собравшись с мыслями, Вэйнз отправила короткое сообщение их общей с Дафф знакомой, работавшей там же, где и Дафф, с просьбой одолжить комм подруге, чтобы они смогли переговорить, после чего вернулась в коллектор. 6. Чеин Ренн Чеин Ренн свернула с грязной, едва освещенной редкими фонарями улицы в темный проезд, ведущий вглубь рабочего квартала. Заметно похолодало; низкое, свинцовое небо принялось поплевывать стылыми, мутными от смога каплями; между сырых, поросших грибком и мхом домов из осклизлых железобетонных панелей, возведенных еще в начале прошлого века, затянул промозглый ветер. Поправив капюшон теплого зимнего плаща, Чеин быстро зашагала по проезду, обходя заполненные водой ямы, едва заметные в падавшем от окон слабом свете. Квартал из десяти одинаковых как отряд жандармов на торжественном смотре зданий со всех сторон окружали одинаково грязные улицы с одинаково разбитыми дорогами и тротуарами, за которыми с двух противоположных сторон начинались другие, такие же, как этот, одинаковые кварталы; еще с одной стороны лежала вытянувшаяся на пять кварталов, огороженная высоким бетонным забором территория «пластмассового» завода, непрестанно распространявшего по округе низкий гул и отравлявшего местный воздух оксидами азота, бензола, ксилола, бензапирена и множеством других элементов; трубы завода почти всегда скрывались в нижних слоях Завесы, вбиравшей в себя большую часть выбросов (но часть из них все равно выпадала обратно с осадками); с другой стороны — обнесенный высокой стеной и накрытый уже давно непрозрачным куполом пустырь заброшенного парка, посреди которого оставалась небольшая рощица мертвых деревьев с болотом в центре. Дома выстроились в два ряда по пять в каждом; двадцатипятиэтажные здания стояли тесно; посредине, меж двух рядов домов, через весь квартал тянулся центральный — самый длинный и более широкий — проезд, на который смотрели подъезды всех десяти домов. Такой архитектурный примитивизм был продиктован соображениями компактности расселения при условиях, когда естественное освещение является настолько незначительным фактором, что им можно попросту пренебречь: все равно, никто из живущих на Поверхности не видел и никогда не увидит солнца. Здания — типовые (из таких состояла примерно треть всех городских кварталов): тридцать метров — в длину и восемнадцать — в ширину; подъезд с лестничной клеткой и лифтами — в центре одного из коротких фасадов (в фасадах, смотревших на внешние улицы, имелись запасные подъезды с лестницами, но они, как правило, все заколочены и захламлены или даже перестроены и обжиты); двадцать пять этажей с множеством тесных квартир с низкими потолками, в которых часто ютились семьи из пяти-восьми человек. Более-менее приличное освещение здесь было лишь в центральном проезде — у подъездов и еще в нескольких местах меж домов, — там, где к фасадам примыкали небольшие магазинчики и дешевые бары. Нужный ей дом стоял с другой стороны, но Чеин опаздывала и потому решила срезать путь, свернув в один из узких боковых, почти темных, а потому небезопасных проездов; обойти квартал, дойти до места, где начинался освещенный фонарями центральный проезд, и пройти по нему, значит добавить еще восемь-десять минут к опозданию… Перескакивая через лужи и кучки пищевых отходов, выбрасываемых здесь прямо из окон, опасаясь наступить на копошившихся в объедках крыс, Чеин почти преодолела мрачное ущелье проезда, когда из-за угла дома справа вышли двое. — Эй, чистенькая, ты случайно не заблудилась? — желтый свет от фонаря, расположенного сразу за углом на стене дома, не позволял Чеин рассмотреть лица, но по голосу она определила, что говорившая — андрогин. Чеин остановилась. Ее и незнакомок разделяло около семи или восьми метров. Глубокий капюшон плаща скрывал ее лицо — это означало: стоявшие перед ней не могли наверняка определить пол и, соответственно, не могли точно оценивать ее физические силы и способность к сопротивлению. Для Чеин, имевшей при росте чуть выше среднего, довольно утонченное, на вид даже хрупкое телосложение, это обстоятельство было преимуществом. Наверняка эти двое решили, что перед ними женщина: что же, пусть продолжают так думать; Чеин не стала отвечать на вопрос, который, в сложившейся ситуации вполне можно считать риторическим, дабы не вызывать сомнений тембром своего голоса. — Эй, я к тебе обращаюсь! Ты что, язык проглотила? — не унималась андрогин. Ее сообщница стояла рядом и молча смотрела на Чеин из-под капюшона. Непринужденно и без резких движений Чеин опустила руку в карман плаща: пальцы коснулись устройства, внешне похожего на обычный средней дороговизны коммуникатор, — достаточно крепко сжать такое устройство в ладони много раз отрепетированным захватом, встряхнуть вниз и… Андрогин шагнула к Чеин, и та достала из кармана устройство. Легкий, едва заметный жест и в руке Чеин блеснуло двадцатисантиметровое телескопическое лезвие из ультрапластика… Чеин хранила молчание. Поза ее оставалась неизменной: плечи расслаблены, тонкие ноги в высоких, скрывающихся под пологом плаща сапогах, — расставлены чуть шире плеч, голова под капюшоном — слегка опущена. — Ха! Да ты посмотри на нее, Дафф, — обратилась андрогин к молчаливой сообщнице, — какая серьезная пташка! Вздумала погрозить мне своим перышком! — она держалась уверенно и нагло, но клинок в руке Чеин, по-видимому, заставил ее насторожиться. — Ладно-ладно, дурёха! — сказала андрогин. — Давай так. Скидывай плащик и иди себе, куда шла… тебе как раз пора новый покупать… В этот момент в проезде позади Чеин послышался звук двигателя автомобиля, и через пару секунд между домов вспыхнул яркий свет фар. Чеин быстро отвела руку вперед, спрятав клинок в тень, и отошла влево, освобождая дорогу приближающейся машине. Пучки света выхватили из тени лица: андрогина на вид среднего возраста, примерно одного с Чеин роста и телосложения и мужчины, заметно моложе своей спутницы. Одежда андрогина выглядела так, будто ее только что выкопали из-под земли, а лицо…лицо изуродовано безобразным рваным шрамом через всю левую щеку; мужчина, одетая куда опрятнее, своей чумазой и уродливой спутницы, пусть и небогато, но в чистое (возможно, при других обстоятельствах, Чеин нашла бы ее симпатичной). Когда машина приблизилась, андрогин с мужчиной отошли в сторону, к стене дома, пряча лица и отворачиваясь от слепящих фар. Клинок в руке Чеин к тому времени превратился в безобидный комм. Чеин взглянула на машину, и по спине ее пробежал неприятный холодок: жандармы! Тяжелый черный с красной полосой вдоль борта бронемобиль с непрозрачными окнами грузно катил по проезду. Чеин бросила взгляд на стоявших напротив и увидела, как те взялись за руки, — как бы говоря этим жестом: «мы просто обычная пара и шли мимо», — при этом андрогин натянуто улыбнулась Чеин, мужчина же с плохо деланым безразличием следила за автомобилем; через мгновение лица обеих снова скрыла тень. Машина повернула направо и, проехав немного, остановилась, по звуку: как раз перед подъездом дома, куда направлялась Чеин. Двигатель машины выключился, но характерное гудение не исчезло, — где-то неподалеку гудел еще один… и еще… Посмотрев в направлении источника звука, Чеин увидела, как в дальнем конце проезда сверкнули фары, и через секунду там остановилась, поблескивая узнаваемыми маячками, полицейская машина. Одновременно позади Чеин — там, откуда минуту назад появился бронемобиль — послышался такой же звук. Обернувшись, она увидела еще одну машину с маячками, так же перегородившую проезд… — знакомая тактика: именно так действовала полиция при облавах. Вот только жандармерия, как то было известно Чеин, в полицейских облавах участия не принимала… зато в делах жандармерии иногда задействовалась полиция, в качестве оцепления. Это не просто облава… — сказала себе Чеин. Не обращая внимания на парочку, еще минуту назад пытавшуюся напасть на нее, Чеин нажала на коммуникаторе кнопку вызова меню и выбрала на появившейся голограмме раздел телефонии; из длинного списка имен она выделила «Трилл» и послала вызов. — Чеин?.. — ответил знакомый голос в находившийся в левом ухе Чеин беспроводной микронаушник. — Уходите. Скорее. Здесь «вороны». — Тихо произнесла она. — Уходите. Чеин не думала о том, слышали ли ее невезучие налетчицы — плевать на них! — Она сделала то, что было сейчас важным. — Хорошо… — услышала она через пару секунд напряженного молчания. — Спасибо, сестра! — Связь прервалась. Вот и все. Она сделала все, что могла: предупредила сестер. Теперь она должна уходить. Чеин взглянула на стоявших на прежнем месте в тени и озиравшихся по сторонам грабительниц-неудачниц и зло бросила: — Все еще желаете подсказать мне дорогу? — Без обид, сестренка… — ответила ей андрогин со шрамом. — Ну и отлично. Чеин сунула руки в карманы плаща, — пальцы ее мелко дрожали, — и пошла вдоль стены к перекрестку. Дойдя до угла дома, она свернула налево и, стараясь не спешить, чтобы не выглядеть подозрительно, направилась к дому, через один от того, возле которого собрались машины жандармов; в подвале дома был небольшой бар — пристанище местной пьяни и гопоты, вроде тех двоих, что остались позади. Подходя к бару, Чеин осмотрелась: все видимые выходы из квартала, как она и предполагала, перекрыла полиция. О том, чтобы попытаться покинуть квартал, не могло быть и речи: на выходе ее легко могли задержать для проверки документов, и Чеин не была уверена, что у констеблей не возникнет на ее счет подозрений и ее не арестуют. А уж попадание в лапы к жандармам — вопрос времени, — при малейшем подозрении Чеин в политических делах, «шакалы» тотчас передадут ее «воронам». Вход в бар находился в десяти метрах от угла дома, в проезде. Крутая бетонная лестница, освещенная парой желтых светильников, спускалась вниз на два с половиной метра ниже уровня земли, к небольшой площадке, на которой одновременно могли находиться не более трех-четырех человек; там, в низкой нише в фундаменте дома, была дверь, железная, в облупившейся краске и со следами сварки; сверху над лестницей и прилегавшим к ней небольшим участком имелся навес из арматуры и листов жести. Самым ярким источником света в проезде была закрепленная на стене над навесом неоновая вывеска с названием заведения — «Пластик». В тени под навесом стояли трое в накинутых на плечи дождевиках поверх рабочих комбинезонов, курили и о чем-то тихо разговаривали. Когда Чеин подошла ближе, разговор затих; вся троица — две женщины и мужчина — стали вызывающе пялиться на Чеин (женщины — с известным интересом, мужчина — как-то недоброжелательно), но она сделала вид, что не заметила этих взглядов и, дойдя до ступеней, не спеша спустилась вниз и вошла в бар. 7. Инспектор Шейл Черный, с узкой красной полоской вдоль бортов, бронемобиль жандармов катил по грязным улицам Ин-Корпа. В салоне было тепло, сухо и чисто, пахло кофе, корицей и дорогим кремом для дорогой обуви. Избегая попадать под разлетавшиеся из-под колес машин брызги, прохожие в дождевиках спешили вдоль тротуаров и исчезали в темных подворотнях и проездах меж серых домов. Шейл сидела у окна бронемобиля и рассеянно смотрела на отражавшиеся в жирных лужах у обочины городские фонари и витрины магазинов. Рядом сидела старшая группы «ворон» — андрогин по имени не то Сарран, не то Сетран, — Аллвин запомнила только фамилию: Керрит. Напротив, спиной вперед по ходу движения, расположились двое подчиненных Керрит, — немалых габаритов (даже в сравнении с Шейл) мужчины, чьи имена Аллвин не стала запоминать, ограничившись фамилиями, — Тормут и Фадда. Эти двое весело перешучивались, по видимому, не особо стесняясь присутствия инспектора Комитета и лейтенанта, которую пару раз даже подкололи; с Шейл они вежливо поздоровались вначале, когда Керрит представила ее, и в дальнейшем не заговаривали. Место впереди, рядом с водителем, — симпатичной и молчаливой девушкой, чье полное имя Шейл запомнила: Альва Аввар, — было не занято (обычно там, должно быть, сидела Керрит, но сейчас лейтенант, по-видимому из вежливости, расположилась рядом с Шейл). Завеса над городом уже приобрела ставший за два года привычным угольно-черный, местами — с бордовыми, местами — с темно-синими от городской иллюминации оттенками цвет, напоминавший жителям Поверхности о том, что солнце, которое большинство из них видели только по каналам Сети, уже почти скрылось за горизонтом и сейчас, где-то высоко в небе, на парящих между башен островах, небожители, должно быть, наслаждаются прекрасным видом заката. — Инспектор… — Керрит отвлекла Шейл от созерцания вечерней улицы. — Да, лейтенант. — Вам приходилось уже бывать на задержаниях анархистов? — Нет. Только на задержаниях должностных лиц, полицейских и жандармов, — Аллвин перестала рассматривать лужи за окном и повернулась к жандарму. — Простите… я не хотела вас… — Задеть? — на лице Шейл обозначилась сдержанная улыбка. — Да. — Я понимаю, Керрит. Вы — профессионал своего дела и интересуетесь не из праздного любопытства. Непосредственно опыта по задержанию революционеров у меня нет, но я хорошо представляю специфику работы и не буду вам мешать. — В случае чего, — добавила Аллвин, не дожидаясь ответа «вороны», — можете на меня рассчитывать, я умею стрелять. — Отлично. Еще раз извините, если… — Оставьте это. Все в порядке. Вскоре машина снизила скорость и, свернув с магистрали на менее оживленную улицу, поехала вдоль высокой кирпичной стены какого-то завода. «Всем группам. — Раздался голос из установленной возле водителя рации, — то была капитан жандармерии по фамилии Четтер, руководившая операцией; она находилась в первой машине, — Подъезжаем к месту. Водителям двигаться согласно предписанным маршрутам. Группа один, группа два, группа три — центральный вход. Группы четыре и пять — проезды. Действовать согласно плану операции. Старшим групп — держать связь». Рация замолчала. Спустя минуту впереди показался полицейский патруль, потом — еще один: район был оцеплен полицией. Бронемобиль притормозил и поехал еще медленнее, мерно урча мощным двигателем и покачиваясь на разбитой дороге. Машина миновала поворот, — там такая же улица уходила вправо, разделяя абсолютно одинаковые кварталы из поросших плесенью многоэтажек, — и, через сотню метров свернула в темный проезд между домами. Они подъехали третьими. Две минуты все ждали доклада старших четвертой и пятой групп. В это время «вороны» вели себя так, будто ничего особенного не происходит: лейтенант Керрит что-то отмечала в меню своего ком-браслета; Тормут и Фадда (обе они, как поняла Шейл из их разговора, были младшими сержантами) продолжали перекидываться колкими шуточками; Альва Аввар молча набирала что-то в своем коммуникаторе. Аллвин, сидевшую молча и смотревшую в окно, не оставляло ощущение, будто квартал с населением в семнадцать с половиной тысяч человек (так сообщалось в переданном ей Баррен файле), охватила чума. (Такое, если верить источникам тысячелетней давности, случалось с жителями древних городов, не знавших в те времена не только «прелестей» Завесы, но и центральной канализации и элементарных санитарных норм и, тем более, доступной медицины.) Только трое местных попались им в проезде между домами, — троица тут же расступилась, пропуская бронемобиль, — да еще несколько человек, едва высунувшись из соседних подъездов, попрятались, поменяв на ходу планы, — яркое подтверждение репутации «ворон» среди населения. Для Аллвин не было новостью то, что люди боялись жандармов и тихо их ненавидели. Впрочем, те трое оказались смелее остальных: они вышли на свет фонаря и, прячась под капюшонами, разошлись в разные стороны, — двое спешно прошли по центральному проезду мимо жандармских машин и скрылись в подъезде одного из домов и третья — в сторону местного бара. «Задержать?» — прозвучал в рации голос старшей одной из групп. «Нет» — ответил голос капитана. Когда четвертая и пятая группы доложили о готовности, капитан отдала команду к началу операции… …«Вороны» действовали быстро и слаженно, без суеты, так, словно шли не арестовывать опасных государственных преступниц, а играли в какую-то замысловатую, понятную только самим игрокам, игру. Комитетским при этом предписывалось держаться в стороне и не вмешиваться до момента, когда жандармы возьмут ситуацию под контроль. После делом займется заместитель старшего инспектора, которая сейчас находилась в машине с капитаном жандармов, и ее помощники, ожидавшие вызова в припаркованной через два дома «гражданской» машине. Квартира, в которой находились иблиссиане, была на пятом этаже дома; окна выходили в проезд и, как и большинство окон в этом районе, были наглухо заколочены. Первая группа, во главе с капитаном, осталась у входа в здание; вторая — вместе с Шейл, — вошла в подъезд, блокировала лифты спецключом и двинулась по главной лестнице; в это время третья группа дублировала действия второй на запасной лестнице (покинуть здание через запасной подъезд было нельзя, так как выход заблокирован полувековой давности кирпичной кладкой, но можно спуститься на нижние или подняться на верхние этажи, что могло стать для жандармов дополнительной проблемой, если у преступников в здании есть другие убежища): сорок секунд на подъем на один этаж плюс шестьдесят — на то, чтобы проверить вестибюли лифтов и коридоры: бойцы каждой из групп входили на этаж с двух сторон и, убедившись, что там нет подозрительных людей, возвращались каждая на «свою» лестницу. Пару раз им попадались выходившие из квартир жильцы; вооруженные люди в черной форме вежливо сообщали, что идет спецоперация и лучше будет если они поскорее укроются в своих жилищах; повторять дважды не пришлось ни разу. В течение шести минут этажи с первого по шестой и обе лестничные клетки были проверены, а пятый — блокирован с обоих выходов, после чего группа капитана Четтер — более многочисленная, состоявшая не из четырех, а из восьми человек, включая капитана (к основной группе присоединились бойцы из оставшихся снаружи «четвертой» и «пятой») — , поднялась на этаж. Девятой за группой следовала фигура в штатском — помощник старшего инспектора, андрогин по имени Хаст Хилла. Проходя мимо Шейл, — Шейл в этот момент находилась на площадке четвертого этажа, вместе с Альвой Аввар, замыкающей группы, — Хилла добродушно подмигнула ей, видимо, по-своему истолковав тот факт, что молодая инспектор выбрала себе в «напарницы» самую симпатичную из всех задействованных в операции «ворон». Аллвин слегка кивнула в ответ, обозначив на строгом, чисто выбритом лице вежливую улыбку: пусть думает, что хочет, — сказала она про себя. Черными тенями, одна за другой, «вороны» скользнули за поворот лестницы, мимо стоявшей на промежуточной площадке между четвертым и пятым этажами Керрит. Шейл услышала, как вверху скрипнула дверь, и шаги стихли. Через минуту начался штурм… …Послышался треск, — это жандармы вынесли дверь квартиры, где по оперативным данным скрывались революционеры, — потом раздался хлопок светошумового боеприпаса, приглушенные крики: «всем оставаться на местах!», «всем лечь на пол!», — это бойцы первой группы ворвались внутрь. Потом тишина… Следующим долетевшим до Шейл громким звуком была отборная ругань капитана. — Похоже, дело сделано, — сказала Керрит, бросив быстрый взгляд на левую руку, где у нее был ком-браслет, такой же черный, как и вся ее форма. Керрит оставалась там же, где и была, на площадке между этажами; Шейл не видела других двоих подчиненных лейтенанта, но знала, что, согласно плану операции, младший сержант Тормут сейчас находилась на площадке пятого, прямо над ней и Авар, а Фадда — на промежуточной между пятым и шестым, над лейтенантом. — Сержант Аввар! — Командир? — Спустись вниз и разблокируй лифты. — Слушаюсь, — ответила та и, коротко взглянув на Шейл, заспешила вниз по лестнице. — Инспектор… Аллвин вопросительно посмотрела вверх. — Можете подниматься. Там безопасно. — Спасибо, лейтенант. Я поднимусь позже, на лифте… — сказала Шейл и быстрым шагом двинулась вслед за Альвой Аввар. Спустившись этажом ниже, Аллвин замедлила шаг, решив, что желаемый эффект уже достигнут. Аллвин Шейл не желала следовать вежливым предложениям лейтенанта, к тому же, она заметила как та поглядывала на подчиненную и оттого ей ужасно захотелось побыть с Аввар некоторое время наедине. Пусть эта… как там ее? — Сарран-Сетран — понервничает, — решила Аллвин. — Да и… вдруг удастся пригласить ее на ужин? — думала она, спускаясь вниз. СОЛНЦЕ ДЛЯ ВСЕХ! Всем известно, что за членство в нелегальном профсоюзе можно лишиться работы (а за организационную деятельность — и свободы). Но, несмотря на это, работницы крупных и средних предприятий продолжают вступать в такие профсоюзы, подчас состоя одновременно в двух — в легальном, подчиненном начальству и поддерживаемом лояльными работницами и в неформальном — профсоюзах. Так, под прикрытием легальных провластных профсоюзных организаций трудящимся порой удается противостоять эксплуататорам через согласованное замедление работы и саботаж. Не вступая в открытую борьбу с дирекцией посредством забастовок и других методов открытого протеста, не подставляясь под удары дубинок заводской охраны и полиции, такие работницы, тем не менее, добиваются своего. Пускай пока это малое (скажем, дополнительные часы отдыха в связи с «незапланированной» остановкой производства), но это — результат. Результат слаженных, решительных действий. Да, это еще не стачка, не захват предприятия, не акт персонального возмездия угнетателям (ведь пока они, угнетатели, живы), но это — начало. Даже такие, казалось бы, «малозначительные» действия, как мелкий саботаж важны и значимы уже тем, что сплачивают участниц. Действующие заодно саботажницы учатся на практике организации, осознают свое единство, свою силу. Так складываются связи и союзы; так ранее разрозненные индивиды приходят к пониманию своей общности, к классовому самосознанию. Вчера вы вместе саботировали работу предприятия, сегодня — вы доверяете друг другу, называете друг друга «сестрами», завтра — вы сила, готовая действовать. Трилти («Солнце для всех!» 20.1.4.543) 8. Трилл Тэббиш В квартире было тесно и душно. Трилл сидела в потрепанном, оставшимся от старых жильцов, кресле за старым, видавшим виды столом. На столе перед ней лежал терминал, рядом стояла большая кружка с остывшим кофе, к которому Трилл таки не притронулась. Трилл корректировала текст новой статьи, над которой работала последние пару дней и попутно делала кое-какие заметки на будущее; статья эта должна была войти в новый выпуск газеты «Солнце для всех!», часть тиража которой предстояло напечатать здесь этой ночью. Помещение было заставлено аккумуляторами, выпрямителями тока, принтерами, штабелями из упаковок с чистыми листами бумаги. Стены покрывали приклеенные прямо к штукатурке спальные матрасы; на полу в несколько слоев — дорогой шумоизоляционный материал (такой, обычно, использовали богачи для отделки своих шикарных квартир); под потолком натянуты одеяла, — все это — необходимые меры предосторожности. Пронести сюда матрасы и, тем более, всякую мелочевку было нетрудно, — это не вызывает подозрений: ну, живут люди компактно — десять человек в одной квартире — обычное дело. Другое дело — техника… Да и бумагу помногу лучше не носить. Закупать бумагу и заправлять картриджи для принтеров приходилось с осторожностью, в разных местах, с известным промежутком между закупками и через разных людей. Еще сложнее с электроэнергией, — ее приходилось накапливать в течение суток при помощи аккумуляторов, ни в коем случае не выходя за пределы стандартной нормы, и этого не хватало, — приходилось постоянно носиться с тяжелыми аккумуляторами, заряжать разрядившиеся в квартирах сестер, маскировать при доставке туда и обратно под бытовые предметы и продукты питания… Это была едва ли не самая опасная часть работы. Но, даже если соблюдать все меры предосторожности, рано или поздно проколешься на какой-нибудь мелочи… именно поэтому такие квартиры следовало менять раз в полгода. В крайнем случае — раз в год. Дольше тянуть нельзя. В пятую декаду весны будет ровно год с того дня, когда здесь был напечатан первый тираж «Солнца для всех!». Давно пора подыскивать новое помещение и начинать вывозить имущество… Трилл с Джабби и Джолл — ее сестрами по убеждениям и триумвирами, бывали здесь чаще, чем у себя дома. Соседи, похоже, не сомневались, что трио живет здесь постоянно. Иногда к ним приходили «гости», — тоже дело обычное, — при этом никакого шума, нетрезвых лиц или иного рода проблем… «Гостями» были курьеры — сестры, приносившие все необходимое: от бумаги и картриджей до файлов-макетов новых номеров «Солнца». Самая физически тяжелая часть работы, обычно, приходилась на Джабби и Джолл, — они обеспечивали замену аккумуляторов и выносили готовые тиражи газеты; обе они были мужского пола и довольно крепкого телосложения, так что, легко справлялись (сама Трилл с трудом могла поднять и половину того веса, что с легкостью поднимала Джабби). Трилл была в квартире одна. Джабби полчаса назад увезла две севшие батареи к одной из сестер, работавшей в магазине электротехники, где их можно было без проблем подзарядить. Джолл уехала раньше, в середине дня, — с ней связались из нелегального профсоюза одного крупного предприятия, назначили встречу. Если встреча пройдет успешно, к организации присоединится еще одна ячейка… или несколько. (Возможно даже, придется увеличить тираж газеты…) Конечно же, Координатор не оставит этого без внимания и, похоже, Джолл ждет более ответственная работа… — подумала Трилл, отвлекшись от текста. После встречи, Джолл должна будет заехать еще в пару мест, — забрать заправленные картриджи и пачки с бумагой. (Трилл взглянула на часы: встреча наверняка уже состоялась.) Но звонить она не будет, если не возникнет необходимости, — Такова уж она, Джолл. Другое дело Джабби! — та всегда сообщит: «я на месте», «выезжаю», «уже рядом, скоро буду»… (должно быть, скоро позвонит.) Работы оставалось немного: облегчить текст, сделать его доступным для понимания каждой, кто возьмет газету в руки, будь то подкованная в теории иблиссианка или простая труженица, не читавшая заковыристых монографий по экономике и социологии. Политическая честность, прямота и доступность изложения — вот, что делало газету популярной среди рабочих. «Солнце для всех!» была понятна, говорила о наболевшем, о том, о чем другие молчали, о том, чего «не замечали» проправительственные СМИ, — именно поэтому ее читали. Рабочие передавали ее из рук в руки, обсуждали, рискуя быть схваченными за «антиправительственную пропаганду», — это вносило в рабочее движение элемент сплачивания, круговой поруки. Среди рабочих, иметь при себе свежий номер «Солнца» значило — быть сестрой — своей, той, кому можно доверять. Трилти — таков был псевдоним Трилл Тэббиш, — числилась среди наиболее авторитетных авторов издания, как раз потому, что ее статьи и заметки всегда били точно в цель, вскрывали суть затрагиваемых вопросов и, будучи понятными даже полуграмотным, вовсе не выглядели примитивными в глазах видных теоретиков революционного движения. Она не была Координатором, но авторитет ее был таков, что многие в организации к ее словам прислушивались, а имя Трилти звучало в заводских цехах Ин-Корпа и на тайных собраниях независимых от властей и потому нелегальных профсоюзов. В этот вечер Трилл ждала курьера. Одна из сестер должна была доставить файл утвержденного Координационной группой оригинального макета нового выпуска газеты, куда Трилл оставалось добавить статью (под нее уже было отведено место на первой странице) и забрать текст для передачи его в другие типографии города. Новый выпуск должен быть напечатан этой ночью и уже утром пачки с экземплярами должны быть доставлены активистам-распространителям. Курьер опаздывала, но в пределах допустимого… — да и статья все еще не была готова… Когда на коммуникатор поступил голосовой вызов, Трилл подумала, что это Джабби, — звонит предупредить, что она уже рядом, — но звонила Чеин — курьер… …Обычно Чеин не звонила и, тем более, никогда не использовала текстовые сообщения, — только голосовая связь и только когда того требовала крайняя необходимость! За четыре года, что Трилл была знакома с Чеин, та звонила ей всего несколько раз, чтобы предупредить, что она не придет и договориться о новом времени встречи. — Чеин?.. — настороженно ответила Трилл, после того как нажала кнопку приема вызова. Она не сразу поняла причину своего волнения, только когда еще раз взглянула на экран устройства… …Дело было во времени: индикатор часов на экране показывал: «16:79», — Чеин должна была подойти в шестнадцать пятьдесят. Задержка в пределах получаса (пятидесяти минут) — вполне нормальна для такого мегаполиса, как Ин-Корп. Если бы Чеин не смогла прийти этим вечером, то уже позвонила бы Трилл и сделала бы она это до назначенного времени, а не после, — именно так поступала Чеин. — Уходите, — тревожно прозвучал из коммуникатора низкий, грудной голос. — Скорее. Здесь «вороны». — Трилл было непривычно слышать голос сестры из маленькой пластмассовой коробочки. Голос был узнаваем, но в нем явно не хватало глубины. Когда Чеин находилась рядом, то ее голос, казалось, воспринимался не только ушами, но и всеми остальными частями тела, даже когда та говорила тихо. Трилл казалось, что шепот Чеин можно услышать даже если плотно заткнуть уши пальцами. — Уходите, — повторило устройство. Вот и все, — сказала себе Трилл. — Накрыли… — она подумала о типографии, о ненапечатанном номере «Солнца», взглянула на штабеля бумаги, на открытые принтеры и пустое место в ряде аккумуляторов… — Джабби! Джолл! — нельзя допустить чтобы ее возлюбленные пришли сюда! Казалось, прошла целая минута, прежде чем Трилл вспомнила, что Чеин все еще на связи. — Хорошо… — только и смогла проговорить Трилл, усилием воли остановив хаотичный поток мыслей. — Спасибо, сестра! — сказала она и прервала связь. Нужно было действовать. Трилл быстрым движением вызвала меню и уже хотела коснуться пальцем имени… …когда на коммуникатор поступило сообщение от незнакомого абонента. Взглянув на иконку сообщения, Трилл пришла в короткое замешательство: значок рядом с иконкой указывал на то, что поступившее сообщение можно открыть только один раз, в течение одной минуты, — в уголке экрана появился таймер, на котором пошел обратный отсчет: «99, 98, 97, 96…» — когда отсчет дойдет до ноля, сообщение самоуничтожится. Отправить такое послание мог только человек, в чьем коммуникаторе имелся специальный софт (один факт наличия которого был уже достаточен для того, чтобы отправиться на допрос к жандармам и после — в тюрьму)… (Работало это так: текст сообщения передавался с устройства на устройство по сложной схеме, в которой задействовался канал голосовой радиосвязи, а не Сеть, через которую шли обычные сообщения. Всякий — без исключения — текст, попадавший в Сеть, копировался, отфильтровывался множеством контекстных программ, если был зашифрован — расшифровывался. Тоже происходило и с голосовой связью. Но если превратить текст в звук, — не озвучить, а преобразовать в какофонию, — наложить его на заранее записанную пустую болтовню как случайный шум или помехи и запустить по стандартной иблиссианской схеме множественной переадресации, перехватить такое послание становилось крайне сложной задачей, даже для специальных программ «ворон» и Комитета.) …Такой софт был установлен в мобильных устройствах далеко не у каждой из сестер. Его использовали только Координаторы, причастные к издательству, курьеры и те сестры, чья деятельность была сопряжена с высоким риском (внедренные в государственные структуры, полицию и спецслужбы). Применение такого софта допускалось только в крайних случаях и Трилл нечасто приходилось прибегать к его использованию. «…95, 94, 93…» Трилл быстро кликнула по иконке (на экране развернулось окно с текстом) и быстро прочитала сообщение… …после чего закрыла окно (сообщение тут же самоуничтожилось) и набрала номер Джабби. — Трилли! — тут же послышалось из динамика. — Я на месте! Собиралась тебе позвонить… — Джабби! Слушай и не перебивай, — Трилл не дала договорить триумвиру. — Тебе нельзя сюда возвращаться. Здесь жандармы, — быстро выпалила она. — У меня нет времени. Я ухожу. Сообщи Джолл. Не звоните на этот номер, он раскрыт. Позже я сама с вами свяжусь… — Я тебя поняла, милая, — Трилл уловила едва заметную дрожь в голосе мужчины. — Уходи скорее, я сейчас же свяжусь с Джолл… Люблю тебя. Связь прервалась. Трилл выключила коммуникатор, закрыла текстовый редактор в терминале и извлекла карту памяти. Сунув на ходу пластиковый квадратик в карман, она бросилась к двери и, выйдя в коридор, быстро направилась к лифтам. 9. Чеин Ренн Перед Чеин открылось довольно обширное, слабо освещенное прямоугольное помещение с низким потолком. Посреди зала стояло чуть более полутора десятка столиков, занято из которых было не больше трети; в дальней стене имелось вытянутое зарешеченное окно, служившее здесь барной стойкой, за окном высилась баррикада из канистр, банок и бутылок, у которой возилась дородная барменша — мужского, как определила Чеин, пола. Из хрипящих колонок играла музыка (какое-то примитивное дерьмо из того, что любили послушать в низших кругах преступного сообщества), слышалась неразборчивая пьяная речь, воняло потными телами и пролитой выпивкой, со стороны туалета тянуло мочой (месторасположение уборной — обшарпанная дверь располагалась точно посреди зала, между входом и барной стойкой — Чеин определила сразу, как переступила порог заведения). Несколько лиц повернулись в направлении входа; кое-кто отпустил в адрес новой посетительницы пошленькие замечания. Никак не реагируя на услышанные в свой адрес пошлости, Чеин прошла к решетке и заказала порцию самой приличной выпивки, из того, что было в местном ассортименте. Взяв у барменши прохладный стакан, она окинула взглядом зал и, выбрав самый дальний от входа, никем не занятый столик (в противоположной от туалета стороне помещения), прошла к нему и там расположилась. Сделав пару глотков, Чеин поставила стакан на заляпанный стол, достала коммуникатор и, положив его рядом со стаканом, вызвала меню — каскад голографических окошек раскрылся веером над плоскостью стола, скрывая жирные пятна и крошки. Выбрав из списка звонков последний, она повторила вызов… (Вызов неоднократно переадресовывался из города в город и растянутая по всей Конфедерации цепочка подставных абонентов, связывающихся между собой в определяемой специальными аналитическими программами последовательности, могла насчитывать от двух до пяти десятков, поэтому Чеин не опасалась, что ищейки жандармерии отследят ее… даже если они схватили Трилл и завладели ее коммуникатором.) …«абонент недоступна» сообщила Сеть. Чеин свернула меню и сделала еще один маленький глоток из стакана. Потом снова открыла список и послала вызов. — Слушаю, — тут же пробаритонил микронаушник. — Гэлл, я в районе пластмассового завода… Здесь жандармы и полиция. — Где точнее? — В местном баре… «Пластик» называется. Квартал блокирован, у дома — «вороны», вокруг везде — полиция… — Что с Трилл? — Не отвечает на вызовы. — Больше не звони ей. — Хорошо, не буду. — И не дергайся… Сиди там… — (короткая пауза) — найди себе компанию… ты знаешь, что нужно делать. — Да… конечно. Связь прервалась. Чеин убрала коммуникатор в карман и, встав из-за столика, направилась в туалет. — Пригляди за моей выпивкой, подруга, — обронила она барменше, проходя мимо зарешеченного окошка; в ответ мужчина молча кивнула ей из-за решетки. Туалетная комната оказалась довольно просторным помещением — примерно, три на пять метров — с четырьмя кабинками, парой раковин под широким зеркалом и тремя писсуарами. Судя по запаху, убирались здесь не часто. Чеин даже предположила, что никого не застанет в туалете (кому охота нюхать эту вонь без крайней необходимости?), однако… судя по ритмичным шлепкам, сопению и тихому стону, раздававшимся из одной из кабинок, кого-то местные ароматы нисколько не смущали. Чеин вошла в кабинку (дальнюю от той, в которой продолжали стонать и сопеть) и, закрывшись, достала из потайного кармана внутри левого рукава плаща карту памяти. Переломив пластиковый квадратик пополам, она бросила его в унитаз, глядя как высвободившаяся из впаянной в пластик миниатюрной — не более трети от размера карты — колбочки жидкость разъедает оголившиеся микросхемы. Сквозь амбре мочи и фекалий, Чеин почувствовала едкий запах химиката. Достав из карманов коммуникатор и пачку ароматических сигарет, она закурила и вызвала в меню устройства программу, предназначавшуюся как раз для такого случая. Набрав в появившемся окне короткий пароль, Чеин подтвердила выбор и программа приступила к очистке устройства от всех запрещенных и могущих скомпрометировать ее записей и программ, заменяя данные реестров и заполняя отчеты программ-шпионов (входящих в обязательный программный пакет всякого разрешенного мобильного устройства, каковым внешне выглядел коммуникатор-гибрид Чеин). Теперь, при проверке (если, конечно, не просвечивать устройство в полицейском участке), коммуникатор вполне сойдет за легальную модель. Главное — не превращать его в клинок. Пока программа выполняла положенный алгоритм, Чеин докурила сигарету и опорожнила мочевой пузырь. В конце программа самоудалилась, и устройство перезагрузилось. Чеин смыла мочу с окурком и остатками карты памяти и вышла из кабинки. Напротив, в один из писсуаров мочилась мужчина — одна из той троицы, что стояли у входа в бар. В кабинке застонали еще громче, и мужчина обернулась на звук; заметив Чеин, она с усмешкой ей подмигнула, на что Чеин ответила сдержанной улыбкой и вышла в зал. — Ты не против?.. — Садясь, Чеин не заметила, как к ее столику подошла женщина — тоже из тех троих. Подошедшая уже взялась за один из свободных стульев. Чеин пробежала взглядом по залу: вернувшаяся из туалета мужчина в это время усаживалась за столик неподалеку, где сидела третья подруга. Обе поглядывали в ее сторону (при этом мужчина смотрела намного дружелюбнее, нежели при первой встрече; видимо, пикантная ситуация в туалете расположила ее, создав иллюзию некоторого соучастия, как если бы они с Чеин встретились ранее в кино или на концерте). — Против, — ответила она, заметив на лице женщины уже привычную реакцию на свой голос. — Чего надо? — Да так… — сконфузилась та; по женщине было видно, что она из рабочих, а не из той гопоты, что пристает к прохожим в надежде поживиться кошельком, просто алкоголь и присутствие рядом подруг, а также то, что она здесь — местная, вселяли в нее уверенность. Чеин не сразу поняла, что та просто «подкатывает», видя в ней привлекательную партнершу на ночь. — Ты это… извини, если что… я просто… — она убрала руку от стула. Ах, вон что… — расслабилась Чеин, и это явно отразилось на ее лице, — она просто приняла меня за женщину… Окружающие часто ошибались насчет ее пола: путались и андрогины и женщины и мужчины и даже другие бесполые. Чеин была привлекательна — нечто среднее между миловидной и красоткой; да, конечно, если присмотреться внимательно, ее пол определялся, но, как правило, голос выдавал ее раньше. В прошлом, таких как Чеин считали неполноценными и часто подвергали общественному остракизму (отсюда и название ее пола, звучавшее некогда как оскорбительная насмешка, но уже давно потерявшее прежнюю презрительную коннотацию), но в дальнейшем, с развитием промышленности и ростом городов, такие социальные явления, как дискриминация, стали приобретать иной характер и бесполые постепенно перестали быть объектами для насмешек и ненависти. В Конфедерации бесполых официально признали четвертым полом еще четыре столетия назад, в Каате и на Великом Севере — почти на столетие позже; дольше всего предрассудков держались в Кфарской Империи — оплоте мирового консерватизма, — где дискриминация в отношении бесполых была официально запрещена лишь сто двадцать лет назад. Теперь «бесполая» — это общепринятое определение пола и вряд ли можно найти кого-то, кому такое определение показалось бы нелепым. В условиях перенаселения планеты, способность к деторождению давно утеряла ту социальную значимость, какую она имела в древности, в обществе традиционном и то, что бесполые были лишены природой «радостей материнства» перестало быть поводом для насмешки со стороны и даже наоборот — стало рассматриваться нежелающими заводить детей как преимущество. Ну, что же… знакомство в баре с перспективой продолжения… — чем не прикрытие? именно об этом говорила Гэлл… — Ладно уж, садись, — Чеин улыбнулась женщине. — Давай знакомиться. Я — Чеин. — Я — Джамм, — представилась женщина, садясь напротив Чеин. — Я тебя раньше уже видела, несколько раз… Ты не местная, но бываешь здесь… — (она замялась) — в квартале, я имею в виду, а не здесь… — Джамм окинула взглядом помещение и улыбнулась. Чеин отметила про себя, что Джамм хорошенькая: миловидное, пусть и рано постаревшее от тяжелой физической работы лицо; красивые, слегка раскосые глаза; короткая стрижка, открывавшая высокую, тонкую шею. Чеин стало неловко от того, что она выглядит лучше этой красивой, но измученной работой женщины; она должна облегчить участь ее и миллионов таких как она, научить, вооружить, встать рядом в борьбе… а вместо этого она прячется здесь, в этом вонючем — (о, да! она-то у нас из чистеньких!) — баре от жандармов, думая о том, как прикрыться ею, использовать эту, уставшую от бесчеловечной эксплуатации и ищущую утешения в выпивке и случайном сексе, сестру… — Я прихожу сюда… к сестрам… — Чеин ответила на улыбку Джамм, постаравшись вложить в свой ответ как можно больше теплоты. — Иблиссиане… ты из них, да? — женщина понизила голос. Чеин не удивилась, что Джамм догадалась: с чего это ей, выглядевшей как жительница центральных районов города, регулярно бывать в этой дыре? (Можно, конечно, одеваться проще и пользоваться «подземкой», но жителей рабочих кварталов не обманешь тряпками: они чувствуют чужаков.) Она не стала отпираться. — Да. Чеин сама удивилась тому, с какой легкостью она призналась этой едва знакомой рабочей в принадлежности к организации, официально считающейся террористической на всей территории Конфедерации. Услышав признание Чеин, Джамм лишь хмыкнула и, как-то странно улыбнувшись, покосилась в сторону подруг. — Я — курьер «Солнца для всех!», — добавила Чеин. — Все еще желаешь продолжать знакомство с террористкой? — Ты не террористка! — серьезно заметила Джамм. — Как, разве нет? — усмехнулась Чеин. — Нет. Террористки — те твари, на которых я вынуждена вкалывать полторы смены… и их хозяева с небесных островов… — тихо и зло выговорила женщина. — Вот они все — террористки, а ты — сестра! — добавила она, глядя в глаза Чеин. Спустя полчаса, Чеин с Джамм и ее подругами — Риб и Гвелл сидели все вместе и, попивая коктейли, беседовали как старые знакомые. Подруги эти, как оказалось, составляли несколько необычное трио — любовный союз, в который, по взаимному согласию, иногда принимали временных участниц. Необычность эта заключалась в том, что ни одна из трио не была андрогином, — Гвелл была мужчиной, а Риб и Джамм — женщинами, — таковой союз многими воспринимался как нетрадиционный и часто вызывал неприязнь и осуждение со стороны наиболее консервативных граждан (впрочем, и то и другое консервативные обыватели обычно держали при себе, опасаясь связываться с подругами). Постельные гостьи этой троицей выбирались преимущественно также из женщин или мужчин и редко — из андрогинов (таких, кто не держались традиций и обращались со всеми как равные, невзирая на пол). Все трое, как узнала Чеин, работали на «Пластике» — том самом «пластмассовом» заводе, в честь которого и был назван бар. Завод этот входил в десятку крупнейших предприятий Ин-Корпа и работал круглосуточно — тридцать семь часов в сутки, пятьсот двадцать пять дней в году, производя широкий спектр изделий — от предметов быта до деталей автомобилей и флайеров, — обеспечивая потребности пяти небесных островов, самого Ин-Корпа и его пригородов. Завод работал в четыре девятичасовых смены с двадцати пяти минутными пересменками, на время которых некоторые конвейеры останавливались и в близлежащих кварталах становилось тише. В этот день конец работы для троицы выпал на вечер. Отработав свои тринадцать часов — девять полагавшихся и четыре сверхурочных, — подруги зашли в «Пластик» пропустить по стаканчику. Здесь они обычно не задерживались (сказывалась накопленная за полторы смены усталость), полчаса — час и — по домам. В этот раз они и вовсе пробыли в баре минут тридцать-сорок, когда стало известно, что в квартал стягиваются констебли, — новость распространилась по заведению тотчас, едва первые полицейские машины перекрыли проезды (кому-то из посетительниц позвонили и предупредили видевшие). Народу в баре быстро поубавилось. Подруги решили, что и им пора… Когда они вышли и закурили по сигарете, поглядывая по сторонам и оценивая обстановку в квартале, из-за угла дома появилась Чеин и, спешно пройдя мимо, быстро спустилась в бар. «Эта еще чего здесь забыла?» — с неприязнью заметила тогда Гвелл, глядя вслед незнакомке; «да уж… явно не местная…» — добавила Риб (затянулась и выпустила в сторону дымное облачко) — «хорошенькая, а!»; «я ее уже видела раньше…» — это Джамм. «Что, нравится?» — обратилась Гвелл к подругам. Те лишь переглянулись понятным всем троим взглядом… но, нужно было уходить. Отойдя от бара, подруги увидели машины и жандармов у подъезда дома, в котором они снимали квартиру. Не долго думая, они вернулись в бар, чтобы там переждать, пока «вороны» разъедутся. Тогда-то Джамм и решилась подойти к понравившейся ей «женщине». — Ты уж прости, сестра, не обижайся на меня, — понуро пробасила Гвелл, когда подруги рассказали Чеин о произведенном ею на них впечатлении. — Я решила что ты из этих… паразиток расфуфыренных из центра… — Да ладно тебе, — ответила Чеин. — К тому же, я и правда из центра. — Но ты ведь не из лоялок… ты на нашей стороне. — На вашей, сестра. Конечно же, на вашей. — А почему? — спросила Риб. Чеин вопросительно посмотрела на женщину. — Почему, — повторила та. — Что тебе мешает спокойно жить как… как все? Ты ведь наверняка не из бедной семьи… Больше книг на сайте - Knigolub.net Чеин молча отпила из стакана и не ответила сразу. Сплетя пальцы в замок, она сосредоточенно уперлась в него носом и смотрела перед собой некоторое время. Потом, когда подруги стали смущенно переглядываться: не обиделась ли новая знакомая на заданный Риб вопрос, Чеин тепло посмотрела на спросившую: — А разве все живут в достатке? Разве все имеют равные возможности? Разве все получают достойную плату за свой труд и все ли трудятся в равной мере? — Чеин перевела взгляд сначала на Джамм, сидевшую напротив нее и справа от Риб, потом — на Гвелл, сидевшую еще правее и ближе всех к ней. — И я говорю не об одних только гражданах Поверхности… — Но… что мы можем сделать?.. — Риб, мы — те, кто живем здесь, под Завесой, как черви, копошимся в собственном дерьме и конкурируем за лучшее место под… — (Чеин горько усмехнулась) — под Завесой, мы обеспечиваем безбедное и комфортное существование им, — (она подняла указательный палец вверх) — паразитам, губящим своей жадностью и расточительностью нас и саму планету, мы можем все изменить. — Прости, сестра, но там, — Гвелл, сидевшая спиной к выходу, указала большим пальцем себе за плечо, — сейчас облава и тебе приходится сидеть здесь и делать вид, что ты не при делах… — Нэтт… — Джамм бросила на подругу неодобрительный взгляд. — Все нормально, Джамм… — Чеин потянулась через столик и мягко коснулась руки женщины. Это было первое прикосновение и оно означало, что в дальнейшем возможен и более интимный контакт. — Так и есть, Гвелл, я вынуждена скрываться от слуг тех, кто держит власть в Конфедерации и по всему миру в своих руках. Это так. Вынуждена. Потому, что они сильнее. Но их сила не в их численности и даже не в оружии… — В чем же? — В невежестве угнетенного большинства и в его неорганизованности. — Стало быть, мы — невежды? — в голосе мужчины прозвучала обида. — Нет, конечно, Нэтт… Ты уж точно не невежда, — чтобы коснуться руки Гвелл, Чеин не надо было тянуться через столик; она легким движением перенесла ладонь от стакана с коктейлем и положила тонкие, длинные пальцы на более широкую, нежели у женщин или андрогинов, мужскую пясть. — Ты ведь понимаешь, как на самом деле устроен мир… Пусть пока и не веришь в возможность его изменить. — Она улыбнулась мужчине и, переведя взгляд на Джамм и Риб, продолжала: — Но есть лоялисты, которые верят, что рабское положение — честь для них; что те, кто говорят им о несправедливости, кто обращает их внимание на роскошь одних и на жалкое положение других — враги и террористы. Они верят государственной пропаганде; верят лжи прикормленных небожителями информагентств. Вкалывая на заводах норму и сверхурочно и живя в дерьме… не видя солнца, они истово переживают за честь Конфедерации, болеют за свои спортивные команды на мировых соревнованиях и своих певичек на международных конкурсах… Их всерьез беспокоит благосостояние своих эксплуататоров, живущих за Завесой, под голубым небом. Они верят будто повыше Завесы, так же, как и здесь, есть Конфедерация, Каат, Кфар, Великий Север… что им — (Чеин снова подняла вверх указательный палец) — есть дело до каких-то там дурацких границ! — Тише, тише, сестренка… — Риб не стала ждать когда Чеин коснется и ее и сама протянула руку. — Даже в этом дерьмовом баре могут оказаться подшакальницы… Чеин только теперь заметила, что говорит в полный голос. Несколько человек с соседних столиков уже поглядывали в их сторону. — Не стоит привлекать лишнее внимание, когда снаружи налетело «воронье» и рыщут «шакалы»… Чеин признательно кивнула Риб и, понизив тон, спросила подруг: — Вот вы, — она посмотрела в глаза каждой, — вы верите в то, что для небожителей существуют государства и границы? В ответ Джамм хмыкнула и пожала плечами; Риб сосредоточенно молчала, глядя перед собой (Чеин показалось, что та сочла вопрос риторическим); ответила Гвелл: — Да хера с два, сестренка! У них там давно свой коммунизм… Вот только нам в тот коммунизм попасть не светит… СОЛНЦЕ ДЛЯ ВСЕХ! В этом номере мы решили вплотную коснуться такой актуальной темы, как лояльность к власти. Конечно, вы, наши читатели, хорошо представляете, что такое власть, чьи интересы власть представляет, и на что она способна пойти ради соблюдения этих интересов. Стоит вам проявить неосторожность: сказать что-то о том, о чем говорить «не принято» в присутствии «не того» человека, и вот вы уже в застенках жандармерии… Стоит допустить оплошность, позволив «не тому» человеку увидеть те несколько листков, что вы держите сейчас в руках, и очень скоро может случиться, к вам в дом ворвутся громилы полиции, чтобы скрутить вас и препроводить в уже упомянутые застенки. Власть не намерена терпеть нас, сестры. Она не станет вести с нами диалог, — ей это незачем. Она пришлет к нам своих палачей в форме с погонами, которые схватят нас, как схватили до этого многих… если мы потеряем бдительность, если позволим себе расслабиться на минуту и позабудем о том, что у власти есть добровольные агенты. Тех, кого провластная пропаганда подчеркнуто уважительно именует не иначе как «сознательными гражданами», а наемные рабочие презрительно называют «лоялками», мы могли бы назвать академическим термином «реакционеры» или же далеким от академизма, но зато более точным и крепким словом… Но, избегая упреков в ученом снобизме, мы оставим научную терминологию кабинетной профессуре; равно как и крепкие слова из уважения к нашим читателям оставим доверительной сестринской беседе. Станем пользоваться простыми и всем понятными терминами. Итак, добровольные агенты власти, лоялки. Кто же они? Эти люди могут представлять самые разные социальные группы или классы. Их нельзя выделить в некий однородный слой. Это могут быть представители мелкого и среднего бизнеса, клерки, врачи, учителя, журналисты, рантье, рабочие, старые и молодые, люди разных полов… богатые и нищие и те, кто посередине. Возможно, это ваши соседи или даже родственники. Они могут сегодня враждовать между собой и писать друг на друга доносы, а завтра они вместе наперебой станут давать на вас показания полиции. Они могут искренне ненавидеть друг друга или наоборот — водить дружбу, но есть одно общее, что их всех «объединяет»: мещанская узость мышления. Все прочие их качества вытекают из этой узости, образуя различные варианты, подобно тому, как несколько разноцветных кусочков стекла составляют узоры в калейдоскопе. Лоялки всегда мещане, а мещане всегда лояльны. Ведь именно желание сидеть в неподвижном болоте домашнего уюта — в своем теплом, тихом маленьком мирке — и есть тот главный мотив, что побуждает их поддерживать власть, трусливо ненавидеть врагов власти, доносить на тех, кто вызывает у них подозрения в «неблагонадежности». Лоялки ленивы. Даже когда они ведут активную деятельность, эта деятельность всегда преследует конечную цель: покой. Им нужна «стабильность», неизменность; они хотят «устроиться» удобно. Именно поэтому никто из них и никогда не станет осуждать рантье как паразитов. Лоялки не видят «ничего плохого» в том, чтобы жить на «пассивный доход». Таковы они. Бороться с ними бесполезно и бессмысленно: лоялки не являют собой самостоятельной силы, с которой нам следовало бы бороться. Они аморфны, бесхребетны и трусливы. Но они могут быть и опасны. Как опасны одичалые собаки, что привлекают внимание уличных грабителей и полицейских к одиноким прохожим своим тявканьем. Поэтому, как и в случае с собаками, нам следует проявлять известную осторожность: не ходить в местах, где бродят собачьи своры и избегать общения с проправительственно настроенными обывателями. Если видите лоялку, не пытайтесь ее переубедить. Не говорите уроду об уродливости общества. Не говорите мещанам об убогости их жизненных принципов. Этим вы ничего не добьетесь, а только навлечете на себя и своих близких репрессии государственной мегамашины. Редакция газеты «Солнце для всех!» 14.2.4.543 10. Альва Аввар Шел третий год службы Альвы Аввар в жандармерии. Она была сержантом и штатным специалистом по компьютерным сетям, электронике, системам контроля и защиты, системам наблюдения и по совместительству водителем. Если бы кому-то из знакомых Альвы (не имевших отношения к государственной службе) удалось взглянуть в ее личное дело, они бы наверняка сильно удивились узнав, что эта милая молодая женщина, помимо полагавшихся жандармам навыков и умений (таких как, например, оперативно-розыскная деятельность), была дипломированным диверсантом второго класса и могла «работать под прикрытием». Также Альва в совершенстве владела большинством видов легкого оружия и обладала навыками рукопашного боя. Все эти качества Альвы делали для нее возможным не только продвижение по службе, но и поступление на дополнительные офицерские курсы с последующим переводом в Комитет безопасности Конфедерации. Второй год она находилась в подчинении Стетрен Керрит — ее лейтенанта и терпеливой, стоит заметить к чести Стетрен, поклонницы (однажды объяснившись в своих чувствах к девушке, андрогин держалась на такой дистанции, чтобы, с одной стороны, не быть навязчивой и не отравлять тем жизнь возлюбленной и, с другой, не давать ей повода думать, будто заявленные чувства остыли). Служба тяготила Альву, но не тем, что лейтенант была к ней неравнодушна (в конце концов, Альва могла перейти в другое подразделение, но это не решило бы ровным счетом ничего), а тем, что приходилось постоянно притворяться не той, кем она была на самом деле… Альва родилась и выросла в нищете рабочего квартала на окраине Ин-Корпа. Ее первой матерью была женщина, второй — андрогин; обе они много и тяжело работали, получая за свой труд немногим более того, что требовалось для оплаты коммуникаций, покупку пищи и дешевой одежды. При этом нельзя сказать, что родители жили хуже всех, — Альва видела настоящую, полную нищету… Видела как людей, потерявших работу по причине того, что на предприятии, где они проработали полжизни, прошло сокращение, попросту выгоняли на улицу. Видела как ее сверстницы — дети тех безработных — предлагали себя на улице в обмен на еду и ночлег. Видела примерзшие за ночь тротуару тела этих бездомных. Видела как люди ломались от безысходности: спивались, увлекались запрещенными тяжелыми препаратами, как, обозлившись от тяжелой жизни, становились преступниками или просто сходили с ума. Чтобы дать дочери приличное начальное образование, матерям приходилось постоянно экономить. И экономили они на себе: жили впроголодь, носили ветхие платья и много, много работали. Альва с малых лет была неглупа и сообразительна, рано научилась читать и много времени проводила за книгами. Поступив в начальную школу, она без проблем осваивала школьную программу и постоянно дополняла получаемые знания самообразованием. Через три года с отличием окончила школу и смогла сдать вступительные экзамены в Кадетский корпус жандармерии, обучение в котором оплачивало уже государство, — это заметно облегчило жизнь матерям девушки. И там Альва старалась учиться, постоянно помня о родителях и о том, сколько сил приложили они к тому чтобы дочь смогла добраться до того «социального лифта», каковым стал для нее кадетский корпус. Но, часто думая о родителях, о том, каково им приходилось, Альва не могла не задумываться о причинах такого их положения, как не могла она не думать и о том, что абсолютное большинство знакомых ей людей вынуждены влачить такое же или даже худшее существование. Преподаватели в Корпусе дружным хором объясняли молодым кадетам, что главная причина бедности кроется в лени и безответственности, что «работать надо лучше, а не завидовать богатым и успешным», что «у всех равные возможности» и, что «надо быть целеустремленными, идти к своей мечте, и тогда другие будут завидовать вам». «Если будете сознательными дочерями Родины, — говорили будущим жандармам учителя, — будете жить лучше ваших родителей. И, возможно, даже увидите солнце!» Альва была умной девочкой и не задавала учителям неудобных вопросов, а когда спрашивали, отвечала так, как должно было отвечать менее умной, но зато сознательной и благонадежной. Она понимала, что хотели сделать из нее учителя и подыгрывала им. Именно там, в Кадетском корпусе жандармерии, Альва научилась скрывать свои мысли и политические взгляды, которые именно тогда, в годы подготовки к службе государству, у нее появились. На втором году обучения Альва прочла «Базис», «Философию истории», «Манифест изгоев», «Мегамашину» и другие запрещенные книги. Днем она разбирала учебники, постигала методики того, как следовало удерживать обездоленные массы в повиновении, как выявлять врагов государства, как шпионить, как давить и запугивать, а ночью штудировала работы Иссы Иблисс, Даби Малх и АльЛессы Кит, объяснявшие причины сложившегося миропорядка, вскрывавшие его суть, учившие тому, почему и как следовало с этим миропорядком бороться и, самое главное, предлагавшие альтернативу. В книгах говорилось не только о том как следовало бороться с установленными политическими системами, но и о том, что делать после того, как эти системы падут. Именно в запрещенных книгах Альва нашла ответы на волновавшие ее вопросы. Не казенные тьюторы, не старые «вороны», а умершие в борьбе революционеры были ее истинными учителями. Третий год обучения… Побитые молью «вороны» продолжали накаркивать заученные матриотические мантры, им уже подкаркивали будущие палачи из подрастающей смены… с ними вместе каркала и Альва. Так было надо. Такова была ее служба — служба угнетенному классу, а не государству — надежному орудию небожителей. Альва стала иблиссианкой, вступив в одну из революционных организаций, известной по своему девизу и лозунгу: Солнце для всех! Она преуспела в умении притворяться; она стала лучшей из кадетов; ее матриотизм и «любовь к Родине» ни у кого не могли вызвать сомнения. За год до выпуска сержант Аввар уже в совершенстве владела рядом специальных техник и навыков и могла при помощи обычного коммуникатора или мобильного терминала без особого труда проникать в защищенные сети, устанавливать шпионские программы (которые сама она создавала) и добывать интересующую ее информацию. Альва была не только умна, но и красива: невысокого роста, фигуристая, с миловидным овальным лицом, с большими светло-серыми глазами; волосы ее были почти белыми с оттенком стали, а кожа, несмотря на то, что соляриев она никогда не посещала, имела приятный слегка смуглый оттенок. Обладая такой внешностью, легко заводить знакомства и находить общий язык с людьми. Что и делала Альва, действуя осторожно, следуя советам Координатора, с которой к четвертому курсу своего обучения она поддерживала регулярную связь. …Альва была революционеркой. Она была агентом сестер во вражеском логове. Чтобы оставаться нераскрытой ей приходилось говорить и делать то, что было для нее мерзко и порой, в минуты, когда силы и решимость ее ослабевали, она начинала презирать себя за причастность к этой мерзости, за причастность к государству, — пусть даже причастность эта была необходимостью во благо дела революции. Уже не раз Альве приходилось принимать участие в арестах сестер и соратниц из других революционных организаций. Несколько раз, когда она могла узнать детали операции заранее, ей удавалось предупредить Координатора и предотвратить аресты, но зачастую о подробностях ей становилось известно слишком поздно… Действовать в последний момент она не могла; это означало раскрытие и провал, — организация возлагала на нее большие надежды. И Альва должна была держаться скрепя сердце и уже после, когда еще одна сестра — при ее, Альвы, прямом участии — попадала в застенки жандармерии (или хуже того: бывала убита при аресте), в одиночестве, укрывшись с головой под одеялом, она дрожала от слез, кусая до крови губы и оставляя синяки на предплечьях от тонких и крепких пальцев. Об очередной операции, Альва узнала накануне вечером, — почти за сутки до запланированного времени. Причем узнала не случайно, а непосредственно от лейтенанта. Керрит имела обыкновение раз-два в декаду собирать подчиненных в свободное от службы время в непринужденной обстановке. Неизменным местом встречи служил расположенный неподалеку от здания центрального отдела жандармерии небольшой бар с немного странным названием «Огненная птица», известный также в определенных кругах как «Воронье гнездо». Начальство относилось к такой практике лейтенанта с молчаливым неодобрением, но открыто не порицало Керрит за несоблюдение субординации с подчиненными. Альва находила позицию Стетрен (в неофициальной обстановке и без формы все члены группы обращались друг к другу исключительно по имени) довольно разумной, отмечая про себя то, как укрепляла эта маленькая традиция авторитет лейтенанта в глазах Ниль Тормут и Хаз Фадды. Посторонним могло показаться, что младшие сержанты держались с командиром слишком вольно, но Альва точно знала: прикажи им Стетрен Керрит достать пушки и пристрелить во-он ту подозрительную гражданку, те не задумываясь выполнят приказ, и уже после, в баре за кружкой пива, поинтересуются причиной подозрений лейтенанта. Альва поддерживала с мужчинами дружеские отношения, но никогда не забывала об их преданности командиру и не болтала с ними лишнего. — Завтра будем работать на подхвате с группой капитана, — сказала Керрит между делом, отпив из увесистой запотевшей кружки и окидывая компанию сослуживцев одетых в гражданское. — Ого! А чего это капитан решила сама идти работать? — поинтересовалась Хаз. — Никак шишку какую собираются брать, а? — сказала Ниль. — Да… вычислили вроде типографию «солнечных», — пожала плечами капитан и медленно поднесла к губам кружку. — Там могут и шишки быть… — она подула на пенку и сделала маленький глоток. — Если так, то да… — протянула Ниль и тоже приложилась к кружке. В баре было довольно шумно. За столиками по соседству собралось еще несколько компаний из переодетых «ворон», лица их были знакомы Альве; у барной стойки сидело несколько гражданских (возможно, мелкие чиновники зашли пропустить по стаканчику); за столиком у входа пара констеблей в форме чинно пили кофе (эти видать на дежурстве; заехали взбодриться). — Последний раз, кажется в прошлом году, в такой типографии взяли известную писательницу… — как бы скучая произнесла Альва и тоже пригубила из своей — почти полной — кружки. — Она, оказывается, кроме своих романов писала еще и статьи для «Солнца»… — Да. Белл Райс ее зовут, — подтвердила лейтенант. — В иблиссианской газете печаталась под псевдонимом Белис… Сейчас отбывает срок в спецтюрьме. — Так вот почему капитан собралась в поле… — на широкой физиономии мужчины появилась беззлобная ухмылка, — небось в майоры метит… — Эй, Хаз, ты потише… а-то тут ушей больно много… — Точняк, Стет!.. — косясь по сторонам, понизила голос Хаз. — Чет я совсем забыла, где сидим… — Поздно, подруга, — усмехнулась Ниль. — Теперь капитан тебе точно хобот оторвет, гы-гы… Она помнила дело Белис. Помнила, как хвалились те, кому выпало участвовать в аресте пожилой женщины, чьи художественные произведения трогали сердца миллионов образованных читателей, а статьи в «Солнце для всех!» воодушевляли на борьбу десятки и сотни тысяч простых людей, изнуренных тяжелым трудом и отверженных — тех, кому не до романов. Именно такими были матери Альвы. Конечно, она помнила. Ведь она тоже читала книги Белл Райс и воззвания Белис. Вернувшись домой, Альва сделала то, чего ни в коем случае не должна была делать: хакнула сервер жандармерии. Из добытых материалов Альва узнала точный адрес, по которому будет проводиться операция, план операции, уже утвержденный капитаном Четтер и… (просматривая исходящую почту капитана, Альва присвистнула) отправленный на более высокое утверждение (в Комитет!), а также описания подозреваемых от лояльных соседей. Вчитываясь в подробные наивные, написанные с множеством орфографических ошибок доносы лоялок, Альва испытала чувство глубокого омерзения: писали обычные люди — рядовые рабочие, собственницы соседних квартир, едва сводившие концы с концами и не получавшие никаких благ от правительства (среди доносчиц была даже одна снимавшая квартиру). «Мрази…» — зло произнесла она сквозь зубы, закончив листать тексты доносов. В одном из доносов прилагалась даже сделанная украдкой фотография: среднего возраста женщина — лицо ее было хорошо видно на снимке (Альве оно показалось симпатичным) — в компании двух мужчин (их лица плохо различимы из-за освещения) выходит из лифта. Далее шло примечание делопроизводительницы: программа распознания и поиска по лицам выдала список из пяти предполагаемых лиц, из которых в Ин-Корпе проживали двое: некие Морет Оддир («вероятность совпадения — 84 %») и Трилл Тэббиш («вероятность совпадения — 91 %»). Тут Альве пришлось поработать. Она проверила архивы своего ведомства, забралась в базу данных полиции, прошлась по серверам налоговой службы и министерства здоровья населения, потом переключилась на государственную почтовую службу… Через два часа кропотливой и крайне опасной работы с закрытыми данными Альва собрала приличные досье на гражданок Оддир и Тэббиш. Первая оказалась ничем непримечательной особой: работала клерком в небольшой фирме; жила с мамой (той еще лоялкой, как между делом выяснила Альва) и трахалась с начальницей — андрогином преклонного возраста, имевшей в прошлом кое-какие проблемы с полицией и налоговой службой и пару раз сотрудничавшей (писала доносы на конкурентов) с жандармерией. В общем, эта Морет была обычной недосодержанкой, каких можно встретить в большом городе. Ничего интересного. А вот вторая, Трилл Тэббиш, была куда интереснее. Альва была удивлена, когда вскрыла почту Тэббиш и обнаружила, что та почтой совершенно не пользовалась. То есть, конечно, использовала выделенный ей государством почтовый ящик, — если бы она этого не делала, это вызвало бы подозрения. Тэббиш была подписана на персональную рекламу, участвовала в социальных опросах, получала предложения по работе (она периодически устраивалась на работу в разные — в совершенно разные! — места, работала там несколько декад и увольнялась, оставаясь некоторое время безработной), иногда она отправляла разным людям шаблонные поздравления с праздниками… но никакой личной переписки, какую обычно вели обычные граждане, в почте Тэббиш не было. Если углубившись в корреспонденцию Морет Оддир можно было набрать материала на пару любовных романов, то почта Тэббиш не давала совершенно никакой информации о личной жизни женщины. Дальше еще интереснее! Коммуникатор Трилл Тэббиш находился все время в одном месте — в ее квартире в районе, где жили, преимущественно, люди среднего достатка (те же клерки, вроде Оддир, торговки и разная мелкая буржуазия), — Альва сама второй год жила в подобном месте. Полночи ушло у нее на то, чтобы выяснить действующий коммуникационный номер Тэббиш. К тому времени Альва уже не сомневалась, что Трилл Тэббиш — сестра. Она попробовала проверить историю звонков и сообщений по номеру Трилл и лишь утвердилась в своем убеждении: все входящие и исходящие вызовы тонули в знакомых клубках переадресаций (пока не полезешь в такой клубок, следуя по цепочке несуществующих абонентов, не поймешь, что имеешь дело с подпольной телефонией иблиссиан), сообщений же попросту не было. Кто же ты?.. Кто ты, сестра? Может быть, ты — одна из Координаторов?.. Альва чувствовала, что обязана предупредить Тэббиш. Но как лучше поступить? Сообщить Координатору? Но та станет уточнять детали, спросит о том, откуда Альва узнала о намечающейся операции. Придется рассказать… Координатор будет в ярости. Альва не должна была взламывать серверы государственных служб, это — огромный риск! Лейтенант не глупа и вполне может заподозрить ее в случае, если станет очевидным, что революционеров предупредили, а дальше останется только присмотреться к ней более внимательно… Спецы наверняка отыщут ее следы в закрытых сетях госслужб (зная где и что нужно искать, это вполне возможно) и сержанту жандармерии Альве Аввар будет предъявлено обвинение в государственной измене. В инструкциях было ясно сказано: она не должна прибегать к таким крайне рискованным мерам, как проникновение в базы данных жандармерии, без прямого указания Координатора; не должна предпринимать действий, способных повлечь ее раскрытие как агента иблиссиан… Что делать? Сообщить самой Тэббиш? Отправить сообщение? — нельзя, — все сообщения проходят через перлюстрационные фильтры. Позвонить, сказать: сестры, уходите, спасайтесь! — много ли в жандармерии агентов? — Проще уже сразу сказать Координатору… Да и, в любом случае, сорвать операцию — значит навлечь на себя подозрения. Есть еще один вариант… …ничего не предпринимать. И тогда никто не станет ее подозревать и искать следов. И все будет как раньше. Ну, нет! Альва решила, как поступит. Она запустила программу-перехватчик, настроив ее непосредственно на комм Тэббиш: ей не было дела до того, откуда и куда поступали вызовы (пытаться отследить цепочки постоянно меняющихся переадресаций — задача для множества специалистов с серьезными аппаратными ресурсами, а не для действующей в одиночку взломщицы), Альву интересовало только одно — содержание разговоров. Так она надеялась узнать больше о Тэббиш. Потом Аввар занялась планированием своей собственной операции. Нужно было заглянуть на пару серверов городских служб и кое-кому позвонить… **** Когда она легла спать, до «рассвета» — времени, когда уличное освещение с тусклого «ночного» переключали на «дневное», более яркое — оставалось всего четыре часа. Проснувшись утром, Альва Аввар приняла прохладный тонизирующий душ и после за завтраком выпила двойную порцию кофе. Приведя себя таким образом в бодрое состояние, она надела ненавистную черную форму, положила в форменный ранец кое-какие дорогие ей вещи и вышла из квартиры, которую в качестве сладкой косточки для верной служивой собаки ей предоставляло государство. Больше она сюда не вернется. ИНТЕРЛЮДИЯ ВТОРАЯ Испытание Джелисс Это было последнее комплексное испытание, которым заканчивался третий год обучения в Школе. Итог, трехлетней муштры, боевой и специальной подготовки. Четвертый — последний — курс Академии Южного Неба, или «Южной школы», или просто «Школы», как называли ее сами кадеты, — имел целью сделать из профессиональных солдафонов, в коих за три года превращались кадеты, настоящих офицеров — людей всесторонне образованных и способных быть примером для жителей Неба и вызывать трепет у черни с Поверхности. Весь следующий год Джелисс и ее подругам по курсу предстояло посвятить углубленному изучению естественных наук, а также светских дисциплин и церемониалов; что, впрочем, не отменяло таких предметов, как «выявление и розыск», «практика внедрения» или «комплексная перлюстрация»… «Башней» заканчивалось время, которое будущие офицеры небесной милиции и спецслужб будут вспоминать, несмотря на пережитые трудности, как лучшие годы юности. Именно в это время завязывается дружба на годы, разжигается страсть, возникают первые серьезные противоречия и приходят соблазны. До «башни» были пустынные небесные острова, был южный полюс, была Поверхность (разумеется, вдали от городов — скопищ черни), была баржа в океане… После — будут залитые светом аудитории днем и частые увольнения по вечерам, пьянки и сопутствующие пьянкам приключения. Парадная форма заменит боевые комбинезоны и затрахавшие их лейтенанты пойдут трахать неоперившихся желторотиков, уступив место профессорам (которые трахать будут исключительно мозг и только в известные дневные часы). Джелисс Таллед Шейл — младшая дочь генерала небесной милиции, поступила в Академию Южного Неба за год до выпуска сестры, окончившей Школу с отличием и в звании почетного сержанта. Не сказать, что Джелисс больше всего на свете желала надеть мундир… но она — Шейл, а все Шейл, вот уже три века как становились офицерами. Конечно, можно было выбрать другую школу — «Южная Школа» — не единственное приличное небесной знати заведение, — но Джелисс решила пойти по стопам матери и сестры (другая сестра, андрогин, самая старшая среди детей Эттер Ланы Шейл, двадцать лет назад прошла «Школу Великого Севера»). Три года, проведенные в Школе, Джелисс из кожи вон лезла, прилагая все усилия, на какие была способна, для того, чтобы мать могла ею гордиться. И ей удалось достичь успеха — она стала лучшим сержантом, а ее отделение — лучшим отделением в Школе. «Башня» станет тому ярким подтверждением, решила она. **** Через два часа они вышли через высокую — в три средних человеческих роста (около шести метров) — округлую дверь-диафрагму в залитую ярким дневным светом галерею, тянувшуюся в обе стороны и опоясывавшую башню по кругу. Высота галереи была около двадцати, глубина — около двадцати метров; через каждые семьдесят-семьдесят пять метров вдоль не имевшего ограждения обрыва стояли массивные — примерно тридцать метров в длину и десять — в ширину — пилоны со скругленными углами. Осмотревшись, Джелисс отметила, что при достаточном мастерстве здесь можно посадить флайер. Все поверхности внутри галереи — пол, потолок, пилоны (за исключением внешней стороны) и саму стену башни — сплошным узором покрывали напоминавшие иероглифы символы. Похожие символы встречались и внутри башни, но именно наружные знаки оказывали на рассматривавших их людей странное успокаивающее действие: узоры эти действовали не усыпляюще, не понижали внимательность, а именно успокаивали каким-то непонятным образом, снимали нервное напряжение. Эпиграфисты и криптологи не раз брались за расшифровку этих надписей, психологи пытались выяснить: каков механизм воздействия символов на психику человека, но ни первые ни последние так и не преуспели в своих исследованиях. Закручиваясь вокруг пилонов, галерею продувал ледяной, никогда не стихающий на этой высоте тропосферный ветер; его порывы так и норовили сбить легкие человеческие фигурки с ног и утащить в пропасть. За обрывом, насколько хватало глаз, лежала облачная Завеса, неизменная в любой точке планеты, из которой вдали вырастали другие башни. До слоя густых облаков здесь, должно быть, было не меньше шести или семи километров. Высоко в небе виднелись цепочки небесных островов, удерживаемые натянутыми между башнями сверхпрочными нитями. Границы выделенного отделению сержанта Шейл участка — около пятисот метров — отмечали красные флажки, за которыми начинались участки других отделений. Ни с одной ни с другой стороны за флажками никого не было видно, что неудивительно: если там кто и появится, то не раньше ста восьмидесятого часа. Парализованную «Седьмую» теперь несли «Третья» и «Шестая» — андрогин по имени Хэллар. Они недавно сменили Джелисс и «Вторую». «Седьмая» уже могла немного шевелить пальцами рук, но о скором возвращении ее в строй не могло быть и речи. Подобно тряпичной кукле, «Седьмая» безвольно болталась между подругами, которые, обняв и закинув расслабленные руки на свои плечи, удерживали ее в вертикальном положении. — Время двенадцать сорок… — объявила Джелисс, когда они приблизились к среднему из пяти, обозначенных флажками, пилонов. — У нас остается двадцать четыре часа и шестьдесят минут на то, чтобы закончить… Впереди сто метров подъема по сетке и — конец испытания… — она немного помолчала, обведя затемненными окулярами обступивших ее кадетов — ее подруг, находившихся у нее в подчинении. Впервые за последние четыре дня Джелисс видела перед собой обычных, хорошо ей знакомых людей в форме, а не светящиеся серо-зеленые фигуры с номерами. Перейдя с ночного видения, очки работали теперь в режиме светоподавления (даже привыкшим от рождения к яркому солнечному свету небожительницам после проведенных в абсолютной темноте четырех с лишним суток требовалось некоторое время для адаптации), и оттого день вокруг казался пасмурным. — Сейчас, — продолжила она, — я должна провести требуемый уставом инструктаж… но… как мне кажется, вам он не нужен. Вы сами могли бы инструктировать тех, кто сейчас в нескольких километрах под нами прорывается сюда… Я желаю им пройти это испытание с первой попытки, а вам и мне — подняться наверх без оплошностей и… без потерь. Хочу лишь напомнить о важности согласованных действий… одна допущенная ошибка может стоить вам жизни… и не только вам. Пока она говорила, никто из отделения не позволил себе словами, позой или даже улыбкой, которую за маской-респиратором никто бы и не заметил, выразить пренебрежение: случай с «Седьмой» служил для всех наглядным примером и подтверждением важности произносимых сержантом слов. Если бы не страховка, «Седьмая», после того как робот-паук выстрелил в нее дротиком с транквилизатором, упала бы вниз, на самое дно лифтовой шахты. Оставив «Третью» и «Шестую» с «Седьмой», Джелисс разделила отделение на пары и приказала осмотреть пилоны, — сетка, по которой им предстояло подняться выше, должна была крепиться у основания одного из них. Себе в напарницы она выбрала «Вторую» и с ней направилась к самому дальнему. Не успели они дойти до «своего» пилона, поступили доклады от двух пар: сетка нашлась и не одна. Через минуту они убедились, что и на последнем сетка тоже была. Поначалу они решили, что можно выбрать любой из трех путей — «первый», «третий» или «пятый» пилон, но вскоре выяснилось, что на всех трех сетка повреждена. Двигаться всей группой по одной сетке крайне рискованно: неповрежденная сеть выдержала бы и большее число людей, но поврежденная… — Думаю, троих каждая сеть должна выдержать, — заключила Джелисс, осмотрев каждую сеть, — но третьей в одной из троек будет Селен. Кому-то придется вдвоем поднимать ее… — она помолчала, собираясь с мыслями (Сто метров по отвесной стене, при непрерывном ветре! — добавила она про себя) — Что скажешь, Келли… — она посмотрела на подругу, — справимся? — Справимся, — ответила та. — Нужно только покрепче обвязать нашу героиню… **** Было за полдень, солнце уже покинуло зенит (местоположение светила легко определялось по отбрасываемой на облака внизу длинной тени), желтые лучи заливали сейчас обратную сторону башни и светофильтры очков Джелисс почти не подавляли яркость, — видимость была хорошей и сквозь «пасмурное» стекло она рассмотрела на горизонте иглы двух соседних башен. На востоке и на западе по небу медленно ползли две из трех лун; третья спутница, образующая вместе с другими двумя идеальный треугольник, в это время находилась по другую сторону мира. От начала подъема прошло полчаса — ровно пятьдесят минут, — за которые они с Келли порядком устали. Перебирая одеревеневшими пальцами синтетические тросы, из которых была сплетена сеть, Джелисс чувствовала как капли пота проступали у нее на шее и меж лопаток и впитывались порами комбинезона, когда ткань касалась кожи. Шкала температуры на тактическом дисплее нервно колебалась с порывами ветра между четырехстами ровно и четырехстами пятью градусами по шкале Ранкли. (Учитывая, что отметка «0Р» — это абсолютный предел холода, а «500Р» отмечает порог замерзания воды у поверхности, то «400Р», при неисправности комбинезона, это — верная смерть в считанные минуты.) Они с Келли взобрались по сетке на семьдесят пять метров когда прямой подъем закончился, — дальше вверх от сети тянулись только одиночные тросы. Джелисс проверила показания комбинезона «Седьмой» и, закрепившись на одном из тросов рядом с подругой, расслабила гудевшие от напряжения мышцы. «Пятая» (старшая в тройке с «Восьмой» и «Девятой») уже сообщила, что по «первому» пилону можно двигаться дальше, а «Четвертая» — что ее тройка, как и тройка Джелисс, может двигаться дальше только горизонтально. Прежде чем преодолеть оставшиеся двадцать пять метров отвесной стены, им с парализованной подругой предстояло пройти по натянутым горизонтально тросам около двухсот пятидесяти метров, а «Четвертой» (с ней были «Третья» и «Шестая») — все пятьсот. Они решили дождаться «Четвертую» (которая уже приближалась справа, так как поднялась раньше), чтобы передать «Седьмую» ее тройке. Закрепив Селен, Джелисс и Келли позволили себе короткий отдых. «Четвертая» с подругами пронесли «Седьмую», уже начавшую понемногу выговаривать нечленораздельные слова благодарности, две с лишним сотни метров и передала «Пятой». На это ушло около сорока пяти минут, еще через двадцать — отделение было наверху, в точно такой же галерее с пилонами, где… их никто не встретил. До конца испытания оставалось чуть более двадцати трех часов. **** — И… где встречающие?.. — ни к кому конкретно не обращаясь, спросила «Пятая», когда они выбрались в еще одну галерею и осмотрелись. — А ты ожидала попасть прямиком на парад? — поинтересовалась у нее «Восьмая». — Мы на четыре часа побили прежний рекорд, — сказала Джелисс. — Может… нам добавили препятствий?.. в качестве дополнения к испытанию?.. — Джелисс понимала, что сказала нелепость, но ничего другого ей на ум не шло. Она недоумевала, как и остальные. Все должно было быть по-другому — их должны были встретить здесь. Тем более, одна из группы ранена, — при всей эластичности страховочной веревки, смягчившей рывок, сорвавшись, «Седьмая» ушиблась о стену шахты и получила несколько вывихов. — Ну, да, конечно… — угрюмо произнесла «Вторая». — Тогда выходит, что прежние победители и мы проходили разные испытания… — В ж-жопу пус-сть тогда зас-сун-нут себ-бе св-вои р-рез-зльтаты… — в радиоканале прозвучал голос «Седьмой». Ее язык едва подчинялся хозяйке и слова заплетались, но все разобрали сказанное. — Именно! — поддержала ее «Вторая». — Пусть засунут! Вместе со значками победителей! — И это говорят лучшие кадеты Школы… — раздался в наушниках знакомый голос. Голос принадлежал проректору Саббии Мьёлль. Подруги заозирались по сторонам. В это время из-за соседнего пилона — в семидесяти метрах от места, где собралось отделение, — появилась фигура в голубом комбинезоне. — Отделение, смирно! — отдала команду Джелисс и повернулась в направлении приближающейся фигуры. — Госпожа проректор, — начала доклад она, оставаясь на месте и приняв вместе с подчиненными предписываемое командой положение, — отделение семнадцать десять двадцать один прибыло в пункт назначения… — Вольно, сержант, — отмахнулась проректор. — Отделение, вольно! — скомандовала Джелисс и направилась быстрым шагом навстречу голубой фигуре, уже преодолевшей треть разделявшего их расстояния. — Как раненая? — поинтересовалась проректор, когда Джелисс была от нее в нескольких шагах. — Состояние кадета Селен Джейн, позывной и порядковый номер «Седьмая», диагностируется медицинскими датчиками ее комбинезона как медикаментозный паралич, также имеется несколько ушибов и растяжений, возможно вывихов, переломов нет, признаков сотрясения мозга не выявлено… — Несите ее к входу, — при этих словах проректора в двадцати метрах от сгруппировавшегося подразделения в стене открылась дверь-диафрагма, из которой появились несколько человек в серой медицинской форме и два офицера в темно-синей — помощницы проректора, оставшиеся возле диафрагмы. — Отделение тоже может идти… — «Вторая»… — Принято, «Первая», — прозвучало в наушниках. — Хм… слаженно работаете, — одобрительным тоном произнесла проректор, наблюдая за тем, как четверо из подразделения Шейл подхватили раненую и, вслед за назначенной старшей спешно направились к входу; при этом оставшиеся двое с автоматизмом роботов заняли фланги. Отделение проследовало до диафрагмы и скрылось внутри башни. — Благодарю вас, госпожа проректор. — Можете обращаться ко мне «майор», сержант, — проректор кивнула одной из стоявших возле входа-диафрагмы фигур, и та подняла левую руку, что-то нажимая пальцами правой на своем ком-браслете. На тактическом дисплее Джелисс исчезли значки, сообщавшие ей о том, кто из группы с ней на связи. — Результат вашей группы — сто шестьдесят три часа двадцать девять минут… — продолжала она. Голубое стекло овальной, закрывавшей все лицо маски стало полупрозрачным и Джелисс увидела строгое лицо майора — бывшей андрогином, как и большинство офицеров Школы. — Ваше отделение установило новый абсолютный рекорд, — зеленые глаза проректора на мгновение стали теплее, темные губы на смуглом лице смягчились, изобразив снисходительную улыбку. — Примите мои поздравления, сержант. — Благодарю вас… майор! — ответила Джелисс сдержанно, стараясь не выдать охватившего ее волнения. Ее лицо, полностью скрытое кислородной маской и затемненными линзами очков, проректор не могла видеть, и Джелисс была этому рада, — ей, дочери генерала, не хотелось показывать начальнице, что финал испытания ее, мягко говоря, смутил. Что-то здесь не так, — повторяла засевшая в голове мысль. Что-то произошло… — Как вы думаете, сержант Шейл, почему мы с вами остались tete-a-tete? — Вы хотите о чем-то со мной поговорить. — И, как вы думаете, о чем? — Об испытании? — предположила Джелисс. — О том, почему мое отделение преодолело его в столь короткий срок?.. — Нет, сержант. Вовсе нет. — Тогда о чем же? — О вашей сестре. — О сестре? — Да, о лейтенанте Аллвин Шейл — выпускнице нашей Школы. — Не понимаю… — Естественно… ведь вы еще не знаете… — снисходительно произнесла андрогин. — Я вам объясню… Но, вначале хочу задать несколько вопросов… — Она пристально, будто между ними не было никаких светофильтров, посмотрела в глаза Джелисс. — Конечно, майор, — Джелисс эта сцена начинала раздражать. — Я готова ответить на ваши вопросы… если, конечно, у меня найдутся ответы. — Вам приходилось читать Иссу Иблисс? — Вы имеете в виду «Базис»? — О! Похоже, вам известно название ее главной работы! — Оно известно всем, майор. — Так, что скажете? — Нет. Не приходилось, — пожала плечами Джелисс. — Разве эта книга не в списке запрещенных? — Кого из небожителей останавливают такие мелочи, как запреты?.. — Мьёлль снова снисходительно улыбнулась. — Да и потом, разве вам не любопытно? — Нет. Улыбка стерлась с лица проректора, при этом взгляд ее стал холодным и колким. — И даже интерес сестры к запрещенной литературе не побудил вас? — Я не понимаю о чем вы говорите, майор, — с вызовом ответила Джелисс. — И скажите наконец, что с Аллвин?! — Что с вашей сестрой и где она сейчас — мне неизвестно, — ответила Мьёлль, никак не отреагировав на неучтивость, но перейдя, при этом, на выработанный за многие годы практики тон, который не располагал даже самых дерзких кадетов продолжать ей хамить. — Мне известно лишь, что увлечение иблиссианским вздором… о котором вы, сержант, не могли не знать… привело вашу сестру на путь предательства. Последнее слово прозвучало как пощечина, от которой Джелисс пришла в замешательство. Она не сразу нашлась что ответить. — Предательство? — О каком предательстве ей говорят? Она уже понимала, что Аллвин в беде, что-то произошло; и это как-то связано с вольнодумством Аллвин, с запрещенными книгами, о которых Джелисс, конечно же, знала. Нет, она не читала тех книг и не разделяла взглядов сестры, считая их преходящими — проявлением бунтарства, к которому многие в молодом возрасте склонны. Она думала, что став офицером и поступив на службу, Аллвин забросит политику и станет примерной гражданкой Неба… …и, после выпуска из Школы, так все и сложилось. За исключением того, что, оставаясь гражданкой Неба, Аллвин выбрала местом службы Поверхность и получила второе гражданство в одном из тамошних государств. Мать и старшая сестра не одобряли выбора Аллвин, считая его выходкой, но Джелисс отнеслась к решению Аллвин с пониманием, ведь и мать и старшая сестра — андрогины и всегда пользовались негласными привилегиями «сильного пола». Да и сама она — юная женщина, девушка и вполне могла рассчитывать на особое отношение к себе, как к представительнице, пускай и «не совсем полноценного» но определенно самого привлекательного меньшинства… а что оставалось Аллвин? Она — мужчина — «недоразумение и ошибка природы», как говорили без посторонних наиболее консервативные представительницы небесного народа; на Поверхности же ни одна мерзавка, пусть и андрогин, не посмеет высказаться подобным образом в адрес небожительницы. Там, внизу, Аллвин ждала стремительная карьера и множество приятных дополнений: как недавно сообщила Джелисс сама Аллвин, — сестры регулярно общались по видеосвязи, — она уже инспектор. Джелисс очень обрадовалась новости. Она с нетерпением ждала зимних каникул, которые начнутся через два дня после окончания испытания и продлятся всю последнюю декаду сезона, чтобы провести несколько дней с сестрой, — они уже решили, что Джелисс спустится к ней на Поверхность, где они будут полностью предоставлены друг другу без занудного общества матери, старшей сестры и других родственниц… …и вот теперь эта надменная сука — Саббия Мьёлль говорила ей, что Аллвин — предательница и явно пыталась выудить из нее какую-то компрометирующую сестру информацию… — Нет уж! Хера тебе, Саббия, матерей твоих, Мьёлль! Хера тебе! — Что с моей сестрой? — собравшись с духом повторила вопрос Джелисс. — А разве я вам не сказала? — Я не услышала от вас ничего, кроме обвинения Аллвин в иблиссианстве и предательстве… — язвительно проговорила Джелисс, — что требует, как минимум, веских аргументов… — говоря это, девушка смотрела прямо в глаза проректора, гордо подняв голову и расправив плечи. Да, это было неслыханной дерзостью — чтобы кадет так вела себя с проректором. Но она — лучшая среди сержантов Школы и ее отделение прошло гребаную «Башню» и она — Шейл; она не позволит никому говорить непочтительно о других Шейл и пытаться запугивать ее. — Помимо обвинений в адрес члена моей Семьи, — продолжала она, — я слышала только странные вопросы, подозрительно похожие на провокационные… Перед тем как ответить, лицо проректора просияло доброжелательностью, что было неожиданностью для Джелисс, уже приготовившейся держать оборону. — Что касается иблиссианских взглядов вашей сестры, Джелисс, — Мьёлль впервые обратилась к ней по имени, — то могу сказать, что подобные взгляды — нередкое явление среди кадетов нашей академии, — она заговорщицки понизила голос, — и явление подконтрольное… — снова снисходительная улыбочка. — Многие переболели этими бунтарскими книжками за последние пятьдесят лет… Когда я была кадетом, — в голосе Мьёлль появились доверительные нотки, — мы с подругами читали «Базис», «Манифест изгоев» и другие запрещенные книги… Это увлекательно, романтично, это так… по-бунтарски… Проректор жестом предложила Джелисс прогуляться вдоль галереи, и они неспешно двинулись в сторону от входа, где оставались стоять ее помощницы. — Хочу подчеркнуть, — продолжала Мьёлль, — никто не стремится очернить вашу сестру, ссылаясь на то, какие книги она читала тайком в ее бытность кадетом нашей академии. Но, — она остановилась и вновь посмотрела на Джелисс, — два дня назад с Поверхности до нас дошли новости… о том, что Аллвин Шейл, ваша сестра, присоединилась к экстремистской организации и объявлена в розыск… Аллвин почувствовала, как закружилась голова. — Н-но, как это… — начала она. — …произошло? — закончила за нее Мьёлль. — Да. — Подробности нам неизвестны, — Мьёлль немного помолчала. — Делом занимается непосредственно Комитет безопасности Конфедерации, — наконец заговорила она, — …под контролем нашей милиции… Думаю, ваша мать сможет рассказать вам больше подробностей. Мьёлль снова двинулась вдоль галереи. Джелисс пошла рядом. — Вы хотели убедиться в моей… благонадежности, майор? — прямо спросила Джелисс через минуту. — Именно, — подтвердила та, рассматривая на ходу замысловатые символы Древних на одном из пилонов. — Ваше отделение показало настоящий класс… даже без авантюрного броска через шахту… — она снова взглянула на Джелисс, которая никак не отреагировала, и продолжила: — Нам конечно было известно о той распределительной шахте… Она нужна для циркуляции воздуха во время движения малого лифта… это что-то вроде сверхзвукового экспресса… — пояснила проректор. — Кстати, — добавила она, — ваше счастье, что этот лифт не используется! Так вот, мы не ожидали, что кто-то полезет внутрь этого ствола. Иначе бы робота, который парализовал вашу подругу, запрограммировали не атаковать выбирающихся из шахты. Тупая машина не учитывала того, что ее атака могла привести к гибели испытуемых… Впрочем, ваша отделение и так блестяще справилось с задачей… Проректор замолчала, и Джелисс приготовилась услышать главное — то, ради чего затевался этот странный разговор. — Вы хорошо понимаете, сержант Шейл, что имена вашей группы… и ваше имя сегодня будут записаны в историю Школы? — Да, майор. Они снова остановились, повернувшись лицами друг к другу. — Тогда вы должны понимать и наше беспокойство по поводу вашей благонадежности… Джелисс молчала. — Вы, Джелисс Шейл — лучшая среди кадетов Школы… и если вдруг окажется, что вы… — …Пойду по стопам сестры, стану… предательницей! Это вы хотите сказать, госпожа проректор? майор? Не стану ли я несмываемым пятном на почетном пьедестале вашей академии? — Да, — спокойно ответила проректор Мьёлль. — Еще не поздно заменить вас в должности командира группы: сделать сержантом вашу подругу Келли Астер или Уиллин Яриган или кого-то еще… оставив вас в группе, разумеется… Джелисс наконец поняла зачем здесь Саббия Мьёлль. Ее глаза к тому времени привыкли к свету и она не заметила как очки стали почти прозрачными. Она взглянула в упор на проректора — та теперь явно могла читать ее взгляд: — Скажите, госпожа проректор, что хуже — предательство по убеждению или подлость по причине трусости? Слова прозвучали как плевок. Проректор минуту смотрела на Джелисс холодным взглядом, прежде чем ответить. — Осторожно, девочка моя… — Я не ваша девочка, майор. — Вы опасно ходите, сержант. — Не пытайтесь меня запугать. — Джелисс зло смотрела на Мьёлль, и каждое произносимое ею слово было как удар ножа, как выстрел; она презирала стоявшую перед ней. — У вас нет оснований смещать меня с должности или понижать в звании! И вы не сделаете этого задним числом. Никто из моих подруг не пойдет на то, о чем вы только что здесь сказали! Да, — продолжала она, — вы конечно можете чинить мне препятствия весь последний год обучения… можете даже поспособствовать, чтобы меня завалили на выпускных экзаменах… или чтобы попытались… но сейчас вы ничего не сделаете. Вы ничего не сможете сделать. И не смейте мне угрожать, госпожа проректор. — Как смело! — андрогин подняла ладонь, предостерегая Джелисс ее перебивать — Вы смелая девушка, Джелисс Таллед Шейл, — она одобрительно кивнула. — Очень смелая. Надеюсь, что ваша верность традициям вашей уважаемой Семьи и Небу окажется безупречной и Школа сможет гордиться вами… в отличии от вашей сестры, примеру которой вы не станете следовать. — Можете не сомневаться! — бросила ей Джелисс. — И оставьте в покое мою сестру! Андрогин смерила ее взглядом и произнесла вдруг потеплевшим голосом: — Ну, что же, полагаю, наш разговор подошел к концу и вы сделаете из него правильные выводы… — Не сомневайтесь. Мьёлль подала знак одной из темно-синих фигур, и та снова воспользовалась своим ком-браслетом. Тактический дисплей Джелисс вновь отобразил привычные значки; сигнал был слабым, но голосовая связь работала (похоже, подруги ждали ее недалеко от входа). Ничего не говоря, проректор Мьёлль направилась к диафрагме. Джелисс последовала за ней, держа дистанцию в несколько шагов. — Ах, да… — голубая фигура задержалась у диафрагмы и, обернувшись вполоборота, коснулась своего ком-браслета (восемь размытых значков на дисплее опять исчезли). — Из всех членов Учебного Совета, мне одной известно насколько близкими были ваши отношения с сестрой… Теперь, когда вы вернетесь в Школу, вами обязательно заинтересуется кое-кто еще. Советую не делать глупостей… по крайней мере, пока вы в Школе. Мьёлль убрала руку от запястья (связь Джелисс с отделением восстановилась) и шагнула в открывшуюся диафрагму; ее свита последовала за ней. Джелисс вошла последней. Помещение, в котором она оказалась, заливал яркий свет. Внутри ее ждало отделение — все, включая Селен, которая отказалась от транспортировки в развернутый несколькими километрами выше мобильный госпиталь. Они еще ничего не знали. ЧАСТЬ ВТОРАЯ Капитализм — это то, что делает меня, моих сестер и большую часть человечества, несчастными. Я несчастна, потому, что я живу в уродливом, мерзком, отвратительном мире частной собственности, в котором правят грязные твари, установившие бесчеловечные правила и законы. Я живу в мире корысти, расчета, жадности, прямой и завуалированной проституции. Я ненавижу действующие порядки и правила. Я желаю этому миру большого кризиса, нестабильности, коллапса и краха. Поэтому, я — изгой. Смерть этой мерзкой системе! Из последнего слова подсудимой Геи Алилл, осужденной за «терроризм» (8.10.4.541) 11. Трилл Тэббиш Кто же она такая, эта сестра А.? — думала Трилл, находясь в запертом лифте. Она выполнила все, что требовало от нее послание: вышла из квартиры, заперла дверь и поспешила к вестибюлю. Вызвала лифт и, спустившись вниз, заперлась внутри. Все было так, как предупреждала неизвестная сестра в сообщении… Трилл запомнила его дословно: «Сестра Трилти! Вас собираются арестовать. У дома жандармы, квартал оцеплен полицией. Через несколько минут начнется операция по Вашему захвату. Прямо сейчас, выйдите из квартиры, заприте дверь, это задержит «ворон», вызовите лифт и спуститесь на первый этаж. Ни в коем случае не выходите из лифта! Нажмите и удерживайте кнопку блокировки дверей. После, когда двери будут заблокированы снаружи, соблюдайте тишину. Ждите. Я выведу Вас. Ваша сестра А.» …Трилл слышала шаги за дверями кабины, множество шагов, слышала, как кто-то подошел совсем близко к дверям… — Здесь чисто! — четко произнес женский голос снаружи. — Блокирую лифты. …Где-то, прямо над головой Трилл, в лифтовой шахте что-то щелкнуло. Освещение тут же переключилось на аварийное, и в кабине стало почти темно. — Продолжаем движение! — послышалась фраза, произнесенная скорее всего андрогином или мужчиной где-то возле выхода на лестницу. Скрипнули подошвы, находившаяся снаружи женщина быстро прошла, как предположила Трилл, к лестничной клетке. Так вот ты кто, сестра А… «Ворона»… — Трилл усилием сдержала истеричный смешок. Через несколько минут — женщина уже успокоилась, грудь ее перестала содрогаться в припадках истерики; она стояла прислонившись к стене кабины, пытаясь унять появившуюся дрожь в коленях — снаружи послышался топот сапог — пять или семь пар ног прошагали через вестибюль, поскрипывая резиновыми подошвами о бетонный пол. Следом прошли, кажется, двое, о чем-то тихо разговаривая. Трилл не разобрала слов. Снова тишина. Она назвала ее Трилти… значит, точно знала, кто она… Значит, «ворона»… — мысленно разговаривала сама с собой Трилл, пытаясь отвлечься, унять овладевший ею страх. — «Ворона» назвала меня сестрой и пообещала помочь… «Ворона»! Как она собирается это сделать — вывести меня? Думает, никто не узнает? Трилл не удивлял тот факт, что и среди жандармов были сестры. Но разве она настолько важна для организации, чтобы из-за нее шли на такой риск? Прошло уже десять или пятнадцать или двадцать минут — Трилл потеряла ощущение времени — с того момента как сестра А. заперла ее, когда снаружи послышались быстрые шаги. Шаги приблизились к дверям лифта, потом остановились, скрипнула подошва, что-то металлическое коснулось двери снаружи, вверху снова что-то щелкнуло и освещение вспыхнуло, на миг ослепив женщину. Двери открылись и… …Сквозь непривычно яркий свет, влившийся в кабину лифта из вестибюля, Трилл увидела стоявшую перед ней женщину в черном… «Ворона»! — Здравствуйте, сестра! — быстро произнесла женщина. — Я — Альва, — представилась она. — Скорее, идемте! Женщина отступила в сторону, пропуская Трилл. — Но… почему?.. Почему вы мне помогаете? — Потому, что вы — Трилти, — ответила представившаяся Альвой «ворона». — Я выросла, читая ваши статьи, — через секунду добавила она. — Я не могу допустить, чтобы с вами произошло то же, что и с Белис! Идемте! Скорее! Здесь есть дверь в подвал… Они побежали к двери, за которой была лестничная клетка, нырнули под лестничный марш и… …оказались перед «вороной», будто бы нарочно ожидавшей их там. — Стоять! — каркнула фигура в черном (Трилл затруднилась с определением ее пола). Трилл почувствовала, как ее голени начали медленно сгибаться, а мочевой пузырь, казалось, вот-вот опорожнится сам собой. «Ворона» направила пистолет… почему-то не на нее, а на ее спасительницу — на Альву. — Сержант, объясните ваши действия. Альва, побелев не то от ярости, не то от испуга, стояла молча и в упор смотрела на «ворону». — Тогда я это сделаю за вас… — не дождавшись ответа, стальным голосом произнесла «ворона». — Вы пытались помочь бежать государственной преступнице, известной как Трилти, — произнося это имя, «ворона», как показалось Трилл, сумела отразить всю глубину презрения, на которую только была способна. — Я слышала ваше признание, сержант… — Я тоже. — Послышался голос сзади. Трилл обернулась… …По ступеням неспешно спускалась мужчина в добротном темно-синем плаще. Небрежно сунув правую руку за отворот плаща, она быстро извлекла оттуда матовый черный предмет. — Инспектор Шейл… — произнесла «ворона», опуская пистолет, ранее направленный на Альву, так как мужчина, которую «ворона» с пиететом назвала «инспектором», находилась почти за спиной женщины и, соответственно, на линии огня, что, как быстро догадалась Трилл, было недопустимо. — Отдайте ваш пистолет сержанту, — потребовала мужчина, целя пистолетом в «ворону». — Медленно, без резких движений. — Что… — на лице «вороны» проступило выражение тупого непонимания. — Отдайте. Пистолет. Сержанту. — Повторила мужчина. Трилл взглянула на Альву и увидела на лице женщины нескрываемое удивление. — Медленно. Минуту все стояли, уставившись друг на друга. Недоумевали все, кроме мужчины в штатском; та продолжала держать оружие, нацеленным на жандарма. — Заберите у нее наконец пистолет, Альва! — в голосе мужчины проступили жесткие командные нотки. Женщина вздрогнула, бросила неопределенный взгляд на Трилл, потом — на инспектора и, повернувшись к «вороне», быстро шагнула к той и обезоружила: пистолет, ком-браслет и запасной магазин скрылись в карманах Альвы. — Теперь наденьте наручники… Голос инспектора был басовитым и звучным, а внешность — по-мужски груба и вместе с тем привлекательна; как отметила про себя Трилл, инспектор была из мужчин того же типа, что и ее Джолл, только лет на десять моложе. — Прошу вас, поторопитесь, — уже мягче добавила она, видимо, сочтя взятый вначале командирский тон слишком грубым. Едва уловимым движением Альва извлекла из неприметного кармана в области пояса наручники и бесцеремонно сковала ошеломленную «ворону». — Вы об этом скоро пожалеете, сержант, — сквозь зубы процедила «ворона» (похоже, все-таки андрогин, решила про себя Трилл). — Что дальше? — ровным голосом спросила Альва мужчину, не обращая внимания на скованную браслетами «ворону», явно старшую по званию. — Кажется, вы говорили, что знаете, как отсюда уйти… — Но вы… — Я не сказала, что тоже знакома с работами сестры Трилти… — мужчина в плаще уважительно кивнула в сторону Трилл и, будто спохватившись, добавила: — Мое имя Аллвин Шейл… — Трилл Тэббиш, — быстро представилась Трилл. — Но ведь вы из Комитета! — продолжала Альва, пропустив мимо ушей знакомство Тэббиш с Шейл. Женщина выглядела шокированной происходящим. — Кажется, уже нет, — широко улыбнулась ей Шейл. — И, знаете, — подумав, добавила она, — нисколько о том не жалею… Но хватит болтать! У нас мало времени… Ведите, Альва! — Она шагнула вперед к небольшой двери под лестничным маршем, обходя скованную «ворону». — Полагаю, вы знаете, как открыть эту дверь? — Конечно, — ответила женщина. — Двери — моя работа… Она скинула с плеч небольшой ранец, достала из него инструмент, похожий на пистолет, вставила его в узкую щель для ключа сбоку от дверного полотна и нажала на курок. Послышались быстрые щелчки, треск, и через несколько секунд дверь открылась. — Отличная работа, сестра! — Спасибо, инспектор. — Аллвин, — поправила ее мужчина. — Просто Аллвин. Уже не инспектор. — Хорошо… Аллвин… Мужчина пропустила вперед обеих женщин и, ухватив под локоть «ворону», затолкала в темный проход. За дверью было небольшое помещение, из которого вели четыре или пять дверей. Подождав Аллвин с пленницей, Альва захлопнула дверь и снова воспользовалась «пистолетом». Раздался щелчок, потом — хруст, перешедший в такой грохот, что Трилл испугалась, решив, что снаружи уже ломают дверь и через мгновение в комнату ворвутся все собравшиеся в доме жандармы. Потом грохот прекратился, и Альва убрала «пистолет». — Готово! — сказала она. — Я сломала замок — это даст нам немного дополнительно времени. Идемте! — сказала она, направившись к одной из дверей. — Я знаю, куда идти. — А вы случайно не знаете, — как-бы неловко поинтересовалась у нее Аллвин, — куда бы нам деть лейтенанта? — Знаю, — не оборачиваясь, бросила Альва. — Есть тут одно место… 12. Катакомбы Аллвин и Трилти молча шли за Альвой по темному узкому коридору с низким потолком, вдоль стен которого тянулось множество кабелей, по которым мимо то и дело пробегали тощие серые крысы. Стены коридора из старинного темно-красного кирпича сплошь поросли плесенью; под ногами хлюпала грязь, а с потолка тут и там свисали шмотки паутины с дохлыми, размером с пятерню, пауками. У Альвы и Аллвин имелись фонарики, так что шедшей посередине женщине было видно, куда ступать и где уворачиваться от паучьих мумий. Выйдя на сухой участок коридора, — пол здесь двумя широкими ступенями поднимался выше, а вместе с полом и потолок, — Аллвин посмотрела на наручные механические часы: прошло меньше часа с момента, как они вошли в подвал дома, где все началось, — всего девяносто четыре минуты. Теперь единственным прибором, способным сообщить беглянкам точное время, были механические часы Аллвин, — семейная реликвия — подарок второй матери, выглядевшие вполне скромно, но стоившие целое состояние. Еще там, в первом подвале, они с Альвой, не сговариваясь, выключили коммуникаторы и избавились от ком-браслетов. На вопрос Аллвин: не избавиться ли им и от личных коммов, девушка ответила: коммы лучше оставить, позже она с ними разберется, главное, ни в коем случае их не включать. Доверившись совету специалиста, Аллвин оставила устройство, спрятав его подальше, во внутренний карман плаща (который на тот момент еще выглядел прилично). Тогда же Альва спросила у Трилти: есть ли при ней какие-либо устройства; женщина показала уже выключенный комм и сказала: насчет него можно не беспокоиться, — это не совсем обычный комм. В ответ Альва понимающе кивнула и улыбнулась, потом она забрала ком-браслет и коммуникатор пленницы и, на всякий случай, обыскала ее на предмет иных устройств, по которым их могли бы выследить. Убедившись, что при них нет никаких активных приемо-передатчиков, Альва повела Трилл Тэббиш, Аллвин и пленную «ворону» дальше. Они прошли через несколько подвальных помещений до комнаты с квадратным люком в полу. Там Аввар снова достала свой «пистолет» и быстро разобралась с замком в крышке люка. Подземный Дьявол! — они спустились в настоящее пекло! То была теплотрасса. Едва не задыхаясь сухим, горячим воздухом, обливаясь потом, они ползком пробрались в подвал соседнего дома. Пленницу они оставили в маленьком чулане посреди подвала, пристегнув ее наручниками к креплению одной из множества чугунных труб, предварительно вставив той в рот кляп. «Не беспокойтесь, ее скоро найдут», — сказала Альва Трилти, заметив, как женщина оглядывается на дверь чулана, которую Альва, уходя, завалила складированными рядом коробками. Как только они избавились от пленницы, Аввар извлекла из ранца стопку упакованных в водонепроницаемую пленку листков, на которых было распечатано множество разных схем. Заметив одобрительный взгляд Шейл, девушка слегка кивнула, улыбнувшись. Быстро сверившись со схемами, Альва уверенно повела их маленькую группу дальше через подвал к теплотрассе. Потом были новые коридоры и комнаты (несколько раз Альва применяла свое устройство для вскрытия замков) и снова люк теплотрассы… Преодолев еще один участок пекла, они оказались в последнем подвале. Там, в углу одного из помещений Альва отыскала заваленную мусором неприметную щель в полу. Забравшись в эту щель, они оказались в какой-то затхлой норе, потом пробрались в обрушенный с одного конца зал; из зала — в один из коридоров; потом, по непонятно откуда взявшейся там лестничной клетке (как в старых домах, какие еще оставались в старых районах Ин-Корпа), спустились вниз и оказались в катакомбах заброшенных городских коммуникаций, связывавших когда-то давно — не то сто, не то двести лет назад — стоявшие на месте нынешних кварталов дома и районы. Если бы не предусмотрительность Альвы, в катакомбах не составляло труда заблудиться. Но девушка подошла к планированию операции — своей собственной операции, а не той, в которой она принимала участие по долгу службы — со всей серьезностью… Как оказалось, на схемах Аввар были не только планы подвалов ближайших домов и действующих коммуникаций, как поначалу решила Шейл, но и чертежи этих самых давно заброшенных катакомб. Они двигались довольно быстро. Особенно если учитывать то обстоятельство, что двигаться приходились глубоко под землей, в настоящем лабиринте коридоров и комнат, где можно запросто сломать ногу, провалившись сквозь прогнившую ступеньку какой-нибудь лестницы или свалиться в одну из шахт, время от времени попадавшихся им на пути. Все то время, что они пробирались через чреду дверей и люков, вдоль наполненных кипятком труб, через щели, дыры, колодцы и Дьявол знает через что еще, она никак не могла прийти в себя и поверить в то, что сделала это! — перешла на сторону революционеров. Да, по личным убеждениям она, конечно, уже давно была на их стороне; она потому и оставила Небо, ушла из Семьи, спустилась вниз, поз Завесу… Она мечтала стать одной из тех, кого проправительственные СМИ называли «экстремистами», «террористами», «врагами государства», и кого она сама звала сестрами. Она часто представляла как однажды выйдет на иблиссиан и, вместо того чтобы арестовать, устроить облаву, — и тем заслужить награду от государства, которое было ей отвратительно, которое она презирала как слаженный механизм тирании, — она предложит им действовать вместе, станет сестрой… Но, что все произойдет вот так… этого Аллвин Шейл не могла и помыслить! Она, всего-то, решила приударить за понравившейся девушкой… В пику явно неравнодушной к Аввар начальнице, Шейл последовала за сержантом вниз и неожиданно подслушала разговор последней с укрывшейся в лифте подозреваемой… Каково было удивление Шейл, когда она услышала имя Трилти! Трилти! Та самая Трилти из «Солнца для всех!», чьи статьи можно найти не только в ин-корпском издании «Солнца», но и по всей Конфедерации и даже на островах! Аллвин читала их в стенах Академии Южного Неба, известной всему Небу как «Южная Школа» — рассаднике консерватизма и оплоте реакции — месте, куда могущественнейшие Семьи небожителей отдавали своих детей, чтобы там из них выпестовали достойную замену предкам-тиранам. Голова Аллвин закружилась от осознания важности момента. Трилти здесь, внизу, вместе с Альвой Аввар — «вороной», оказавшейся сестрой! Вот сестры уже бегут… вместе! Альва Аввар не сомневается и делает тот важный шаг, о котором Аллвин столько размышляла! А что же она, Аллвин?.. почему она здесь, в тени изгаженной, провонявшей блевотиной и мочой лестничной клетки, прячется?.. чего ждет?! Но как объяснить им? — взволнованно спрашивает она себя. — Как убедить, что я — не враг?.. Да и на пулю бы не нарваться… — Аввар вполне может пристрелить ее, считая, что защищает Трилти от упыря из Комитета… И тут Сам Подземный Дьявол посылает Аллвин эту «ворону»… Аллвин попробовала прикинуть, как далеко они ушли от дома Трилти, и пришла к выводу, что не меньше, чем на километр или даже на два… Коридоры, вроде того, по которому они сейчас шли, были прямыми, длина их доходила до полусотни метров, они несколько раз меняли направление, сворачивая то направо то налево, дважды спускались на уровень или два ниже (Аллвин не могла определить точнее, не видя карты). К счастью, выбранный Альвой маршрут не предлагал им чрезмерно сложных препятствий, вынуждавших искать обход, вроде завалов или сильно затопленных участков, — слой жидкой грязи под ногами едва доходил Аллвин до щиколотки и только в одном помещении поднялся до уровня колен, но и тогда под грязью чувствовался твердый бетонный пол. Иногда на пути попадался мелкий хлам, какие-то истлевшие ящики, ржавый инструмент, тележки с рассыпавшимися в прах резиновыми шинами; совсем не было бытового мусора. В паре мест попались живые пауки, — Альва предупредила Трилти и Аллвин, что твари плотоядны и следует соблюдать осторожность, — животные заметно нервничали, реагируя на свет фонарей, безуспешно пытались спрятаться в углах (размер их тому явно не способствовал), выставляли перед собой мохнатые лапы и шипели. Аллвин было даже как-то неловко перед тварями, испуганно смотревшими десятком выпученных, черных глаз на то, как Альва надвое разрезает их сети ножом, чтобы пройти дальше. «Вы уж извините… — так и хотелось сказать Аллвин десятилапым чудищам, — придется вам теперь поработать… Но, так уж вышло, нам очень нужно пройти через ваши владения». Трудней всего пришлось вначале, когда нужно было пробираться вдоль теплотрасс, по вертикальным щелям между бетонных плит и сквозь какие-то ржавые люки, через которые они и попали в катакомбы. Аллвин вспомнилась Школа и испытание в орбитальной башне… Там тоже были крысы и пауки… только другие пауки… Хорошо, что здесь таких нет… — подумала Аллвин, глядя на испугано шипящее в углу существо. Они дошли до конца коридора и вышли в несколько необычную комнату. До того в конце коридоров оказывались небольшие прямоугольные помещения, в части которых имелись выходы к лестницам; пару раз коридоры и вовсе оканчивались перекрестками из трех или четырех таких же. Это же помещение было с пятью углами и пятиугольным колодцем посредине; сверху, над колодцем, в потолке имелась дыра, тоже пятиугольная, являвшаяся как-бы продолжением колодца. Альва осторожно подошла к колодцу и посветила вниз потом вверх. Мощности луча не хватило, чтобы увидеть дно колодца, вверху же, примерно, в десяти-двенадцати метрах, виднелась массивная железная решетка, сквозь которую свисали — почти до края потолка — засохшие корневища какого-то крупного растения. В каждой из пяти стен помещения имелось по проходу (по одному из проходов они и пришли сюда). — Что там… сверху? — спросила Аллвин, подойдя к колодцу, — какой-то парк? — Нет. Вернее, да… — поправилась девушка, — когда-то парк там был… Но сейчас наверху не осталось деревьев. Уже лет сто как там стоят дома. — Где же мы? — Недалеко от станции метро «Восьмая развилка». Аллвин присвистнула. — Это же в трех с половиной… — …в пяти километрах, — поправила девушка, — от места, где мы спустились под землю. — И далеко нам еще? — Уже близко… — Альва всмотрелась в листок, который все время держала в руке, что-то прикинула в уме. — Нам туда! — она указала рукой на один из проходов и, обойдя колодец, посветила в коридор фонариком. — Идемте! — Альва… — окликнула девушку Трилти. — Да? — ответила та, повернувшись. — Хочу спросить вас… — Конечно, Трилти, спрашивайте… Только… прошу вас, идемте. Поговорим на ходу, — сказала Альва и, пригнувшись под нависавшей над входом в коридор паутиной с покачивающимся от сквозняка посреди нее засушенным паучьим трупиком, — простите, что заставляю вас все время двигаться, но я не уверена, что… «вороны»… не идут за нами прямо сейчас… Это слово — «вороны» — в устах девушки в черной жандармской форме прозвучало как извинение, как: простите меня! простите, за то, что я — «ворона»! Аллвин почувствовала это в словах Альвы, почувствовала ее стыд и испытала то же чувство. Ей вдруг захотелось извиниться перед Трилти за свою причастность, за — пусть и неискреннюю, но все же — службу тирании и за свое происхождение… — Как так получилось, что вы… — (Трилти, похоже, тоже не упустила прозвучавшую неловкость, но не стала придумывать на ходу новый вопрос) — …служа в жандармерии… оказались на нашей стороне? — Трилти последовала за Альвой в коридор. Аллвин двинулась следом, заняв уже привычное место в арьергарде. — Обычная история… — пожала на ходу плечами девушка. — Я из рабочей семьи. Росла, как и все дети работяг… — она говорила короткими фразами, не вдаваясь в подробности, делая паузы через равные промежутки времени, чтобы не сбить дыхание (Аллвин учили такой манере разговаривать во время марша). — Смогла поступить в жандармский кадетский корпус… спасибо моим мамам… а дальше… — (она все-таки сбилась) — книги… — Кто ваш Координатор? Альва остановилась. Остановились все. — Простите, но я… — Не беспокойтесь за инспектора, — женщина развела руками. — Похоже, Шейл сейчас в одинаковом положении с вами. — Да. Конечно… — Вы уж извините, — вмешалась в разговор Шейл, — но могли бы вы не называть меня «инспектор»?.. Думаю, после того, что я сделала, вряд ли меня можно… — в этот момент Трилти обернулась к ней и Аллвин почувствовала, что не знает как закончить фразу. — В общем… — замялась она, — зовите меня просто по имени, или можно «Алл». — Да, конечно, Алл… — легко согласилась женщина. — Признаю, это было бестактно с моей стороны. Простите меня. — Она мягко улыбнулась. Улыбка ее была простовата, как-то даже наивна и вместе с тем очень красива. Только теперь Аллвин обратила внимание, как хороша Трилл Тэббиш. Женщина выглядела ровесницей Аники Баррен, а это значит — старшее Аллвин примерно вдвое (стало быть, ей около тридцати лет). Ростом чуть выше Альвы — около ста девяноста пяти сантиметров — и более худощава; лицо — немного вытянутое, глаза — большие, округлые, светло-фиолетовые, прямой, утонченный, нос, губы — полные и слегка бледноватые, но смуглее кожи лица и рук; волосы — темно-рубиновые, прямые, подстриженные чуть ниже линии подбородка, с левой стороны пряди заложены за ухо, маленькое и изящное, сильно заостренное кверху. Красота Трилти не та, что буквально заставляет всех окружающих обращать на себя внимание, — именно такова, по мнению Аллвин, была Альва, — но та, которую легко не заметить, но уже если заметишь однажды, то будешь всегда ее видеть и признавать таковой. Услышав слова извинения от Трилти, Аллвин почувствовала себя уж совсем паршиво. Тупица! — мысленно обругала она себя. Женщина снова отвернулась к Альве и повторила вопрос: — Так, вы назовете имя вашего Координатора? Девушка помедлила и, наконец, произнесла: — Гэлл. Ее зовут Гэлл. Аллвин это имя ровно ничего не сказало. Ну, Гэлл и Гэлл… Это могла быть кто угодно: андрогин, женщина, мужчина или бесполая — довольно распространенное на Юге имя. Но на Трилти имя, похоже, произвело впечатление. Глаза женщины удивленно округлились, губы приоткрылись, произнося что-то беззвучно, она недоверчиво взглянула на Альву. — А полное имя? Как ее зовут, полностью? — Тат. Гэлл Тат. Вы с ней знакомы? Обе женщины какое-то время продолжали смотреть друг на друга, не отводя глаз. Наконец Трилти ответила: — Да. Конечно, мы с Гэлл знакомы. **** Несмотря на опасения Аввар, за все время, что они находились под землей, им ни разу не пришлось столкнуться с преследованием. Главными проблемами были риск провалиться в какую-нибудь дыру или подставить представителю местной живности незащищенную одеждой часть тела. А еще всем сильно хотелось пить. Последний час — с момента когда стало ясно, что обе они, Альва и Трилти, имели дело с одним и тем же Координатором, — девушка стала разговорчивее. Аллвин было приятно слушать голос девушки, напоминавший ей, почему-то, птичий щебет. Чем больше времени она находилась рядом с девушкой, тем больше та нравилась Аллвин. Пока они шли через залитые грязью катакомбы, заброшенные тоннели метро с проржавевшими рельсами и затянутые паутиной лестницы, начинавшиеся болотом и упиравшиеся в земляные завалы двумя-тремя этажами выше, Альва постоянно говорила, отвечала на расспросы Трилти (пару раз даже ответила Шейл, когда та скромно поинтересовалась кое-какими деталями). Она рассказала спутницам о том, как накануне вечером, в баре за кружкой пива узнала от лейтенанта о запланированной спецоперации, во время которой жандармы собирались накрыть подпольную типографию «Солнца для всех!» и о том, как позже выяснила, кого именно должны были арестовать… **** Вернувшись из бара, Альва решила выяснить все, что сможет о завтрашней операции и, во что бы то ни стало, помешать аресту. Взломав удаленно сервер своего отдела, она завладела планом операции и материалами по делу. С помощью единственной фотографии, сделанной сознательной лоялкой из соседней квартиры, Альва установила личность Трилл Тэббиш и стала самостоятельно собирать на нее досье. Чем больше она узнавала о Тэббиш, тем яснее понимала, что другое, возможно, более полное досье уже наверняка имелось у капитана в ее изолированном от Сети компьютере. Взломав еще несколько серверов разных государственных учреждений, Альва смогла узнать номер коммуникатора Тэббиш, потом нашла подтверждения тому, что в комме установлен софт, какой использовали сестры для обхода прослушки, и так окончательно убедилась в том, что Тэббиш — сестра. Но как предупредить Тэббиш и других сестер (которых, по добытым ею оперативным сведениям, было как минимум еще двое)? Сообщить Координатору или действовать самостоятельно? Если выбрать первое, когда Координатор по своим каналам предупредит Тэббиш, сорванная операция неизбежно послужит поводом для внутреннего расследования. В этом Альва не сомневалась: если в деле замешан Комитет, то так и будет, — в КБК не дурочки работают. Проверят всех причастных к сорванной операции и наверняка выйдут на нее. А что, если Координатор и вовсе решит, что свой человек среди «ворон» дороже спасенных от ареста сестер?.. — дрянная мыслишка, но и такого Альва тоже не могла исключить. Кроме того, она не могла быть уверенной в том, что коммуникатор Тэббиш уже не прослушивается Комитетом и за ней не ведется слежка… В таком случае, если Тэббиш предупредят, это может послужить сигналом к действию для другого, неизвестного Альве, подразделения жандармерии или даже Комитета… Нужно было полностью исключить возможность такого непредвиденного сценария! Это означало: действовать следовало в такой момент времени, когда выход на тактическое поле неизвестных фигур становился невозможен или крайне затруднителен. Действовать следовало в момент ранее спланированной, согласованной и утвержденной спецоперации. Твердо намереваясь помочь сестрам, Альва колебалась лишь относительно того, как именно ей следовало поступить: предупредить Тэббиш об опасности и передать ей готовый план действий, полагаясь на то, что сестры сами справятся, сделав все как надо, или же самой вывести их из устроенной «воронами» западни в безопасное место? Первый вариант был менее опасен для самой Альвы. Так она получала некоторую фору — время на то, чтобы без лишних осложнений уйти и залечь на дно до того, как «воронам» станет ясно, что это она саботировала операцию. Второй вариант был сопряжен с большим риском для нее самой и, в то же время, давал Тэббиш и сестрам больше шансов избежать «вороньих» лап… Она решила держать наготове оба варианта, пока не узнает больше о Трилл Тэббиш. Кто она? Тэббиш могла быть подготовленным бойцом одной из боевых ячеек, агентом внедрения, курьером, Координатором… Во всех этих случаях она наверняка сможет сама позаботиться о себе, — думала тогда Альва. — …Да и эти двое, что были с ней на фотографии… явно не хилые мужчины… Но что делать боевым в типографии? — вопрос резонный. Чтобы попытаться выяснить с кем же она, все-таки, имеет дело, она задействовала специальную программу-перехватчик, созданную правительственной корпорацией для жандармерии и взломанную Альвой для собственных нужд… — Извините за то, что слушала ваши разговоры, — сказала девушка, обернувшись к Трилти — (в этот момент они шли по шпалам в заброшенном метро-тоннеле и чтобы взглянуть в лицо шедшей позади нее женщины, Альве пришлось на минуту остановиться), — но я должна была выяснить — кто вы… — И что же? Как вы узнали, кто я? — доброжелательно поинтересовалась Трилти. — Из вашего разговора с подругой… кажется, вы назвали ее Джаб… — Ах, да… Джабби! — женщина улыбнулась, — Джабби — моя триумвир. Есть еще Джолл, но она более осторожна в разговорах. Даже по защищенным каналам. — В середине дня Джабби позвонила вам и во время разговора назвала вас: «Триллт», а вы упомянули, что спешите «закончить статью для нового выпуска»… В общем, было несложно догадаться, — развела ладонями девушка. — Именно тогда, — продолжила она, помолчав, — я окончательно решила, что сама лично выведу вас, а не просто передам инструкции в защищенном сообщении. Я не могла допустить что с вами… как с Белис… — она умолкла, не договорив и, осторожно ступая с одной бетонной шпалы на другую, пошла дальше. **** Они двигались медленнее, чем вначале, — сказывалась усталость, накопившаяся за почти два часа хождения и лазания по подземным сооружениям. Последние двадцать минут они шли по длинному прямому коридору. Коридор выглядел не новее катакомб под несуществующим парком и отличался от последних лишь тем, что был сухим, в нем не было пауков, даже сушеных и почти не было крыс (за все время они видели лишь пару хвостатых тварей). Где-то за стеной, с периодичностью в четыре минуты (Аллвин проверила интервал по часам), грохотали поезда метро. В эти моменты пол в коридоре начинал дрожать и поднимался такой шум, что приходилось повышать голос и почти кричать, чтобы быть услышанной. Аллвин предположила, что именно это обстоятельство и послужило причиной того, что пауки не обжили это, в общем-то, подходящее для охоты помещение. Альва объяснила, что коридор идет параллельно тоннелю метро, связывающего станции «Восьмая развилка» и «Пищекомбинат МиксМик-2». Тоннель этот, как и коридор, был построен почти три сотни лет назад и, естественно, связан с катакомбами. Вот только места входов в катакомбы из тоннеля, как и точная планировка самих катакомб, городским властям известны не были. Вся имевшаяся в государственных архивах документация была давно утеряна и теперь единственными, у кого можно было узнать точные, с учетом накопившихся за столетия изменений, планы старинных коммуникаций, были изгои. — Эти схемы, — девушка помахала над плечом покрытым пленкой листком, — дала мне одна моя хорошая знакомая… она из изгоев… — Надо же… — не удержалась от замечания Аллвин. — Не знала, что они действуют заодно с иблиссианами… — Идеологические разногласия и полемика в наших изданиях — не повод для открытой вражды, — обернувшись на ходу к Шейл, объяснила Трилти. — Понимаю ваше удивление, Алл… — мягко добавила она, аккуратно обходя лежавший на полу металлический ящик. — Вы ведь не состояли в революционных организациях? — Нет, — сконфужено ответила Шейл. — Весь мой опыт — это книги… — Что ж, не самое плохое начало, — улыбнулась женщина. — Простите, Альва, продолжайте. В этот момент они подошли к узкой железной двери, пятой или шестой с начала коридора, и Альва, остановившись, всмотрелась в ржавую табличку рядом с дверью; потом взглянула на схему. — В общем, — сказала она, повернувшись к подошедшим спутницам, — я позвонила Цог ночью, сказала, что мне нужны схемы подземелий района и объяснила зачем. Цог пообещала помочь, а днем, когда мы встретились, принесла не только планы катакомб района, о которых я просила, но и кое-что еще… — Альва довольно улыбнулась. — Вначале я планировала вывести вас, — она взглянула на Трилти, — и ваших подруг по канализации… ну, или передать вам план… но Цог предложила лучшее решение… Идемте, — сказала она, толкнув дверь от себя, — осталось немного. Нас уже ждут. — Кто? — спросила Аллвин. — Изгои, конечно… Они вошли в узкий, прорубленный прямо в породе проход-щель. — Скоро будем на месте, — бросила девушка через плечо, внимательно всматриваясь вперед, где виднелась еще одна дверь. — Уже недалеко… — Должно быть, ваша знакомая перед вами в долгу, раз предложила вам убежище?.. — Год назад я выручила ее… — сказала Альва, встав перед дверью. — Теперь вот пришел ее черед… Изгои никогда ничего не забывают. Минуту она постояла перед дверью, вслушиваясь, потом взялась за ручку и медленно потянула: скрипнули петли, дверь открылась, из-за двери пахнуло сыростью и какой-то тухлятиной. Они снова оказались в заброшенном тоннеле. — Еще один… — обреченно простонала Шейл. — Этот последний, — успокоила ее Альва. — Идемте! Нам туда… В выбранном Аввар направлении тоннель оказался коротким, меньше километра, и оканчивался тупиком. Он представлял собой широкий прямоугольный коридор с кирпичными стенами и потолком из бетонных плит. В отличие от первого тоннеля, через который им довелось пройти, этот был с рельсами. На рельсах лежал толстый, превратившийся от времени в корку, слой пыли, а сами они местами вздыбились и раздались вширь от ржавчины. Как и в катакомбах, по трубам и кабелям вдоль стен здесь деловито бегали, не обращая внимания на гостей с Поверхности, тощие длиннохвостые крысы, а в углах под потолком плели свои сети мохноногие пауки. В двух местах, чтобы пройти дальше, Аввар и Шейл снова пришлось поорудовать ножами, так как скооперировавшимся животным удалось почти полностью перекрыть проход. Нападать на существ крупнее крысы пауки явно опасались, но, в то же время, вели себя смелее своих сородичей из более тесных помещений; здесь они просто отбегали в сторону на безопасное расстояние и тихо наблюдали за разорением своих ловушек. Уставшие, еле волоча ноги по утрамбованному гравию, Альва, Трилти и Аллвин подошли к перегородившей тоннель кирпичной стене, в которой слева имелась узкая и низкая железная дверца, размерами походившая скорее на дверцу от какого-нибудь шкафа нежели на нормальную дверь. Дверца была целиком из одного грубо обрезанного, очевидно газовым резаком, листа металла и открывалась в тоннель. Отсутствие ручки или чего-то, выполнявшего ту же функцию, не позволяло открыть ее со стороны тоннеля без ключа, о вероятном наличии которого свидетельствовала замочная скважина. — Похоже, придется воспользоваться вашим устройством… — предположила Аллвин, обращаясь к Альве, имея в виду «пистолет», с помощью которого та уже открыла не одну дверь на их пути. — Зачем же? — усмехнулась девушка. — Сами откроют. Она шагнула к дверце, подняла с пола валявшийся рядом увесистый болт и несколько раз ударила им по центру дверцы. Тишина. Подождав минуту, Альва постучала снова. И снова тишина. Она уже подняла руку, чтобы ударить снова, когда по ту сторону послышалась возня. Что-то скрипнуло, звякнуло, и из-за дверцы раздался басовитый мужской голос: — Кто? В этот момент Шейл точно выверенным движением запустила руку за отворот плаща, но Аввар резким жестом остановила ее. — Меня зовут Альва! — громко произнесла девушка, предостерегающе взглянув при этом на Аллвин и быстро добавила: — Цог должна была предупредить вас. — Ясно. — помедлив, ответил голос за дверцей. С той стороны снова звякнуло, что-то куда-то оттащили, послышалось несвязное бормотание, потом на миг в замочной скважине блеснул свет и, наконец, в замок вставили ключ, повернули, щелкнул механизм, и дверца открылась. Из верхней части открывшегося проема в глаза беглянкам ударил яркий свет; ниже проем загораживала фигура в рабочем комбинезоне, явно превосходившая габаритами его ширину. Фигура, кряхтя, двинулась назад и в бок, резко увеличив количество проникавшего в тоннель света, потом света снова стало меньше, так как сверху в проем заглянуло широкое чумазое лицо. — Ну, заходите уже, пока пауки вам там жопы не погрызли, гы-гы… ОСНОВЫ Всякое государство есть аппарат легального насилия, легального угнетения и имеет классовый характер; посредством этого аппарата, один класс подчиняет себе, принуждает следовать своим интересам, осуществляет свою гегемонию над другими классами. Там где есть классы, неизбежно возникает и противостояние между ними и, для «примирения» этого противостояния, неизменно возникает государство (по крайней мере, на единственной известной нам планете, в единственном известном нам обществе разумных существ это так); государство оказывается необходимым инструментом — набором функций, аппаратом — для осуществления диктатуры одного из классов. Классы антагонистичны друг другу по объективным (в первую очередь — экономическим) причинам; каждый класс имеет свои интересы и эти интересы непримиримы в отношении интересов других классов. Чья власть (какого класса) установлена в буржуазном государстве? Ответ очевиден. А теперь ответьте на следующий вопрос: к какому классу принадлежите вы? Нанимаетесь вы на работу к кому-то или нанимаете сами? из вашего труда извлекают прибыль ваши наниматели или сами вы извлекаете прибыль из чужого труда? эксплуатируют вас или эксплуатируете вы? Исса Иблисс, «Базис» 13. Назад в дерьмо… — Все еще желаете подсказать мне дорогу? — спросила бесполая. — Без обид, сестренка… — ответила ей Вэйнз. Услышав короткий разговор бесполой по комму, Вэйнз быстро связала услышанное с увиденным, потому и назвала ее «сестренкой». Несомненно: перед ними была одна из «сестер» — революционерок и «воронье» сюда слетелось, если и не из-за нее, то уж точно из-за тех, кому она только что звонила, чтобы предупредить. — Ну и отлично, — сказала тогда бесполая и, спрятав руки в карманы плаща, прошла мимо Вэйнз и Дафф. Выйдя на центральный проезд квартала, она свернула налево, в противоположную от жандармов сторону и скрылась за углом. — Идем! — сказала Вэйнз. — Скорее! — Подожди! Смотри! — Дафф указала на перекрывшие проезд с двух сторон полицейские машины. — Вижу. Но они не за мной. «Шакалы» сейчас на побегушках у «ворон». Идем! — Вэйнз потянула Дафф за руку. — Нужно вернуться под землю! Они вышли в центральный проезд почти сразу за бесполой. Вэйнз видела, как та свернула в боковой проезд к «Пластику», тому самому бару, где утром она встречалась с Сарранг. Справа, между подъездами двух домов, посреди освещенного редкими фонарями главного проезда стояла та самая бронированная черная машина с красной полосой вдоль бортов, которая только что проехала мимо них, и еще две точно таких же, подъехавшие, по-видимому, с других сторон. Минуту назад, когда Вэйнз и Дафф проходили здесь, машин не было, и ничто не предвещало их появления (так обычно и бывает с жандармами). Вэйнз было страшно, но она ясно понимала, что не представляет для «ворон» интереса: они здесь не из-за нее; подстрели Вэйнз хоть десяток «шакалок», то было бы делом исключительно шакальим. Эти же, на черных машинах, интересовались делами посерьезнее дохлой полицейщины. Политика и госбезопасность — вот, что привлекало «ворон», и «сестренка», с которой Вэйнз минуту назад собиралась поменяться одеждой, и те, кого та только что предупредила, наверняка имели к появлению «черных мундиров» самое прямое отношение. — Сюда, — Вэйнз свернула вправо и пошла мимо жандармских машин. — Не спешим, милая… не спешим… — Все хорошо, любовь моя, — широкая ладонь Дафф чуть крепче сжала более узкую ладонь Вэйнз. — Я рядом, не дрейфь. Давай, вон в тот подъезд… Они перешли на другую сторону дороги и вошли в один из домов. Едва ржавая железная дверь подъезда закрылась за ними, они рванули на лестничную клетку, прямо к входу в подвал. Вэйнз спешно достала отмычки, стала возиться с замком. Замок — старый и примитивный — не поддавался, и Вэйнз с досадой выругалась. — Не спеши, — спокойно сказала Дафф, — у тебя получится. Сама же говоришь: «вороны» здесь не из-за нас… — Да. Они из-за той бесполой… Слышала, как она предупредила своих сестер? Уходите, говорит, здесь жандармы… — Вэйнз продолжала упорно ковыряться с механизмом замка. — А игрушку ее видела? Это ультрапластик! Крепче только башни! Таким можно голову нахрен отрубить. — Зря ты это вообще затеяла… — Что? — Номер с переодеванием… — Это да… Гопница я та еще… — согласилась Вэйнз, сопя, и налегла на непослушный механизм. — Но посмотри на меня, Дафф, от меня же говном несет за километр! Как мне в таком виде садиться в машину к Сарранг? — Все равно, — настаивала Дафф, — херовое это дело — гоп-стоп. Ладно, подломить лавку буржуев или хату… взять вон нашу домовладелицу… с нее и плащик снять не зазорно. Но гоп-стопить в квартале, где одни работяги живут… — Ладно-ладно, — коротко закивала Вэйнз, — согласна! Это было недостойно для честной воровки. Но и бесполая выглядела совсем не работягой… Откуда мне знать, что она из «сестер»? — Да хоть бы и не из «сестер», Вэйнз, кому еще шастать в рабочем квартале? Полчаса назад Вэйнз выбралась из теплой каморки в подвале дома, где она провела большую часть дня и где год назад они с Дафф обокрали магазин электроники, вынеся краденое через канализационный коллектор. В каморке была раковина с краном и здоровенный, растрескавшийся от времени кусок мыла, который Вэйнз подчистую извела на отстирывание чулок и платья, отмывку обуви и, собственно, частей тела, имевших контакт с канализационной жижей. С плащом Вэйнз решительно ничего не смогла поделать; она как могла отмыла водоотталкивающий наружный слой, изрядно порванный во время ее хождений по коллекторам, но напитавшаяся сточными водами подкладка никакой чистке или мытью уже не подлежала… Когда в условленное время Вэйнз прокралась к подвальной двери, чтобы выглянуть: не пришла ли Дафф, Дафф узнала о ее приближении по запаху (о времени и месте они сговорились по коммуникатору общей подруги, так как номер Дафф наверняка прослушивался полицией; Вэйнз предупредила Дафф, чтобы вечером, уходя с работы, она «забыла» свой комм в раздевалке). От плаща воняло как из общественного сортира, где пару дней не убирали. Именно это обстоятельство и побудило Вэйнз пройтись по темным проездам в расчете на удачный «гоп-стоп»… Не повезло… с «гоп-стопом». — Хорошо, Дафф… — Вэйнз заменила один из инструментов и, вставив в замочную скважину другой, потолще, принялась заново прощупывать механизм. — Я же признала неправоту… — Выбрав нужное положение отмычки, Вэйнз надавила на нее, замок щелкнул, и дверь со скрипом поддалась вперед. — Ну, вот, — сказала она с облегчением, — можем идти! За дверью было душное, сухое помещение типового подвала, сориентироваться в котором не составило труда. Пара минут и вот они уже в небольшой комнатке с множеством выходивших из стен и тянувшихся к центру комнатки труб, к накрытому массивным железным колпаком колодцу. Вся конструкция напоминала колесо, в котором трубы были «спицами», а колпак — «ступицей». Посередине выпуклого колпака имелся запертый на замок герметичный люк. Для Вэйнз это был уже третий такой люк за день, и она с легкостью его открыла. Прежде чем спуститься вниз, Вэйнз взглянула на наручные часы — часы показывали: «19:74» — и, достав из кармана комм, послала вызов. — Вэйнз? — ответила Сарранг. — Извини, что звоню раньше времени, но тут такое дело… — Птички слетелись? — Ага. И не они одни… — Уже знаю. Сиди, не высовывайся. Как улетят, я с тобой сама свяжусь. — Слушай… я тут обратно в жопу к Дьяволу собираюсь… Последовала короткая пауза, после которой комм залился мелодичным женским смехом. — Что, — отсмеявшись, поинтересовалась Сарранг, — неужели понравилось? — Я бы не сказала, — серьезно ответила Вэйнз. — Просто я тут прогуляться выходила… вернее, мы… Со мной Дафф, моя возлюбленная… Снова пауза. — Так вас двое? — Да. Без Дафф я никуда. — Понимаю, — ответила женщина. — Как и я без моих триумвиров… Вас только двое? — Да. Мы — пара. Больше никого нет. — Значит, в жопу?.. — помолчав, повторила Сарранг. В ее голосе угадывалось усилие, которое она прилагала, чтобы снова не рассмеяться. — Да, — подтвердила Вэйнз и спешно продолжила: — Я подумала… может, ты сможешь подобрать нас в месте, где сегодня начались мои приключения?.. — Через сколько? — Минут через тридцать-сорок. Восточный вход. — Договорились. — И еще… — Да? — Вид у нас будет, сама понимаешь… — Понимаю. — И запах тоже… — Ничего. Запах говна — не самое плохое, что мне доводилось нюхать, — с иронией заметила Сарранг. — Впрочем, — добавила она нарочито посерьезневшим тоном, — химчистку салона я запишу на твой счет. **** Через тридцать пять минут ярко-оранжевый шестиколесный автомобиль остановился у арки восточного входа в заброшенный парк. Спустя еще минуту две фигуры в серых плащах протиснулись в лаз между разжатыми прутьями ограды и нырнули в машину. Машина тронулась и, плавно набирая скорость, направилась к перекрестку, где встроилась в жидкий в это время поток транспорта. 14. Чеин Ренн Когда они вчетвером вышли из бара, уже похолодало. Завеса наконец разродилась полноценным дождем, успевшим немного очистить воздух от скопившегося в нем за день смога. Задерживаться в душном, пропитанном запахами сырой одежды, пота, перегара и сигаретного дыма помещении никому из подруг не хотелось, а снаружи, пусть и зябко, но вместе с тем и свежо. Поднявшись по крутым ступеням, компания отошла к краю накрытого навесом сухого островка — на то самое место, где Чеин впервые увидела трио, — подруги достали сигареты и закурили; при этом Джамм предложила Чеин сигарету со слабым наркотиком, но Чеин отказалась: — Не люблю мешать траву с выпивкой, — сказала она. — Как знаешь, — пожала плечами женщина и затянулась сладким дымом. Дождик ритмично постукивал по жести навеса тяжелыми жирными каплями. От ударов капли расползались бесформенными кляксами, соединялись, образуя маслянистые лужицы, и неспешно стекали в закрепленный вдоль нижней кромки навеса желоб, внутри которого, став частью более оживленного потока, устремлялись к ближайшей вертикальной трубе ведущей прямиком в ливневку. — Кажется, разлетелись «пернатые», и «шакалья» не видать… — сказала Риб. То, что оба выхода из проезда были свободны, Чеин заметила еще минуту назад, когда поднималась по лестнице, едва ее глаза оказались выше уровня земли: пара припаркованных грузовиков, какой-то мелкий хлам; где-то в тени, совсем неподалеку громко пищали крысы (видать не поделили найденные среди мусора объедки); вдали, под одиноким фонарем на заводской улице, топтались несколько фигур в длинных одеждах (люди, в отличие от крыс, вели себя тихо). Фигуры показались Чеин подозрительными, и она уже решила, что, уходя, обойдет эту компанию стороной. — Похоже на то, — ответила она, застегивая плащ. — Уходишь? Голос Джамм прозвучал безразлично, но взгляд ее говорил о другом. Глаза ее говорили: останься! я хочу, чтобы ты осталась. — Я должна выбираться… Джамм пожала плечами и затянулась, немного сильнее, чем до того, и, задержав дыхание, выпустила облачко дыма в сторону от Чеин. — Ты говорила, что ты курьер… — начала женщина, просто чтобы что-то сказать, чтобы задержать Чеин еще на немного, но, быстро осознав, насколько глупым и неуместным мог показаться ее вопрос новой знакомой, замолчала, пряча глаза от нее и от любовниц. От Чеин не укрылись охватившие Джамм чувства. Конечно же, она все поняла; она заметила тот, самый первый взгляд женщины, когда она проходила мимо трио; то, как Джамм смотрела на нее в баре, когда подошла познакомиться и после неловкого момента знакомства, когда поняла, что Чеин — бесполая. Джамм влюбилась в Чеин, и другие две ее любовницы явно одобряли выбор подруги, хоть и были тем несколько обеспокоены, — и это тоже не укрылось от Чеин. Чеин разрывалась между желанием бежать, уйти подальше от этого квартала и нежеланием обидеть Джамм — эту немного грубоватую, как и все рабочие, но по-своему очаровательную и милую женщину. Да, Джамм тоже нравилась Чеин, как и ее подруги. Кроме того, эта троица была на ее стороне — на стороне революции. Пусть они не читали книг Иссы Иблисс, Даби Малх и АльЛессы Кит, пусть имена Белис и Рэлди для них ничего не значили; они, эти грубоватые рабочие с «Пластика» — дочери самого многочисленного и самого угнетенного класса, выросшие на окраине промышленного мегаполиса, с рождения не видевшие солнца и обреченные умереть под проклятой Завесой, были большими иблиссианками, нежели некоторые называвшие себя так представительницы городской интеллигенции, едва ли не наизусть знавшие «Базис» и «Мегамашину». Они на личном опыте (на собственной шкуре, как сказала бы Гвелл) знали, что такое эксплуатация; их труд, их быт, их человеческий потенциал, сами их жизни обворовывались кучкой паразитов, возомнивших о себе будто они по праву рождения или по причине своих «выдающихся способностей» к обману, своей изворотливости и умению льстить и угождать богатым, имеют право строить свое благополучие за чужой счет. Нет, еще пара минут, проведенные с ними, не будут для Чеин обременительны. Более того. Она с удовольствием останется сегодня с Джамм, Риб и Гвелл, если они ей это предложат. — Да, — сказала она. — Так и есть, Джамм… — (произнеся имя женщины несколько мягче, Чеин удалось привлечь ее взгляд и, встретившись глазами, они больше не сомневались: обе они желали друг друга) — …я — курьер «Солнца для всех!». — То есть, ты доставляешь разные запрещенные вещи в разные места? — уточнила Риб. — Оружие и наркотики? — это уже Гвелл. — Нет, — рассмеялась Чеин, с короткой заминкой отрывая взгляд от лица Джамм и переводя на стоявших рядом подруг. — Конечно, нет. Ничего такого я не передаю. Я работаю с информацией. — С информацией? — Да. Газета и листовки «Солнца». Мы не распространяем их через Сеть, потому, что каждый байт в Сети проходит через фильтры спецслужб. — То есть, ты распространяешь те самые газеты?.. — Нет, Гвелл, не те самые… если ты о бумажных газетах… Не бумажные, — уточнила Чеин. — Я доставляю макеты и материалы — то, что потом будет напечатано на бумаге. — А почему нельзя отправить зашифрованный файл по Сети прямо в типографию? — спросила Риб и сама ответила: — А… Фильтры… — Да, — кивнула Чеин. — Фильтры. Если даже телефонные разговоры фильтруются по ключевым словам и контексту и, как только программы правительства определяют крамолу, за дело принимаются жандармы… то что говорить о прямо антиправительственных статьях «Солнца»?.. Никакое шифрование тут не поможет. Компьютерные мощности государства на порядки превосходят скромные ресурсы революционеров. Так что, сегодня, в век высоких скоростей, искусственных интеллектов и мгновенной передачи информации, древний способ печати на бумаге оказывается единственно надежным… хоть при этом и имеются некоторые неудобства. — Вроде закупки бумаги и сокрытия энергозатрат на печать… — задумчиво добавила Гвелл. — Именно! — подтвердила Чеин, отметив про себя сообразительность мужчины. — Приходится печатать в разных местах и небольшими тиражами. — Так поэтому облава? «Вороны» нашли типографию? Чеин молча кивнула. Скрипнула железная дверь: из бара вышли двое — обе — андрогины, — и, тихо переговариваясь, стали взбираться по ступеням; одна поддерживала другую, очевидно принявшую большую дозу алкоголя, под локоть и что-то бормотала подруге на ухо, на что та отвечала пьяным хихиканьем, повторяя: «ха-хах, какой пиздец!» Парочка прошла мимо и вскоре свернула за угол. Гвелл проводила их взглядом и, повернувшись к Чеин, сказала: — Думаю, будет лучше, если сегодня ты останешься у нас… У тебя ведь нет на сегодня планов? — Нет. Я бы не против… — Вот и оставайся! Ну, что, — Гвелл посмотрела на подруг, — идемте уже?.. Свернув за угол, они направились к тому самому дому, куда Чеин являлась дважды в декаду. Именно в этом доме и находилась подпольная типография. У подъезда, к которому они подошли и у подъезда напротив ни кого не было; тускло светили лампы у входов, едва доставая до середины проезда. В грязи у ступеней перед небольшой, накрытой бетонным козырьком, площадкой Чеин увидела множество следов от сапог и колес машин; на грязных ступенях она заметила несколько алых капель. Кровь. Войдя внутрь подъезда, они вызвали лифт и поднялись на двадцатый этаж. Наверху, сразу за лифтовым холлом, начинался длинный коридор с серыми стенами и белым когда-то потолком, деливший этаж надвое и оканчивавшийся выходом в еще один холл с не работавшими лифтами и запасной лестницей. Коридор освещали висевшие под потолком через каждые пять-семь метров лампы; освещение было неравномерным, так как часть ламп горели тусклым и «теплым», а часть — более ярким и «холодным» светом; двери в квартиры располагались ассиметрично. Подруги прошли почти до самого конца коридора и остановились у предпоследней перед выходом в запасной холл двери с номером «20/13». Расположенная между двумя последними дверями «теплая» лампа непрерывно моргала, подобно стробоскопу, создавая эффект древнего кино. Дальше в холле освещения не было вовсе, отчего у Чеин возникло неприятное чувство, будто там, сразу за углом, кто-то притаился и выжидает, чтобы напасть на зазевавшуюся в коридоре жертву; она опустила руку в карман плаща и инстинктивно сжала устройство-гибрид, всегда готовое превратиться в надежный клинок. Раздался щелчок — Гвелл воспользовалась ключом — и дверь открылась. Гвелл вошла первой, за ней — Чеин и остальные. Квартира — пеналообразное помещение четыре на восемь метров, с отгороженными пластиковыми перегородками туалетом и душевой кабинкой, — выглядела скромно и без излишеств. Из мебели — пара шкафов и низкий, не предполагавший такого дополнения, как стулья, стол; техника: холодильник, домашний терминал и интерактивный экран на голой стене; ложе — квадратный — три на три метра — матрас в дальнем конце помещения, рядом с затянутым плотной тканью окном. — Вот так и живем, — улыбнулась Риб, принимая плащ Чеин. — Аренда, наверно, немаленькая… — Пол зарплаты — каждую декаду, — пожала та плечами. — С каждой, — добавила Гвелл, подавая гостье стакан с фруктовой водой. Чеин присвистнула. — Можно, конечно, было принять еще одну семью из двух-трех человек, — сказала Джамм со смущенной улыбкой, — но мы решили, что лучше уж так… хоть дома чувствовать себя людьми и жить без стеснения… Всех денег все равно не заработать. — Она посмотрела на подруг. — Верно же говорю? — Да, Джамми, — подтвердила Гвелл. — Так и есть, милая, — сказала Риб. Снова улыбнувшись, Джамм прошла к душевой кабинке и легким движением скинула с себя грубый комбинезон, обнажив крепкое от ежедневного труда, красивое тело, и скользнула за пластиковую дверцу. Следом за Джамм душ приняла Риб, — она была моложе Джамм, обладала более тонкой фигурой и более крупными грудями, что, в сочетании с волнистыми цвета стали волосами, достававшими ей до середины лопаток, делало ее исключительно привлекательной, — потом — Гвелл… Чеин было приятно смотреть на развитую мускулатуру мужчины; роскошная грива огненно-рыжих волос, которую Гвелл до того держала перетянутой позади головы эластичной лентой, впечатляла; но еще большее впечатление на нее произвел внушительных размеров пенис мужчины… Последней в кабинку зашла сама Чеин. Она не без удовольствия ощутила на себе взгляды троих, когда сняла узкие темно-синие брюки, подчеркивавшие стройность ее, вполне по-женски красивых ног и свободную голубую блузу, тонкая ткань которой не могла скрыть миниатюрных холмиков, выступавших вперед заостренными навершиями. Встав перед тремя подругами обнаженной, Чеин без стеснения обернулась вокруг, тем самым дав себя лучше рассмотреть, и, одарив каждую многозначительной улыбкой, вошла в кабинку. Той ночью у Чеин и ее новых подруг и любовниц было все, и им было хорошо вместе. Все они на время смогли забыть о царивших где-то далеко, за пределами небольшой комнаты, в которой они со страстью отдавались друг другу снова и снова, тьме, холоде, грязи и изнуряющей, тяжелой работе, о полиции и жандармах, о проклятой Завесе и скрывающихся за ней небожителях, о солнце, которое, вроде бы, все еще продолжало светить и согревать их мир, не давая ему окончательно замерзнуть, покрывшись льдом. В ту ночь во всем мире были только они — Джамми, Гвелл, Риб и Чеин и холоду в нем не было места. ОСНОВЫ Итак, мы имеем государство как аппарат легализованного насилия, посредством которого один класс — класс имущих, класс нанимающих, класс эксплуатирующих — навязывает свою волю другому классу — классу наемных работников. Одним из элементов активного навязывания воли подавляющего класса классу подавляемому является пропаганда. Классу буржуазии выгодны матриотические настроения в «низах» общества; выгодно, чтобы те, кому в стране их проживания фактически ничего не принадлежит, были лояльны правящей власти. Государственная пропаганда говорит им: будьте матриотичны! ваше государство — ваша Родина — священно! гордитесь своей принадлежностью к нему! будьте сознательными гражданами вашего государства, будьте законопослушны, подчиняйтесь. И одурманенные обыватели проникаются, и почитают, и гордятся, и блюдут, и поддерживают… Но, что же с теми, кто не блюдет и не поддерживает? Из них пропаганда делает внутренних врагов и диссидентов; их объявляют в предательстве «своего» государства; их преследуют; их арестовывают и осуждают, ибо они опасны. Опасны для власти. Исса Иблисс, «Базис» 15. Подземка — Ну, как там… — рослая мужчина с бритой головой бросила взгляд в сторону ряда железных шкафчиков, в одном из которых была дверь в заброшенный тоннель, — без приключений добрались? Никого, это… не потеряли? — участливо поинтересовалась она и тут же, как бы оправдываясь, поспешила добавить: — Цог не сказала, сколько вас будет… — Все в порядке, Малк, — мягко ответила ей Альва. — Дошли без проблем. Они находились в одном из оборотных тупиков станции «Пищекомбинат МиксМик-2». В двадцати метрах дальше по тоннелю из-за плавного поворота, словно голова гигантской железной змеи, выглядывал головной вагон поезда, ожидавшего здесь часа-пик, а рельсы заканчивались совсем рядом, — всего в паре метров от того самого шкафчика, через который они и попали сюда. Там из бетонного пола вырастала массивная металлическая конструкция с мощным резиновым отбойником на стальных пружинах — тупиковый упор для аварийной остановки поезда. Все трое, умытые, с чистыми, пахнущими дешевым мылом руками, сидели на обшарпанной лавке, уютно пристроенной меж двух заваленных инструментами и какими-то деталями верстаков. В руках у них было по исходившей ароматным паром кружке, а перед ними, прямо на бетонном полу стоял большой термос с горячим чаем. Рядом, потирая широкие мозолистые ладони, топталась Малк, то и дело поглядывая на изгвазданную «воронью» форму Альвы Аввар. Пятнадцать минут назад, когда все они по очереди — сначала Аллвин, потом — Трилти и уже после — Альва — вылезли из шкафчика, мужчина от удивления сначала выронила ключ, которым перед тем отперла потайную дверь, а после быстро схватилась за другой ключ, побольше, какими, по-видимому, пользовались при обслуживании и ремонте поездов. — Прошу вас, сестра, не волнуйтесь! — поспешила тогда успокоить мужчину Трилл Тэббиш. Она сделала несколько коротких шагов к той и представилась: — Я - Трилти из «Солнца для всех!»… возможно, вам знакомо мое имя, — скромно добавила она, и мужчина молча кивнула ей в ответ. — Это… из-за меня, — продолжила тогда она, — этим двум сестрам пришлось рисковать. — Понятно, — пробасила мужчина. — Но почему одна из ваших сестер в форме «ворон»? — Потому, что она и есть «ворона». Альва — наш агент в жандармерии… — Была… — вставила тогда Альва. — Да. Была, — поправилась Трилти. — Чтобы вытащить меня из неприятностей, ей пришлось раскрыться и бежать вместе со мной и с Аллвин… — она полуобернулась к стоявшей немного позади нее Шейл и коротко кивнула той. Все-таки, хорошо, — решила тогда Аллвин, — что по ее внешнему виду нельзя было заключить, что она из Комитета; а то, кто знает, не пустила бы тогда эта суровая детина в ход свой гаечный ключ размером с кувалду, который она, даже после объяснений Трилти, еще некоторое время продолжала вертеть в натруженных ручищах. (К слову сказать, после двухчасового хождения по подземельям Аллвин мало походила на человека из Комитета. Лицо и руки ее были много грязнее, чем у женщин, а некогда солидный плащ превратился из темно-синего в грязно-неопределенный и выглядел более чем убого. Так что, вряд ли можно было заподозрить в Аллвин Шейл агента КБК. Она выглядела как настоящая бездомная бродяжка.) Минуту поразмыслив, детина все-таки вернула орудие труда на ближайший верстак и, пожав могучими плечами, сказала: — Надо бы Цог, конечно, предупреждать о таком… Вы уж не обижайтесь на меня… — добавила она, обращаясь к Альве. — Да, без проблем! — развела руками девушка. Накалившаяся поначалу обстановка быстро остывала. — Я — Малк, — представилась мужчина, окинув взглядом гостей: начиная с Альвы и остановившись на Трилти, лишь мельком мазнув выпуклыми серыми зрачками по Аллвин. Ростом Малк была на полголовы выше Аллвин — примерно двести двадцать-двести двадцать пять сантиметров — и заметно шире в плечах; выглядела она лет так на десять старше Аллвин и Альвы и лет на пять моложе Трилти; лицо ее было некрасивым и… добрым? Скорее доброжелательным. У Аллвин это лицо почти сразу стало вызывать смешанные и противоречивые чувства. — Приятно познакомиться, Малк, — ответила за всех Трилти. Еще в катакомбах Аллвин отметила то, как легко Трилти из ведомой и опекаемой превращалась в представителя и лидера, когда это было нужно — не ей лично, а группе, коллективу, пусть и маленькому — и как также легко снова отступала назад, на второй план. Замечательное качество, многое говорившее не только о ее авторитете, коим без сомнения обладала Трилти, но и о ней самой, как о человеке. — Вы наверно уже поняли, что я тут работаю… — мужчина, как бы в качестве удостоверения, сделала неопределенный жест промасленными руками, выставляя вперед ладони. Трилти и Альва обе кивнули, почти синхронно, также синхронно улыбнувшись труженице. Аллвин поспешила поддержать сестер, но улыбаться не стала, сохранив на лице нейтральное выражение. — Сразу хочу сказать, — продолжила Малк, — что здесь, в этом тоннеле, я главная, и пока вы здесь, вы в безопасности. Все, кто здесь работает — наши люди. Но наверху или на станции вам в таком виде лучше не показываться… «Шакалы» загребут как бродяг… А к тебе, сестренка, — обратилась она к Альве, — еще и с вопросами приставать начнут… — Да уж, это точно… — обреченно согласилась девушка, после чего добавила: — Нужно позвонить кое-кому… Нам привезут одежду — Насчет этого не волнуйся, — грубое, даже некрасивое лицо мужчины расцвело обаятельнейшей улыбкой. — Кое-кто итак скоро будет здесь. — Кто же? Цог? — А-то! Наблюдая украдкой за Альвой, Аллвин отметила, как та едва заметно расслабила плечи; осанка девушки стала чуть мягче, а на лице отразилось облегчение. — В общем, вон там… — продолжала тем временем Малк (она указала через рельсы в сторону кабины поезда, где в отбрасываемой вагоном тени Аллвин не сразу рассмотрела дверь) — …уборная, если кому надо умыться или что-то еще… И это… чаю хотите? После подземелий — то, что надо! Чай согревал и хорошо утолял жажду. Аллвин выпила уже одну кружку и налила еще; Альва сжимала свою в ладонях, время от времени делая маленькие глотки; Трилти допила чай и поставила пустую кружку на верстак рядом с Альвой, сидевшей, как и Аллвин, с краю, по левую руку от Трилти. — Ты уж это… правда, извини, сестренка, что я на тебя так… — еще раз извинилась перед Альвой Малк, видимо решив, что та на нее в обиде за недоразумение с гаечным ключом, — но эта твоя форма… — Да ладно тебе! — улыбнулась девушка. — Как же еще реагировать на это — (она окинула быстрым взглядом свою форму) — мразотное одеяние? Мне и самой противно! Представь, каково мне ее было носить два с лишним года? — Да уж… — покачала головой мужчина. — Я, если честно, не думала, что у вас, иблиссиан, есть свои люди среди «ворон»… — И не только среди «ворон»! — с усмешкой вставила Аллвин, громко перед тем отхлебнув из кружки. Малк ей одновременно и нравилась и не нравилась; вызывала уважение, как человек труда, как представительница класса рабочих, ведь именно этот класс учение Иссы Иблисс рассматривало главной производительной силой общества и главной движущей силой самой истории; раздражала же тем, что, как и Аллвин, Малк была мужчиной… и явно симпатизировала Альве Аввар. Если к начальнице Альвы, лейтенанту с труднозапоминаемым именем, Аллвин с самого начала испытывала неприязнь, потому что та была явной служакой и к тому же могла оказаться соперницей (а вдруг они с Альвой любовницы и я изначально в пролете? — думала она), то за внутреннее раздражение к Малк Аллвин в глубине души было даже стыдно. Тем не менее, чувство ревности возобладало в ней, и она встряла между безобидно болтавшими Альвой и воображаемой соперницей. — О чем это ты, сестра? — дружелюбно поинтересовалась Малк. — Алл хочет сказать, — не дав ответить Шейл, словно почувствовав раздражение молодой мужчины и желая взять под контроль ситуацию, вмешалась Трилти, — что она из Комитета… — женщина посмотрела в упор на Аллвин и продолжила: — Перед вами целый инспектор и лейтенант… только вы ее так, пожалуйста, не называйте! — она заговорщицки улыбнулась и своей улыбкой совершенно обезоружила Аллвин. Та вдруг почувствовала себя совершенно глупо, и ей захотелось извиниться перед всеми. — Ну, охренеть теперь!.. — Малк удрученно почесала выбритый затылок. — Что, серьезно? — Ага, — ответила ей Аллвин уже совершенно беззлобно. — Вот, могу даже пушку показать… — (она расстегнула пальто и отвела левый борт, показав кобуру с девятимиллиметровым «Ветераном») — …и удостоверение есть. Малк взглянула на пистолет, какими были вооружены только офицеры спецслужб (и, по слухам, члены правительства) и посмотрела на Трилти. — Серьезная у вас свита! — Трилти единственной Малк говорила «вы»; причем ее «ты» в адрес более молодых спутниц известной революционерки вовсе не звучало как фамильярность. — Да уж… — с улыбкой согласилась женщина. — Та еще свита! — с веселыми нотками в голосе добавила она, после чего с благодарностью посмотрела сначала на Альву, потом — на Аллвин и серьезно закончила: — Если бы не сестры, сидеть бы мне прямо сейчас в каком-нибудь кабинете с кафельными стенами… В этот момент со стороны ряда шкафчиков раздался глухой не-то звон, не-то треск. Аллвин показалось, что она где-то уже слышала подобный звук. Малк бросила взгляд на висевшие на стене над одним из верстаков часы: — Наверно Цог звонит… Щас… — она подошла к одному из шкафчиков и открыла дверцу. Аллвин тут же вспомнила, где именно такое слышала: в старинных фильмах! На полке внутри шкафчика оказался древний проводной телефон с дисковым номеронабирателем. Мужчина сняла трубку с архаичного аппарата и приложила одним концом к уху: — Да… Ага… Да, уже здесь… Да, со мной… Трое… Да… Скажи Кирсте, пусть захватит что-нибудь из верхней одежды… Ну… — (она смерила взглядом каждую из гостей) — …твою подругу надо бы переодеть полностью… Еще что-то на… — (Малк не стала называть имени Трилти) — женщину… Да. Пусть Кирста как на себя подберет… приличное… и что-то мужское, чуть поменьше моего… Ага. Хорошо, ждем! Малк положила трубку на специальные держатели сверху телефона и закрыла шкаф. — Все в порядке! — сказала она, обращаясь сразу ко всем. — Минут через двадцать-тридцать Цог и моя подруга Кирста будут здесь. Переоденем вас и выведем наверх. **** Через сорок минут пришли знакомая Альвы и подруга Малк. Вначале в тоннеле за поворотом что-то звякнуло, — Аллвин показалось, что ударили молотком по рельсу, — а потом из-за второго вагона метропоезда (дальше тоннель плавно уходил вправо) появились двое. За плечом у каждой было по увесистой сумке. Альва не уточняла пол своей знакомой, но, почему-то, имя Цог казалось Аллвин принадлежавшим андрогину или мужчине, но Цог оказалась молодой женщиной лет двадцати. Внешность ее, как, пожалуй, внешность любого агента революционеров, была приятной и располагающей, даже привлекательной. Невысокого роста — около ста семидесяти сантиметров — рыжеволосая и кареглазая; половина головы женщины гладко выбрита, с другой же стороны густая, волнистая шевелюра, доходившая ей до середины предплечья. Из-под расстегнутого нараспашку зеленого дождевика с черным капюшоном, откинутым на спину, виднелось короткое бордовое платье из плотной материи. На ногах Цог — слегка полноватых, но стройных и довольно изящных — высокие серые сапоги и облегающие брюки, того же цвета и материала, что и платье. Не доходя до тупика тоннеля, где находились беглянки, Цог радостно воскликнула: — Ну, наконец! Аль, как же здорово, что у тебя все получилось! — она перешла на быстрый шаг и сходу обняла Альву. — Все благодаря тебе и твоим подругам! — улыбнувшись, ответила ей девушка. — Знакомьтесь! Это Трилти! — она указала взглядом на вставшую с лавки женщину. — О! Мне знакомо это имя… Не та ли это Трил… — Цог приподняла бровь. — Да-да, это именно она, — подтвердила Альва. — А это — Аллвин, — представила она следом Шейл. — Ее имя тебе вряд ли знакомо, но, если бы не Алл, вряд ли бы у меня получилось все сделать по твоему плану… — Привет, Алл! — по-простому приветствовала Аллвин Цог. — Привет, Цог! — ответила с улыбкой Аллвин. Аллвин Цог сразу понравилась, и вовсе не тем, что была привлекательна, — с каждым часом, проведенным рядом с Альвой, Аллвин все больше убеждалась в том, что крепко запала на девушку и, так как по своим предпочтениям она была моногамна, чья-либо привлекательность для нее уже не имела значения. С первой минуты знакомства Цог держалась со всеми свободно и безпафосно: друзья Альвы — ее друзья и точка. Именно это расположило к ней Аллвин Шейл. — А это — Кирста! — представила Цог подошедшую следом спутницу-андрогина. — Знакомьтесь! Высокая и худощавая, Кирста, несмотря на то, что ее лицо нельзя было назвать красивым, походила скорее на женщину или бесполую, нежели на андрогина. Как и Малк — подруга и любовница Кирсты — Кирста была обрита наголо. Ее череп покрывали витиеватые татуировки, изображавшие сказочных разноцветных птиц в зарослях плюща. Длинный плащ-дождевик с глубоким капюшоном темно-оранжевого цвета надет сверху более длинного, чем у Цог, желтого платья, на ногах — черные ботинки. На вид Кирсте можно было дать шестнадцать-восемнадцать лет. Выглядела она серьезной и умной, и произвела на Аллвин приятное впечатление, заодно успокоив ее иррациональную ревность: Аллвин стало ясно, что внимание Малк к Альве не угрожает ее планам. Как и обещала Малк, подруги принесли им одежду, и вскоре все трое приняли вполне приличный для людных мест внешний вид. Трилти достался элегантный плащ из гардероба Кирсты в широкие вертикальные полоски голубого и синего цветов; немного длинноват, но не настолько, чтобы наступать на края, в остальном же подошел почти идеально. Одежду для Альвы Цог, по-видимому, купила, так как сама она была сантиметров на двадцать ниже ростом и ее одежда вряд ли подошла бы Аввар. Во всяком случае, Аллвин новый гардероб Альвы показался ни разу не ношенным: сменив «воронью» форму на удобные серые брюки, бежевый свитер с высоким горлом и фиолетовый дождевик с неизменным капюшоном, девушка преобразилась настолько, что Аллвин уже не могла заставить себя перестать на нее открыто таращиться. — Что, не очень смотрится? — спросила Альва, не-то шутя, не-то действительно решив, будто что-то не так. — Нет… Что ты! Очень даже хорошо! — спешно заверила Аллвин девушку. — Ты выглядишь… восхитительно! — добавила Шейл и тут же мысленно себя обругала за подвернувшееся на язык пафосное, аристократическое словечко. — В смысле: классно, здорово! — спешно исправилась она, вызвав тем в больших красивых глазах Альвы задорные искорки. Самой Алл достался немного великоватый гибрид дождевика с тулупом на лохматой подстежке из искусственного меха; огненно-красный «тулуп» с плеча Малк сидел на ней свободно, но не как мешок на вешалке, — пусть Аллвин уступала Малк в габаритах, тем не менее, сложена она была крепко и обладала такой фигурой, какую трудно испортить даже мешком. Переодевшись и избавившись от грязной одежды и распроклятой «вороньей» формы (Малк собрала все в узел и вынесла через шкафчик в заброшенный тоннель), Алл и Аль оставили оружие и коммуникаторы при себе. Забранный у «вороны» пистолет Альва в знак благодарности вручила Цог, а Малк и Кирсте Аллвин попыталась отдать часть имевшихся при ней денег; когда те стали отказываться, Шейл заявила, что желает оказать сестринскую помощь их коммуне; только после этого деньги были приняты. Напоследок Малк достала еще пару кружек и разлила на всех оставшееся содержимое термоса. Пока пили чай, Трилти с Альвой проделали ряд простых манипуляций со своими непростыми коммами, превратив их в совершенно «новые», не опознаваемые ком-сетями в качестве прежних устройства (с коммуникатором Алл Альва пообещала разобраться позже, а пока посоветовала его не включать) и после все вместе отправились на станцию «Пищекомбинат МиксМик-2». 16. Сёстры — И все-таки, почему ты мне помогаешь? Неужели я единственная, кто может справиться с делом, на которое ты собираешься меня подписать? — Хм… — Сарранг пожала узкими плечами. — Нет, конечно. — Тогда почему? — настойчиво повторила свой вопрос Вэйнз. Они с Дафф сидели в теплом и просторном салоне машины, принадлежавшей Сарранг, катившей в это время на автопилоте по ночной магистрали Ин-Корпа. В машине также находились триумвиры Сарранг — бесполая по имени Дивин и совсем юная мужчина по имени Аззаль, выглядевшая едва ли не женственнее самой Сарранг. Отфильтрованный свежий воздух в салоне приятно пах незнакомыми Вэйнз цветами. После того как Сарранг отвезла их в квартиру на самой окраине города, где они смогли помыться и переодеться, система вентиляции салона окончательно расправилась с запахом канализации (слегка пованивали только пустовавшие теперь кресла, на которых поначалу сидели Вэйнз и Дафф). — Видишь ли, — помолчав, ответила женщина, — еще тогда, в клубе, я навела кое-какие справки насчет тебя и поняла, что ты — та самая, кто мне нужна… — Ничего не понимаю… — Сейчас поймешь, — улыбнувшись, Сарранг переглянулась с триумвирами. Те почти не разговаривали с Вэйнз и ее подругой, но держались дружелюбно, без важничания. — Как я уже говорила, — продолжила она, — мне нужен надежный человек, никак не связанный с Хозрой… Хочешь знать почему? Вэйнз молча кивнула. — Хозра пляшет под дудку властей. — Хм… работает на «шакалов», ты хочешь сказать? — Бери выше. — На «ворон»? — Еще выше, Вэйнз! — Сарранг сделала рукой неопределенный жест. — Она — человек Комитета! Вэйнз присвистнула. — Я тебе больше скажу, подруга! Не только Хозра, но и другие, такие как она, главы кланов — все они — ставленницы КБК! И их подручные… — Кроме тебя, конечно… — добавила Вэйнз и тут же поняла двусмысленность сказанного. — Это не подъебка, — поспешила она исправиться. — Кроме меня, — подтвердила Сарранг, кивнув, — и еще нескольких человек, в ком я уверена. — То есть, — задумчиво начала Вэйнз, — все темные дела в городе… — Именно! Все трафики, наркота, оружие, контрафакт… — быстро перечислила женщина, — все под крылом у комитетских! Повисла короткая пауза. Вэйнз обдумывала услышанное. Новости были те еще, но она, все же, никак не могла понять, чего именно от нее хотели. — Итак, — продолжила через минуту Сарранг, — я навела кое-какие справки о тебе… Уж извини… — она изящным жестом развела ладони. — Ты безработная… перебиваешься от «дела» к «делу», но при этом, ты сама по себе… ни с кем из авторитетных не сближаешься, тюремные связи не поддерживаешь. Это важно, — подчеркнула Сарранг и продолжила: — Живешь с рабочей, — она перевела взгляд на Дафф, — вынужденной за жалкие центы грести дерьмо за этим городом… На пару снимаете дерьмовенькую квартирку в рабочем квартале… Все говорит о том, что вы с Дафф — не из тех «сознательных граждан», кого нормальные люди называют «лоялками». Это также важно. — Говоря, Сарранг протянула руку к низкому, отделанному темно-зеленым бархатом возвышению посреди салона, на котором лежала пачка с сигаретами, и извлекла из пачки ароматную наркотическую палочку; Дивин поднесла ей зажженную зажигалку. — Спасибо, милая, — поблагодарила она триумвира, потом кивнула на сигареты и предложила гостям: — Попробуйте! Хорошая штука! — Вэйнз и Дафф взяли по одной и закурили. — Так вот, — женщина вернулась к теме разговора, — все это: и то, что ты не лоялка, и то, что не связана с людьми из кланов — очень хорошо. Кроме того, у тебя есть определенные полезные таланты… — она улыбнулась, поморщив некрасивый короткий носик на некрасивом лице. — Ты умеешь воровать… и это не менее важная деталь твоего образа. — Не такие уж мои таланты… — выпустив облачко сладкого дыма вверх, где в потолке салона была аккуратная решетка вентиляции, сказала Вэйнз и закинула ногу за ногу. В квартире, куда их перед этим отвезла Сарранг, оказался приличный гардероб с вещами разных размеров и для разных полов. Вэйнз выбрала эластичные бирюзовые брюки и на несколько полутонов светлее облегающий свитер, накинув сверху тонкий бежевый плащ из термоматериала. В этой новой одежде фигура Вэйнз выглядела не менее эффектно, чем фигура Сарранг, и та это сразу отметила, как и ее триумвиры (Вэйнз периодически ловила на своих ногах взгляды обеих, и это было приятно); Вэйнз заметно преобразилась… вот только проклятый шрам… шрам оставался на месте и вносил отвратительную дисгармонию в образ. Шрам выглядел чужеродно, как нечто неприличное, как дерьмо или блевотина поверх произведения искусства. — Не скромничай, — певучим голосом прощебетала женщина и тоже закинула ногу за ногу, демонстрируя точеные крепкие икры и острые колени; на Сарранг были желтые чулки и короткие черные шортики. — Твои навыки нам очень пригодятся. — «Нам»? — Вэйнз повела бровью. — Нам, — медленно кивнула Сарранг. — Сестрам, — добавила она, глядя в глаза Вэйнз. — Вот как… — задумчиво произнесла андрогин, затягиваясь сигаретой. — Так вы — из этих… иблиссиане? Сарранг еще раз кивнула, но ничего не сказала. — Мы стараемся держать руку на пульсе всех ведомств и организаций в этом прогнившем государстве, — прозвучал грудной баритон Дивин, молчавшей с начала разговора. Вэйнз и Дафф синхронно посмотрели на бесполую. — Включая мафию, — добавила та. Бесполая была примерно того же возраста, что и Сарранг — около тридцати лет. Выглядела она, как и другие бесполые, которых доводилось встречать Вэйнз, как женщина; лицом была симпатичнее своего триумвира, телосложением же, наоборот, уступала ей, так как была невысокого роста и слегка полновата. — Ты говоришь так, будто мафия это еще одна госструктура, — заметила Вэйнз. — Именно так. Очень хорошо сказано: госструктура. Сказанное заставило Вэйнз задуматься. Со слов бесполой получалось нечто абсурдное: государство содержит полицию, чтобы бороться с мафией, которой оно, государство, само и управляет! Глупость какая-то! — Выходит, — подумав, произнесла она, — что власть борется сама с собой? Дивин улыбнулась, будто услышав мысленное негодование Вэйнз. — Власть? — она протянула руку к Сарранг, аккуратно взяла у нее из пальцев сигарету, затянулась и вернула триумвиру, обменявшись при этом с ней ласковыми взглядами. — А кого ты называешь «властью», Вэйнз? Вопрос показался Вэйнз нелепым: будто бесполая вдруг захотела над ней посмеяться и специально стала задавать явно дурацкие вопросы. — Правительство… — пожала она плечами. — Ты это серьезно? Веришь в то, что правительство — это настоящая власть? Веришь в то, что сраная «Декларация независимости Конфедерации» действует, и нами не правит шайка небесных богачей, называемая Декархионом? — А разве нет? — Правительство, — сказала бесполая, — лишь инструмент в руках тех, кто владеет крупной собственностью — корпорациями, холдингами, крупными компаниями… — перечислила она, перебирая в воздухе тонкими пальцами. — Правительство — выделенные из класса этих собственников менеджеры. Причем, менеджеры эти подбираются из числа не самых богатых — из нижней прослойки богачей — тех, кто там — (ее указательный палец с аккуратно обточенным и выкрашенным в алый цвет ноготком устремился вверх, — жест, понятный всем на Поверхности и подразумевающий Небо) — не имеют сколько бы то ни было значимой собственности и, следовательно, не обладают властью. Эти люди — пешки, лакеи знатных небесных Семей и их верхушки — Декархиона. Их обязанность и прямая задача заключается лишь в том, чтобы сохранить существующий века порядок вещей, сохранить собственность богатых и не допустить организации бедных в единую силу. Для этого им нужны средства пропаганды, полиция, жандармерия, мафия… Все эти институты государства работают на то, чтобы вносить неразбериху и путаницу, оглуплять, низводить до скотского состояния, запугивать и полировать все это мерзким матриотизмом… Страх — вот их главное оружие! Люди боятся потерять работу и потому готовы терпеть сверхэксплуатацию, потому боятся собираться в профсоюзы… в настоящие профсоюзы, а не в существующие официально и полностью подконтрольные властям кружки штрейкбрехеров… чтобы сообща бороться за справедливость; боятся нищеты, боятся оказаться выброшенными на улицу; боятся доносов и оттого многие сами спешат доносить первыми, стремясь показать себя лояльными власти; боятся оказаться в застенках жандармов, боятся полиции и преступников на улицах; боятся войны… — Дивин замолчала; она опустила руки на колени и разгладила пальцами складки цветастой юбки, потом посмотрела на Вэйнз, на Дафф, которая все это время внимательно ее слушала, и закончила: — Главная цель любого правительства, любого государства, будь то Каат, Кфар, Великий Север или Конфедерация — расколоть, раздробить на как можно большее количество осколков то абсолютное большинство, которое представляет из себя класс рабочих, превратить этот класс в толпу. Так что, да, мафиозные кланы здесь тоже выполняют назначенную им роль: вовлекают и деклассируют одних, запугивают других, оправдывают существование полиции. Дивин замолчала. — А что же жандармы? — спросила тогда Дафф, обращаясь к бесполой. — А они нужны для того, чтобы подавлять тех, кто, вопреки всеобщему страху, сумели организоваться, осознали свою общность и силу… — …И еще, — прозвучал тихий, мелодичный щебет Сарранг, прервав грудной баритон ее триумвира, — чтобы подавлять нас, прилагающих постоянные усилия к тому, чтобы вы… я имею в виду таких как ты, Дафф — простых тружениц, — объяснила женщина (Дафф понимающе кивнула) — …чтобы вы перестали бояться, чтобы открыли, наконец, глаза и поняли, что происходит… чтобы осознали себя как единое… как общность… Сарранг убрала ногу с ноги и, потянувшись вперед к темно-зеленому возвышению, затушила сигарету в стоявшей на возвышении бронзовой чаше. В салоне машины, рассчитанном на восьмерых пассажиров, было просторно: одно место в передней части салона, рядом с триумвирами и два — в задней, рядом с Вэйнз и Дафф, оставались не занятыми. Для управления такой моделью в черте города и в картографированной местности за его пределами не требовалось непосредственного участия водителя, и водительское место в отделенной от салона прозрачной перегородкой кабине пустовало, а за маршрутом следования присматривала Аззаль через миниатюрный планшет-терминал. Аззаль не принимала участия в разговоре, всецело погрузившись в терминал, где, параллельно с управлением машиной, вела оживленную переписку. Автомобиль ехал со скоростью не более пятидесяти километров в час, сложная система подвески компенсировала все попадавшиеся на дороге изъяны, в салоне было спокойно (если зажмурить глаза, можно с легкостью представить, что находишься не в наземном колесном транспорте, а где-нибудь на корабле посреди океана или во флайере). Сарранг смяла окурок в чаше и откинулась на спинку кресла, вытянув ноги и скрестив лодыжки. Она посмотрела на Вэйнз. — Я говорила с хирургом… — перешла Сарранг к теме, о которой Вэйнз старалась не думать все то время, что находилась в обществе ее и ее триумвиров. Вэйнз не хотела выдавать своих чувств, стыдилась их. Она боялась показаться жалкой в глазах людей, выручивших ее и ее возлюбленную и, в буквальном смысле, отмывших обеих от дерьма; боялась дать им повод думать о ней как о человеке, сломленном ужасным увечьем и опустившемся на самое дно городской жизни, но не забывшем прежнее беззаботное времяпровождение удачливой воровки и красавицы, и оттого глубоко несчастном. — Хирург — наша сестра и она охотно поможет сестре… — Сарранг сделала паузу, давая Вэйнз обдумать услышанное, после чего задала единственный вопрос: — Так что, ты с нами, Вэйнз? — Да, — услышала Вэйнз собственный голос. Женщина улыбнулась и перевела взгляд на Дафф. — А что скажешь ты? — Я с вами, — твердо ответила мужчина. — За то, что вы обещаете сделать для моей Вэйнз… — (она протянула руку и коснулась предплечья любимой, смотревшей сейчас на нее) — …я буду должна вам. Вы можете на меня рассчитывать. — Что ж, — сказала бодрым голосом Сарранг, побарабанив красивыми длинными пальцами по подлокотникам кресла, — с настоящего момента считайте себя кандидатами на принятие в нашу организацию, а меня и моих триумвиров — вашими временными координаторами и старшими сестрами. Солнце для всех, сестры! — Солнце для всех! — ответили в один голос Вэйнз и Дафф. **** Вскоре машина съехала с магистрали на второстепенную улицу и, заметно снизив скорость, мягко покатила по ровному и чистому асфальту среди выкрашенных в яркие цвета невысоких зданий в три и пять этажей. — Мы почти на месте, — сказала Сарранг, заметив как заозирались по сторонам Вэйнз и Дафф. — Чистенький квартальчик… — неприязненно заметила Вэйнз. — Здесь живут, в основном, средней руки буржуа и служащие, — равнодушно произнесла женщина. — Среди них тоже есть наши сестры… — Внедриться в мелкобуржуазную среду непросто, но это крайне полезно для нашего дела… — добавила Дивин, глядя на Дафф. Вэйнз при этом продолжала смотреть в окно, не оборачиваясь к бесполой. Дафф понимающе кивнула Дивин, и та продолжила: — У организации везде есть свои люди… — Что, и в полиции? — спросила мужчина. — И в полиции, — подтвердила бесполая. Дафф молча кивнула и положила ладонь поверх ладони Вэйнз. Они проехали мимо станции метро — залитого светом одноэтажного здания из разноцветного стекла. Возле метро, как и на крытых тротуарах вдоль домов, было многолюдно: Вэйнз видела хорошо одетых людей с довольными жизнью, уверенными лицами; одни — направлялись в сторону станции, другие — выходили из нее, держась парами, триумвиратами и небольшими группками, оживленно беседуя со спутницами или сосредоточенно вглядываясь в экраны коммуникаторов. По улице, соблюдая действующие в этом районе скоростные ограничения, неспешно проезжали дорогие автомобили; в паре мест Вэйнз заметила чисто вымытые машины полиции и топтавшихся рядом опрятных констеблей. Прохожие здесь не обращали внимания на полицию, безбоязненно проходя мимо, а полицейские не приставали к прохожим с обычным для них намерением обобрать. — Хм, удивительно… — глядя в окно, тихо произнесла Дафф. Вэйнз повернулась к ней. Сарранг и триумвиры тоже посмотрели на мужчину. — Не припомню, — объяснила она, — чтобы встречала в «подземке» таких вот — (Дафф кивнула себе за плечо, где осталась станция) — господ, да еще в таких количествах… — Ничего удивительного, — заговорила тогда Аззаль, не отвлекаясь от своего планшета-терминала. — Это станция Второго Внутреннего Кольца… Тебе часто приходится по нему ездить? — Нет, — подумав, пожала плечами Дафф. — Вот потому и не встречала, — сказала мужчина, взглянув мельком на Дафф и снова уткнувшись в терминал. — Этой публике нечего делать в рабочих кварталах. Они хорошо прикормлены режимом, всем довольны и живут беззаботно. В их мирке нет Дафф, чистящей канализацию, нет нищих работяг или безработных… — Аззаль усмехнулась и пробежалась пальцами по экрану. — Эта прослойка общества, — снова заговорила Дивин, — буфер между богатыми и бедными, имущими и неимущими… здесь, на Поверхности… Они, конечно, предпочитают называть себя «средним классом»… но это вовсе не так. Обслуга, даже хорошо оплачиваемая, остается обслугой, как бы ей не хотелось причислить себя к классу господ… — Сформированное пропагандой господ сознание, — добавила Сарранг, глядя на Дафф, — не позволяет этим людям признать очевидное: то, что от обычных рабочих они отличаются лишь тем, что работают в чистых офисах и за большую плату… Машина замедлила ход и остановилась у высоких ворот между лимонного цвета трехэтажных домов. — Ну, вот мы и приехали, — заключила женщина и перевела взгляд на Вэйнз: — Здесь живет Гэлл Тат, наша сестра. Она — известный в городе пластический хирург. В свое время Гэлл помогла мне с проблемой более серьезной, чем твоя… — Сарранг мягко улыбнулась, не став уточнять, какую именно проблему она имела в виду. — Так что, можешь не сомневаться, она все исправит. Вэйнз молча кивнула и поспешно отвела взгляд в сторону окна. Происходящее казалось ей невероятным, каким-то сюрреализмом, неправдоподобным сном… А может она просто крепко обдолбалась чем-то, — каким-нибудь тяжелым наркотиком, из запрещенных, — и теперь лежит и ловит глюки в их с Дафф съемной «норе» на липких от пота простынях? А рядом храпит Дафф, облапив ее своими крепкими от ежедневной тяжелой работы ручищами? Нет. Она бы не стала принимать подобную дрянь… Впрочем, Дафф здесь, рядом с ней, держит ее за руку, внушая чувство покоя, а напротив сидят Сарранг и ее триумвиры, вытащившие их из дерьма, и это не сон и не глюк. Все это взаправду, по-настоящему. Створки ворот впереди машины разошлись в стороны, автомобиль снова тронулся и медленно въехал во внутренний двор выкрашенного в ярко-желтый цвет дома, где их уже встречали двое в легких домашних платьях. — А вот и сама Гэлл! — сказала Сарранг, когда машина встала на парковку. — Которая? — спросила ее Вэйнз. — Та, что постарше. Другая — ее приемная дочь, Саттин. ОСНОВЫ Развитие науки и технологий в обществе, ставшем на путь социальных преобразований, приведет к стиранию граней и различий между участниками производственного процесса. Исчезнут различия между деятельностью интеллектуальной, творческой и трудом физическим (будь то труд, требующий применения одних только мускул работницы и ручного инструмента, или более сложный труд у станка или за пультом сложной машины); сотрутся острые углы непонимания между более и менее образованными; повысится (общедоступная) мобильность и коммуникативность. Исчезнут и вытекающие из сегодняшнего разделения труда экономические различия между людьми. В конечном итоге, исчезнет и само понятие «труд» (в сегодняшнем его понимании), на смену которому придет «творчество» (деятельность, сегодня доступная лишь немногим). Исса Иблисс, «Базис» 17. Чеин Ренн Чеин совсем не выспалась той ночью. Джамм, Риб и Гвелл — ее новые подруги и любовницы пребывали в схожем с Чеин состоянии приятного изнеможения. Они уснули уже под утро, сплетясь телами, обнявшись, уткнувшись друг в друга лицами, влажные от пота… и не только. Губы Чеин, ее пальцы, промежность… все ее тело пахло естественными запахами любовниц. Мышцы приятно ныли от множественных спазмов, в голове стоял легкий шум. Чеин была довольна прошедшей ночью. Большинство бесполых в своих сексуальных предпочтениях были универсальны и могли выбрать в качестве любовницы представительницу любого пола (если для той не было принципиально важным наличие у партнера пениса). Чеин не была исключением: ей нравились и андрогины и женщины и мужчины и другие бесполые. Но, все-таки, прошедшей ночью она не раз ловила себя на мысли о том, что, окажись она в постели только с Джамм и Риб, без Гвелл, она бы не испытала того исчерпывающе полного удовлетворения, которое ей довелось испытать при участии в сексе мужчины… Тело Чеин, на первый взгляд более женственное, нежели андрогинное, и уж совсем не мужское, тем не менее, имело одно значительное отличие от тел обычных женщин, равно как и андрогинов и мужчин. Собственно это главное отличие служило причиной того, что ее пол определялся как «бесполость». У Чеин не было ни вагины ни пениса; только прикрытый аккуратной кожной складкой клитор — маленький холмик над мочеиспускательным каналом — гомолог женского или андрогинного клитора и мужского или андрогинного полового члена. Стимуляция клитора бесполой давала тот же эффект, что и стимуляция клитора женщины или андрогина или стимуляция головки пениса андрогина или мужчины. Что же до проникающего контакта, то бесполые к такому контакту были вполне способны, так же как и представительницы трех других полов. В конце концов, предпочитают же некоторые мужчины других мужчин и при этом не испытывают затруднений с проникновениями… Всю ночь, почти до самого утра, они вчетвером отдавались друг другу, ласкали друг друга, проникали друг в друга… Чеин старалась отдавать равное предпочтение каждой из любовниц, но Гвелл — единственная мужчина в постели — чаще выбирала именно ее… при этом Джамм и Риб, похоже, нисколько не обижались на подругу за ее пристрастность. Несколько раз женщины отдавались Гвелл разными способами — при этом одна из женщин переключалась на Чеин — но большую часть времени плоть мужчины соединялась именно с ней: Чеин отдавалась Гвелл лежа на животе, томно скребя под собой ложе от удовольствия; на спине, широко разведя в стороны длинные стройные ноги или закидывая их на плечи мужчины; стоя на коленях; садилась на вздыбленную и скользкую от актов любви плоть верхом… Потом они лежали в расслаблении, курили легкую дурь и болтали о пустяках. Кто-то из триумвиров приносила из служившего маленькой кухонькой и одновременно столовой угла квартиры бутерброды и горячий чай, они подкреплялись, набирались сил и все снова повторялось… Утром Чеин проснулась от прикосновения… Открыв глаза, она увидела лицо Джамм: женщина улыбнулась, продолжая играть пальцами с ее клитором. Чеин было приятно, и она охотно ответила Джамм взаимностью — они стали ласкать друг друга… а потом проснулись Риб и Гвелл… Гвелл отправилась в душ первой, после чего взялась за приготовление завтрака; за ней пошли Риб и Джамм, присоединившиеся после к мужчине. Чеин вошла в кабинку последней и несколько минут стояла под хлеставшим ее горячим ливнем, пока вода не смыла с ее тела все следы прошедшей ночи. Когда она вышла, раскрасневшаяся и свежая, завтрак уже был готов. Джамм накинула на нее легкий домашний халат и помогла обтереть волосы пушистым полотенцем, после чего Гвелл пригласила ее к столу. Завтракали полуфабрикатами быстрого приготовления, бутербродами и недорогим кофе. Говорили мало, но Чеин не чувствовала при этом никакой неловкости. Наоборот, ей казалось, что она знает этих людей уже давно, ей было приятно находиться рядом с ними, а им — Чеин это чувствовала — с ней. Вышли все вместе, предварительно обменявшись контактами для связи. «Может, придешь сегодня вечером…» — от имени всех троих предложила тогда Джамм. «Я не уверена, что смогу…» — ответила Чеин, — «но я хочу прийти… правда хочу…» — она улыбнулась женщине, взяв ее за руку. Гвелл тогда без слов шагнула к Чеин, и нежно обняла ее здоровенными ручищами. Триумвиры проводили Чеин через квартал до перекрестка, где их пути расходились, — Чеин направлялась к метро, а триумвиры — в противоположную сторону, к проходной завода, — там они попрощались. Чеин по очереди обнялась и поцеловалась с каждой и, развернувшись, накинула на голову капюшон и перешла улицу. Она ни разу не обернулась, даже когда прошла приличное расстояние, — ей казалось, будто кто-то из ее новых подруг может заметить слезы, наполнявшие ее глаза и стекавшие тонкими струйками по холодным щекам, — глупая мысль, понимала Чеин, но ничего не могла с собой поделать. Ей было грустно и одиноко. Чеин понимала: она была лишь гостьей, не более; влюбленность Джамм скоро пройдет, да и самой ей быстро надоедали отношения… — именно поэтому Чеин была одинока. Она никогда не испытывала неудовлетворенности в сексе, но все ее связи заканчивались одинаково — они ей надоедали. С юных лет, главным для нее было и оставалось ее участие в перманентной революции. Это было главным. Остальное… остальное было ни чем иным, как удовлетворением потребностей… в еде, сне, сексе… Остальное было лишь необходимостью, но никак не смыслом ее существования. Дойдя до станции с лаконичным, как и у большинства станций «подземки» Ин-Корпа, названием «42/18», — где число «42» обозначало номер станции, а «18» — номер линии метро, — Чеин спустилась по эскалатору вниз — в типовой длинный пеналообразный зал с низкими потолком и узким перроном. Через минуту она села в подошедший поезд в сторону центра. **** Через полчаса она вышла из станции «Оллок-Пиррз» Второго Внутреннего Кольца. Соблюдая обычную осторожность, Чеин прогулялась по району, блуждая по тихим улочкам и переулкам. Район был из тех, что населяли горожане побогаче, — она и сама жила в таком, только западнее башни. На дорогах и тротуарах здесь не было ям, невысокие дома регулярно ремонтировались и были выкрашены в яркие, теплые цвета — оранжевый, желтый, сочный зеленый… Чистые улицы ярко освещались фонарями, витрины на первых этажах домов были чистые и прозрачные. Через каждую сотню метров попадались кафе и чайные, в которых в этот час было немноголюдно. За начищенными до идеальной прозрачности окнами в уютных креслах за столиками сидели чисто одетые, довольные жизнью люди, мельком поглядывавшие на Чеин и часто с интересом задерживавшие на ней взгляды. Чеин не выглядела случайно оказавшейся в этом престижном районе, — она была такая же, как они: шла уверенно, лишь изредка снисходя до ответных взглядов. Убедившись, что за ней нет слежки (внимание любопытных бездельниц не в счет, — на них Чеин не обращала внимание; обычно ее беспокоили другие взгляды — профессионально-безразличные взгляды переодетых «ворон»; этих сейчас заметно не было), она вышла по одному из переулков на улицу с ярко-желтыми домами и направилась к тому, где жила Гэлл. — О, Чеин! Здравствуй, сестра! — миловидная слегка полноватая молодая женщина встретила Чеин у двери квартиры, занимавшей весь второй этаж одноподъездного дома. — Здравствуй, Саттин, — поздоровалась с женщиной Чеин. — Мама сейчас занята… — быстро продолжала та, — у нее операция. Ты проходи… — Саттин отступила немного в сторону, пропуская ее в прихожую и, закрыла дверь, как только Чеин вошла. — Раздевайся… — она принялась помогать Чеин с плащом. — У нас здесь гости, но ты не волнуйся… идем… — она схватила Чеин за руку и потянула за собой по коридору. — Подожди, — уперлась было Чеин, — а кто?.. — И-и-идем! — Слушай, может, объяснишь хоть? — на ходу попросила Чеин. Она все же уступила и последовала за Саттин. — Я, если честно, хотела бы сейчас побыть немного одна… — добавила она, в надежде на то, что женщина передумает тащить ее к людям, не со всеми из которых, как Чеин поняла, она была знакома. — Эй! — Саттин уставилась на Чеин большими карими глазищами. — Здесь Трилл… — Что?! — Чеин остановилась, ее глаза округлились, стали почти такими же большими, как и у женщины. — Как?! — Так! — передразнила ее Саттин. — И не одна она! Идем, говорю же тебе! Чеин не дала Саттин договорить и сама потащила ее за собой прямо по коридору, где в конце была гостиная. Она буквально влетела в просторную, служившую гостиной, комнату и первое лицо, на которое наткнулся ее взгляд, оказалось ей знакомо… …У Чеин была хорошая память на лица; она сразу узнала вчерашнюю мужчину из темного проезда. Мужчина сидела на одном из диванов, держа в руке кружку с горячим кофе. Рядом с ней сидела некрасивая лицом, но в остальном — вполне привлекательная женщина с копной густых огненно-рыжих волос, — не знакомая Чеин. Рука женщины касалась предплечья мужчины, она что-то говорила ей, как будто желая ободрить, успокоить. Когда Чеин и Саттин вошли в помещение, обе они, и мужчина из проезда и рыжая женщина, подняли глаза. — Ты! — Чеин задохнулась от гнева. Мужчина уставилась на нее, приоткрыв рот и не зная, что сказать: она тоже узнала Чеин. — Ты, блядь, кто такая?! — выпалила Чеин. — Я… — начала, как бы оправдываясь, мужчина. — Это Дафф, Чеин, — послышался слева успокаивающий голос Трилл. Чеин в замешательстве повернулась на голос. Она и не заметила сидевшую на другом диване сестру. Рядом с ней были ее триумвиры — мужчины Джабби и Джолл. Трилл встала и шагнула ей навстречу. Чеин окончательно запуталась, не зная уже возмущаться ей или радоваться. Она быстро бросилась к Трилл и крепко обняла сестру. — Трилти… Тебе удалось уйти! — Удалось, — улыбнулась женщина, продолжая держать Чеин за плечи после объятий, — благодаря тебе и нашим сестрам… — она посмотрела за плечо Чеин. Чеин обернулась, чтобы проследить за ее взглядом, и увидела молодую женщину, даже скорее девушку — совсем юную — и такую же юную мужчину, сидевших справа от входа в гостиную на угловом диване. Пара улыбнулась ей, когда их взгляды встретились. — …Альва и Аллвин, — представила Трилл молодых людей. — Так вы знакомы с Дафф? — вернулась она к началу разговора. — Да… — смутившись, ответила Чеин. — Мы знакомы. Она и еще одна… андрогин, ее подруга, пытались ограбить меня вчера, как раз перед тем, как я позвонила тебе, чтобы предупредить… Чеин вкратце рассказала о случившемся прошлым вечером, после чего взгляды присутствующих устремились на Дафф. Мужчина, побледнев, поставила кружку на столик рядом с диваном и, встав, опустила глаза в пол. — Простите, Чеин… — сказала она. — Мы… я и Вэйнз… не такие… Вэйнз совсем не такая… она никогда… Простите! — Да уж… — вступила в разговор некрасивая рыжая женщина; она тоже встала, чтобы подойти к Дафф, и Чеин не могла не отметить ее безупречное телосложение. — Девчонок можно понять, — сказала рыжая. — Они, в самом прямом смысле слова, побывали в дерьме… я имею в виду городскую канализацию… вот Вэйнз сдуру и решила одолжить твой плащ. — Рыжая усмехнулась. — Но, похоже, у нее не очень вышло, а! Чеин достала из кармана коммуникатор-гибрид и, повертев перед собой устройство, сказала: — Если бы не «вороны», я пустила бы в ход вот это… — она нажала кнопку, и гибрид выкинул лезвие. — Знаешь, что это? — Конечно! — некрасивое лицо рыжей расцвело очаровательной улыбкой. — У меня тоже такой есть… — она запустила руку в маленькую поясную сумочку и извлекла точно такой же гибрид. — Вот… — она показала Чеин комм, выпустив и убрав обратно ультрапластиковый клинок и вернув устройство назад в сумочку. Чеин тоже спрятала лезвие и убрала коммуникатор в карман платья. — Я могла бы их покалечить… — Но не покалечила же… — пожала узкими плечами рыжая. — Нет. — Сердито сказала Чеин. — Вот и хорошо, — снова улыбнулась рыжая. — Не хватало еще, чтобы сестры друг друга резали… — Ну, что, разобрались? — подала голос молчавшая все время перепалки Саттин. — Чеин, проходи уже, располагайся… — она кивнула на диван, довольно длинный, человек на пять, где перед тем сидели Дафф и рыжая. — Ты голодна? — Нет, спасибо, я завтракала… разве что… — Чеин бросила взгляд на стоявшую в углу гостиной кофе-машину. — Да-да, конечно, — сказала Саттин. — Будь как дома… И, кажется, я не представила тебе Сарранг… — она повернулась к некрасивой рыжей и улыбнулась ей. — Сарранг, знакомься, это Чеин. — Будем знакомы… — рыжая шагнула к Чеин и быстро обняла ее, — сестра… — Будем, — ответила ей Чеин. — Солнце для всех, сестра! — Солнце для всех! РЕТРОСПЕКТИВА Шрам Это произошло девять лет назад. Вэйнз тогда жила в Энпрайе — столице Конфедерации. Дела у нее шли неплохо: Вэйнз снимала небольшую уютную квартиру недалеко от башни, у нее были деньги, связи… она жила так, как ей хотелось и исключительно за свой счет. (Среди ее тогдашних любовниц были богатые и со средним достатком, были и такие, кто жили совсем уж скромно, но Вэйнз не интересовали деньги тех, с кем она ложилась в постель.) Вэйнз часто бывала в престижных клубах, дорогих ресторанах, посещала театры… несколько раз даже отправлялась в туры по небесным островам и своими глазами видела солнце. Средства на такую жизнь Вэйнз добывала сама, способом, который среди «приличных людей» принято считать постыдным, но Вэйнз плевать хотела на мнение «приличных людей» и с увлечением занималась делом, в котором была настоящей профи — воровала. К тридцати семи годам (столько Вэйнз было тогда) она стала известной в узких кругах преступного мира столицы специалисткой по вскрытию сейфов и всего того, что имеет замок. Она легко проникала туда, куда другим проникнуть было крайне сложно, и забирала то, что хотела забрать. На ее счету были обворованные офисы, квартиры богатых горожан и даже несколько банков. При этом, Вэйнз ни разу не попадалась на серьезных делах (если не считать таковыми несколько карманных краж по молодости). Вэйнз была более чем привлекательна. Высокая и стройная, с миловидным овальным лицом, настолько безупречным в пропорциях, словно оно было воплощением замысла талантливого скульптора, тонко чувствовавшей гармонию форм. Большие миндалевидные глаза темно-фиолетового цвета смотрели выразительно и невинно, а изящные тонкие губы, способные без слов выразить больше, чем иным удается посредством речи, придавали лицу Вэйнз тот особый шарм и ту убедительность, что часто заставляют жертв очаровательных мошенниц забывать об элементарной осторожности. Длинные иссиня-белые волосы, заплетенные в две толстые тугие косы и спускавшиеся вперед на невысокую, как у большинства андрогинов грудь, резко контрастировали с сильно смуглой, почти черной кожей. Она была безупречна и потому с юных лет ее жизнь была полна внимания со стороны всех полов; Вэйнз никогда не была одинока. Она была красавицей, классной воровкой и все у нее складывалось неплохо, пока ее не угораздило связаться с Алтан Базилл Хайяллой — известным в Энпрайе криминальным авторитетом… Хайялла была андрогином, но походила более на мужчину, нежели на андрогина или, тем более, на женщину. Ярко выраженная маскулинная внешность Алтан и стала причиной того, что Вэйнз, всегда предпочитавшая мужчин андрогинам и женщинам, стала с ней встречаться. Больше книг на сайте - Knigolub.net Их роман завязался, когда Хайялле понадобились услуги профессиональной воровки, и ее люди вышли на Вэйнз через общих знакомых. Вэйнз пригласили в штаб-квартиру клана, где Хайялла в деловой обстановке изложила ей суть дела… Они договорились о цене и деталях, обменялись рукопожатиями и разошлись, после чего Вэйнз приступила к привычной работе. Вэйнз выполнила контракт и получила от Хайяллы причитавшуюся ей плату. Но, когда дело было сделано, Алтан предложила ей снова встретиться… Позже Вэйнз часто вспоминала момент, когда она могла отказаться. Вряд ли ее отказ повлек бы за собой серьезные неприятности. Самое большее, что ей тогда грозило — потерять клиента в будущем, но это — не такая уж проблема, в сравнении с тем, чем впоследствии обернулось ее согласие. Хайялла была самим очарованием. Неожиданно для Вэйнз, она оказалась большой ценительнице искусств и вообще весьма утонченной натурой: разбиралась в музыке и живописи, истории и естественных науках, владела несколькими музыкальными инструментами и прекрасно танцевала. И, кроме того, Алтан была умелой любовницей. Вэйнз увлеклась Хайяллой, а та, в свою очередь, увлеклась Вэйнз. Но увлечение тем и отличается от более глубоких чувств (в основе которых обычно лежит нечто большее, чем секс), что оно, подобно праздничному фейерверку, быстро вспыхивает, ярко горит разноцветными огнями, но недолго. Зрители, еще несколько секунд назад восхищавшиеся красочными вспышками, на мгновение слепнут и даже не могут в точности определить, куда упало то, что осталось от прогоревших эрзац-звездочек, а когда в глазах проясняется, они снова видят окружающий серый мир, в котором от фейерверка не осталось и следа. К тому времени, когда Вэйнз окончательно поняла, что больше ничего не испытывает к Алтан, их связь длилась около года. Разобравшись с собственными чувствами, она сообщила об этом любовнице, решив, что поступает честно. Она сказала, что не видит смысла в продолжении отношений и предложила расстаться, на что Хайялла после долгого молчания, ответила: «нет». Они разговаривали сидя за столиком в ресторане, вокруг были люди, и Вэйнз встала и вышла на улицу, где села в первое попавшееся такси. Ее не преследовали. Она поехала к себе, чтобы забрать необходимые вещи и документы, — Вэйнз хорошо представляла, что за человек Хайялла, и потому решила на некоторое время исчезнуть. Она решила, что для нее будет лучше, если она переедет в другой район, — Энпрайя — мегаполис с семидесятимиллионным населением, в таком городе легко потеряться… Алтан перебесится, найдет себе новую пассию и забудет про нее — думала Вэйнз. Придется, конечно, сменить фамилию… — это обойдется ей в приличную сумму, но у Вэйнз имелись средства на такой случай. А впрочем, говорила она себе, почему бы вообще не убраться из этого муравейника? Почему бы не начать все заново — новую жизнь? Уехать, скажем, в какой-нибудь Айсморт или Авальтальк или в Ин-Корп, купить там скромное жилище (ее сбережений для этого вполне хватит) и просто жить… устроиться на легальную работу и ни в коем случае не связываться с местной мафией! Так размышляла Вэйнз, глядя в окно такси на проносившиеся мимо залитые светом фонарей улицы столицы. Машина подъехала к дому. Расплатившись с водителем, Вэйнз попросила ее не уезжать, сказав, что спустится через десять минут, и выдала авансом несколько пластиковых монет. Войдя в подъезд и вызвав лифт, Вэйнз поднялась на пятый — самый верхний этаж, где располагалась ее квартира. Когда двери лифта открылись, в кабину шагнули громилы Хайяллы… …Вэйнз умела постоять за себя; она запросто могла сломать противнице челюсть или руку и Хайялла это знала, потому и прислала за ней четырех здоровенных бандиток. Две громилы вошли внутрь лифта, другие две стояли снаружи, у каждой на руке был кастет. Одна из вошедших — здоровенная мужчина — опустила увесистую лапу ей на плечо и сообщила: — Не рыпайся, Вэйнз. Босс приказала нам тебя отмудохать, — она поднесла к лицу Вэйнз кулак с кастетом и повертела, — если станешь сопротивляться. — Спокойно выходишь и идешь, открываешь дверь… — пробасила вторая громила — тоже мужчина. — Мы у тебя подождем босса… Ты же не возражаешь? — с глумливыми нотками поинтересовалась громила. — Вот и хорошо… — тупая гангстерская морда расплылась в идиотской улыбке. Бандитки вошли вместе с ней в квартиру. Вэйнз усадили посреди единственной комнаты, предварительно отобрав сумочку, комм и элегантный клинок из ультрапластика, с которым она никогда не расставалась. Через тридцать минут появилась Хайялла. — Ну, что же, Вэйнз… — деланно произнесла тогда Хайялла, едва войдя в комнату. — Кажется, мы не договорили… — мужественно красивое лицо андрогина изобразило маску нарочитого сожаления. — Я тебе сказала все, что намеревалась сказать, — ответила Вэйнз. — Да-да… конечно, я тебя услышала, — понимающе покивала головой Хайялла и принялась расхаживать туда-сюда по комнате. Она прошла вперед, назад, обратно… потом резко остановилась и зло посмотрела на Вэйнз. — Но! — она подняла вверх указательный палец, — кажется, ты не поняла, дорогуша… Здесь я решаю! Последние слова были сказаны с такой хладнокровной яростью, что присутствовавшие в комнате громилы сделались бледны и неподвижны как статуи. На Вэйнз ярость бывшей любовницы не произвела столь сильного впечатления (память недавней близости мешала в полной мере воспринимать эту ярость в свой адрес), однако, она точно знала, что перед ней крайне жестокий и опасный человек. Хайялла была самовлюбленна, цинична, болезненно обидчива и ревнива. За год, что они были вместе, Вэйнз узнала о ней много такого, от чего другая на ее месте пришла бы в ужас. Но Вэйнз не была сентиментальна. То, что представительницы одних преступных кланов время от времени убивали представительниц других преступных кланов, не было для Вэйнз новостью; она с самого начала хорошо понимала, что за маской очаровательного пафоса Алтан Базилл Хайяллы скрывалось хищное, крайне агрессивное существо, сумевшее подавить и подчинить себе стаю других таких же, не менее агрессивных существ — целый клан — и стать во главе этой стаи. Впрочем, отсутствие сентиментальности не делало Вэйнз подобной Хайялле, и истории совершаемых последней злодейств не могли не повлиять на ее решение расстаться, — одно дело неистово трахаться с очаровательной в своей брутальности мафиози и совсем другое — любить человека, способного приказать подчиненным головорезам сбросить другого человека живьем в шахту или — предварительно связав и примотав к ногам строительный блок — в заброшенный канализационный коллектор. — Алтан, — спокойно сказала Вэйнз, — ты хочешь, чтобы я тебя обманывала? Ты действительно этого хочешь? Она сидела на ложе — том самом, на котором еще недавно они страстно отдавались друг другу — и смотрела на остановившуюся посреди комнаты Хайяллу снизу вверх. С момента ее появления, громилы стояли по стойке «смирно» — две у входа, одна — у дальнего угла комнаты, служившего кухней и столовой и четвертая, старшая — в шаге за спиной босса. — Оставьте нас! — скомандовала Хайялла громилам. — Живо! Ждите за дверью! Все четверо безоговорочно подчинились и через минуту они с Вэйнз остались одни. — Почему? — спросила тогда ее Хайялла. Вэйнз пожала плечами. — Потому что я тебя не люблю. Хайялла горько улыбнулась в ответ и… ударила Вэйнз ногой в лицо… …Удар пришелся в правую скулу. В глазах у Вэйнз потемнело, и она почувствовала, как заваливается в бок, падает на постель, теряя сознание. Но тут же последовал еще один удар, приведший ее обратно в чувства, и еще один, и еще… …Хайялла методично и со знанием дела избивала ее несколько минут к ряду, нанося удары руками и ногами. Била в основном по лицу и рукам (когда Вэйнз инстинктивно закрывала ими лицо), с расчетом: не покалечить. За все это время Хайялла не проронила ни слова, ее лицо не выражало никаких эмоций, лишь появился слабый румянец на щеках и несколько капель пота скатились по широкому лбу. Глаза ее были безразличны к происходящему, как глаза глубоководной хищной рыбы, пожирающей настигнутую жертву. Вэйнз умела постоять за себя… но против Хайяллы, бывшей вдвое больше ее и состоявшей сплошь из мускулатуры, у нее не было никаких шансов. Хайялла была быстра и сильна — настоящая машина для истязаний и убийств, которую откровенно боялись даже самые отмороженные и безбашенные представительницы преступного мира Энпрайи. Теперь и Вэйнз представилась возможность окончательно убедиться на собственном опыте в том, что вся пафосная утонченность и изысканность манер бывшей любовницы были не более чем искусной маскировкой, за которой скрывалось жестокое и хладнокровное чудовище. Когда Хайялла закончила, лицо Вэйнз представляло один большой синяк; правый глаз полностью заплыл, а левый смотрел сквозь узкую щелку; нос слегка распух, но не был сломан; все зубы были на месте, но при этом некоторые ощутимо шатались; пунцовые гематомы и ссадины покрывали уши, часть шеи и руки Вэйнз. — Ну, что, как ты? Хорошо себя чувствуешь? — участливо поинтересовалась Хайялла, как будто не она только что превратила лицо Вэйнз в отбивную. — Ничего не болит? — Пошла ты… — онемевшими губами произнесла Вэйнз, переворачиваясь на бок. — С-сука… Она сплюнула на постель наполнявшую ее рот смесь из слюны и крови. — Ну-ну-ну… Как грубо, милая… — Хайялла с осуждением покачала головой. — Это же такая мелочь!.. — Мелочь?! — Вэйнз с ненавистью посмотрела на Хайяллу единственным глазом. — Угу, — кивнула та в ответ. — Ты, — назидательно продолжила андрогин после театрально затянутой паузы, — оскорбила меня, Вэйнз… мою любовь… предала меня… — она сделала рукой неопределенный жест, скорчив при этом скорбную мину, — ты же не думаешь, что уже расплатилась за свое вероломство? — Я ничего тебе не должна. — Разве? — Хайялла удивленно заломила бровь и, наконец, перестала кривляться: — А я вот так не считаю! — прорычала она, шагнув к лежавшей на окровавленном ложе Вэйнз. В руке ее блеснуло лезвие ножа — того самого принадлежавшего Вэйнз клинка из ультрапластика, который у нее отняли громилы. Свободной рукой Хайялла грубо схватила Вэйнз за левую косу так, что послышался хруст выдираемых с корнем волос, и рывком приблизила ее лицо к клинку… 18. Утро нового дня Вэйнз проснулась от яркого света. В комнате, где она находилась, вдруг стало слишком светло, послышались чьи-то шаги, и через некоторое время (с ощущением времени творилась какая-то ерунда) что-то коснулось лица Вэйнз… точнее, того, что было у нее на лице. Она открыла глаза и увидела склонившуюся над ней женщину… На вид женщина была лет на пятнадцать или двадцать старше ее самой. Лицо красивое, но — если внимательно присмотреться — уже начинающее увядать; кожа лица — светло-кофейного цвета — значительно светлее чем у самой Вэйнз, — глаза — голубые с вкраплениями серого, пепельно-стальные волосы стянуты назад к затылку… На женщине розовато-белый костюм с короткими, до середины утонченного предплечья рукавами и треугольным вырезом на шее… Она — врач. Гэлл Тат… — вспомнила Вэйнз имя «женщины», бывшей на самом деле бесполой. Мысли еще путались: Вэйнз не могла вспомнить при каких обстоятельствах она оказалась здесь, но главное она помнила… — Гэлл… — с трудом разлепив губы, произнесла она. — Как… — Все хорошо, Вэйнз, — произнесла низким, грудным баритоном бесполая и тепло, как-то по-матерински, улыбнулась. — Пришлось повозиться с твоим рубцом… точнее с мышцами лица… но дело сделано. Через декаду снимем регенерационную маску, и сама увидишь. — Спа… спас… — попыталась произнести Вэйнз. Губы не желали подчиняться. — Это скоро пройдет, — упокоила ее Гэлл. — Мне пришлось полностью парализовать мимические мышцы, чтобы соединить рассечения… — Теплая ладонь бесполой легла на лоб Вэйнз; при этом пальцами другой руки Гэлл принялась ощупывать ее губы и не прикрытую маской правую щеку. — Травма была глубокая, — продолжала бесполая, что-то деловито разглядывая на лице Вэйнз, — в одном месте лезвие даже задело кость… Что это было? Ультрапластик? — Д-да. — Гм… — Гэлл закончила осматривать лицо Вэйнз и посмотрела ей в глаза. — Что ж, тебе повезло… Еще бы немного и лезвие задело мозг… — Он-на н-не хтела мня уб-биват-ть… — с трудом выговорила Вэйнз и замолчала. Гэлл понимающе кивнула, но не стала расспрашивать о том, кто такая эта «она» и почему нанесла ей столь жестокое увечье. — Отдыхай, — бесполая слегка пожала запястье Вэйнз и, протянув руку к небольшому пульту на тумбе рядом с кроватью, что-то нажала на нем. Пульт мелодично пиликнул, и Вэйнз почти сразу почувствовала непреодолимую слабость и желание поскорее уснуть. — Спи, — мягко сказала она, и ее лицо медленно растворилось в окутавшей Вэйнз темноте. **** Когда она снова открыла глаза, рядом была Дафф. Мужчина сидела на стуле рядом с кроватью с закрытыми глазами и дышала глубоко и ровно. Дафф дремала. Вэйнз чувствовала, что больше не сможет уснуть. Да и ко всему ей сильно хотелось писать — мочевой пузырь был переполнен и напрочь отказывался потерпеть еще немного. Нужно вставать… Она протянула руку к Дафф и нежно коснулась кончиками пальцев массивного, покрытого жесткими кучерявыми волосками предплечья. Мужчина тут же открыла глаза. — Как ты, любовь моя? — Доктор сказала, все хорошо, — попыталась улыбнуться Вэйнз и поняла, что это ей удалось только наполовину (закрытая маской левая сторона лица была словно парализована). — Как долго я спала? — Почти девятнадцать часов, — ответила Дафф. — Сейчас вечер, начало двадцать первого часа. — Мне бы… — …в туалет? — Ага, — подтвердила она и снова улыбнулась отошедшей от наркоза половиной лица. — Погоди, я схожу за Саттин. Нужно отключить капельницу… **** Через пятнадцать минут Вэйнз в домашнем халате и тапочках сидела в столовой и осторожно пережевывала мягкую кашеобразную пищу, запивая ее соком через соломинку, — строгое требование Гэлл: «не напрягать жевательные мышцы». Рядом были Дафф и приемная дочь Гэлл — Саттин. Саттин — молодая, не то что бы красивая, скорее миловидная женщина, возрастом около двадцати лет — понравилась Вэйнз и Дафф с первой минуты их знакомства своей простотой и теплотой в общении. Прошлым вечером, когда Сарранг с триумвирами доставили их к Гэлл Тат, с самой Гэлл они поговорили всего пару минут: бесполая оказалась крайне занята прибывшими из какой-то переделки немногим раньше Вэйнз и Дафф сестрами, ожидавшими ее в другой комнате, и потому перепоручила их дочери. Втроем они допоздна просидели в маленькой гостевой комнатке, разговаривая о простых и понятных вещах и о случившемся с ними минувшим днем и о многом другом, что волновало Вэйнз и ее возлюбленную. От Саттин они узнали, что ее приемная мать, Гэлл — одна из Координаторов иблиссиан и большую часть свободного от официальной работы времени занята согласованием действий ячеек революционного подполья Ин-Корпа. Поначалу Вэйнз решила, что Саттин была при матери кем-то вроде помощницы или секретаря, но та сама сообщила, что является боевым курьером. На наивный вопрос Дафф: не требуют ли правила конспирации скрывать такие подробности от малознакомых людей, Саттин ответила, что раз их привела Сарранг, то на нее ляжет и ответственность, в случае если окажется, что она привела шпионок. «Мы не можем рисковать», — сказала женщина без малейшего намека на запугивание. «Если в организацию пробирается шпионка властей или кто-то из сестер оказывается предательницей, — (она приподняла один из рукавов просторного халата, в который была одета, показав наруч с клинком из ультрапластика), — мы таких убиваем». В тот момент Вэйнз ясно поняла, что перед ними вовсе не добродушная очаровательная простушка, как показалось ей вначале, а уверенная в себе и способная в любой момент превратиться в опасную противницу твердая, как скрываемый под ее одеждой клинок, личность. При этом Вэйнз не почувствовала ни малейшего намека на обычно сопровождающую таких личностей, ощутимую физически, словно разреженность воздуха или настораживающий запах, угрозу. Напротив, при всей своей внутренней силе, Саттин продолжала казаться ей человеком мягким, рядом с которым всегда тепло и уютно. За время их разговора с Саттин, Вэйнз и Дафф узнали много для себя нового о вещах, казавшихся им до того «незначительными» или «очевидными». Саттин простыми словами объяснила им цели организации иблиссиан и суть учения Иссы Иблисс, доступно, на понятных примерах, показала необходимость революционной борьбы, долго и терпеливо отвечала на последовавшие затем вопросы Дафф. Они легли за полночь, выпив за время разговора больше литра ароматного крепкого кофе, а рано утром в дверь комнаты постучалась Гэлл Тат и сообщила Вэйнз, что через десять минут она должна быть готова к операции… — Совершенно ничего не чувствую под этой штукой… — сказала Вэйнз, имея в виду облепившее половину ее лица серебристое устройство с множеством зеленых и красных индикаторов и небольшим округлым экраном, отображавшим несколько шкал и кривых графиков. — Это нормально, — сказала Саттин. — Регенерационная маска следит за тем, чтобы твои мимические мышцы оставались неподвижны. Это нужно для того, чтобы исключить возможность повреждения наращиваемых тканей вследствие их естественных сокращений. Это временное неудобство. Постепенно маска вернет чувствительность и даже начнет принудительно активировать обновленные ткани, чтобы они правильно формировались… У тебя будет замечательная улыбка, Вэйнз. — Я думала, что мне просто уберут шрам… — Этого недостаточно, — пробаритонила позади Вэйнз вошедшая в столовую Гэлл Тат. Все трое обернулись. — Рубец был слишком глубоким, — продолжала она. — Полностью перерезаны мышцы лица… Просто убрав шрам, мы бы ничего не добились. Вэйнз хорошо понимала, о чем говорила Гэлл. Всякий раз, в течение последних девяти лет, когда она улыбалась, улыбка появлялась только на правой стороне ее лица; на левой же стороне отвратительный келоидный рубец, подергиваемый неправильно и не везде сросшимися мимическими мышцами, мерзко изгибался, превращая улыбку в хищную гримасу. Вэйнз много репетировала перед зеркалом, пыталась научиться улыбаться одной только левой стороной, дабы гадкий шрам оставался неподвижным, но не много преуспела в этом: любые мимические изменения ее лица выглядели откровенно жутко, и потому она со временем приучила себя вовсе не реагировать мимикой на происходящее вокруг, сохраняя на лице мину нейтрального безразличия. — Тебе по-прежнему пришлось бы изображать оживший манекен, чтобы не пугать окружающих, — добавила Гэлл, как будто прочитав мысли Вэйнз. В ответ Вэйнз вдруг захотелось сказать Гэлл слова благодарности, сказать что-то приличное случаю, но она не смогла подобрать нужных слов. Все, что приходило ей на ум казалось неуместной банальностью и потому фальшивкой. Она было построила в уме короткую фразу и уже разомкнула губы, чтобы произнести задуманное, но быстро поняла, что и это будет не то. Тогда она сомкнула губы и неожиданно для себя самой расплакалась. Крупные мутные капли выступили в уголках ее глаз и медленно покатились по щекам. При этом одна капля скрылась под маской, тут же отреагировавшей коротким звуковым сигналом. — Э, так дело не пойдет, сестрица… — Гэлл подошла к Вэйнз и, взяв со стола салфетку, быстро промокнула проступившие у той слезы. — Не надо заставлять нервничать нашу машинку, — делано сердитым баритоном добавила она и при этом тепло улыбнувшись. — Договорились? — Гэлл достала новую салфетку и вручила ее Вэйнз. — Ага… — шмыгнув носом согласилась Вэйнз. — Договорились. Сидевшая рядом Дафф опустила широкую теплую ладонь на выпроставшееся из-под бежевого халата темное колено; грубые пальцы успокаивающе-нежно погладили шелковистую кожу. — Кстати, Дафф, — обратилась Гэлл к мужчине, — ты еще не говорила Вэйнз о Чеин? — Нет, — покачала головой Дафф. — Думала отложить до завтра… — О ком это, Даффи? — шмыгнув еще раз носом, спросила Вэйнз. — Что за Чеин? — Так зовут нашу вчерашнюю знакомую, — успокаивающе сказала ей Дафф. — Ты главное не волнуйся… она на нас не в обиде… ОСНОВЫ Ко времени, когда частнособственнические отношения окончательно исчезнут, исчезнут и те человеческие качества, что веками неизменно передаются из поколения в поколение: накопительство, хищничество, мещанская «домовитость», уважение к частной собственности… Это неизбежно отразится на отношениях между людьми. Формы семьи; взаимоотношения полов; отношения между родителями и детьми; отношения между представителями разных поколений… — все это изменится. В конечном итоге изменится и то, что сегодня принято называть термином «государство». Государство перестанет быть тем, чем оно является сегодня, еще раньше, до того, с начала социальных преобразований. Когда же окончательно будут упразднены остатки зла, именуемого «частной собственностью», государство станет ненужным — сольются воедино пути научных социалистов и анархистов — наступит новое время — время подлинной свободы. Исса Иблисс, «Базис» ИНТЕРЛЮДИИ ТРЕТЬЯ И ЧЕТВЕРТАЯ Первая мать — Мама… — в высоких дверях кабинета появилась совсем юная девушка в кадетской парадной форме с нашивками «Южной Школы». — Входи, Джелисс! — андрогин в мундире генерала небесной милиции встала из-за стола и уверенным шагом направилась навстречу. Посреди комнаты они сошлись, и генерал заключила дочь в объятия. Уткнувшись лицом в шею Первой матери, Джелисс всхлипнула, мать ласково погладила ее по голове, тихо приговаривая: — Ну, ну… не плачь, девочка моя, не плачь… не надо… — Но, мама! — всхлипнула Джелисс. — Как она могла! Как она могла так с нами поступить! Как она могла так со мной… — Тихо… тихо, милая… — андрогин в генеральском мундире нежно чмокнула Джелисс в макушку. — Это был ее выбор. Она отказалась от нас. Она больше не часть Семьи, не одна из нас… — Но, ведь я ее так… так любила… — Ну, — мать тяжело вздохнула, — а она, по-видимому, больше любит наших врагов… врагов Неба и Семьи… — сказав это, она тихонько отстранила дочь, продолжая крепко держать ее за плечи, и посмотрела ей в глаза: — А что ты? Джелисс смахнула руками с глаз мутные соленые капли и уставилась на мать: — А что я? — Ты ведь любишь меня, нашу Семью, наше Небо? — Да… — Джелисс быстро кивнула. — Люблю. — Вот и хорошо, милая. Вот и хорошо, — сказала генерал и Первая мать. — Но тебе придется это доказать… Два года спустя — Ты уверена, что ей можно доверять? — спросила Селен, глядя на одиноко стоявшую у самого края воды фигуру в легком фиолетовом плаще. Кар был еще в сотне метров, но они уже узнали ее. — Нет… Конечно, нет… — ответила Келли. — Мы не можем быть до конца уверены ни в ком… Но она — наша подруга, мы знаем ее и лучше других сможем распознать обман… Понимаешь? — Да, конечно… понимаю, — согласилась Селен. В месте, где они договорились встретиться, дорога, тянувшаяся вначале вдоль набережной, спускалась почти к самому берегу озера. На небольшой, окруженной низким зеленым кустарником площадке был припаркован кар. Неподалеку от кара стояла одинокая фигура в плаще. Фигура — высокая и аристократически утонченная — обернулась на звук приблизившегося транспорта и приветливо помахала ручкой. Келли и Селен поприветствовали ее в ответ. — А вот и «Первая»! — добродушно пробасила Селен издалека, едва дверь кара сдвинулась в сторону. — Здравствуй, «Седьмая»! — радостно приветствовала ее девушка, направляясь к машине. — Джелисс!.. — Келли обошла кар и, опередив Селен, первой обняла подругу. — Келл… о, Келл! — Джелисс заключила андрогина в крепкие объятия. — Как я соскучилась по тебе! И по тебе тоже, конечно! — Джелисс освободила Келли из объятий и обняла подошедшую Селен. Кряжистая, широкоплечая молодая мужчина аккуратно обняла подругу. — Да уж, никакая видеосвязь не заменит настоящего, живого общения! — заметила Селен. Прижав Джелисс чуть сильнее, мужчина приподняла ее над землей и, обернувшись по кругу, поставила на прежнее место. — Я очень, очень рада вас видеть! — сказала Джелисс, когда оказалась на своих ногах. — И вообще за вас двоих… — добавила она, улыбнувшись. — Вы — замечательная пара! — Спасибо, Джел! — поблагодарила Келли и быстро взяла за руку Селен. — Ты не первая, кто говорит нам об этом. Так ведь? — обратилась она к подруге? — Да, — подтвердила мужчина, — так и есть. Все, кроме твоих родителей… — Что, не одобряют? — спросила Джелисс. — Не одобряют, — подтвердила Келли. — Они — консерваторы и считают, что андрогин не нуждается в мужчине… — Но ведь вы все равно вместе. — Да. И пошли они к Дьяволу! Тонкие пальцы Келли крепче сжали массивную ладонь Селен. Она с нежностью взглянула на мужчину и перевела взгляд на Джелисс. — А что у тебя, Джел? Ты с кем-то встречаешься? Девушка пожала плечами. — Нет. Никто из тех, кто крутятся вокруг Семьи, мне не интересны… — Понимаю тебя… — Аллвин раньше меня увидела всю суть этого змеиного клубка… потому и спустилась вниз… — И правильно поступила! — заметила Селен. — Да… — согласилась Джелисс, — правильно. — Сестра связывалась с тобой? — спросила Келли. — Тебе известно, что с ней? Джелисс покачала головой: — Нет. Совершенно ничего. — Ты из-за нее решила присоединиться к организации? — задала прямой вопрос подруга. Последовала пауза. Джелисс некоторое время молча смотрела на озеро. Вдали, низко над водой летали белые птицы, время от времени выхватывая из воды мелкую рыбешку; вверху над озером медленно клубились прозрачные облачка; противоположный берег виднелся сквозь дымку: несколько отстоявших друг от друга на приличном расстоянии особняков смотрелись как игрушечные в окружении домиков поменьше, рощ и лужаек; еще дальше возвышались поросшие лесом холмы, в ущельях между которыми там и сям стояли редкие многоэтажные башни. Солнце светило ярко, но свет его падал уже с западной части купола — близился вечер. Помолчав, Джелисс, пожала плечами, как-то неуверенно кивнула и сказала: — Да. Келли и Селен переглянулись, после чего мужчина положила ладонь ей на плечо и мягко сказала: — Не волнуйся, Джел… мы с Келл на твоей стороне… — Мы были не просто близки… — отстраненно, словно не заметив слов Селен, продолжала Джелисс. — Мы с Аллвин были вместе… понимаете? — она посмотрела на подруг. Глаза ее блестели. — Конечно, — ответила ей Келли, — мы тебя понимаем, сестра… С Аллвин все хорошо… — осторожно добавила она. — Что?! Вы с ней?.. — Нет. Нет, — покачала головой Келли. — Мы с ней никак не пересекались… Но Селен знает одну бесполую… в общем, они с Аллвин… — Знакомы? — Триумвиры, — сказала Селен. — Я не должна тебе этого говорить, но хочу чтобы ты знала: с Аллвин все хорошо. Она по-прежнему в Ин-Корпе… одна из лучших в боевой ячейке. — Что ж… — Джелисс улыбнулась сквозь слезы. — Я рада за нее. Главное, что она жива и счастлива. — Ты не… — Нет! Я за нее искренне рада. Очень хочу увидеть ее… но… главное, что у нее все в порядке и она счастлива. Не думаю, что мне стоит навязываться… — Джелисс поежилась и передернула плечами, будто замерзла. — Придет время, увидимся, а пока… — она взглянула на Селен, — не говори ей про меня. Ладно? ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Мегамашина — это то, что довлеет над человеком. Это жестокий, уродливый механизм. Это ожесточающий и уродующий механизм. Это механизм, превращающий человека в винтик, в пружину, в ремень передачи, в смазывающую слизь, в дым, что вылетает из трубы в черное небо. Человек для мегамашины — ресурс, средство, расходный материал. Ей безразличны желания и стремления людей, как безразлично мельничным жерновам внутреннее содержание перемалываемых в муку зерен. Вы — ничто для этого механизма. АльЛесса Кит, «Мегамашина» ЭКСЦЕРПЦИИ Из обращения Десяти к Человечеству ТЭрары Тэрариане! Жители обоих Великих континентов — ПанЭрры и НордЛетта, жители небесных островов! ТЭрара, наша общая Родина, наш мир в опасности. Все мы знаем, что планету охватило бедствие, вызванное нами самими — это следует честно признать — и имя этому бедствию: глобальное потепление. Вот уже два столетия как продолжает стремительно расти средняя годовая температура ТЭрары, из-за чего не прекращается таянье ледников, постоянно поднимается уровень океана. Десятки прибрежных городов, среди которых Хайрран и Чагатталь, Терратта и Кфар-Атду-Абиваллай — колыбели современной цивилизации уже покрыты водами океана; на востоке Кфарского региона продолжают разрастаться пустыни; на Юге Великого Плато свирепствуют ураганы и смерчи; Северный Ледяной Щит наступает на города НордЛетта; Каат, славившийся в прошлом своими урожаями хлеба, все больше превращается в страну болот. Можно еще долго продолжать приводить примеры того, во что превратилась ТЭрара, но все вы, ее жители и граждане Объединенных Государств итак все знаете. Долгое время наши ученые искали выход из того тупика, в котором мы все оказались: они строили модели, разрабатывали технологии, изучали наследие Древних. Был создан Международный Институт Спасения Планеты, в котором собрались лучшие из лучших — таланты и гении нашего времени. Институтом было проверено великое множество способов решения проблемы, — при этом ни одна идея не была отвергнута без самого тщательного рассмотрения. Работа в МИСП шла непрестанно, день и ночь, два десятилетия. И решение было найдено! Результатом титанических усилий научного гения стал проект «Завеса». Проект «Завеса» — это наш с вами шанс спасти ТЭрару. Суть проекта в том, чтобы общими усилиями ведущих ученых-климатологов и корпораций химической промышленности взять под контроль процесс нагревания планеты. Технология проекта «Завеса» была успешно испытана на Южном полюсе в течение последних четырех лет и показала высокую эффективность. Теперь настало время применить ее в планетарном масштабе. Для осуществления проекта Мы, Священный и Полновластный Декархион, создаем Министерство климата ТЭрары, в ведение которого передаем часть вверенного нам историей и судьбой наследия Древних — орбитальных башен, в которых будет установлено специальное оборудование, создающее особый защитный слой в атмосфере планеты. Следует заметить, что защитный слой, призванный снизить парниковый эффект, значительно уменьшит количество солнечного излучения, попадающего на поверхность планеты. Это создаст некоторые трудности, но это — неизбежные издержки — ничтожная цена за спасение ТЭрары. (8-го дня 5-й декады весны 360-го года) Из Декларации Объединенного Парламента Конфедерации Мы — представители восьмидесяти четырех штатов Южного Союза, собравшиеся в Энпрайе на общий конгресс, призывая самого Дьявола в свидетели чистоты наших намерений, властью, вверенной нам нашими избирателями, торжественно объявляем представляемые нами штаты Поверхности независимыми; отныне южные штаты ПанЭрры свободны от власти Небесного Декархиона; всякая политическая связь между нашим Союзом и Небом с этого дня прерывается; отныне мы, как свободные и независимые штаты, имеем всю полноту прав, приличествующих другим независимым государствам — нашим добрым соседям, как то: заключать союзы и коалиции, устанавливать торговые и иные отношения, оказывать помощь или объявлять войну. (Единогласно принято Сенаторами от восьмидесяти четырех штатов Южного Союза 1-го дня 9-й декады весны 399-го года) 19. Десять Взмах Крыла Птицы стояла перед обзорным окном в носовой части яхты и смотрела на приближавшийся остров. Накрытый прозрачным куполом серебристо-желтый диск впереди, казалось, парил в воздухе. Удерживающие небесный остров нити — толщина их чуть более половины метра — ярко блестели на солнце и были хорошо видны, но на фоне острова казались не имевшей к нему отношения мелкой деталью. Взмах Крыла Птицы, конечно же, знала о том, что без нитей остров тут же рухнет вниз и, разогнав укутывавшую планету облачную Завесу, врежется в океан, вызвав цунами… но, все равно, разум отказывался придавать значение ничтожным на вид нитям и воспринимал остров как парящий посреди неба пятнадцатикилометровый полупузырь. Нити тянулись вдаль, к тонким иглам башен, расстояние до которых от острова составляло около пятисот километров. В Южном Среднем Поясе планеты такие острова располагались по одному на квадрат, а не архипелагами, как в зоне Экваториального Кольца или в полярных областях, а это значит, что до ближайшего из островов отсюда было не менее тысячи километров лету. Тихое место. — Как скоро мы пристанем? — спросила Взмах Крыла Птицы Квестора по имени Нальт Фатис. Квестор стояла немного в стороне, так, чтобы не мешать Консулу наслаждаться видом из огибавшего ее полукругом окна. — Через восемнадцать минут, моя госпожа, — ответила Квестор. Консул слегка кивнула и некоторое время в молчании рассматривала остров. Стоявшие позади Квестор, телохранительницы и прислуга — всего пять человек — не нарушали повисшей на палубе тишины. В помещении было светло ровно настолько, насколько хватало света от обзорного окна и десятка небольших округлых иллюминаторов по бокам яхты. Прямые солнечные лучи проникали на палубу только с одного — правого — борта и лежали на полу полуметровыми эллипсами; над обзорной площадкой, где стояла Консул, нависал выступавший вперед массивный нос яхты, закрывая площадку от солнца и тем создавая наилучшие условия для наблюдения. Консул любила проводить здесь время: обычно большую часть полета она сидела в стоявшем рядом — в двух шагах позади — плетеном кресле и что-нибудь читала или слушала музыку, вытянув вперед изящные длинные ноги и сложив в задумчивости руки на груди. Сейчас, когда она стояла в нескольких сантиметрах перед прозрачным как воздух бронированным стеклом и разглядывала медленно увеличивавшийся в размерах диск, лежавший несколько ниже полета яхты, поза ее была проста и вместе с тем величественна. Падавший из окна свет делал ее одежды слегка прозрачными, повторяя в малейших деталях контуры безупречного тела. На Консуле были длинные белые одежды, подпоясанные широкой голубой лентой; аккуратная золотая диадема — символ высшей планетарной власти — поблескивала в ниспадавших волнами на хрупкие плечи каштановых волосах; в левой руке Консул держала терминал в виде пергаментного свитка. Как то и полагалось одной из Десяти, Взмах Крыла Птицы была неотразимо прекрасна. На всем, к чему она прикасалась — от одежды, что была на ней, до пола под ее ногами и самого воздушного судна, на борту которого она находилась — лежала печать высокого искусства и высоких технологий; все, что ее окружало, создавалось, чтобы служить антуражем, достойным высочайшей персоны — одной из Десяти декархов — равных друг другу соправительниц ТЭрары. — Мы прибываем последними? — наконец снова заговорила она, обращаясь к Квестору. — Нет, моя госпожа. Консулы Ветерок и Шум Листвы еще в пути и прибудут примерно через семьдесят минут и через час. — Что же, тогда мы с вами сможем немного прогуляться по острову перед началом… Что скажете, Нальт, вы ведь составите мне компанию? — Конечно, моя госпожа. — Вот и отлично! — она отвлеклась от острова и взглянула на Квестора вполоборота. — Мне нравятся острова средних поясов, — добавила она, снова отвернувшись. — Внутри купола будет немного прохладно, — заметила Квестор. — Около пятисот десяти градусов… Вам стоит одеться теплее, моя госпожа… — Да, конечно, Нальт, — согласилась Консул. — Идемте, поможете мне! — она отвернулась от окна и энергичной легкой походкой прошла через затененную палубу в направлении лифта. Войдя в кабину, Взмах Крыла Птицы подождала Нальт Фатис и, когда Квестор вошла следом за ней в лифт, приказала кабине отвезти их в ее покои. **** Стояла середина летнего дня. Приятно влажный воздух чудесно пах хвоей и водорослями. Солнечные лучи, обильно заливавшие остров и не оставлявшие места теням, почти не согревали. Нальт Фатис оказалась, как всегда, права: стоило одеться потеплее, и легкий плащ оказался совсем не лишним. Пространство под куполом выглядело пустынным и безлюдным. Пресное озеро в центральной части этого автономного мирка занимало треть всей подкупольной площади; озеро окружали невысокие поросшие хвойным лесом холмы, над которыми то и дело взлетали стайки мелких крикливых птиц, по-видимому, спугиваемые местными хищниками, тоже мелкими и для человека неопасными (как сообщалось в реестре острова, самыми крупными животными здесь были зайцы и лисицы). И ни единого человека вокруг! Если бы не острые белоснежные шпили замка в паре километров от места, куда вышли Консул и Квестор, можно было бы запросто представить, что остров необитаем. Остров и был необитаем: кроме скрытого теперь за холмами порта, резиденции Десяти — белоснежного замка на берегу озера — и связывавшей их прямой дороги, никаких других дорог, мостов, набережных, улиц с домами здесь не было. Только редкие выложенные диким камнем тропинки змеились среди приземистых елей и пихт, спускаясь с холмов к каменистому берегу и растворяясь в нем. По одной из таких тропок, начинавшихся у самой небесной пристани, Взмах Крыла Птицы и Нальт Фатис вышли в это пустынное место, на пропахший водорослями и сосновой смолой берег. Не наугад, конечно, — предусмотрительная Квестор заблаговременно изучила карту острова и предложила Консулу несколько наиболее интересных, по ее мнению, маршрутов, из которых Консул выбрала этот. Прежде чем оказаться на берегу, они обогнули несколько холмов, прошлись мимо теплых источников, вдоль быстрого ручья и под живописным водопадом и только через полтора часа вышли к озеру. Покидая порт, Взмах Крыла Птицы приказала начальнику личной охраны проследить за тем, чтобы во время прогулки их с Квестором Фатис не беспокоили. Офицер, уже ознакомленная с намеченными Квестором маршрутами, уточнила — который именно она выбрала и, получив ответ, салютовала. С той минуты, как они с Нальт вошли в лес и до момента, когда оказались на берегу, единственными живыми существами, кого они видели, были птицы, пара белок и заяц. Взмах Крыла Птицы тогда пошутила, что за все время им не попалось ни одной лисицы — «видимо, охрана постаралась» — сказала она Нальт Фатис, на что та, заглянув в свой терминал, ответила, что так и есть. «Желаете видеть лисицу, моя госпожа?» — спросила ее Квестор. «Ну, уж нет! Пусть оставят животных в покое!» — махнула она рукой. Выйдя на берег озера, они не спеша двинулись к белоснежному замку и через четверть часа были в резиденции, где уже собрались девять Консулов. Прибывшая часом ранее Шум Листвы была последней из Десяти, и теперь все они ждали только ее. Кое-кого из Десяти раздражало то, что пришлось ждать Взмах Крыла Птицы, но ни у кого не возникло подозрений… …Во всяком случае, таких подозрений, каких следовало бы опасаться. Они не могли рисковать. Нальт не доверяла некоторым из окружения Консула и одной из тех, кому она не доверяла, была начальник охраны. По этой причине и было разыграно представление с прогулкой. Час назад, когда тропинка привела их к ручью, они, наконец, смогли говорить, не опасаясь, что разговор будет подслушан и записан людьми из охраны. Ирония всей ситуации заключалась в том, что в VI веке — веке высоких технологий, ей, одной из Десяти, человеку, обладавшему высочайшей властью на планете, приходилось прибегать к столь простым уловкам, как шум ручья или водопада. Ничего не стоило включить генератор фонового шума с «глушилкой» радиочастот и говорить свободно, если бы не одно но… — это вызвало бы подозрения, — нужно было придумать что-то вроде прогулки в холмах. Тем более, что сама по себе такая прогулка ни для кого из близкого окружения Консула не выглядела чем-то странным: все — и охрана в первую очередь — знали о том, что Взмах Крыла Птицы и ее Квестор — любовницы. Поэтому разговор у ручья, во время которого их губы соприкасались (еще одна предосторожность, цель которой обмануть способные читать по губам программы) не выглядел подозрительным… — Твои сестры нашли решение? — тихо спросила Взмах Крыла Птицы, нежно проведя влажными от поцелуя губами по щеке Нальт Фатис и коснувшись в конце мочки уха любовницы. — Да, моя госпожа… — Перестань… не называй меня так! Хотя бы сейчас… — Да, Алесса, — назвала она Консула по ее настоящему имени, — это новая для нас технология… — Говоря это, она сгребла хрупкую фигурку Консула в объятия, почти полностью скрыв ее в складках своего плаща-мантии. Нальт, бывшая (как Взмах Крыла Птицы и большинство других Консулов, Квесторов и Проквесторов) андрогином, обладала заметно маскульной внешностью и сильно походила на мужчину: была на голову выше Консула и вдвое шире ее; ко всему голова ее всегда была наголо обрита, что особо подчеркивало брутальность образа Квестора. — …О ней много говорили, — продолжала Нальт нашептывать на ухо любовнице, — но до последнего времени не было сделано никаких серьезных шагов… — Постой! — оборвала ее Взмах Крыла Птицы. — Ты говоришь о «микро-технологии» Древних? — Да, — подтвердила Нальт. — И как это нам поможет? — Идем! — Нальт взяла ее за руку. — Дойдем до водопада, и я тебе покажу… Обычно Собрания Десяти или Декархионы проходили открыто и торжественно и широко освещались небесными СМИ. В обстановке всем известных резиденций на особых правительственных островах среди густонаселенных архипелагов зоны Экваториального Кольца устраивались настоящие шоу, привлекавшие внимание большинства небожителей. Помимо Консулов на таких Декархионах присутствовали до сотни Преторов — подчиненных Консулам представительниц второго уровня планетарной власти, Квесторы, Проквесторы и почетные гости — генералитет, ученые, знаменитости и члены благородных Семей. Такие мероприятия были демонстрацией не только высшей власти на планете, но и новейших достижений ТЭрарской Цивилизации в областях науки, культуры и искусства и, конечно же, достижений военных, репрессивных и оболванивающих. Декархионы были квинтэссенцией всего того, против чего отчаянно боролись иблиссиане, анархисты, изгои и другие революционеры, объявившие Небо и его жителей паразитами и своими классовыми врагами, и составившие, вопреки всем своим политическим разногласиям, международную организацию Интернационал. В прошлом, в первые века Новой Эры, постановления Декархионов признавались не только Верховным Законом, но и почитались священными — были выражением «воли богов». Со временем, когда с развитием науки и технологий религиозно-мистическое сознание небесных жителей сменилось, по большей части, атеистическим, исходящие от Десяти директивы утратили прежнюю сакральность. Но, как и раньше, неисполнение или саботирование этих директив каралось лишением чина, состояния и смертью, и не важно, были эти директивы приняты открытым или тайным (как в этот раз) Собранием Десяти, как и пятьсот лет назад, решение Декархиона оставалось «решением богов». Декархион, на который Десять собрались в этот раз, отличался от традиционных шоу. На него не были приглашены посторонние; не было журналистов, генералов с войсками, поющих, танцующих и кривляющихся в кино и на театральной сцене дорогостоящих проституток; не было банкиров и учредителей, промышленников и прочих… Декархион был тайным и присутствовать на нем было дозволено лишь нескольким посвещенным в дело — тем, кому вскоре предстояло стать непосредственными исполнителями постановлений Десяти — и более никому. В этот раз за закрытыми дверями, в обстановке строжайшей секретности решалась судьба едва ли не половины населения планеты… — тех, кто жили внизу, под Завесой. **** В залитой солнечным светом просторной белой зале было тепло и свежо. Свет проникал из множества арок-окон и накрывавшего все помещение прозрачного купола. Воздух ненавязчиво пах лесом — целым букетом разных деревьев, цветов и растений — с нотками моря и пряностями. Слабый, едва ощутимый бриз, производимый скрытыми от глаз машинами системы климат-контроля, призванный создавать у находящихся внутри залы ощущение открытого пространства, то и дело менял направление. Посреди залы, прямо под куполом, по кругу были расставлены десять одинаковых белых кресел, выполненных в подчеркнуто-минималистичном стиле с преобладанием простых линий и форм и выглядевших при этом крайне удобными. Над центром получившегося круга, в трех метрах от пола, завис удерживаемый невидимыми глазу тончайшими нитями шарообразный предмет, тоже белого цвета, с множеством подвижных стеклянных зрачков-объективов — регистратор — неотъемлемый элемент интерьера при проведении всякого Декархиона (даже тайного). Все происходящее в зале будет зафиксировано и сохранено в виде голограммы с полным звуковым сопровождением и передано в особый архив Небесного Декархиона с пометкой «секретно»; материал этот будет доступен только Десяти Консулам (и их преемницам в будущем). Кроме кресел и регистратора в зале не было ни единого предмета: ни роскошной мебели, ни расставленных по всему дворцу скульптур, ни картин, ничего, что могло бы отвлечь, совершенно ничего. Только белые стены и колонны да пять высоких дверей, у которых не стояли, как в других помещениях резиденции, бойцы охраны (охрана, конечно же, была, но по другую сторону). Помещение было надежно изолированно от проникновения извне посторонних звуков, равно как и все сказанное внутри него гарантированно не могло быть ни кем и ни чем услышано. И это касалось не только звуков. Во избежание прослушки все радиочастоты — кроме правительственной, на которой работали терминалы Консулов и регистратор, — были надежно заблокированы помехами, — ни одно из известных на тот момент шпионских устройств не могло работать в таких условиях. Когда отворились створы одного из пяти величественных порталов и в залу стали входить прекрасные существа, — тела их были настоящими произведениями медицинского и косметического искусства, — не прозвучало традиционных для предстоявшего события торжественных звуков Небесного Гимна, не встали вокруг Десяти Преторы и приглашенные. Ничего из того, что приличествовало началу заседания, не произошло. Десять андрогинов в золотых диадемах и длинных одеждах, красотой подобные прекраснейшим из женщин, группками по две и по три неспешно прошли в центр залы и расселись в креслах, продолжая оживленно разговаривать, спорить или что-то обсуждать. Отдельной группкой вслед за Консулами в залу вошли допущенные на заседание Преторы и несколько военных и милицейских чинов, — всего около двадцати человек, — после чего двери закрылись. Группка разделилась, и каждая из Преторов подошла и встала справа от Консула, которой подчинялась, а высокопоставленные офицеры остались стоять в стороне, выстроившись в шеренгу вдоль одной из стен. — Ну, что, — громко спросила одна из Десяти по имени Ветерок, — кто на этот раз будет председательствовать? — Пусть Радуга! — ответила ей Консул по имени Утренняя Звезда. — Ее очередь. Собравшиеся одобрительно закивали, призывая Радугу — андрогина в голубом платье, на вид которой можно было дать не более двадцати пяти лет (на самом деле старейшую из Консулов — ее возраст давно перевалил за полторы сотни) — к председательству. — Прошу тишины! — встав с места, произнесла Радуга. Она прошла немного вперед, к центру образованного сидящими круга. Ее услышали. — Все мы знаем, для чего здесь собрались, — продолжила она, когда все замолчали. — Та проблема, которую мы должны сегодня обсудить, назревала давно, и мы реагировали на нее… но, как оказалось, этого было недостаточно… — Радуга окинула собравшихся взглядом. — Сегодня, — снова заговорила она, — мы должны определиться с решением проблемы. Решением, возможно, непопулярным, возможно, способным вызвать недовольство жителей Неба… Но, как бы там ни было, нам придется с этим разобраться… Предпринимаемые сегодня меры не эффективны, — твердо сказала Радуга, после чего добавила, — Это мое личное мнение, но я уверена, что большинство из нас думает так же. — Некоторые из Консулов при этих словах Радуги согласно закивали. — А это значит, пришло время изменить ставшую уже привычной тактику… Как все мы знаем, у некоторых из нас есть предложения решения главной на сегодня проблемы — проблемы революционеров и, как мне кажется, некоторые из нас готовы предложить схожие решения. Давайте же это выясним! — Консул снова обвела взглядом сидевших кругом соправительниц. — Декархион инициировала Красота Мира… Предлагаю ей и выступить первой… Красота Мира?.. — Спасибо, Радуга! — поблагодарила, вставая с места, Председателя Красота Мира и прошла в центр круга. Консул по имени Красота Мира была смугла, невысока — ростом всего около ста пятидесяти сантиметров — и миниатюрна как девочка-подросток с обманчиво наивным девчоночьим личиком в обрамлении волнистых белокурых волос. Она была мила. И не просто мила, а мила агрессивно — мила настолько, что могла использовать — и использовала — это свое качество как оружие. Настоящий возраст этой «девочки-подростка» составлял восемьдесят девять лет и последние сорок четыре она была одной из Десяти. — Вначале хочу поблагодарить вас за то, что согласились собраться тайно, — заговорила Красота Мира своим «детским» голоском, неспешно поворачиваясь по кругу и глядя на каждую из декархов. — Этого требует необходимость сохранения в тайне всего того, что я намерена здесь вам сообщить, а также, возможно, того, что будет сказано вами… — Это все здесь понимают, — бесцеремонно заметила с места Шум Листвы. — Давай уже к делу! Выкладывай, что ты задумала, Красота! — Да, давай, милочка! Не томи! — поддержала Шум Листвы другая Консул — Захватывающая Дух Высота. — Шум Листвы и Захватывающая Дух Высота! Прошу вас, не устраивайте балаган! — встав, вмешалась Радуга, к тому моменту уже вернувшаяся на свое место. — Продолжай… — сказала она, обращаясь к Красоте Мира, и опустилась в кресло, заложив изящно ногу на ногу. — Хорошо… — мило улыбнулась «девочка». — Я предлагаю устроить войну. Как вам такое предложение? — Хорошее предложение! А зачем? — А вот это я и хотела бы вначале объяснить, Шум Листвы… — спокойно ответила Красота Мира и, выдержав короткую паузу, как будто ожидая очередной реплики от смотревших на нее со всех сторон Консулов, продолжила: — Пара слов о ситуации… Думаю, для вас не будет новостью, если я скажу, что Поверхность перенаселена… На сегодняшний день население Каата, Кфарской Империи, Великого Севера и Южного Союза или Конфедерации составляет… — она сняла с указательного пальца широкое кольцо обсидианового цвета, и кольцо тут же трансформировалось в продолговатый сигарообразный предмет длиною в десять-двенадцать сантиметров; «сигара» удобно улеглась в ее руке, и развернула в трех направлениях голографический экран, на который Красота Мира бросила взгляд и сообщила: — …сорок два миллиарда двести двадцать один миллион восемьсот девяносто семь тысяч. При этом более трех четвертей от этой численности, а именно — тридцать два миллиарда девятьсот девяносто пять миллионов шестьсот тысяч приходится на Великий Север и Южный Союз… восемнадцать с половиной миллиардов — Юг и четырнадцать с половиной — Север, соответственно. — Она свернула экран и, заложив руки за спину, стала прохаживаться по кругу. — Это — огромная нагрузка, — продолжала Красота Мира, — не только на экономику, но и на саму планету… ТЭрара не резиновая… Вот уже две сотни лет мы предпринимаем тщетные попытки излечить планету… С парниковым эффектом не справляется даже Завеса… средняя годовая температура растет… к тому же Великий Север, несмотря на перенос крупного производства на южный материк, продолжает негативно влиять на ледниковую шапку… четырнадцать миллиардов ртов нужно кормить… даже без энергоемких производств, одни только пищекомбинаты и текстильные фабрики наносят ощутимый урон ледникам. Мы сгустили Завесу над полюсами, но океан все равно греется… а между тем, с достигнутым на сегодня развитием в области производства для обеспечения нужд Неба с его двухсотвосьмидесятимиллионным населением достаточно будет двух-трех миллиардов на обоих материках… — Все это нам известно… — Консул Горная Река обстоятельным тоном перебила Красоту Мира. — Но ты сказала о войне… — Горная Река смотрела на «девочку» с плохо скрываемым снисхождением. — Ты предлагаешь войну в качестве средства по сокращению населения, так? Вопрос буквально вертелся на кончике языка каждой из соправительниц, поэтому Председатель лишь строго посмотрела на Горную Реку, но не стала делать ей замечаний. — Да, — ответила Красота Мира. — Но война сама по себе затратна… — заметила тогда Утренняя Звезда. — Одним из результатов военных действий неизбежно станут техногенные катастрофы, которые будут способствовать нагреванию планеты… Кроме того, нижние страны будут вынуждены производить оружие и это тоже, следует заметить, не улучшит экологическое положение… В ответ «девочка» слегка кивнула и развела руками. — Это будет временный всплеск, — сказала она, тепло посмотрев на Утреннюю Звезду, — за которым последует спад. И, — она снова посмотрела вокруг, — хочу сразу обратить ваше внимание на то, что я вовсе не предлагаю сокращать население до нескольких миллиардов… Я вообще не о сокращении собираюсь здесь говорить… — Тогда о чем же? — сплетя руки на груди и слегка откинувшись на спинку кресла, поинтересовалась у нее Утренняя Звезда. — О проблеме, грозящей в скором времени выйти из-под нашего контроля… — ответила ей «девочка». — О так называемом Интернационале и о возрастающей популярности входящих в него экстремистских леворадикальных организаций. Причем популярность эта возрастает не только на Поверхности, но и здесь, на Небе… Именно по этой причине я и предложила собраться тайно… — Подожди… — вступила Взмах Крыла Птицы, — ты начала с перенаселения и необходимости войны, а теперь говоришь о левых настроениях… Проясни, пожалуйста, связь первого с последним. — Связь в том, — Красота Мира обернулась назад, так как Взмах Крыла Птицы находилась в тот момент позади нее, и продолжила: — что, с постоянным ростом населения городов, растет и прослойка рабочих, которая является благоприятной средой для этих самых левых настроений. Именно из этой прослойки регулярно пополняются ряды террористов — всевозможных «боевых бригад» иблиссиан, анархистов и прочих… В Кфаре это «Пот и кровь», в Каате — «Справедливость», на Севере — «Молот гнева» и «Эксплуатируемые», на Юге — «Солнце для всех!»… С каждым годом это отребье становится все популярнее. Дошло уже до того, что террористы стали просачиваться в ряды полиций и спецслужб Поверхности… и не только Поверхности… Так называемая партизанская война на сегодня стала проблемой номер один в мегаполисах и агломерациях Юга и Севера и если в самое ближайшее время не предпринять против этой заразы радикальных мер, в скором будущем мы получим всеобщую пандемию… — Ты хочешь сказать «мировую революцию», о которой так много говорят иблиссиане? — уточнила Весенний Дождь — Консул в светло-зеленом платье, подпоясанная широкой золотой лентой. Весенний Дождь была светлокожей и черноволосой. Большие светло-серые глаза ее смотрели всегда холодно; она была высока и (как и любая из Консулов) изящна, несмотря на свой возраст, который на тот момент составлял: сто шестьдесят один год (из Десяти Консулов старше Весеннего Дождя была только Радуга, на четыре года). Консул Весенний Дождь славилась своим скверным характером, пристрастием к экстремальным видам спорта и оргиям. С Красотой Мира у нее были слегка натянутые отношения из-за ссоры двадцатилетней давности, произошедшей, когда те были в одной постели. — Можно сказать и так, если выражаться языком этой коммунистической дряни, — подтвердила «девочка». — У меня вопрос… — Дыхание Жизни — самая молодая из Консулов, не так давно (четырнадцать лет назад) ставшая одной из Десяти — посмотрела на Председателя. — Пожалуйста, Дыхание Жизни… — кивнула ей Радуга. — Почему, все-таки, именно война? Зачем разыгрывать подобные спектакли? Не лучше ли сократить избыточное население путем реформ? Это, во-первых… и, во-вторых, как именно ты предлагаешь все устроить? Люди не пойдут вот так, ни с того ни с сего друг друга убивать. «Девочка» внимательно выслушала соправительницу, с которой они могли бы сойти за мать с дочерью или за старшую и младшую сестер (на самом же деле, Красота Мира была намного старше); когда та закончила, она мило улыбнулась и заговорила своим девчачьим голоском со свойственной юным девушкам беззаботностью, словно речь шла о развлечениях с подругами и планах на вечер, а не о том, как развязать войну, в которой должны погибнуть миллиарды. — Отвечу по порядку, — сказала она. — Почему война, а не реформы… Начну с того, почему война. Война нужна не сколько для сокращения населения… хотя и для этого тоже… сколько для внесения раскола в ряды террористического Интернационала. Именно это — главная цель! Мы должны дать южанам и северянам образ Врага, отличный от предлагаемого им коммунистами образа — нас с вами и подчиненных нам правительств… Война — превосходный способ завернуть вправо стремительно левеющее население двух самых крупных стран Поверхности. Собственно же сокращение избыточного населения — следующий шаг, и шаг этот требует дополнительной проработки… Относительно него могу пока сказать только одно: сокращение путем реформ приведет лишь к усилению тех самых левых, прокоммунистических и анархистских настроений… Любое ухудшение материального положения в рабочей прослойке… или классе, если пользоваться терминологией Консула-предательницы Иссы Иблисс, только укрепит симпатии этого стада к экстремистам. Чем хуже это избыточное население будет себя чувствовать в результате реформ сокращения, тем крепче в нем будут позиции левых террористов, и тем наглее и яростнее будут становиться их силовые акции: диверсии на предприятиях, убийства управляющих, полицейских и просто состоятельных, лояльных правительствам граждан… — такая депопуляция превратит партизанскую войну — это словосочетание Красота Мира произнесла с нескрываемым отвращением — в революцию. Это касательно первого вопроса. Теперь перейду ко второму — как начать войну… Генерал Шейл… — обратилась она к одной из стоявших в шеренге офицеров. — Прошу вас, войдите в круг и изложите Декархиону наш план… **** — Как это работает? — спросила Взмах Крыла Птицы, когда они оказались под водопадом. — Подожди… сейчас объясню… — Нальт Фатис замолчала, взяв руки Консула в свои и сосредоточенно глядя ей в глаза. В этот момент она быстро пробежалась кончиком языка по нёбу, в определенной последовательности касаясь активных точек внутри ротовой полости, и несколько раз надавила на один из верхних зубов. Спрятанный в зубе контейнер открылся, и Нальт Фатис почувствовала уже знакомый ей медный привкус, — вытекший из контейнера гель расползся по подставленному лопаткой языку. Она наклонилась к Консулу, приблизив ее ладони к лицу и страстно поцеловала ее руки… оставив на ладонях и пальцах тонкий слой прозрачной слизи. — Это — механо-гель, — шепотом сказала она, приблизившись к лицу Взмаха Крыла Птицы, с удивлением уставившейся на свои руки. — Субстанция из миллиардов микро-машин, безвредных для биологических организмов… Они запрограммированы проникать в сложные устройства, вроде терминалов и коммуникаторов и вносить некоторые изменения… — Какие изменения? — спросила ее Взмах Крыла Птицы. — Во всех подробностях объяснить не могу… но, как утверждают наши ученые сестры, суть в том, что, оказавшись внутри терминала, микро-машины на короткое время берут его под свой контроль, отдают нужные команды и после покидают устройство и саморазрушаются… Взмах Крыла Птицы снова взглянула на свои руки и пошевелила пальцами. — Не беспокойся, — заверила ее Нальт Фатис, — для нас эти машины безвредны… — она приоткрыла рот и показала любовнице язык. Для постороннего наблюдателя это выглядело как кокетство. — Да, конечно… — с улыбкой кивнула Консул. — А как они окажутся в терминалах других Консулов? — Достаточно короткого контакта… обычного рукопожатия… Важно — коснуться руки, чтобы машинки имели возможность перебраться по назначению… — И все? — с сомнением уточнила Взмах Крыла Птицы. — И все, — заверила ее Нальт Фатис. — Проникновение в личные терминалы Десяти… и в твой тоже — дело трех-четырех часов. Еще несколько часов на создание структур, взлом программного обеспечения и разборку… Загрузка данных на всех устройствах произойдет одновременно… это будет поздно ночью, когда я буду рядом… когда же все сказанное на Декархионе, станет известным, под подозрением ты окажешься в равной степени, что и остальные… Они ничего не смогут доказать… 20. Келли и Селен Было раннее утро, когда коммуникаторы Келли и Селен принялись в унисон жужжать и издавать тревожные трели. Келли проснулась первой, поморщилась, приподнялась над подушкой и одним глазом посмотрела в окно: за окном светало; купол окружили прозрачные перистые облака, сквозь которые только начинали пробиваться первые солнечные лучи. Самого светила еще не было видно, — его скрывала гряда холмов на восточной оконечности острова, — но красновато-оранжевое зарево над холмами свидетельствовало о том, что солнце выглянет с минуты на минуту. Всласть зевнув и потянувшись, Келли перекатилась к краю кровати и взяла с тумбы продолжавшее вибрировать устройство. Зевнув еще раз, она всмотрелась в экран… — Что там? — проворчала сзади тихим басом Селен. — Это Координатор. — Гм… — послышалось с другого края ложа, последовала короткая возня — это Селен отчаянно боролась с прилипшей к телу простыней — и через пару секунд комм подруги наконец затих. Келли обернулась и вопросительно посмотрела на мужчину. — То же самое… — сказала та. — Сообщение от Тарви… приоритет — «наивысший»… — Обычно она помечает «высоким»… — заметила Келли. — Что ж, ладно, давай сначала мое… Усевшись рядом с Селен на ложе, Келли подобрала под себя ноги и, положив рядом комм, нажала нужную кнопку. Над кроватью перед ними развернулась голограмма с текстом. Прочитав быстро сообщение Келли, подруги открыли другое. Как они и предполагали, Селен получила тот же текст: «Лебединый пруд, в 01:00. Срочно». — Наверное, доставка… — вслух подумала Селен. — Похоже на то, — сказала Келли. Она взглянула на часы — тридцать шесть часов семьдесят четыре минуты… — и, склонившись над лицом подруги, чмокнула ее в нос. — Вставай, надо собираться… Тарви, как всегда, точно рассчитала время. **** Через пятнадцать минут, подруги уже ехали в каре к шлюзам, где в одном из ангаров были припаркованы их флайеры. Взяв машину Келли, они вылетели с острова в направлении соседнего архипелага. Флайер быстро набрал скорость, перейдя сначала на сверх- и после — на гиперзвук и уже через семьдесят минут полета они были в одном из шлюзов острова Кливл-Клотт. Именно на этом острове и находился тот самый Лебединый пруд — одно из условленных мест встречи с Тарви. Здесь они встречались всего пару раз и с довольно большим промежутком во времени (в первый раз — два года назад, во второй — вначале этого, весной). Тарви как будто держала это место про запас, на всякий случай. Во время перелета они с Селен занимались любовью. Келли любила делать это, когда небесная машина несется на гиперзвуковой скорости над голубовато-белой дымкой навстречу солнцу. При разгоне, тонкие как иглы башни вдали, слева и справа как будто начинали медленно двигаться. В такие моменты Келли казалось, будто сама планета резко ускоряет свое вращение. Потрясающее ощущение! А после разгона, испытав приток адреналина, Келли вставала с кресла и упиралась руками в панель-монитор посреди кабины, а Селен обнимала ее сзади и они соединялись и вместе отдавались пьянящему чувству полета. В этот раз, в привычный бодрящий коктейль испытываемых Келли ощущений, эмоций и предвкушения новых приключений вмешалось тревожное чувство: ей не давало покоя одно единственное слово в сообщении Тарви. Обычно подобные сообщения содержали только место и время и ничего более. И тут это лишнее слово… «срочно»… — Как думаешь, что-то случилось? — спросила она Селен, когда они закончили и, расслабившись, полулежали в креслах. — Ты про приоритет и срочность? — Да. — Ну… — мужчина принялась разминать плечи, — если бы случилось что-то экстраординарное, об этом уже было бы известно… — А если еще не случилось, а только намечается? — Всего не предугадаешь… — Селен протянула руку через проход между кресел и нежно погладила Келли по запястью. — Скоро все узнаем… **** Они оставили флайер в ангаре небесной пристани и взяли свободный кар. Дорога заняла около двадцати минут. Когда кар подъехал к парковой роще, в глубине которой и располагался тот самый Лебединый пруд, где Тарви назначила им встречу, Келли и Селен увидели, как из одной из припаркованных на стоянке машин вышла высокая аристократка в сине-белом костюме из облегавших бедра и высокую талию брюк и короткой куртки с капюшоном и направилась ко входу в рощу. Не узнать аристократку было нельзя — Джелисс Шейл, их общая подруга по Школе и сестра, как и они, курьер организации. — Интересно, — заметила Келли, — Тарви вызвала нас троих, или следует ждать еще кого-то? Селен пожала плечами. — Странно… — сказала мужчина. Келли вопросительно взглянула на нее и та добавила: — Разве Тарви перестала сомневаться на ее счет? — А ты думаешь, Тарви на наш не сомневается? Селен покривила губы. — Если только совсем немножко, — улыбнулась она и быстро чмокнула Келли в нос. — Давай ее догоним! — Селен добавила скорости: кар загудел чуть сильнее, и Джелисс обернулась, замедлив шаг. Селен посигналила фарами и, опустив стекло, выглянула и помахала подруге рукой. Та ее сразу узнала и помахала в ответ. — Привет! — сказала девушка, когда Келли и Селен подошли. — Привет, сестра! — ответила Келли. Они обнялись. — Вы тоже получили сообщение? — спросила их Джелисс. — Подруги согласно кивнули. — Тогда идемте! По дороге поговорим! У нас есть еще семь минут… — с улыбкой добавила она. — Я заметила, Тарви никогда не опаздывает… — Это точно, — сказала Селен. — Пошли, «Первая»! — она взяла Джелисс под локоть. — Вдруг в этот раз нам повезет, и мы будем первыми? ИЗ ЗАПИСЕЙ ВЭЙНЗ О’ДИ Меня зовут Вэйнз. Я андрогин… хотя… предпочитаю быть скорее обычной женщиной, чем «представительницей сильного пола»… Если вы, конечно, понимаете, о чем я… Мне сорок девять (да, да, я уже большая девочка!) и большую часть своей жизни я была обычной воровкой, до того, как Подземный Дьявол свел меня с одним человеком… Ее зовут Сарранг, и она изменила мою жизнь. Скажу честно, я не знаю, почему Сарранг выбрала меня тогда… (она сказала, что ей нужен человек с моим опытом, но, думаю, это была лишь отговорка) если только… Нет. Подкупить меня возможностью избавиться от уродства… нет, Сарранг выше этого. Наверное, все-таки, я чего-то да стою как профессионал. Это произошло три года назад. Я тогда была в настоящем дерьме, была сломлена, в отчаянии… только Дафф удерживала меня от того, чтобы послать на хер все, весь гребаный мир, и принять слишком большую дозу чего-нибудь поднимающего настроение или просто — горячую ванну с бритвой… Но, так уж вышло, что в один день на меня свалилось все сразу: и неприятности (весьма серьезные (меня угораздило подстрелить полицейскую гадину, и я оказалась в розыске) и возможность стать прежней… и надежда… Я стала одной из сестер, присоединившись к организации иблиссиан, я и Дафф, мы вместе. С тех пор мы с Сарранг сблизились… как сестры и как подруги. И не только с ней. Вообще, я не должна бы этого писать и, тем более, называть имен, но я уверена в надежности защиты файла. Никто не узнает о его существовании и не прочтет его, если я не захочу (по крайней мере, в ближайшие сто лет). Я пишу это для будущего. Уверена, настанет время, когда эти записи окажутся полезны, время, когда историю нашей борьбы станут извлекать по крупицам из наваленных правительственной пропагандой гор лжи и клеветы. Я верю, что это время настанет, рано или поздно. Обязательно настанет! Думаю, вначале мне следует рассказать о себе. Выше я уже назвала свой пол и возраст. Я также намекнула, что мои предпочтения, не то чтобы нетипичны или предосудительны (во всяком случае, в большом городе), но… скажем так, непопулярны. Скажу об этом несколько подробнее… Уже четыре года я живу в моногамном союзе с мужчиной. Дафф, так ее зовут. Наши отношения с Дафф таковы, как если бы она тоже была андрогином или мы обе были женщинами. Никто никому не подчиняется (если только это не сексуальная игра, но об этом я не буду здесь писать), никто ни над кем не властвует. Впрочем, так сегодня живет большинство пар и триумвиратов в городах, часть — открыто, часть — дома, за дверью, когда соседи не видят. Но некоторые все еще продолжают (с разной степенью искренности) следовать тупым вековым традициям… Надеюсь, у вас, в будущем, эти глупости уже изжиты, и никто всерьез не считает определенный набор гениталий аргументом превосходства. В общем, мои взгляды на половой вопрос были достаточно либеральны еще задолго до моего знакомства с сестрами (а сестры известны своей раскрепощенностью) и присоединения к ячейке. Причиной тому — мое происхождение и проведенные в столице Конфедерации детство и юность. А именно: семья, состоявшая из андрогина (моей первой мамы), двух мужчин (одна из которых была моей второй матерью) и одной женщины и подростковые уличные банды, в которых я приобрела богатый криминальный и сексуальный опыт. Обе этих составляющих, семья и улица, в равной мере определили мой характер, и годам к пятнадцати я уже была той Вэйнз, каковой являюсь и сегодня… разве что, в те годы я была… скажем, более наивной… Семья не была богатой, но и бедной тоже не была. Три моих матери были мелкими клерками, четвертая работала на фабрике. Я не называю их имен потому, что они вам ничего не скажут: это были обычные люди, ничего не значившие и ничего не решавшие, пыль и смазка на шестеренках мегамашины… из таких и состоит наше ублюдочное общество. Мы все здесь, под Завесой, ничего не значим. Пока не значим. Я получила среднеобщее образование, позволявшее без особых проблем устроиться в какую-нибудь контору с зарплатой в пару сотен эксплор, но карьера офисной служащей была не по мне. Пару сотен я могла легко добыть, просто умыкнув кошелек у какой-нибудь раззявы. По крайней мере, так мне тогда казалось. Но, попавшись пару раз на карманных кражах и угодив в полицию, я решила, что с этим пора завязывать… я была молода и, как считали многие из моих знакомых, красива… пришлось расплачиваться с полицейскими самым распространенным способом… Тогда, позволив второй раз себя отыметь, я поклялась самой себе, что больше никогда не попадусь. И не попадалась… пока не оказалась в Ин-Корпе… Случилось это десять лет назад, когда мне пришлось уехать из Энпрайи. Было тяжелое для меня время… я потеряла все: деньги, связи… красоту… Как так вышло? — спросите вы. Если не вдаваться в подробности (признаюсь, мне всегда тяжело об этом вспоминать), отвечу: связалась не с тем человеком и поплатилась за это. Мое лицо было обезображено (особая примета, которую трудно скрыть). Из-за нее и попалась. Обчистила квартиру одной богатенькой ин-корпской лоялки и спалилась: меня видела и после опознала ее соседка. Так я получила срок. Впрочем, если бы не тюрьма, не знаю, как бы сложилась моя жизнь… Именно там, в тюрьме, я впервые встретила Сарранг… Но, кажется, я отвлеклась… Я говорила о моей юности. Итак, откупившись во второй раз от полиции собственным телом, я решила больше не попадаться… В семье, конечно же, не одобряли моего поведения и того, что я «водилась с кем попало». О залетах с полицией матери и их супруги так и не узнали, но и того, что им было известно (мой круг общения и то, что у меня время от времени непонятно откуда появлялись деньги) было достаточно, чтобы всерьез беспокоиться из-за непутевой дочери. Мне постоянно выговаривали по поводу моего безответственного поведения, напоминали о том, что семья растила меня и вкладывалась в мое обучение не для того, чтобы в итоге я оказалась в тюрьме, что пора бы мне устроиться на работу и всерьез подумать о личной жизни (в то время я часто меняла подруг, и матери этого не одобряли). Сейчас я лучше понимаю их мотивы: матери переживали за меня и желали мне лучшей участи в меру собственного представления, конечно. Тогда же их опека виделась мне как проявление конформизма и не более того. В четырнадцать лет я ушла из семьи. Я устроилась на работу, но не в офис (как я уже говорила, это не для меня), а рабочей на завод, чему родители, конечно же, не обрадовались. Почему? — спросите вы. Зачем идти в рабочие, когда можно сидеть в кондиционируемом офисе в чистенькой блузке и перекладывать бумажки? А затем, что мне были нужны знания, опыт и доступ к специальному оборудованию. Завод, на который я устроилась, производил то, что представляло для меня в то время прямой интерес. Замки, защитные механизмы и все, что с этим связано. Я без проблем поступила на ученические курсы (пригодился аттестат об образовании) и через четыре декады получила начальный разряд. Я быстро училась потому, что это было важно. Я читала все, что находила в Сети о замочных механизмах, их типах и об отмычках, изучала электронику и электромеханику. Поначалу мне приходилось туго: ученической стипендии и того, что платили в первый год, едва хватало на еду. Я снимала небольшую комнату в рабочем квартале за деньги, что оставались у меня со времени, когда я промышляла карманными кражами. Но, несмотря на трудности, я не брала денег у родителей. Несколько раз мне все же пришлось нарушить данное себе обещание, я таки обчистила несколько зазевавшихся лоялок, но то было исключением, а не правилом. Со временем мои прежние связи с улицей сошли на нет. Моими любовницами все чаще становились обычные работяги с завода и иногда клерки из заводской конторы. Декада за декадой, сезон за сезоном прошел год. Я постоянно училась и работала, работала и училась, позволяя себе время от времени короткую разрядку в виде секса. Так прошло четыре года. На третий год моей работы на заводе я стала мастером, получила доступ к специальной литературе и право подписки на ограниченную профессиональную периодику. К тому времени у меня сложились дружеские отношения с большинством рабочих в цехе и за его пределами. Меня даже пытались несколько раз завербовать в местный нелегальный профсоюз, что свидетельствовало об особом ко мне доверии (в легальном я, как полагалось, состояла). Но каждый раз я отказывалась. Я честно говорила, что мне не до политики, кроме того, всем была известна моя одержимость постоянным повышением квалификации. Одержимость эта была вполне искренней, и вызывала уважение со стороны других мастеров. Мой отказ воспринимали с сожалением, но никто, как мне кажется, при этом не подозревал меня в лояльности или доносительстве, мне доверяли. Я была аполитичной, но уж точно не лоялкой. Помимо связей по работе, у меня к тому времени появились и другие связи, за заводскими стенами… То были уже не уличные щипачки, проститутки и наркодилеры, а профессиональные воровки, работавшие по-крупному. Положение мастера и, не сочтите за хвастовство, личный авторитет в цехе позволяли мне подрабатывать «на сторону». А именно: изготавливать отмычки любого вида и сложности и все, что требовалось моим знакомым из воровского мира. Разумеется, не за бесплатно… Мне было девятнадцать, когда я уволилась. Причин было две: первая — я достигла ранее поставленной перед собой цели, стала специалистом, и вторая — я встретила Хрисс… (думаю, задержись я тогда на заводе еще на какое-то время, обязательно появилась бы и третья, и она же стала бы первой (служба внутренней безопасности наверняка докопалась бы до моих левых дел и отправила меня на нары). Хрисс была старше меня вдвое. Она была опытной домушницей и обладала настоящим талантом в своем деле. За то время, что мы провели вместе, почти три года, Хрисс многому меня научила. Вместе мы обчистили столько квартир, что и не перечесть. Несколько раз даже устраивали своего рода «гастроли» по крупным городам Конфедерации (Авальтальк, Мирт, Нью-Терратта и, конечно же, Ин-Корп). Это была та еще школа… Благодаря Хрисс я стала той, кем стала. Семья поначалу не знала о том, чем я занималась. Я не стала им говорить, что уволилась и больше не работаю. Раз в две или три декады я навещала матерей, делала им небольшие подарки или просто давала деньги. Поначалу они отказывались, но я настаивала: «я тоже хочу что-то сделать для вас» — говорила я им. Так продолжалось некоторое время, пока им не стало известно о том, что я нигде не работаю… Они быстро все поняли. Не чем именно я занимаюсь, конечно, но что это точно незаконно. Откуда еще у меня могли взяться деньги?.. уж наверняка не от торговли собственным телом, проститутки столько не зарабатывают. В общем, состоялся долгий семейный разговор, мне в который раз напомнили о моей беспутности, несознательности и нелояльности (да, да, мои родители — те еще лоялки!). Кончилось тем, что я ушла и больше никогда не возвращалась. Когда в последний раз я виделась с родителями, мне только исполнилось двадцать. Прошло семнадцать лет, прежде чем я уехала из Энпрайи, и за все те годы никто из них ни разу не пытался со мной связаться: не было ни звонков, ни сообщений. Оказавшись не лояльной, я перестала быть их дочерью. Периодически я наводила справки: лет так шесть-семь у них все было хорошо, и семья со стороны выглядела крепкой… потом они разошлись, вернее, раскололись на двое — мои первая и вторая матери стали жить вдвоем отдельно от бывших супругов, оставшись с теми, как мне показалось, в дружеских отношениях. Тогда же я попробовала восстановить с ними отношения: позвонила первой маме сама, но та не ответила. Второй матери я звонить не стала. Год назад я узнала, что одна из них, моя первая мать, умерла. Возможно, мне стоит попробовать поговорить со второй, но я сомневаюсь: а стоит ли?.. Слишком много прошло времени. Сегодня я уже сама старше, чем была она, когда мы в последний раз виделись. Думаю, мы с ней стали слишком разными и вряд ли поймем друг друга. Пусть Подземный Дьявол даст ей долгих лет жизни. 21. Координатор Роща располагалась на окраине небольшого городка, одного из трех на острове. Со стороны жилых кварталов вдоль границы рощи тянулась извилистая каменная стена, возведенная, по-видимому, для того, чтобы ее обитатели — разные мелкие животные не покидали отведенную для них территорию и не гибли под колесами каров, а также не причиняли неудобств жителям близлежащих домовладений. С другой стороны — со стороны окружавших городок холмов — ограждением служил забор из натянутой меж столбов пластиковой сетки, за которым начинался уже настоящий лес. В роще имелось несколько ухоженных водоемов с расположенными вокруг них беседками и шезлонгами. Все дорожки здесь были выложены камнем, повсюду виднелись указатели, тут и там попадались уютные закутки с лавочками; на каждой развилке стоял столбик с коммуникатором, где можно было вызвать помощь или навести справки и нигде — совершенно нигде! — не было ни одной камеры слежения или микрофона. Местные жители — а среди них были весьма влиятельные особы, — крайне не любили, когда за ними подсматривают или подслушивают. По принятым на этом острове правилам под наблюдением находились дороги, главные улицы, важные объекты городской инфраструктуры, но не такие места, как это, куда приходят для отдыха, уединения или романтических свиданий. Конечно, здесь можно было встретить парочку прогуливающихся милиционеров, неизменно учтивых и корректных и всегда готовых помочь посетителям или наоборот оперативно исчезнуть из поля зрения, но никаких камер или микрофонов! Идеальное место для встречи с Координатором. Когда подруги подошли к условленной беседке на берегу небольшого пруда с островком, вокруг которого, грациозно изгибая длинные тонкие шеи и пуская по гладкой как зеркало поверхности водоема низкую волну, неспешно кружила пара больших белоснежных птиц, Тарви уже ждала их. — Вы трое — воплощения пунктуальности! — вместо приветствия сказала невысокая черноволосая женщина в голубой тунике. Женщина встала с плетеного кресла, из которого наблюдала за лебедями и обняла по очереди каждую из сестер. — Кажется, мы поспешили на пару минут, Тарви, — заметила с улыбкой Келли. — Это хорошо, — серьезно ответила Координатор. — У нас мало времени. — Что случилось? — Пока ничего… но очень скоро случится… — Что? — Война, Келли. Скоро начнется война… На минуту повисла пауза. Стало слышно, как плещется вода вокруг лебедей; где-то совсем рядом в воду что-то прыгнуло, — скорей всего лягушка; по стволу дерева рядом с беседкой пробежала бесстрашная белка. Исчезнув в кроне дерева, животное через пару секунд вернулось и пристально посмотрело на внезапно замолчавших людей. — Охренеть! — первой заговорила Селен. — А кто и с кем собрался воевать? — Конфедерация с Севером, — ответила Координатор. — Но они об этом пока еще не знают… — Но… зачем? — с недоумением спросила Келли. — Ради вражды, конечно. Так они надеются расколоть Интернационал, остановить революционный террор, толкнуть угнетенных вправо… — Кто — «они»? — спросила молчавшая до того Джелисс. Координатор развела руками: — Десять. Кто же еще… — Консулы? — переспросила девушка. — Да, — кивнула женщина. — Вчера они собрались тайно, чтобы обсудить, как лучше организовать противодействие Интернационалу и сговорились устроить мировую бойню. — Но откуда… — …Откуда я об этом знаю? Джелисс кивнула. — У нас есть союзница среди Консулов… — женщина прошла к одному из стоявших внутри беседки кресел и опустилась в него, предлагая жестом остальным последовать ее примеру. — Рядом с Консулом наша сестра… и сочувствие Консула — ее заслуга… Она сумела добыть для нас протокол Декархиона… Координатор опустила руку в карман туники, достала оттуда три небольших бумажных конверта и три пластиковых квадратика — карты памяти. Отложив конверты на подлокотник кресла, она по очереди протянула карты каждой из сестер. — Здесь всё, — сказала Координатор. — Вы должны доставить это вниз, как можно скорее. — Вот, значит, почему «срочно»… — тихо пробасила Селен, вертя в пальцах матово-черный квадратик. — Куда мы должны доставить карты? — перешла к делу Келли. — Адреса здесь, — Координатор взяла в руки конверты. — Они запечатаны. Вы не должны их вскрывать до тех пор, пока не разделитесь… После вскрытия, конверты должны быть уничтожены… Женщина сделала паузу и серьезно посмотрела на сестер. — Это — необходимая предосторожность, — добавила она. — Если кого-то из вас схватят, вы не сможете ничего сообщить о маршрутах друг друга… даже под пытками… И помните: карты не должны попасть в руки врагов. В случае опасности, первым делом, вы должны уничтожить карты. Для этого в них встроены капсулы с кислотой. — Понятно. — Келли убрала карту в карман брюк. — А где разделяемся? — Внизу, когда спуститесь… — Координатор передала один из конвертов Келли. Келли взглянула на конверт: на плотной белой бумаге было напечатано ее имя и ниже: буква «Б» и семизначное число, — стандартное обозначение, понятное бортовому компьютеру любого воздушного судна. — Это где? — спросила она, отправляя конверт вслед за картой памяти. — Здесь недалеко… — уклончиво сказала Координатор, передавая оставшиеся конверты Селен и Джелисс. Келли обратила внимание на то, что на двух других конвертах были только имена, без номера башни. Селен и Джелисс никак не отреагировали на такую мелочь. С Селен понятно, — она была любовницей Келли и признавала за ней первенство, но Джелисс… Джелисс была их командиром в Школе… Но теперь, похоже, и она считает ее, Келли, главной… — Башня законсервирована, — продолжала тем временем Координатор, — все лифты, кроме одного, заблокированы. Когда спуститесь, в зале слева от лифта найдете машины… Выезжайте с интервалом в пять минут: сначала — Джелисс, потом — Селен, потом — Келли. В машинах есть пропуска милиции… настоящие, не фальшивые. Когда покинете башню, вскроете конверты… Она замолчала и пристально посмотрела в лицо каждой из сестер. — Тарви… — первой заговорила Келли. — Да? — Почему мы трое? Координатор молчала минуту, но потом, все же, ответила: — Потому, что для небесной милиции вы не представляете особого интереса… так, романтичная молодежь из богатых семей… бунтарки из высшего общества… — ничего серьезного… вот почему. — Вот как… — начала было Келли, но Координатор остановила ее, показав ладонь. — Вы хорошо подготовлены, — сказала она, — отличницы «Южной Школы», офицеры милиции… но вы для них — не «боевики», не «партизаны», не «террористы»… Для них, но не для нас. — Мы — ценный человеческий ресурс, — тихо сказала Келли, — что-то вроде резерва… для особого случая. Женщина улыбнулась и медленно кивнула: — Именно так, — подтвердила она. — Как сестра… приближенная Консула. — Ну, мы-то не настолько уж ценные… — с сомнением заметила Селен. — Напрасно ты так думаешь. Если вы провалитесь, проделанная ею работа может оказаться напрасной. — То есть, мы трое… — начала Келли. — …единственные курьеры, в ком я уверена, — закончила Координатор. Последние слова Координатора вызвали в Келли противоречивые чувства: с одной стороны, приятно, когда тебя и твоих подруг считают самыми надежными людьми во всей ячейке; с другой — неужели дела обстоят так плохо, что единственными, кому можно доверять, остаются не бывалые сестры, проверенные в многолетней борьбе с режимом, а молодые курьеры, не так давно присоединившиеся к организации. — У нас, — продолжала Координатор (она не стала уточнять, кого она имеет в виду, говоря: «у нас»), — есть основания полагать, что в организации действует информатор милиции. Она снова замолчала, окидывая сестер колким внимательным взглядом, как будто желая убедиться в том, что ее слова восприняты с должной серьезностью. Когда же она увидела, что слова ее произвели нужный эффект, взгляд ее смягчился, стал теплым, почти материнским. — Кроме того, — наконец заговорила она мягко, — некоторые из сестер могут не догадываться о том, что находятся под наблюдением… — А мы? Разве мы не можем… — Можете, Келли. Но с меньшей вероятностью… Сколько вы уже состоите в ячейке? — Четыре… почти пять лет… — ответила Келли. — Чуть больше года… — добавила Джелисс. Координатор коротко кивнула. — И какую работу вы выполняли до сегодняшнего дня? — Мотались между Небом и Поверхностью… — ответила Селен, неопределенно разведя ладони. — Мы — курьеры, — сказала Келли. — Верно, — кивнула Координатор, — вы — курьеры. Многих в организации вы знаете лично? Кроме членов своей ячейки, тех, с кем вместе учились? — она вопросительно посмотрела на Селен. Мужчина медленно покачала головой. — А внизу? — Немногих, — тихо сказала Селен. — Ты, Келли? — она перевела взгляд на андрогина. — Четыре человека… Тех, кому передавала и от кого принимала карты. Больше никого. — Ты? — настал черед Джелисс. — Двоих, — пожала плечами девушка. Минуту все молчали. Потом снова заговорила Координатор: — Все это время, — сказала она мягко, — вы передавали и принимали… ничего, что помогло бы милиции здесь, и полиции и жандармам там, на Поверхности, разгромить организацию… Все это время вы встречались с проверенными людьми, с лучшими из наших сестер. Кроме меня, членов вашей ячейки, ваших визави внизу и их координаторов, о вас не знает никто. — Но… как же?.. — недоуменно бормотала Селен. — Мы таскались вниз и обратно… Мы могли привлечь внимание… — Селен, — остановила ее Координатор, — ты — племянница Проквестора, Келли — дочь одной из Преторов, Джелисс — дочь генерала небесной милиции… Вы — «золотая молодежь», члены знатных Семей, молодые офицеры… Как и полагается знати вашего возраста, вас не обременяют ни делами ни службой в милиции. Вы свободно шляетесь по Небу и бываете на Поверхности. За вами приглядывают, конечно… но это не та слежка, которой подвергаются неблагонадежные молодые люди из семей попроще… Понимаете? — она посмотрела в глаза каждой: Селен, Келли, Джелисс и закончила: — Конечно, о вашем увлечении социалистической литературой и левых взглядах известно вашим родственникам, но они не воспринимают это всерьез. И это нам на руку! — А как же ты? — спросила тогда Келли. — За тобой почему не следят? На долгую минуту повисло молчание. Вокруг продолжали щебетать птицы; лебеди в пруду так же кружили вокруг островка; белка снова вернулась на прежнее место и принялась разглядывать собравшихся в беседке людей; где-то рядом в траве что-то зафыркало и засопело. Вскоре из зарослей лопухов появился ёж и, пробежав мимо беседки, скрылся в других зарослях. — Ну, что, — наконец снова заговорила Координатор, оставив вопрос Келли без ответа, — вы готовы к настоящему делу? Трое переглянулись, и Келли ответила за троих: — Да, Тарви. — Вот и отлично, — улыбнулась женщина. — Очень скоро все изменится… — она не стала продолжать. — На чем полетим? — Келли вопросительно посмотрела на Координатора. — Возьмите флайер в прокате в юго-западной гавани. Вас там ждут… Сестры уже позаботилась, чтобы маячок на одной из машин оказался неисправен… Когда покинете остров, отключите коммуникаторы. Внизу, в машинах, найдете новые… звоните с них только вашим визави. Одежда и все необходимое — также будет там. Адреса явок и контакты — в конвертах… — Сколько у нас времени? — Сутки… В гавань постарайтесь вернуться к первому часу. — А дальше? — Вас будет ждать кар… его номер и код активации вам сообщит сестра, которая примет флайер… кар доставит вас в гостиницу. Там на твое имя со вчерашнего вечера забронированы апартаменты. Засветитесь там и заодно отоспитесь. Сестры позаботятся о том, чтобы на записях гостиничных камер вы появились сегодня утром и, если понадобится, найдутся свидетели, которые это подтвердят… **** Когда они попрощались с Тарви и направились к выходу из парка, на коммуникатор Келли поступило сообщение: «Присматривай за Джелисс. Я ей не доверяю. Если хоть что-то (любая мелочь!) в ее поведении покажется тебе странным, сообщи мне. Используй комм, который найдешь в машине, это безопасно (свой — только в крайнем случае). Если она предатель, с ней разберутся. Не пытайся ее задержать. Солнце для всех!» 22. Спуск на Поверхность Башня уже показалась вдали, и флайер перешел на сверхзвук, снижая скорость. — Что думаешь об этом задании? — спросила Джелисс, долго разглядывавшая облака в лобовое стекло. Она отвлеклась от облаков и посмотрела на Келли. Они молчали большую часть полета, и Келли на мгновение показалось, будто ей это послышалось. Только повернув голову в сторону подруги, она поняла, что та действительно с ней заговорила. Небольшой флайер был рассчитан на пятерых пассажиров, — два кресла с широким проходом меж ними располагались в передней части кабины — места для пилотов — и три — в задней. Келли и Джелисс сидели впереди, наслаждаясь видом и думая каждая о своем, предоставив управление автопилоту. Селен тихо посапывала позади в среднем кресле и они, заметив это, негласно сговорились ее не будить. Голос Джелисс прозвучал тихо и Келли так же тихо ответила: — Ты хочешь спросить: поверила ли я Тарви насчет запланированной Декархионом бойни? — Уж очень неправдоподобно звучит… — Думаешь, очередная проверка? — А сама как думаешь? — Джелисс взглянула на подругу и снова уставилась в лобовое стекло. Минуту они молчали. Башня впереди приблизилась настолько, что на ней уже можно было разглядеть кольца галерей. Они летели выше слоя перистых облаков, окутавшего острова и удерживающие их нити (необходимое и автоматически выполняемое всяким воздушным судном условие, направленное на предотвращение столкновения с артефактами Древних). — Послушай, Джел, — наконец сказала Келли, — единственный способ проверить правдивость слов Тарви — посмотреть записи карт… — Именно, — подтвердила Джелисс. — Давай проверим! — А если на карте стоит защита и она заблокируется? — Вряд ли. Если там действительно то, о чем говорит Тарви, то установка защиты — ненужный риск случайной блокировки… — А если это действительно проверка? — Тогда или карта заблокируется, и я ее уничтожу… скажу, что была опасность раскрытия… или не заблокируется, и я доставлю ее по адресу… — сказала Джелисс. — Но, мы тогда будем точно знать: доверяют нам, или считают за шпионок и водят вокруг пальца… На последний аргумент Джелисс Келли не нашлась чем возразить. — Эй, Сел! — позвала тогда Джелисс, обернувшись назад, — что скажешь? — А? Что? — вздрогнула дремавшая до того мужчина. — Говорю: может, попробуем посмотреть, что на картах? Мужчина потянулась в кресле и громко зевнула, заразив зевотой остальных, затем взглянула на Келли. Подруга кивнула, давая понять, что не против. — И как вы собираетесь пробовать? — спросила она тогда. — Наши коммы выключены и лучше нам их не включать… а в эту штуку… — Селен обвела вокруг глазами, имея в виду флайер с его бортовым компьютером и прочим оборудованием, среди которого имелся и проигрыватель, — я бы совать карту не стала… — И не надо, — сказала Джелисс. — Я включу свой комм, когда будем внутри башни. — Хм… Что скажешь, милая, — Селен посмотрела на Келли, — Джел дело говорит… — Я согласна, — ответила Келли. — Давайте попробуем! Через несколько минут Флайер перешел со сверхзвуковой на дозвуковую скорость. Башня все увеличивалась, на глазах превращаясь из натянутой между Завесой внизу и голубой бесконечностью вверху тонкой струны в массивную колонну подпиравшую небо. Флайер замедлился почти до полной остановки и аккуратно влетел между отмеченных специальными знаками пилонов в одну из опоясывавших башню галерей, где мягко сел, прижавшись почти вплотную к стене башни. Облачившись в комбинезоны, подруги вышли из машины. Было ветрено. На внутренней поверхности маски Келли, рядом с индикатором времени, показывавшем: «02:87», появились цифры: «411Р.» — обычная температура для Зоны Второго Кольца в это время года. Келли осмотрелась: повсюду были иероглифы Древних, — загадочные символы покрывали абсолютно все поверхности внутри галереи; солнце светило прямо в лицо, заливая все вокруг своим желтоватым светом и выделяя каждый иероглиф под ногами и на стене башни. Заметив скрытую в тени одного из пилонов дверь-диафрагму, Келли указала подругам направление — до диафрагмы было около пятидесяти метров — и они быстрым шагом направились к входу в башню. Когда они подошли к едва выпуклой окружности, разделенной на множество сходившихся к центру лепестков-сегментов, — длина каждого сегмента составляла около трех, а всей окружности, соответственно — около шести метров, — окружность пришла в движение, закрутившись против часовой стрелки и открыв проход внутрь башни. Внутри было темно. Едва диафрагма закрылась, на плечах комбинезонов включились миниатюрные фары-искатели, настроенные таким образом, чтобы концентрированные пучки света падали туда, куда смотрели глаза человека. Они осмотрелись: обычный коридор в обычной башне. Келли сразу вспомнилась Школа и то, как они с Джелисс, Селен и шестью другими кадетами пробирались через такую же, только полную опасных ловушек… — Помните?.. — вдруг сказала она в эфир, и наушники тут же отозвались голосами подруг: — Да, конечно… — это была Джел. — Еще бы… хрен такое забудешь! — это Селен (она уж точно помнит). Не задерживаясь, они пошли по коридору. Примерно через пятьсот метров коридор должен вывести в зал с множеством лифтов, один из которых — рабочий. — Сильно ты меня тогда напугала… — прозвучал в наушниках голос Джелисс. В ответ Селен усмехнулась: — Если бы не та паралитическая дрянь, которой в меня выстрелил гребаный робот, на финише мой комбез был бы полон дерьма! — Не самый худший вариант! Вот если бы страховка… — Джелисс не договорила. Последовало молчание. Шагов через десять Селен сказала серьезно: — Именно об этом, Джел, я тогда и подумала… О страховке… — она снова замолчала. — Падать было пиздец как страшно, — произнесла она через минуту. — Тело сковал паралич и я не могла понять: повисла я или все еще продолжаю лететь вниз по шахте… до того момента, когда увидела свет фонарей и ваши лица… вернее маски… Спустя пять минут они вышли в просторное помещение, по форме напоминавшее приплюснутый сверху и снизу пузырь. Высота помещения была такова, что фары-искатели Келли едва достали до потолка или правильнее сказать: купола, когда она подняла лицо вверх. Прошагав еще около двух сотен метров до центральной колонны, внутри которой проходили лифтовые магистрали, они быстро отыскали двери, отмеченные фосфоресцирующей краской и вызвали кабину. Без пассажиров лифты башен перемещались с устрашающей скоростью. Словно снаряды в дулах древних пушек. Окажись при таком перемещении внутри кабины живое существо, его бы размазало по полу (или по потолку — в зависимости от направления движения кабины), но, стоило поместить в кабину кошку или крысу или даже паука, и лифт уже не разгонялся до опасных скоростей. Зато при транспортировке «не живых» грузов с Поверхности на Небо ограничение не срабатывало, и перемещение занимало буквально минуты (другое дело — не всякий груз можно было так транспортировать, — в некоторых случаях, в кабину специально помещалась клетка с животным, дабы груз не превратился в кашу или лепешку). Как следовало из инструктажа Тарви, эта башня не использовалась; все лифты, кроме одного единственного, были заблокированы (обычно для такой блокировки кабина поднималась на один из верхних уровней и там ее двери фиксировались в открытом положении). Обычно, в таких башнях блокировались все лифты и все выходы на Поверхность (во избежание проникновения внутрь стратегического сооружения нежелательных элементов, вроде «террористов» — бойцов-революционеров), а в ключевых местах — в местах стоянки лифтов, в переходах между нижними уровнями, у входов внизу — устанавливалась сигнализация, при срабатывании которой активировались боевые роботы и к башне высылался спецназ милиции. По словам Координатора, в этой башне побывали сестры, и теперь сигнализация срабатывала не везде, а роботы-охранники и вовсе были выведены из строя. Лифт прибыл через две с половиной минуты. Двери открылись и подруги вошли внутрь призмообразной кабины, способной вместить до сотни пассажиров. В кабине их ждал приятный сюрприз — два десятка твердопластиковых кресел-шезлонгов, — весьма кстати для четырнадцатиминутного спуска или подъема. — Ну, что, будем пробовать? — спросила Джелисс, когда Келли нажала на панели управления лифтом нужный иероглиф, обозначавший: «Поверхность» и кабина пришла в движение. Келли в ответ лишь кивнула, а Селен добавила: — Давай уже! Посмотрим на кружок проституток! — Если карта прочитается… — улыбнулась Джелисс и достала коммуникатор и карту памяти из кармана комбинезона, куда предусмотрительно их поместила еще на борту флайера. Джелисс включила комм — обтянутые тонкой термостойкой тканью пальцы девушки ловко вставили карту в соответствующий разъем мобильного устройства — и вызвала голографическое меню. Карта была не зашифрована. — Хм… — Джелисс посмотрела на подруг. — Один единственный файл… — Запускай, — сказала Келли… **** Тарви сказала правду. На карте действительно была запись Декархиона — Собрания Десяти, на котором обсуждалась будущая бойня народов. Продолжительность записи составляла два часа семьдесят девять минут, и подруги не стали просматривать ее полностью, — начала заседания, где было сказано главное, оказалось более чем достаточно. Глядя на голограмму, Келли испытывала ненависть и отвращение. Она ненавидела Правительство Десяти — этих вычурных кичливых ничтожеств, правивших столетиями до тех пор, когда самые передовые достижения медицины уже не могли удерживать жизнь в неестественно молодых телах. Примерно раз в тридцать или пятьдесят лет одна из этих надменных тварей отправлялась к Подземному Дьяволу и на освободившееся место выбиралась новая дрянь из числа Преторов. Все это — и похороны выбывшей из Десяти и избрание нового Консула-декарха — происходило торжественно, так, что об этих важных событиях знала каждая из жительниц Неба. На коротком веку Келли — четыре декады назад отметившей свое семнадцатилетие — такие торжества приходились всего один раз, — в то время ей было всего три года и она только поступила в начальную школу… Именно тогда ее мать, бывшая до того Проквестором, стала Претором, заняв место своей начальницы, избранной в Консулы… С первых минут записи величественные и безупречно прекрасные люди в длинных одеждах — лица их были известны всем небожителям — с поразительным бесстрастием и легкостью принялись обсуждать будущее уничтожение миллиардов человеческих жизней. Они говорили так, будто речь шла о поголовьях животных, само существование которых предопределялось потребностями их хозяев в мясе или шкурах. Они шутили и обменивались колкостями, постоянно улыбались, даже флиртовали. Цель грядущей бойни была обозначена просто и без двусмысленностей: провоцирование и усиление матриотических и националистических настроений среди населяющих Поверхность народов как профилактика стремительно возрастающей в них популярности запрещенных партий и городских партизан. Для достижения этой цели и был разработан план, особый цинизм которого заключался в том, что главными его исполнителями должны были стать сами приговоренные народы под водительством своих марионеточных правительств, которые, в свою очередь, будут действовать по указке кураторов небесной милиции, ответственной за исполнение принятого Десятью коварного плана. И одной из таких кураторов станет генерал Эттер Лана Шейл — первая мать Джелисс… Келли видела, как подруга изменилась в лице, когда Консул Красота Мира вызвала ее мать в круг, и вспомнила сообщение Тарви. Считать ли признаком измены с трудом сдерживаемые слезы? Это ли «странное поведение», о котором следует сообщить Координатору? Что еще? Желание увидеть своими глазами заговор главных паразитов планеты — «подозрительная странность»? Но Келли и самой хотелось убедиться в правдивости слов Тарви, — если все ею сказанное — правда, то они все — Джелисс, Селен и сама Келли — оказались на острие истории, если не в точке невозврата. Она имеет право знать! И то, что Джелисс считает также — не «странность» и не признак «предательства»! Ни она сама, ни Селен не стали ничего говорить, когда Джелисс, все же не сдержалась и отключила микрофон в комбинезоне, отвернувшись и уставившись в сторону. Что тут скажешь? Келли понимала, что на голограмме могли оказаться и сестра второй матери Селен, бывшая Проквестором и первая мать самой Келли — Претор Мэрри-Виржисс Астерра… и то, что их там не было, вовсе не означало того, что в дальнейшем они не окажутся в числе исполнителей подробно изложенного матерью Джелисс изуверского плана. Они внимательно прослушали довольно продолжительную речь Эттер Шейл. Речь заняла все время, пока лифт спускался к Поверхности и еще несколько минут сверх того. Кабина остановилась, Келли предусмотрительно нажала иероглиф блокировки дверей: вряд ли открытые двери сделали бы возможным прием сигнала Сети внутри башни, но, все же, лишние сантиметры «небесного железа» — совсем не лишние, когда от радиомолчания зависит успех миссии. Когда генерал Шейл закончила говорить, ее дочь переключила запись на ускоренное воспроизведение и фигурки в голографическом облаке замельтешили, стали торопливо-нервозными, дергаными и какими-то по-клоунски несмешными. Время от времени, когда в круг суетливо выбегала очередная фигурка, Джелисс приостанавливала запись, чтобы можно было рассмотреть, кто это. Наконец запись закончилась и голограмма схлопнулась, Джелисс вытащила карту памяти из коммуникатора и выключила его. — Ну, что, идем? — сказала она. — Идем! — ответила Келли и открыла двери лифта. Они оказались в огромной центральной полусфере нижнего уровня. В используемых башнях в таких полусферах устраивались вокзалы, куда непрерывными потоками стекались грузы, отправляемые на лифтах на Небо. От центральной колонны с лифтами до стен полусферы расстояние здесь было два или около того километра; высота от пола до свода полусферы в самой высокой точке — около семисот метров. Вокруг центральной полусферы любой башни лепестками располагались вытянутые помещения поменьше — каждое размерами со стадион, — а за ними прямыми лучами расходились тоннели, ведущие к выходам на Поверхность — гигантским диафрагмам, способным пропустить в тоннель железнодорожный состав. В действующих башнях в таких помещениях обычно устраивались склады, железнодорожные пакгаузы и сортировочные узлы, но в этой ничего подобного не было. Здесь было пусто, темно и холодно. Вокруг, насколько доставали фары-искатели комбинезонов, не было видно ничего, — только матовый серебристо-желтый пол и густая стылая темнота вокруг. — Нам туда, — указала Келли налево и пошла первой. Подруги прошли через зал-полусферу. Дойдя до стены, они заметили сделанный на ней фосфоресцирующей краской знак и двинулись вправо, в указанном знаком направлении. Через пару сотен метров они подошли к нише в стене, оказавшейся началом подковообразного короткого тоннеля, служившего проходом в один из примыкавших к центральной полусфере залов и, заметив на стене тоннеля еще один знак, свернули в него. Они не ошиблись: зал был тот самый, о котором говорила Координатор Тарви. Оказавшись в еще одном огромном и темном помещении, — определить его размеры на глаз было невозможно, а лазерного дальномера у них не было, — подруги быстро обнаружили то, что искали. Вдоль стены, справа от соединяющего залы тоннеля, в ряд стояло около двух десятков автомобилей различных типов (от рассчитанных на два или на четыре пассажира скоростных спорткаров до более вместительных вездеходов и даже небольших автобусов). К лобовым стеклам первых трех машин щетками стеклоочистителей были прижаты клочки бумаги с цифрами: «1», «2» и «3». Цифры означали порядок выезда и, соответственно, определяли — кто именно и на какой из машин поедет: номер «1» предназначался Джелисс, «2» — Селен и «3» — Келли. Машины были разных моделей, но все принадлежали к классу высокоскоростных. — Ого! — присвистнув, воскликнула Селен, подойдя к небесно-голубого цвета машине с номером «2», — Да это же «Голубой туман»! Быстрая пташка! — Мужчина открыла дверь и заглянула внутрь. — Ручное управление! Сегодня я буду летать по Поверхности… — Надеюсь, ты это не всерьез… — заметила Келли. — Ты ведь понимаешь, насколько это может быть опасно? Эта штука способна превратить тебя в отбивную… — Не беспокойся за меня, дорогая! — игриво ответила Селен. — Я знаю, что это за штука и как с ней следует обращаться… Подземный Дьявол подождет нашей встречи. — Вот именно! С этим не стоит торопиться, Сел, — серьезно сказала Келли, направляясь к «своей» машине — четырехколесной «Экстазии» цвета аквамарин. Келли осмотрела кар: в салоне она нашла плащ с глубоким капюшоном, довольно приличный, цвета лайма, и коммуникатор — не гибрид, способный превращаться в оружие, а самый обычный, хоть и недешевый; она включила устройство: батарея была полностью заряжена, память отформатирована. — Что ж, — сказала Келли, закончив с осмотром, — давайте не будем задерживаться… Джел… — она посмотрела на подругу и фары-искатели комбинезона высветили стоявшую у открытой двери «Дикой кошки» — машины номер «1», черной как сама тьма — Джелисс. — Ты едешь первой… — Да, — ответила та. — Только вот, думаю, для начала стоит переодеться… Сказав это, Джелисс заглянула в салон кара и включила там освещение, — теплый желтый прямоугольник света лег перед открытой дверью машины, — затем она отключила фары-искатели, быстро расстегнула и сняла комбинезон, оставшись в том самом сине-белом костюме, в котором явилась на встречу с Координатором. — Прохладно… — заметила Джелисс. Закинув в салон небрежно свернутый комбинезон, она забралась туда сама и вылезла обратно, держа в руках темно-зеленый плащ. — А вы чего стоите? — поинтересовалась она, просовывая руки в рукава плаща и накидывая на голову капюшон. — У нас есть время, Джел, — ответила Келли. — Селен выезжает через пять минут, я — через десять… а здесь прохладно. — Ладно, — Джелисс поежилась, — действительно холодно… — она стала застегивать плащ снизу вверх и, дойдя до середины застежки, сунула руку за отворот плаща и вытащила пистолет… …Келли непонимающим взглядом посмотрела на оружие в руке подруги, потом — на Селен и снова — на пистолет. — Извини, Келли, — сказала Джелисс, — Но придется вам с Селен снять ваши комбинезоны и отдать мне карты памяти… — Джел?.. — Не надо, Келли. Не начинай. Я давно сделала выбор и, знаешь что, Семья мне дороже ваших игр в революцию… Просто отдайте мне ваши карты и не делайте глупостей. Игры кончились. Я сдам Тарви милиции и попрошу маму, чтобы в расследовании вы фигурировали как мои помощницы… Сами же потом будете мне благодарны… — Ну и мразь же ты! — сквозь зубы плюнула Селен. Лицо мужчины скрывала маска, и ее голос звучал из динамиков, но Келли была уверена, что в этот момент на нем отразилось презрение к предательнице. — Селен, — сказала в ответ Джелисс, — просто сними комбинезон, достань из кармана карту и конверт и положи на капот машины… Ты, Келли, сделай то же самое… Медленно. Я не хочу причинять вам вред. — Хорошо, — спокойно ответила Келли. — Хорошо, ты получишь то, что требуешь… — она выключила фары-искатели и стала расстегивать комбинезон. Селен, помедлив, последовала примеру Келли. — Только не делайте глупостей, прошу вас, — сказала Джелисс. В свободной руке ее вспыхнул фонарик (достаточно мощный, чтобы выхватить из темноты то место, где стояли Келли и Селен). Сама Джелисс находилась от них в четырех или пяти метрах. Келли медленно, одну за другой вытащила ноги из теплых армированных штанин комбеза. Было холодно: когда они вышли из лифта, температурный датчик комбинезона сообщил Келли, что в помещении всего пятьсот два градуса по шкале Ранкли. Одежда, что была на них, конечно, не даст им замерзнуть насмерть, но в обогреваемом комбинезоне, все же, было намного комфортней. — Вот и отлично! — сказала Джелисс, когда Келли сняла комбинезон и, свернув, отнесла его к «Голубому туману», положив на капот; потом она пошарила в кармане, вытащила из него черный прямоугольник и положила его рядом. — Конверт тоже, — добавила Джелисс, продолжая держать пистолет в вытянутой руке, целя им то в Келли, то в Селен. Келли подчинилась и положила конверт рядом с картой памяти. — И коммуникатор… — Келли выполнила и это требование. — Теперь ты… — приказала Джелисс мужчине. Селен уже сняла комбинезон и теперь стояла с как попало свернутым комком в руках. — Да, конечно… — ответила та и, подойдя к машине, опустила сверток на капот. После она сунула руки в карманы брюк и достала карту, конверт и коммуникатор. Карта с конвертом оказались в левой руке Селен, а коммуникатор — в правой. Повертев в руке устройство, словно заметив в нем что-то неладное, мужчина сделала им быстрое метательное движение. Отточенный множеством регулярных тренировок бросательный жест задействовал механизм гибрида, и устройство высвободило одно из вложенных в него ультрапластиковых лезвий, позволив лезвию покинуть ножны и отправиться в заданном броском направлении… Селен была весьма искусна в обращении с разными видами холодного оружия — ножами, дротиками, чакрами, бумерангами и множеством других подобных средств. Ее коммуникатор-гибрид был из серии, разработанной как раз для таких, как она любителей. …Келли услышала, как Джелисс вскрикнула, и в ту же секунду раздался хлопок — выстрел из пистолета. Селен на мгновение замерла и стала медленно заваливаться на капот машины. — Нет! Сел, нет! О, Дьявол! — закричала Келли и бросилась к раненой. — Эта дрянь мне распорола ухо! — змеей прошипела Джелисс, присев на корточки и прижав руку к правой стороне головы. — Какого хера, блядь! — Сел! Селен! Милая! — Келли подхватила издававшую страшные булькающе-хрипящие звуки мужчину. — О, нет! Милая, нет! Пуля попала в горло и прошила шею мужчины насквозь, задев — судя по тому, как хлестала из раны кровь — артерию. С Селен было кончено. Опустив еще вздрагивающее тело любимой на пол, Келли зло посмотрела на Джелисс: — Сука! Ты за это ответишь! — Заткни пасть! — взвизгнула та, направив на Келли пистолет. — Делай, что я тебе скажу, и останешься жива! В противном случае, я продырявлю твою голову! Тело Селен перестало вздрагивать. Кровь продолжала прибывать в образовавшуюся вокруг нее лужу, но уже не брызгала пульсирующими толчками. Келли стояла в этой луже на коленях, пальцы ее рук были в быстро остывавшей на холоде, липкой жидкости. — Вставай и иди к машине, — голос Джелисс был нарочито спокойным и холодным, как окружающий их стылый воздух… или как кровь на металлическом полу, что вскоре превратится в лед. — И без резких движений! — добавила она. Келли подчинилась и стала медленно подниматься, но в какой-то момент она заметила в кровавой луже под собой пластиковый квадратик, едва показавшийся в свете фонаря — карта Селен, которую смертельно раненая подруга выронила, падая. Пропитавшийся кровью конверт лежал рядом в тени. Тогда, бросив на убийцу злой взгляд, Келли снова наклонилась к Селен и, закрыв глаза любимой, поцеловала еще теплые губы, после чего быстрым движением сгребла конверт и карту, и сунула их в набедренный карман брюк. Со стороны это выглядело так, будто вставая, она оперлась о собственное колено. На клапане кармана осталось влажное пятно, которое Келли размазала, проведя рукой вдоль бедра. — Садись в машину. Ты поведешь, — приказала Джелисс. — Что?.. — Встав на ноги, Келли повернулась к Джелисс и посмотрела сквозь слепивший свет фонаря на ту, которую еще минуту назад считала подругой и сестрой. — Я говорю: ты поведешь машину, — спокойно повторила Джелисс. — Не пешком же нам идти к лифту… Мы поднимемся наверх, и я свяжусь с матерью. Бросив взгляд на бездыханное тело любимой, Келли обошла «Голубой туман», подойдя к открытой двери, за которой располагалось место пилота (или «водителя», как говорили на Поверхности). — Стой там! — окрикнула ее Джелисс, наведя на нее пистолет. Держа Келли под прицелом, Джелисс подошла к капоту машины и забрала лежавшие там карту и конверт. Потом бросила быстрый взгляд вниз, на тело Селен, и снова — на Келли: Келли оставалась на месте. — Где. Второй. Конверт? — отчетливо произнесла она. — Я не знаю, — ответила Келли, нервно передернув плечами. Она уже начала замерзать. — Сел держала его в руке… — добавила она, посмотрев вниз, под ноги убийцы. Джелисс неосознанно проследила за ее взглядом и опустила луч фонаря на тело Селен, словно ожидая увидеть лежащий рядом с убитой конверт… при этом дуло пистолета на долгую секунду сместилось немного в сторону от Келли. Неожиданно для себя самой, Келли наклонилась и одним стремительным прыжком нырнула в салон машины. Оказавшись внутри, она захлопнула дверь и быстро нажала кнопку центрального замка. Джелисс сориентировалась быстро. Она отскочила от капота в сторону, к водительской двери, нацелив пистолет в стекло, отделявшее ее от Келли, подошла ближе, почти уперев ствол в стекло и несколько раз выстрелила. Стекло рядом с Келли покрылось «паутиной» трещин, но выдержало. Не обращая внимания на продолжавшую стрелять Джелисс, Келли спешно щелкала тумблерами и нажимала кнопки, подтверждая уточняющие вопросы бортового компьютера о ее намерении начать движение без предварительного прогрева электродвигателей и элементов трансмиссии. Наконец она нашла нужный тумблер, отключавший систему контроля, отчаянно не допускавшую действий пилота, за которыми могла последовать поломка машины — именно такие действия и пыталась предпринять сейчас Келли — и перевела его в положение «неактивно». Моторы взвыли. В это время окно слева от Келли уже превратилось в непрозрачную тряпку — она не видела, где теперь находилась бывшая подруга; выстрелы прекратились — по-видимому, у Джелисс закончились патроны и она заменяла магазин… Еще один-два выстрела и окно не выдержит… — пронеслось у нее в голове. Келли вцепилась в штурвал и потянула его на себя… «Голубой туман» мелко завибрировал, загудела непрогретая трансмиссия, и машина рванулась назад. В этот момент Келли увидела Джелисс: та уже сменила магазин и снова нацелилась в боковое окно. Келли вывернула штурвал вправо, и машина едва не сделала «жука» на месте; пуля попала в окно, прорвав в нем дыру, но ушла в сторону, не задев Келли. Резко затормозив, Келли уперлась спиной в кресло и надавила на штурвал что было сил, сообщая машине команду к форсированному старту. Несдерживаемый системами контроля «Голубой туман» взревел: Келли всем телом почувствовала, как четыре пары колес завращались под еще не сдвинувшимся с места механическим зверем; потом сила инерции отбросила ее назад в кресло и скоростной кар, со скрежетом прочертив левым бортом по стоявшей рядом «Экстазии», понес ее вперед, в темноту. Лишь через несколько секунд, преодолев за это короткое время две или три сотни метров, Келли поняла, что движется в абсолютной темноте. Она включила фары: пять мощных, слившихся воедино белых клиньев света в тот же миг разорвали темноту вокруг, достав до находившейся в километре с лишним противоположной стены и высветив в ней небольшую темную точку — ведущий на Поверхность тоннель. Келли направила машину к этой точке, плавно сбрасывая скорость. Всего на то, чтобы пересечь зал «Голубому туману» потребовалось не более четверти минуты — двадцать три секунды — и вскоре машина уже неслась по тоннелю. Въезжая в тоннель, Келли вернула тумблер в требуемое правилами безопасности положение, и кар автоматически откорректировал траекторию, по которой буквально влетел в гигантскую, как и все в этом сооружении Древних, трубу. Еще четверть минуты и машина остановилась перед диафрагмой. На приборной панели высветилась надпись: «открыть выход из башни?» — Келли протянула руку и коснулась надписи — надпись моргнула и исчезла, а двадцатиметровая в диаметре диафрагма впереди ожила, разделилась на сегменты и провернулась, подобно своим точным копиям поменьше, втягиваясь в окружность тоннеля. В открывшейся дыре Келли увидела ночь, которая была едва светлее той тьмы, что стояла внутри башни. Она тронула машину вперед, «Голубой туман» выкатился наружу, и диафрагма позади тут же закрылась. Машина стояла на растрескавшейся от времени бетонной дороге, явно рассчитанной при строительстве на поток тяжелого транспорта, но впоследствии так и не использованной по назначению, — в помещениях башни Келли не заметила никаких признаков того, что в прошлом башня использовалась для транспортировки грузов «Поверхность — Небо». Насколько хватало света фар, дорога впереди выглядела пустынной и заброшенной. В нескольких десятках метров справа и слева от дороги начинался лес, давно мертвый, являвший собой печальное зрелище и заставлявший думать об увядании и смерти. Перед глазами Келли возникло лицо Селен, ее непонимающе-удивленный взгляд, она снова услышала страшный булькающий хрип… Келли почувствовала, как по щекам ее потекли крупные горячие капли, и только тогда поняла, что глаза заполнили слезы, и она не может ни на чем сфокусировать взгляд — вокруг сплошная размазня. Нужно ехать! Джелисс наверняка станет преследовать ее, а она не вооружена… Но, куда? Келли быстро вытащила из кармана пропитавшийся кровью конверт и вскрыла его, старясь изо всех сил не смотреть на влажные алые пятна. Внутри был сложенный вдвое лист с написанным от руки знакомым почерком названием города, двадцатизначным номером и именем… — Чеин… — услышала Келли собственный голос. Она поняла кто это. Келли взяла с соседнего сиденья коммуникатор и, набрав номер, послала вызов. Не дожидаясь ответа, Келли вписала в навигатор машины название города — над приборной панелью тут же возникла голографическая карта, обозначив ее местоположение и направление — несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула и уверенно вдавила штурвал в панель управления. «Голубой туман» утробно зарычал, завыл электромоторами и рванул вперед по заброшенной дороге. Через несколько секунд из коммуникатора послышался низкий басовитый голос: — Привет! ИЗ ЗАПИСЕЙ ВЭЙНЗ О’ДИ Сказав о себе, я не могу не сказать о Дафф и Сарранг — моих близких (любовнице и сестре). Начну с Дафф… Моя Даффи… Она буквально подобрала меня на улице через несколько дней после того, как меня освободили из тюрьмы. Мне некуда было пойти. Я была без денег, в обносках, которые получила на выходе вместо одежды, что была на мне при аресте, голодная и потому готовая в очередной раз перекусить из мусорного бака… Я сидела на сломанном ящике в тени в едва освещенном проезде за дешевой столовой и терпеливо ждала, когда из черного хода, за которым, судя по запахам, была кухня, появится кто-нибудь из работниц и пополнит стоявший неподалеку контейнер очередной порцией мусора и объедков. Я уже бывала в том проезде вчера и позавчера и теперь подошла как раз вовремя… В прошлые разы я дожидалась, когда поблизости никого не оказывалось, и только тогда подходила к мусорке и принималась быстро перебирать объедки, складывать их в заранее подготовленный пакет, чтобы потом, укрывшись где-нибудь в темном углу, съесть. В этот раз я решила не прятаться, все равно, вид у меня был откровенно бомжовый, и, как только кухарка исчезнет за дверью, тотчас залезть в контейнер. Вы, наверно, думаете, читая это: вот она, профессиональная воровка, откинулась из тюряги и пошла искать еду по помойкам… Что за ерунда? Она что, не может пошарить по карманам или залезть в чью-нибудь квартиру? Не так все просто, скажу я вам. Чтобы шарить по карманам, нужно иметь приличный вид: оборванка, да еще и с уродским шрамом через всю физиономию выглядит слишком подозрительно. А что до квартирных краж, то тут нужно, во-первых, выбрать подходящую цель и некоторое время за ней наблюдать и, во-вторых, иметь необходимый инструментарий. Парочку хат я тогда уже присмотрела, и время от времени появлялась поблизости, отмечая детали. Оставалось обзавестись кое-какими инструментами и окончательно определиться со временем. Безрассудно лезть наудачу куда попало, едва выйдя на свободу — настоящая и непростительная глупость. Уж лучше пожрать пару дней из помойки… Было холодно, но не настолько, чтобы замерзнуть насмерть, просто зябко. Конец весны. Моросил постоянный в это время года дождь. Тряпье, что было на мне (драный прорезиненный плащ и юбка-мешок) от повышенной влажности отсырело и исходило паром. К тому времени я уже подхватила насморк, кашель, и дело шло дальше, к пневмонии. Когда из-за дальнего угла в проезд свернула шумная кучка работяг, направлявшихся наверняка в столовую, я лишь взглянула на них и снова уставилась на дверь напротив. Как будто сжалившись надо мной, дверь открылась, выпустив из себя дородную повариху, державшую в волосатых ручищах по ведру, из которых торчали кости, пучки пожухлой зелени и куски хлеба. Похоже, мусора в этот раз не было, одни объедки. Грузно прошагав к контейнеру, повариха откинула крышку и вывернула ведра в бак, после чего вернула крышку на место и, смачно высморкавшись на тротуар, вернулась назад. Бросив безразличный взгляд в мою сторону, она скрылась за дверью. Не обращая внимания на работяг, я встала и подошла к мусорке. Достав из кармана пакет, открыла крышку и принялась выбирать из контейнера куски хлеба и кости с обрывками мяса. — Эй, подруга! Бросай это… — услышала я. Это одна из работяг (они как раз подошли к мусорке) остановилась рядом и уставилась на меня. — Я серьезно, — сказала работяга. — Не по-человечески это… Хочешь есть, пошли с нами в столовку, я заплачу! Как вы, наверно, уже догадались, та работяга и была Дафф. Дафф и ее подруг (они были вчетвером) не смутил мой вид. Впрочем, сами они выглядели не намного лучше меня: такая же поношенная одежда, только по размеру и чистая, и от них не пованивало… Дафф представилась и представила остальных, я назвала свое имя и пошла вместе с ними. Войдя в столовую, я обратила на себя внимание нескольких посетителей и той самой дородной поварихи с волосатыми руками. — Тебе чего? — бросила она мне. — Она с нами, — ответила за меня Дафф. — Нашу подругу недавно сократили, и ей приходится трудно… Я за нее заплачу. — Ладно. Как скажешь… — пожала плечами повариха. Дафф купила еду себе и мне — двойную порцию — и села вместе со мной за отдельный стол, так как столы были на четверых, ее подруги втроем разместились за соседним. Молча, я принялась уплетать за обе щеки, уставившись в тарелку. Мне было не по себе от самой ситуации, от того, что Дафф и ее подруги видели, как я копалась в мусорном контейнере и от ее простой доброты. И еще, я несколько раз заметила ее взгляд… она смотрела на меня так, как раньше на меня смотрели некоторые другие (чаще женщины и мужчины, но иногда и андрогины и даже бесполые, хотя те обычно засматриваются на мужчин и тех андров, что поздоровее)… раньше — до того как я стала уродиной. Из непринужденной болтовни за соседним столом, в которой Дафф почти не принимала участия, мне стало ясно, что все четверо работали где-то под землей: упоминались какие-то колодцы, сливы, коллекторы и куча совсем непонятных мне словечек. Компания состояла из трех мужчин и одной женщины, бывшей, как я поняла, у них старшей (кем-то вроде мастера на производстве). Я заметила, как одобрительно кивнула женщина Дафф, когда та позвала меня с ними. Потом уже я узнала, что Джаззи, так звали женщину, была у них не только начальницей, но и кем-то вроде старшей сестры и матери в одном лице. Позже, спустя три года, когда я подстрелила полицейскую и оказалась в розыске, а Дафф — под наблюдением, именно Джаззи я позвонила, чтобы та сообщила все Дафф. За едой Дафф не стала лезть с расспросами о том, как я докатилась до того, чтобы лазить по помойкам, а после просто спросила: есть ли мне куда пойти. Я сказала, что нет, некуда, и тогда Дафф предложила пойти к ней. — У меня найдется кое-какая одежда для тебя, — добавила она, взглянув мне в глаза и, по-видимому, решив, что я откажусь, — а дальше что-нибудь придумаем… Вот так все просто. Я даже слегка обалдела. Так меня еще никогда не кадрили. Не хочу показаться романтической дурочкой, но по-другому не скажешь. Я влюбилась. Дафф оказалась человеком, которому было плевать на мой безобразный шрам или на то, как я была одета. Позже она сказала, что шрама «не заметила»… думаю, это потому, что там, у помойки, она видела только правую сторону моего лица… хотя, уже в столовой, конечно же, не могла не видеть моего уродства, но не подала виду. Она и потом не спрашивала, как так вышло… пока однажды я сама ей все не рассказала. Это не было тайной, просто мне не хотелось вспоминать… У меня не было и нет секретов от Дафф. В тот же вечер, когда я оказалась у нее и привела себя в порядок, я сказала, что недавно освободилась и о том, за что сидела. Дафф это нисколько не смутило и не оттолкнуло от меня. Тогда я поняла, какого человека я встретила. Дафф — единственный человек, кому я показываю то, что пишу, и эти строки она тоже прочтет. Поэтому, я не буду многословна и просто скажу: я люблю тебя. С нашей первой ночи… любила, и буду любить. На момент написания этих строк, прошло три года, как мы с Дафф присоединились к ячейке. Мы сменили несколько имен и квартир. В полицейских базах я до сих пор значусь как Вэйнз ОДи. У них есть моя биометрия, так что приходится быть осторожной: не заглядывать в сканеры и работать только в перчатках. Я точно знаю, что у «шакалов» в досье до сих пор хранится моя старая фотография, до операции… Смена прически и немного косметики — вот и все, что мне требуется для конспирации. Они ищут уродину со шрамом в пол-лица, а не ту, кем я стала благодаря Сарранг и, конечно же, Гэлл… Дафф приходится сложнее. Ее лицо не претерпело столь радикальных изменений, а менять внешность хирургическим путем она не хочет. Чтобы не быть похожей на себя прежнюю, Дафф теперь бреет голову и отпустила бороду (так, по ее словам, она выглядит старше и… «брутальнее»). Дафф оказалась полезным человеком в ячейке: ее опыт работы в службе очистки канализации, знание устройства ин-корпских коллекторов и связи среди рабочих службы нам не раз приходилось использовать в операциях и акциях против зажравшейся буржуазии, чиновников и полиции. Что же до меня, то я занимаюсь тем же, чем и всегда, но теперь все, что я делаю, обрело для меня иной смысл. Если раньше я таскала крохи со стола господ и хозяев жизни, чтобы выжить, и моими главными мотивами были необходимость платить по счетам и банальный голод, то сегодня я этих господ прикладываю об их изобильный стол рылом и забираю у них львиную долю, пополняя фонды нашей и других революционных ячеек. Я играю по-крупному и, Дьявол побери, мне это нравится! Уродливый мир научил меня воровать — занятие глупое и бесполезное в том обществе, которое предвидела Исса Иблисс и которое мы когда-нибудь создадим, — и я использую это умение против него, я делаю то, на что способна, чтобы его изменить. Возможно, вы — те, кто придут после, меня осудите, а может, наоборот, признаете героиней… но знайте: я всего лишь делала то, что могла. Все мы делали то, что могли. Я ни о чем не жалею. 23. Убийца Ко времени, когда Джелисс оказалась снаружи, Келли уже след простыл. Еще в башне она вскрыла оба доставшихся ей конверта — свой и Келли — и прочитала содержавшиеся в них инструкции: ей самой предписывалось ехать в Айсморт, а Келли — в Террин… Кроме названий городов на вложенных в конверты листах бумаги были написаны имена курьеров и номера для связи с ними. Больше ничего. Пункт назначения Селен оставался неизвестным, — она тщательно обыскала ее труп и осмотрела место вокруг: ни карты памяти, ни конверта она не нашла. Джелисс была уверена в том, что Келли забрала их и теперь направлялась туда, куда предписывалось отправиться ее любовнице… Но куда именно? — спрашивала себя Джелисс, глядя сквозь лобовое стекло «Экстазии» на старую бетонную дорогу, — несмотря на оцарапанный борт, она решила взять именно эту машину. — Куда же ты едешь? Мерно гудя двигателями, машина плавно, словно паря над дорогой, несла Джелисс вперед меж двух мертвых стен из того, что когда-то давно было деревьями. Она снова взяла в руки листки бумаги и рассеянно посмотрела на них, потом — на дорогу, потом — снова на листки… Айсморт и Террин… Айсморт и Террин… Почему именно туда?.. Айсморт — город-миллионник — пятнадцать, кажется, миллионов человек населения… построен вокруг одной из действующих башен… расстояние отсюда ровно тысяча километров… неизменное для всей ТЭрары. Террин… двадцать пять миллионов… тысяча километров… остается еще две башни… Оррен, или как там его? — засратая деревня и… — Ну, конечно же! — громко воскликнула Джелисс и довольно улыбнулась. — Конечно! Я знаю, куда ты едешь! Она вызвала меню навигатора и задала направление, после чего включила комм — свой личный, а не тот, что нашелся в машине — и послала вызов. — Джелисс? — ответил комм через несколько секунд. — Здравствуй, мама! Я должна сообщить тебе кое-что очень, очень важное… 24. Чеин Ренн На улице было темно и грязно. Лил дождь. Дождь был теплым и жирным, а расползшийся по улице туман вонял какой-то напоминавшей ацетон гадостью. Четыре небольших пятна скупого желтого света от уличных фонарей, меж которых лежало не менее сотни метров серой темени, лишь изредка освещаемых фарами проезжавших мимо машин — вот и все «дневное освещение» на полукилометровый участок улицы — от перекрестка до перекрестка. В такой темноте при недостаточной осторожности можно запросто, не моргнув глазом, растянуться в какой-нибудь залитой скверной жижей канаве или, того хуже, грохнуться в открытый канализационный люк. Еще час назад, когда она проходила этой улицей в другую сторону, ни на какой дождь не было и намека; видимость была куда лучше — хоть и вовсе выключай фонари, — но теперь, снова оказавшись на улице, она обнаружила, что наступила настоящая ночь… вот только «ночные» фонари никто так и не включил. Дождь в середине летнего дня — явление не то чтобы редкое, но и не столь частое, как в другие сезоны. Обычно летом в это время сквозь Завесу даже проникало некоторое количество солнечного света. Чеин только что вышла из провонявшей мочой подворотни и направилась к станции метро «Птичий сквер», — пересадочная станция, построенная еще до Завесы и потому имеющая собственное название, а не номер, как у большинства более новых станций «подземки». Аккуратно обходя подозрительно темные места, Чеин не спеша шла по скользкому от грязи тротуару к хорошо освещенному перекрестку с улицей, на которой располагалась станция. Единственное на ее пути пятно света осталось позади — фонарь светил как раз у вонючей подворотни — и между пятном позади и перекрестком впереди видимость была хуже некуда: яркий свет с перекрестка слепил глаза, не давая толком рассмотреть что под ногами. Микронаушник в левом ухе оповестил Чеин о входящем голосовом вызове тихим ненавязчивым сигналом; при этом комм в кармане плаща несколько раз продублировал оповещение короткой вибрацией. Чеин остановилась. Достав устройство, она взглянула на номер вызывавшего абонента: номер был незнакомый, но вызов шел по особой схеме переадресаций; кроме того, Чеин сразу отметила «маркеры» — особую последовательность чисел в номере, что являлось дополнительным предупреждением (на случай присутствия рядом посторонних, тех, кому не следовало слышать разговора): вызов от курьера с Неба. Чеин лично контактировала с тремя сестрами-небожительницами — Ариетт, Дисьель или Селен. С каждой из них она встречалась, обычно, если не возникало срочной необходимости, раз в декаду на протяжении уже нескольких лет. Явки происходили, по большей части, на конспиративных квартирах, реже — в общественных местах, что способствовало развитию подлинно дружеских отношений между агентами. Чеин хорошо знала всех троих и потому, нажав кнопку приема вызова, ответила просто: — Привет! — Чеин? — тревожно произнес в левом ухе незнакомый голос. Судя по тембру, говорившая была женщиной или андрогином. — Да… — Чеин поправила пальцем микронаушник. — Но, кажется, мы незнакомы… — Меня зовут Келли. Я… — собеседница замолчала; Чеин показалось, что услышала приглушенное всхлипывание. — Я вместо Селен, — наконец произнесла она. — Я должна с вами встретиться. Это крайне важно, — добавила она просевшим голосом. — Келли, вы плачете? — прямо спросила Чеин. Последовала короткая заминка, после которой женщина или андрогин по имени Келли ответила: — Да. Простите… — Вы в беде? — Я нет… но… Селен… — Говорите по порядку, Келли. В рамках известных предосторожностей, конечно… Связь относительно безопасна… если не говорить лишних слов… — Да, конечно… я помню про фильтры. — Итак, Келли, что случилось? — Нас предали. Одна из нас… Шейл… В общем… Селен больше нет, — сказала Келли. — Нас было трое: Селен, Джелисс и я. Мы должны были ехать каждая — в определенном Координатором направлении… Шейл… Джелисс… — закрутились в голове Чеин много раз слышанные имена. — Не может быть… Не может быть! — Шейл — фамилия Аллвин, одной из ее триумвиров, а Джелисс — имя сестры Аллвин! — Прости, — перебила Келли Чеин, — ты сказала: Шейл? Джелисс Шейл? — Да, — подтвердил голос в микронаушнике. — Тебе не послышалось. Джелисс Шейл — родная сестра Аллвин… — А ты-то откуда?.. — начала удивленно Чеин. Келли нервно и совсем невесело усмехнулась: — От Селен. Она мне все рассказывала… Мы… — Келли не закончила и на этот раз уже открыто разрыдалась. — О… Селен говорила, что у нее есть пара… что вы вместе учились в академии… но… она никогда не называла твоего имени… — Да… мы все вместе, втроем… Селен, я и Джелисс… — всхлипнув, ответила Келли. — Но Сел, конечно, не болтала лишнего… Это она умеет: говорить много и не болтать лишнего… — Мне очень, очень жаль… Келли замолчала, словно хотела сказать что-то еще и никак не могла начать. Только теперь Чеин обратила внимание на то, что, кроме голоса Келли, в наушнике слышались еще какие-то свистящие звуки. — Что это за шум? — спросила она. — Окно… стекло пробито… я еду в машине. — Как далеко ты сейчас от Ин-Корпа? — Около тысячи километров, — ответила Келли. — Часов пять-шесть пути я думаю… — А что она… Джелисс? Она знает, куда ты направляешься? — Я не уверена… — помолчав, ответила Келли. — Места назначения и контакты были в конвертах… Мой сейчас у нее… Так получилось… что мне достался конверт Селен… — Келли снова замолчала и Чеин не стала на нее давить. Пусть успокоится, — решила она. Дождь усилился. Поправив капюшон плаща, Чеин потихоньку зашагала к перекрестку, стараясь не смотреть на фонари впереди, чтобы яркий свет не ослепил начавшие привыкать к темноте глаза. — Постой! — воскликнула Келли у нее в ухе. Чеин остановилась. — Если Сел должна была ехать к вам, в Ин-Корп… а кроме Ин-Корпа она за все время лишь несколько раз спускалась в пару других мест… то, возможно, что и я должна была отправиться туда, где бывала чаще всего… — А где ты чаще всего бывала, Келли? — спросила Чеин. Последовала короткая пауза. — Знаешь, кажется, мы с тобой уже много всего наговорили… — За это можешь не переживать. Эта… Джелисс наверняка уже связалась со своими хозяевами… Сменим номера и порядок… Так куда тебя, скорей всего, могли послать, как думаешь? — Террин… Чаще всего меня посылали в Террин. — Джелисс об этом известно? — Нет… вряд ли. — А о Селен? Келли ответила не сразу, — Чеин терпеливо ждала, пока она ответит. — Однажды Сел ей сказала об Аллвин… — помолчав, наконец заговорила Келли, — год назад, когда Джелисс только присоединилась к нам… Сказала, что Аллвин по-прежнему в Ин-Корпе и… что она знакома с одной из ее триумвиров… с тобой… Вот так да! — Чеин не сразу нашлась с ответом. — Не беспокойся! — поспешила добавить Келли. — Она не называла имен, вообще никаких подробностей… Только сказала, что Аллвин жива и счастлива… больше ничего! — Келли, — серьезно заговорила Чеин, — этого уже достаточно, чтобы понять, что Селен бывает в Ин-Корпе. — Да… — Кроме того, — продолжала Чеин, — ты назвала Террин… Террин — город-миллионник у подножия башни… Каково расстояние от башни, по которой вы спустились, до Террина? — Такое же, как и до Ин-Корпа — тысяча… — Если так, — перебила Чеин, — тогда, кажется, я понимаю, о какой башне ты говоришь… В противоположном Террину направлении будет Айсморт? — Да… — А в противоположном Ин-Корпу — Оррен или Коррик? — Оррен. Коррик в другой стороне от Ин-Корпа… — И того, если исключить Оррен, мы имеем три города-миллионника вокруг той самой башни… Террин, Айсморт и Ин-Корп… — Да… — обреченно ответила Келли. — Вот тебе и ответ! — воскликнула Чеин. — Даже не сомневайся… убийца Селен сейчас преследует тебя и наверху о произошедшем уже знают… Тебе не позволят попасть в Ин-Корп. Перехватят раньше… Ты не должна ехать сюда! — Что же делать? — спросила Келли спокойно. Чеин отметила, что в голосе говорившей не чувствовалось страха, — одно только намерение выполнить задуманное. Чеин не сомневалась: для Келли это был долг не только перед сестрами и революционным движением, но и перед погибшей любимой. Чеин вспомнила Селен. Высокая, широкоплечая, несколько крупнее Аллвин, добродушная… Селен не была красива, но было в ней что-то такое, что располагало к ней окружающих. Они с Сел сразу поладили. Несколько раз даже встречались в таких местах, где можно было пропустить по стаканчику или раскуриться хорошей гидропонной травкой (при этом они никогда не переходили от дружеских отношений к чему-то большему, — Селен не искала и не давала для этого повода). Она вспомнила, как однажды спросила Сел про Небо, и как та смущенно замолчала. Должно быть, Селен испытывала чувство вины за свою принадлежность к небожителям и за то, что сама она, как теперь можно было предположить, была не из бедной семьи (если, конечно, само это выражение — «бедная семья» — вообще применимо к жителям Неба). Что же, теперь ее не было. Больше никогда они с Селен не встретятся. Не будет больше явок, посиделок в баре с трубкой забористой «дури» и пошлыми шутками… Селен мертва. И если ей, Чеин, не по себе от этой мысли, то каково сейчас бедной Келли?.. — Эй, ты еще здесь? — услышала она голос в микронаушнике. — Да. Извини… — быстро ответила Чеин. — Я думаю… — она собралась с мыслями, прочь отогнав воспоминания. — Что у тебя по карте? какие города поблизости? — Пирр в ста семидесяти километрах к западу… Небольшой городок, население — около семисот тысяч… — Отлично! Сворачивай туда и жди меня в какой-нибудь неприметной дыре! Продержишься? — Да, конечно. Только, думаю, стоит избавиться от машины… — Разумно. Что со связью? — У меня только этот комм. — Хреново… но ты знаешь, что делать… — Да, конечно. — Вот и хорошо. Я постараюсь быть в Пирре как можно скорее. — Я сообщу о месте встречи Координатору, как только сменю комм… — Как я тебя узнаю? — Я буду в сиреневом плаще… — Удачи тебе! — Спасибо! И тебе удачи! Связь оборвалась. Чеин тотчас вызвала меню коммуникатора и запустила алгоритм смены номера. Когда комм подтвердил, что номер сменен, она быстро набрала и отправила зашифрованное сообщение Гэлл — своему Координатору, в котором кратко изложила суть дела и свои намерения. После она позвонила триумвирам — сначала Альве, потом — Аллвин — и предупредила о том, что должна срочно уехать. А потом ей позвонила сама Координатор… 25. Истинное лицо Неба Келли бывала в разных городах Поверхности. Все они, за исключением небольших «оазисов», населенных благополучной публикой районов, представляли собой большие помойки, застроенные примитивными быстровозводимыми архитектурными убожествами. Всегда сырые, грязные, с разбитыми дорогами и тротуарами, с обваливающимися фасадами поросших грибком домов, улицы под серо-черным небом сплетались в уродливые лабиринты, которые, в свою очередь, являлись частями и пазлами еще большего уродства. Все это хаотическое нагромождение нанизывалось на прямые как стрелы шоссе и проспекты, при строительстве которых кварталы и улицы, сооруженные сто, двести, триста лет назад частью сносились, частью перегораживались; кое-где возникали кварталы и микрорайоны с четко расставленными, пусть и до смешного нелепыми, домами и проездами, но все было тщетно — чтобы исправить последствия воплощаемого столетиями хаоса, проще было бы снести все к Дьяволовой Матери и отстроить заново, чем тратить напрасно силы. Другое дело — Небо… Города под куполами небесных островов отличались от городов Поверхности как ухоженные сады и парки отличаются от запущенного, дикого, заваленного буреломом леса, — Келли никогда их не сравнивала. Поверхность была отвратительна. И вовсе не по вине жителей самой Поверхности, как то часто пытались доказывать иные либеральные небожительницы, которых Келли считала кончеными мразями. В том, что Поверхность — подлинный мир, который человечество не смогло уберечь от разорения, стала такой — отвратительной и мерзкой, как разлагающийся труп, виноваты были те, кто беззаботно нежились в солнечных лучах среди облаков. Виновата была Келли. Да. Она тоже! Каждый раз, спускаясь на Поверхность, она чувствовала свою вину перед теми, кто ее, Поверхность, населял — перед миллиардами полуголодных и голодных, уставших, отчаявшихся, потерявших человеческий облик. Увидев Поверхность впервые своими глазами, Келли дала себе клятву: отдать все свои силы и саму жизнь борьбе за то, чтобы хоть на миг приблизить тот день, когда установленный в мире порядок будет разрушен, а проклятая Завеса — отключена. Каждый раз, спускаясь вниз, она напоминала себе ту клятву: то, что она видела, заставляло ее помнить о чудовищной несправедливости происходящего. Поверхность была отвратительна… потому, что являла собой истинное лицо и саму суть Неба. И еще нигде, как в Пирре, Келли не видела это лицо столь безобразным и жалким… Пирр оказался худшим из того, что доводилось видеть Келли на Поверхности. Улицы города, по которым она уже целый час ехала, сначала на разваливающихся от старости городских автобусах, потом — на дребезжащих и скрежещущих трамваях, походили на театр недавних военных действий. Она несколько раз сменяла трамваи, и все они были переполнены. «Подземки» не было, и потому, сколько народу набивалось в общественный транспорт в часы, когда большинство населения находилось на рабочих местах (как выяснила из справки навигатора Келли, в городе имелось несколько крупных заводов и один комбинат), можно было смело предполагать, что в часы-пик Пирр непременно охватывал транспортный паралич. Стоя зажатая среди терпко пахнущих потом, перегаром и, Дьявол знает чем еще, пассажиров, Келли видела сквозь запотевшие окна потоки в меру дорогих машин, фары которых часто оказывались единственными источниками света. Иногда мимо мелькали магазины, бары, какие-то лавочки, иногда — обнесенные заборами дома местных богачей, выкрашенные в яркие цвета и хорошо освещенные, с расставленными вдоль заборов будками охраны, но большую часть времени взгляд Келли скользил по темным полуразрушенным баракам и многоэтажным панельным убожествам. Маршрут Келли выбрала не случайно, — она решила, будет лучше, если она уберется подальше от той части города, что была ближе к ведущей в Ин-Корп трассе. Изучив заранее схему маршрутов, она могла теперь свободно играть с возможными «хвостами», видимое отсутствие которых, разумеется, не исключало их наличия, — Келли хорошо помнила, как во время их с Селен подготовки Тарви постоянно предупреждала о том, что лояльные властям граждане — потенциальные стукачи и агенты полиции и жандармерии. «Лоялки могут сами жить в дерьме, подвергаться эксплуатации, дискриминации, могут высказывать недовольство, но, как только вы дадите им повод, они вас сдадут… Если вы вызовете у них подозрение, они станут за вами шпионить… добровольно… Они — ваши враги, как и марионеточные правительства, которым они рабски преданы… Они — опора реакции…» — говорила Координатор. Келли, конечно, как могла, поработала над своим внешним видом, но, все же, если повнимательнее присмотреться, выглядела она уж точно не местной. Такие всегда у кого-нибудь вызывают подозрение. Но, что поделать, если альтернатива сырому и вонючему трамваю — автомобиль, стоимостью в полмиллиона эксплор, каких в дыре вроде Пирра, возможно, вообще не встретить? Если Чеин права и Джелисс действительно сообщила на Небо… то найти ее на такой машине не составило бы труда. От «Голубого тумана» Келли предусмотрительно избавилась, не доезжая окраины города, бросив дорогой спорткар на территории заброшенного завода, и дальше двигалась пешком. Лежавший в машине темно-сиреневый плащ, предназначавшийся Селен, оказался великоват, что Келли сочла положительным, так как выглядела она в нем не столь привлекательно, как если бы плащ сидел по фигуре. Оставалось только хорошенько по нему потоптаться в пыли заброшенного заводского строения. Минут шестьдесят она добиралась пешком до автобусной остановки, обильно заляпав по дороге грязью подозрительно дорогие сапоги и полы плаща; садясь в автобус, разменяла у водителя самую мелкую из имевшихся у нее картбанкнот — в двести эксплор, чем вызвала недобрые взгляды окружающих, и, проехав четыре остановки до пересадки, вышла, чтобы сменить автобус. После она пересаживалась еще несколько раз, пока не добралась до одной из пронизывавших город трамвайных линий и теперь ехала на уже четвертом по счету трамвае. Нужно было срочно раздобыть комм, — тот, что был в машине, Келли выбросила через дырку в окне, сразу после разговора с Чеин. Но где его взять? Купить в магазине? — плохая идея. Купить у барыг? — места, где барыг можно встретить, не указываются на картах в навигаторах… да и где гарантия, что барыга не окажется полицейской осведомительницей? Оставалось одно: украсть… Красть коммуникатор у какой-нибудь работяги, и без того постоянно обкрадываемой нанимателями и государством, Келли ни за что не хотела. Выход один: грабить нужно другую публику… А такие на трамваях не ездят… хотя… Вскоре трамвай оказался в очередном благополучном районе: улицы — та, по которой ехал трамвай и другие, перпендикулярные — здесь были хорошо освещены, дома — ярко выкрашены и огорожены, тут и там виднелись подчеркнуто дорогие, по местным меркам, кафе и магазины (Келли даже заметила рекламную вывеску спортклуба с бассейном). На остановке в трамвай вошли несколько человек, на вид — домашняя прислуга или охрана или кто-то еще из холуйского племени, все хорошо одетые, важные (наверное, за господами донашивают… — подумала Келли), на лицах читалось презрение к окружающему «быдлу»: не смотрите, что мы едем с вами на этом ржавом, вонючем корыте; это — маленькое, неприятное недоразумение, на самом деле, мы не одни из вас. Протискиваясь между пассажирами к свободному пятачку в конце салона, одна из прислужниц неожиданно для нее самой, натолкнулась на сутулящуюся фигуру в грязном сиреневом плаще, — трамвай в этот момент наклонился на повороте, и той пришлось чуть ли не обняться с неприятной особой неопределенного пола (лицо особы было скрыто под сильно нахлобученным капюшоном), — когда же наконец ей удалось разойтись с грязной оборванкой, прислужница удостоила последнюю испепеляюще-презрительным взглядом. Келли сочла адресованный ей взгляд хорошим знаком: стало быть, удалось войти в образ. На следующей остановке она вышла из трамвая и, перейдя дорогу, села в трамвай, идущий в противоположном направлении. Сменив, таким образом, еще несколько трамваев, Келли вышла на очередной остановке, дождалась, пока на посадочной платформе осталась одна она, и достала из кармана украденный коммуникатор. Набрав номер, который знали только два человека — она сама и Тарви — ее Координатор, Келли послала вызов… — Келл? — обеспокоено прозвучал из комма знакомый голос. — Да, это я. — Где ты будешь? Говори быстро. Времени мало. Со мной уже связались из Ин-Корпа… Келли назвала место встречи, которое выбрала, когда изучала карту Пирра в навигаторе «Голубого тумана». — Удачи тебе! Обязательно продержись… и… — она помедлила, — мне очень жаль Сел… Знай, ей это с рук не сойдет… — сказала Тарви и отключилась. Дело сделано. Келли выключила комм и, посмотрев по сторонам, быстро нашла то, что искала — решетку ливневки, в которую и отправила ставшее ненужным устройство. Теперь осталось дождаться очередного трамвая. ИЗ ЗАПИСЕЙ ВЭЙНЗ О’ДИ Теперь Сарранг — моя подруга и сестра… Сарранг известна в определенных кругах Ин-Корпа как кибер-бандитка, как человек, способный раздобыть любой запрещенный софт и устройства. На нее действительно работают разыскиваемые полицией и жандармерией хакеры и у нее везде связи. Такова Сарранг в преступном мире. Но это — лишь одна из ее сторон. Есть и другая Сарранг, та, которую знают немногие, и мне повезло оказаться среди этих немногих — Сарранг-революционерка, сестра, сделавшая меня другой… и не только меня… Дафф и тех, других сестер, кому она открылась и кого призвала сражаться. Как я уже сказала, Сарранг изменила мою жизнь. Именно так. Благодаря ей я стала одной из сестер. Да, вы можете сказать мне: у тебя не было выхода, и вообще тебя подкупили… Что ж, вы правы, так и есть. Если бы Сарранг не вытащила меня тогда, три года назад, из дерьма, если бы не привела к Гэлл… я бы, скорее всего, и сейчас оставалась той, прежней Вэйнз, какой была большую часть сознательной жизни. Вы также спросите меня: действительно ли я верю в те идеалы, в которые верят иблиссиане, исповедую ли я учение Иссы Иблисс? Да, верю. Сегодня мои взгляды, политические и философские — взгляды иблиссианки. Но пришла я к ним не через книги, а через живое общение с живыми людьми (не идеальным, не безупречными, возможно даже, не очень-то и разбирающимися в теории) с людьми, готовыми бороться до конца и умереть за свои убеждения. Я читала «Базис» и некоторые другие запрещенные книги еще в юности, но тогда меня не заинтересовало иблиссианство. В то время главных жизненно важных проблем у меня было две: первая — как не сдохнуть с голода и, вторая — как не попасться «шакалам» в процессе решения первой. Политика казалась мне чем-то вроде стихии: как дождь или ветер, которые просто есть и на которые я никак не могу влиять и потому должна просто учитывать и подстраиваться под изменения погоды. Возможно, встреть я тогда кого-то вроде Сарранг, Дивин или Гэлл, все бы изменилось, но ничего подобного не произошло и сложилось как сложилось… В итоге, с Сарранг мы встретились обе уже будучи людьми вполне взрослыми и, что более важно, зрелыми. Посмотрели друг на друга и разошлись каждая своей дорогой. И лишь спустя время Подземный Дьявол снова свел нас вместе… И теперь на вопрос: верю ли я в идеалы иблиссианства? я отвечаю: да, верю, благодаря именно Сарранг и таким, как она. Координатор нашей ячейки — Гэлл. Ее и только ее указания мы выполняем, Сарранг же — старшая в ячейке. Но, чтобы вам лучше понять, насколько высок ее личный авторитет в организации и доверие к ней, скажу, что она — единственная, кто лично знакома с другими Координаторами. Сарранг часто присутствует на совещаниях Координационной группы Ин-Корпа в качестве консультанта по Сети и кибер-технологиям. Думаю, вы понимаете, какая опасность может грозить всей организации, окажись на таком совещании одна единственная шпионка жандармерии… «Вороны» постоянно подсылают своих людей к нам, к изгоям, к другим левым… их шпики повсюду. Мне лично приходилось дважды иметь дело с засланными «пернатыми»… Именно поэтому рядовые сестры знают в лицо только своих непосредственных Координаторов. Сарранг же знает всех в городе. Думаю (и не одна я), что недалек тот день, когда и сама она станет Координатором. Кажется, я не сказала про пол Сарранг. Сарранг — женщина. Но здесь не все так просто… То есть, технически… она является женщиной, но родилась она, как и я, андрогином. Но, если я просто живу так, как хочу и плевать мне на мнение окружающих, то у Сарранг с этим, насколько мне известно, были проблемы… Она сменила свой пол. Ее тело было изменено хирургически. Тут я подхожу к тому, чтобы сказать пару слов и о Гэлл Тат… Операцию Сарранг сделала Гэлл — наш Координатор. Она же, три года назад, избавила меня от уродства. Сарранг привезла нас с Дафф в дом Гэлл, и Гэлл все сделала… я больше не уродина. Гэлл — одна из лучших хирургов в Ин-Корпе и это — серьезное преимущество: с ее помощью многим сестрам удалось уйти от преследования, изменив внешность посредством пластической операции. Кроме того, у нее есть связи со многими влиятельными людьми в городе, которые и не подозревают, что имеют дело с иблиссианкой высшего уровня… Но, вернусь к Сарранг. Итак, строго биологически, Сарранг — не совсем женщина. То есть, несомненно, женщина — социально, во всяком случае, не будь мне известно о том, что она сменила пол, я бы никогда не стала в этом сомневаться. Ее триумвиры: Аззаль — мужчина и Дивин — бесполая, пол не меняли и остаются теми, кем и были всегда. С обеими у нас с Дафф сложились теплые дружеские отношения. В особенности с Дивин, как с человеком поистине энциклопедических знаний. Дивин не только знает толк в экспроприациях и умеет стрелять. В «Солнце для всех!» регулярно появляются написанные ею под разными псевдонимами теоретические статьи. Аззаль — человек малообщительный. Думаю, ей (хоть она и старается этого не показывать) интереснее проводить время с железками, чем с живыми людьми. Сарранг же — душа компании, настоящий фонтан жизненной энергии. Иногда мне кажется, что она существует одновременно в нескольких точках пространства и времени. Сарранг вникает во все, с чем имеет дело, знает обо всем, с чем соприкасается. 26. Координатор Она узнала о случившемся от Гэлл, своей давней подруги, одной из Координаторов в Ин-Корпе. Гэлл использовала резервный канал связи, предназначавшийся для экстренных случаев, чтобы предупредить Тарви об опасности. Вначале известие повергло ее в настоящий шок, но она быстро взяла себя в руки и начала действовать. Первым делом Тарви проверила метки установленных в машинах курьеров маячков слежения: маячки работали. Она могла бы покончить с Джелисс в тот же миг, активировав заложенный в «Дикую кошку» фугас, если бы та не ехала сейчас на «Экстазии» — машине, предназначавшейся Келли… Тем не менее у нее были координаты предательницы. Вторым, что сделала Тарви, был видеозвонок Нальт. (Она использовала защищенный видеоканал Небесного Правительства — вид связи, предназначавшийся для Консулов, Преторов и их ближайшего окружения — Квесторов и Проквесторов.) Тарви видела, как менялась в лице сестра, узнавая подробности случившегося. Теперь успех задуманного зависел от одного человека — Келли Астер, от того, сумеет ли она передать запись сестрам на Поверхности. Она думала, что предусмотрела все… но оказалось, что она сильно недооценила Шейл. Или переоценила… Зачем было вступать в схватку одной против двоих? Зачем пытаться их задержать, когда у нее была фора, чтобы вызвать к башне милицию? — что мешало ей, уехать и попытаться связаться с матерью снаружи? Джелисс не могла знать о том, что с коммуникатора, предназначавшегося ей по плану, она могла позвонить только своей визави и самой Тарви; не могла знать, что, помимо фугаса, в «Дикой кошке» установлена «глушилка», настроенная подавлять сигнал любого комма, кроме одного единственного. Не могла знать и о том, что, попытайся она связаться с кем-либо, кроме своей визави или Тарви, или отклониться от маршрута, машина остановится и превратится в ловушку; на панели управления появится предупреждение о том, что машина заминирована, и что при попытке покинуть салон сработает фугас. Единственное, что ей оставалось бы тогда — дождаться когда за ней приедут… Таков был план Тарви. Тарви с самого начала подозревала Шейл. Основанием для подозрений служило то обстоятельство, что Шейл, не участвовавшая в подпольной деятельности во время учебы в Академии Южного Неба и не проявлявшая никакой политической активности в течение года со дня выпуска, вдруг заявила своим подругам по Школе о желании вступить в организацию. Что это было? Политическое прозрение? или намерение внедриться в ячейку? Покинув стены Академии, Джелисс Шейл почти год живет обособленно в одном из многочисленных семейных имений, избегая контактов с внешним миром, где, по-видимому, основательно штудирует запрещенные книги. И потом стремительно восстанавливает старые связи: снова сближается с Келли Астер и другими школьными подругами… Нет, конечно, Тарви не исключала и того, что ее подозрения были напрасны, и что Джелисс «переродилась», придя к искреннему убеждению в том, что с миром что-то не так и его пора менять. За тот год, что Шейл моталась «челноком» между Небом и Поверхностью, передавая пустышки и дезинформацию, она ни разу не прокололась. Может быть, думала порой Тарви, я ошибаюсь и Джелисс не шпионка? Тарви знала о том, что Аллвин была для Джелисс больше чем просто сестра, — Тарви читала досье Джелисс, которое лично вела проректор Академии Саббия Мьёлль. Мьёлль каким-то образом сумела разнюхать пикантные детали отношений между сестрами, имевшие место в годы их юности, до поступления в академию — связь, о которой даже их первой матери, генералу Шейл, известно не было. Сама Джелисс, по-видимому, держала это в тайне и от близких подруг по Школе. Но именно это и было причиной наибольших сомнений Тарви: может быть, именно любовь к сестре и побудила Джелисс пойти по стопам Аллвин? Впрочем, как бы там ни было, теперь все стало предельно ясно. Джелисс Шейл — предательница. План Тарви провалился. У Джелисс есть машина, есть средства связи, и она не скована в действиях. Единственное, что есть у Тарви, это маячок на карте… Осталось третье и последнее… Возможно, потом ей придется исчезнуть на время… а может и навсегда. Что ж, придется сменить имя и внешность. Благо, у нее есть к кому обратиться… **** — Сука! Сука, сука, сука! — зло прорычала сквозь зубы Тарви, глядя на несущиеся ей навстречу облака, после того как комм пиликнул, сообщая об окончании разговора. Когда позвонила Келли, она уже летела на гиперзвуковой скорости к той самой башне. Это по ней всего пару часов назад спустились ее курьеры; это в ней теперь лежала одна из них — совсем юная, полная сил и стремления жить и менять мир к лучшему, — лежала мертвая; а вторая, ее убийца в это самое время направлялась в Ин-Корп, чтобы настигнуть третью. Башня показалась впереди, и Тарви, перейдя на сверхзвук, начала снижение. Флайер поравнялся с башней на высоте семи километров и, оставив ее позади, продолжал стремительно приближаться к грязно-серой «вате», медленно клубившейся внизу. Верхние слои Завесы начинались уже в трех-четырех километрах от Поверхности, нижние обычно заканчивались на высоте пятисот-семисот метров, а иногда опускались до крыш домов, а то и вовсе стелились по земле густым туманом. Пилотировал флайер бортовой компьютер, который Тарви периодически подгоняла, приказывая снять то или иное ограничение. Для компьютера полет внутри самой Завесы проблемой не был, — единственное, с чем Тарви уже не могла не считаться, было ограничение скорости: идти сквозь Завесу на сверхзвуке не мог даже компьютер (вернее, он, конечно же, смог бы, но вот флайер от такого полета попросту развалился бы на части). Продравшись сквозь густую облачность, машина оказалась в относительно чистом слое приповерхностного воздуха — все время спуска сквозь Завесу Тарви умоляла Подземного Дьявола о благоприятной плотности — и теперь она могла легко нагнать мерзавку… Она бросила взгляд на голограмму, развернутую над лежавшим в пустом кресле второго пилота коммуникатором: на полупрозрачной карте виднелись две яркие точки: одна — «Голубой туман» — совпадала с Пирром, другая — «Экстазия» — быстро двигалась в пятистах километрах впереди в направлении Ин-Корпа. Тарви синхронизировала комм с навигатором и боевой системой флайера и отметила «Экстазию» как цель, подлежащую уничтожению. Не обращая внимания на зачастившие предупреждения компьютера, Тарви приказала машине увеличить скорость. **** Через двадцать минут, когда между флайером Тарви и «Экстазией» оставалось не более десяти километров, бортовой компьютер сообщил о принятом по открытому каналу радиовызове. Тарви включила радио. «…флайер, направляющийся вдоль трассы номер М-53-719, - послышалось из динамиков, — с вами говорит генерал милиции Неба Эттер Шейл. Немедленно снизьте скорость и представьтесь! Повторяю. Неопознанный флайер над трассой М-53-719, немедлен…» — Тарви отключила звук. — А вот и старая ментовская шлюха… — тихо произнесла она, увеличивая скорость. Тарви бросила взгляд на радар: еще минуту назад в радиусе семисот километров под Завесой не было ни одного флайера с маркером небесной милиции, и вот одно из немногих находившихся поблизости воздушных судов, ранее подписанное как «частное», превратилось в милицейское. Флайер находился в сотне километров к северо-востоку и, судя по его курсу, преследовал ту же цель, что и Тарви (видимо, шел на сигнал коммуникатора Джелисс, догадалась Тарви). — Похоже, ты не собиралась афишировать своего присутствия на Поверхности, госпожа генерал… — Тарви улыбнулась, обращаясь к воссозданному в памяти изображению из недавней записи, где генерал, облаченная в парадный милицейский мундир и регалии, озвучивает перед Декархионом план будущей бойни народов. Ты летишь в Ин-Корп, чтобы лично засвидетельствовать успех своей дочери, «сумевшей внедриться в ячейку врагов Неба и помешать их планам»… Ведь ты именно так думаешь, да? — В этот момент цель внизу, до которой оставалось всего пара километров, резко увеличила скорость (если бы не радио-маячок, непрерывно сообщавший о том, что цель — это автомобиль модели «Экстазия», теперь можно было бы подумать, что это какой-то летательный аппарат), — отчаянная попытка, и бесполезная. Твоя дочь думает, что вот-вот догонит Келли? Или это ты сказала ей, чтобы она ехала быстрее?.. — Тарви протянула руку к панели управления и выдвинула из нее панель поменьше, отвечавшую за вооружение. — Ну, что же, генерал, твоя дочь ошиблась… да и сама ты опоздала… — Она решительно нажала единственную на панели механическую, а не сенсорную, кнопку. Снаружи от флайера отделилась самонаводящаяся ракета и устремилась к цели. Долгое мгновение Тарви видела выхлоп яркого голубого пламени ракеты, спускавшейся все ниже и ниже в непроглядный сумрак (никакой дороги или машины Тарви, конечно, не видела) и вот где-то внизу голубое пламя внезапно разрослось, распухло в форме шара, потом вспыхнуло ослепительно ярко и погасло. В кабине прозвучал звуковой сигнал, а на боевой панели появилась надпись: «цель уничтожена». — Вот и все… — тихо произнесла она. Осознание того, что только что она испепелила предательницу и убийцу одной из сестер, не принесло ей облегчения. Сожаления не было, но не было и удовлетворения от содеянного. В голове мелькнула мысль о том, что человек, испытывающий удовлетворение от совершенного убийства не может считаться здоровым; удовольствие от причиненной смерти — патология. Но, пока у власти остаются те, кто готовы убивать сотни тысяч и миллионы всеми доступными им способами, — начиная с лишения средств к существованию, организованного террора полиции со спецслужбами и заканчивая войнами, в которых согнанные на бойню массы людей истребляют друг друга за интересы эксплуататоров и паразитов, — убийство остается неизбежным и оправданным средством. Дело сделано. Теперь нужно поскорее убираться. Тарви отдала команду компьютеру: подниматься к Завесе, и флайер пошел вверх, сбрасывая скорость до той, при которой спасительная от вражеских радаров и самонаводящихся ракет «вата» не оторвет машине крылья. Она не успела подняться… …Внезапно флайер содрогнулся от чудовищного удара извне, и Тарви потеряла сознание. Придя в себя, она первым делом посмотрела на часы: цифры на панели управления говорили о том, что прошло меньше минуты. Выла сирена; кабина заполнялась едким дымом: где-то горела проводка. Тарви попробовала пошевелиться и обнаружила, что тело ей не подчиняется, и что ее положение в кресле какое-то необычное: все ее туловище было завалено вбок и держалось на ремнях безопасности, которыми Тарви никогда не пренебрегала. Сломан позвоночник, поняла она. Тарви была парализована. Флайер продолжал двигаться; машина стонала, откуда-то сзади непрерывно слышались угрожающие скрипы, то и дело по корпусу флайера пробегала ритмичная дрожь. Но она все еще летела. Тарви попробовала пошевелить языком, облизнула губы, приоткрыла и закрыла рот — получилось. Тогда она произнесла вслух: — Борт, голосовое управление. — Голосовое управление активно, — отозвался бортовой компьютер приятным мужским баритоном. — Краткий отчет за последние две минуты. — Флайер был атакован легкой стелс-ракетой. Попадание во второй правый двигатель. Последствия: повреждение крыла; потеря двух топливных баков; повреждение фюзеляжа; частичная разгерметизация салона; замыкание цепей… — Тарви на мгновение отключилась. — Противник — боевой аппарат сил милиции класса «Ястреб»; расстояние до противника — тридцать пять километров; высока вероятность повторной атаки… — Полное управление, — перебила доклад машины Тарви. — Отключение систем контроля и безопасности вооружения. Доложить о состоянии вооружения. — Управление полное. Контроль и безопасность систем вооружения отключены. Системы вооружения исправны. К запуску готовы восемь легких и четыре тяжелых ракеты. — Отстреливать тепловые ловушки каждые две секунды. Перевести все ракеты в боевой режим без запуска. Детонация — при сближении с противником на расстоянии одного метра. — Отстреливаю тепловые ловушки. Предупреждение… — Подтверждаю. Выполнять! — Новые параметры применены. — Рассчитать курс на таран. Скрытый маневр через Завесу на максимально-допустимой, без критических повреждений машины, скорости. — Предупреждение… — Подтверждаю. — Курс рассчитан. — Приступить к маневру. — Выполняю, — сообщил компьютер. Это было последние, что услышала Тарви, перед тем, как потеряла сознание от навалившейся перегрузки. 27. Генерал Шейл «Ястреб» генерала милиции Эттер Ланы Шейл летел под Завесой в направлении отмеченной на радаре движущейся точки. Точкой служил коммуникатор ее дочери Джелисс, которая гнала сейчас скоростной спорткар в направлении Ин-Корпа — города, одно упоминание которого причиняло генералу эмоциональную боль и раздражало. Как только дочь сообщила ей о том, что узнала от Координатора иблиссианской ячейки, и о том, что она раскрыта и преследует курьера иблиссиан, бежавшую от нее и направляющуюся сейчас в Ин-Корп, генерал отправила в Ин-Корп группу профессиональных агентов, а сама последовала за дочерью. Джелисс уверяла ее, что в этом нет необходимости, и будет достаточно поддержки на месте, чтобы помочь ей схватить курьера и доставить всех на Небо, но первая мать была непреклонна. И вот теперь она почти нагнала дочь. Еще немного и она смогла бы защитить Джел… но не успела… Их разделяла сотня километров, когда компьютер сообщил Эттер о том, что одно из немногих находившихся в этот момент поблизости воздушных судов преследует машину Джелисс. Генерал проверила показатели радара. Действительно, точка, обозначавшая подозрительный флайер, шла на пересечение с другой точкой, двигавшейся значительно медленнее — с машиной дочери. Маркер флайера свидетельствовал о том, что это частное судно с Неба и больше ничего, — ни имени владельца, ни принадлежности к той или иной компании — возмутительное нарушение правил воздухоплавания… если это только не судно Небесного Правительства… впрочем, даже суда небесных властей обязаны предоставлять особый маркер по требованию милиции. Если, конечно, милицейский флайер открыто заявляет свои полномочия… Генерал не заявляла. Нельзя было кричать о себе — оповещать всех в округе о том, что флайер небесной милиции спустился под Завесу, это могло помешать делу, спугнуть террористов. В сложившейся ситуации она сама была таким же нарушителем, как и пилот подозрительной машины. И вот теперь ей пришлось действовать вопреки выбранной тактике и заявить о себе во всеуслышание… Генерал активировала милицейский маркер и включила рацию. — Неопознанный флайер, направляющийся вдоль трассы номер М-53-719, с вами говорит генерал милиции Неба Эттер Шейл. Немедленно снизьте скорость и представьтесь! — приказала она по открытому каналу. — Повторяю. Неопознанный флайер над трассой М-53-719, немедленно снизьте скорость и представьтесь! Ответа не было. Генерал вызвала дочь по коммуникатору. — Да, мама… — послышался голос Джелисс. — Гони! Выжми из машины все, что сможешь! — Что? — Выполнять! — рявкнула она. — Выполняю… Генерал взглянула на радар: машина дочери увеличивала скорость… но… неопознанный флайер был уже совсем рядом… Генерал пометила его как «противника» и запустила ракету-«невидимку», оснащенную антирадаром. «Ястреб» слегка вздрогнул, — это ракета покинула корпус, устремившись к назначенной цели, но… было уже поздно… …Неизвестная машина успела сделать то, чего боялась генерал, — радар показал, как от нее отделилась маленькая яркая точка и через секунду настигла машину дочери… Что-то сверкнуло в темноте впереди. Что это, молния или взрыв, испаривший ее дочь? Между флайером генерала и машиной дочери было без малого сотня километров. Джелисс больше не было. Происходящее казалось генералу чем-то нереальным. Одна часть ее разума отказывалась верить в реальность увиденного; другая — обезумела от ярости. Она взревела как раненый зверь и принялась раз за разом нажимать кнопку последнего вызова на коммуникаторе. Ответа не было. Она снова и снова жала на кнопку, пока не поняла, что кнопка сломана. Тогда, отшвырнув комм в сторону, она потянулась к панели управления… Боевая панель сообщала, что отправленная ракета достигла цели, но враг был еще в воздухе и набирал высоту. Неопознанный флайер уверенно шел вверх, к Завесе, распуская позади грозди тепловых ловушек. Ее пальцы легли на панель управления огнем и принялись нажимать одну за другой клавиши пуска ракет. Щелк. Стелс-ракета отскочила от «Ястреба» и, запустив двигатель, унеслась вдаль на гипертяге. Щелк. Еще одна ракета… Щелк. Еще одна… Щелк. Щелк. Щелк. Щелк… Когда все десять «невидимок» были запущены, генерал принялась запускать тяжелые, более медленные, сверхзвуковые (эти противник уже сможет обнаружить). Когда ракет не осталось, она продолжала смотреть в экран радара на уже почти скрывшуюся в Завесе яркую точку. Их разделяло всего пара десятков километров, когда вражеская машина внезапно ускорилась и исчезла в Завесе. — Что же ты делаешь! — вырвалось у генерала; она понимала, что та, кто в этот момент находилась внутри обезумевшей машины, уже мертва. Войдя в Завесу на самоубийственной для пилота скорости, флайер исчез с радара. Ракеты — последние, сверхзвуковые, те, что не сдетонировали в тепловых ловушках — одна за другой последовали за самоубийцей в Завесу, где стали взрываться от перегрева. Прошла минута… неопознанный противник снова появился на радаре… в километре позади генерала, и, перейдя на гиперзвук, стремительно сократил дистанцию… В последний миг, за которым была ослепительная вспышка и небытие, генерал небесной милиции Эттер Лана Шейл отчаянно удерживала в памяти образ младшей дочери; странным образом она чувствовала, что Джелисс была рядом, и оттого на сердце у нее было спокойно. Она уже не ненавидела ту, что погребла себя внутри небесной машины. Глупо ненавидеть мертвых. Глупо тратить на столь ничтожное чувство последний миг жизни. ИЗ ЗАПИСЕЙ ВЭЙНЗ О’ДИ Мы — боевая ячейка организации, маленький отряд, выполняющий задачи, которые перед нами ставит Координатор. Есть и другие, не боевые: те, кто наблюдают, внедряются в различные государственные структуры и бизнес те, кто организовывают нелегальные профсоюзы, кто издает газеты и листовки, кто пишет статьи, кто хакает Сеть, кто предоставляет убежище разыскиваемым… Повсюду организация имеет глаза и уши, которые видят и слышат то, что представляет для нее интерес, имеет руки, чтобы осязать невидимые нити, связывающие отдельные элементы государства и общества. Одни руки — утонченные, с ухоженными и наманикюренными пальцами, они перебирают бумаги и нажимают на кнопки, другие — грубые от ежедневной тяжелой работы, третьи — сжимают оружие и обагрены кровью классовых врагов, и это наши руки. Мы — боевая ячейка. Мы делаем то, что должны, ради будущего, ради тех, кто верит нам, верит в нас. Думаю, пройдет время и, если этот мир не загнется окончательно и не превратится в мертвую ледяную пустыню, если капитализм окончательно его не доконает, то, рано или поздно, все изменится, и тогда наверняка появятся гуманные интеллигентствующие особы, которые станут восклицать: ах, ах, эти грубые, эти необразованные, эти бескультурные и так далее… да как они могли! убивать людей! расхищать их имущество! вместо того, чтобы выступать за все хорошее, они боролись против того, что считали плохим! они все видели в негативном свете! они нарушали положения иблиссианского учения, которому должны были следовать! это так жестоко! и прочее и так далее… Что сказать на это? Что сказать этим потомкам, живущим в новом, коммунистическом мире? Я скажу: идите в жопу! Не вам нас судить. Да, мы убиваем и отнимаем собственность. Мы делаем это и будем делать, пока существует собственность, мы будем ее экспроприировать, пока по Поверхности ходят убийцы и мучители в особой форме, служащие капиталу (в лице правительства или напрямую), мы будем их убивать. Однажды я сама лично чуть не стала жертвой «стражей закона», пытавшихся меня сначала просто ограбить, а когда им стало известно о том, что при мне была крупная сумма наличными, решивших убить меня. Я сумела ранить одну из них и бежать. Я могла пристрелить обеих, но не сделала этого и… оказалась в розыске. Следовало мне тогда прострелить их шакальи головы? Думаю, следовало. Может быть вам, живущим в мире без денег и частной собственности, убийство промышляющих грабежами полицейских покажется слишком жестоким, но, поверьте, они того заслуживают. Как я уже говорила, я сама была карманницей в молодости и обчистила не одну богатенькую лоялку… но эти… «Шакалы» перед лоялками заискивают, стелются перед ними, а простых работяг они грабят и иногда убивают. Собственно, «шакалами» их прозвали неспроста: своими повадками полицейские сильно напоминают этих животных (кстати, одних из немногих, что сумели, благодаря своей непритязательности, выжить под Завесой). Только представьте, каково это, когда ты — простая работяга и отдаешь декадный заработок этим упырям… Но полицейские — далеко не главные наши цели. Мы убиваем их тогда, когда это необходимо (либо они нам мешают, либо того требует справедливость: иногда с нами связываются профсоюзы и сообщают имена конкретных полицейских, за кем числятся подтвержденные факты грабежей рабочих). «Вороны» (так мы зовем жандармов) и комитетские — вот те, уничтожение кого для нас приоритетно (иногда в наш «черный список» попадают чиновники и воротилы бизнеса, но обычно с ними работают другие сестры — агенты). Кстати, насчет комитетских… Совсем недавно нам, наконец, удалось ушлепать их главную шишку в Ин-Корпе — старшего инспектора! Аника Баррен. Так звали эту суку. Ее казнь стала испытанием для сестры Аллвин, бывшей комитетчицы (и, в прошлом, небожительницы), подчиненной Баррен. Уж не знаю, было ли между ними что-то раньше или не было (сама Аллвин говорит, что не было), но Аллвин отказалась убивать ее. Казнила комитетчицу Дивин. Пришлось долго уговаривать Аллвин, чтобы та согласилась сыграть роль приманки в ловушке для Баррен. Было ясно, что решение это далось ей нелегко. Аллвин связалась с бывшей начальницей и договорилась о встрече. После короткого обмена шифрованными сообщениями Аллвин и Аника Баррен встретились в номере дешевой гостиницы для разговора (здесь я поставлю многоточие)… Мы все основательно продумали и спланировали: здание, прилегающие улицы, соседние номера — все было под нашим контролем. На случай, если бы Баррен явилась не одна, были предусмотрены надежные пути отхода. Но Баррен явилась одна… Дивин пристрелила Баррен, едва та вошла в номер, и они с Аллвин ушли. Все было сделано тихо. Тело старшего инспектора КБК обнаружили только на следующий день. Аллвин пришлось нелегко. Она несколько дней беспробудно пила и принимала тяжелые наркотики. Ее триумвиры Альва и Чеин постоянно были рядом, опасаясь, как бы та чего не выкинула… Когда же, наконец, Аллвин пришла в себя, то наотрез отказалась говорить о произошедшем с кем-либо. Думаю, она объяснилась с триумвирами, но те молчат. Лично я думаю, что между Аллвин и ее бывшей начальницей что-то было… Но, как бы там ни было, Аллвин сделала свой выбор и доказала преданность ячейке. Мне и самой пришлось пройти своего рода испытание, как и всем остальным в свое время… Моим первым серьезным делом, в котором я участвовала как полноправный член ячейки, стала экспроприация одной богатой суки — управляющей банка. Сука эта имеет недвижимость по всему Ин-Корпу и за его пределами, но постоянно живет в пентхаусе, занимающем три верхних этажа в пятидесятиэтажном кондоминиуме. Его-то мы: Сарранг, ее триумвиры (Дивин и Аззаль) и я, решили экспроприировать в пользу организации… Понаблюдав за банкиршей несколько дней, и выяснив необходимые детали относительно ее расписания, личной жизни, а также уровня подготовки ее личной охраны и охраны пентхауса, мы все тщательно спланировали и приступили к операции, в которой мне отводилась, пожалуй, самая рисковая часть. Вы, конечно, можете сказать, что я преувеличиваю… но, сами посудите: я должна была проникнуть в охраняемые апартаменты в элитном доме в районе для богатых, обойти охрану и сигнализацию… но это еще не все… мне предстояло добраться до терминала, на который завязана вся техническая начинка пентхауса — системы безопасности, камеры наблюдения, доступ к воротам отдельной стоянки на нулевом этаже, выходы на лестницы, персональный лифт и еще куча всего… И я справилась! Не скажу, что это было легко, но я справилась… Я вошла через общий для всех обитателей кондоминиума подъезд. Кому приходилось бывать в подобных домах, те знают, что пройти в такое место уже целое дело. На входе охрана, камеры, контроль… нужно приглашение, или личное присутствие кого-то из жильцов, или пропуск, или звонок из квартиры… У меня были пропуск и приглашение (разумеется, поддельные), одежда и макияж — как у богатой шлюхи… В общем, я вошла в здание и вызвала лифт. Поднявшись на последний доступный пассажирам этого лифта этаж (сорок седьмой), я заблокировала двери кабины и с помощью заколки для волос устроила короткое замыкание. Этим я спровоцировала запуск предусмотренного в таких случаях алгоритма проверки электроцепей, на время которого кабина заблокировалась и погрузилась в темноту, затем вскрыла одну из потолочных панелей и выбралась в лифтовую шахту через расположенный за панелью сервисный люк. Едва я успела вернуть панель на прежнее место и ухватиться за торчавшую из бетонной стены шахты железную скобу, как услышала звук открывающихся дверей. В кабину никто не вошел и через несколько секунд двери закрылись. Еще через секунду пустая кабина рванула вниз, на первый этаж, оставив меня висеть на скобяной лестнице внутри темного квадратного колодца. Всего от момента, когда я ткнула заколкой в нужное место сбоку от панели управления и до момента, когда лифт пришел в движение, прошло не более половины минуты. Не успей я вовремя вернуть на место потолочную панель и пришлось бы возвращаться и переносить операцию на другое время. Но я успела (не зря тренировалась на лифте той же модели, только в другом месте). Поднявшись по скобам вверх, я оказалась в небольшом помещении — надстройке над последним, пятидесятым этажом, куда выходили шахты всех имевшихся в здании лифтов, включая и персональный лифт хозяйки пентхауса. Этот лифт находился внизу, на парковке. Спуститься на верхний этаж пентхауса не составило труда, все нужное (облегченное промальп-снаряжение и инструменты) у меня было с собой, и внутрь я проникла незамеченной. Пришлось в одиночку вырубить и связать двоих слуг (это было несложно). От одной из прислужниц я узнала, где именно находился нужный терминал, и подключила к терминалу устройство, которое дала мне Сарранг. Машинка быстро разобралась с защитой и отключила сигнализацию, передав управление всей электроникой апартаментов коммуникатору Сарранг… Убедившись, что охрана меня не заметила, я отправила Сарранг сообщение, и сестры (по таким же, как и у меня поддельным пропускам) вошли в здание. Они поднялись на том же лифте, что и я и воспользовались входом для прислуги, отправив перед тем пустой хозяйский лифт с парковки в апартаменты, чтобы обмануть охрану. Признаюсь, когда все три охранницы, что находились в помещениях пентхауса, собрались встречать хозяйку в лифтовом холле, оставив без внимания служебный вход, я испытала облегчение — мне не пришлось ни в кого стрелять… Не то, чтобы я сомневалась в себе (я бы, конечно, смогла…) но, все же, в тот момент психологически я еще не была готова стрелять в людей, которые даже не знали о моем существовании… хотя, конечно же, хорошо представляла, что за мразь идет в частную охрану… Если среди «шакалов» (особенно среди молодых) можно иногда встретить распропагандированных и наивных, наверняка мечтавших при поступлении на службу как они, надев полицейскую форму, станут нести в общество добро и справедливость, то среди телохранителей таких точно не было и нет. Эти твари за деньги будут служить кому угодно. Сестры зашли в тыл охране и перебили всех: на это ушли считанные секунды. Скрутив остававшуюся прислугу (холуек мы оставили в живых), мы вскрыли сейф в кабинете банкирши, откуда забрали десять миллионов эксплор наличными, а также драгоценности (на почти четыре миллиона), документы и информационные носители. Приятным дополнением успешной операции оказался тогда найденный в одной из комнат сейф с оружием и боеприпасами, которое (вместе со снятыми с убитых охранниц трофеями) пополнило арсенал нашей ячейки. Собрав добычу, мы спустились в лифте на обособленную парковку хозяйки апартаментов и беспрепятственно покинули кондоминиум на одной из стоявших там машин. Никогда прежде мне не приходилось участвовать в делах столь дерзких и профессионально проработанных, как та экспроприация. Хотя… десять лет назад в Энпрайе мне случалось бывать в местах, куда лучше охраняемых и более опасных, в настоящих дворцах… правда, в те дворцы я входила, брала свое и уходила незамеченной. Но чтобы так… и в такой компании… Впрочем, в сравнении с последующими делами, это было легкой разминкой. Как позже мне сказала сама Сарранг: меня проверяли, и я прошла проверку. 28. Начало новой главы — Ну, здравствуй, сестра! — поприветствовала Вэйнз Чеин, когда та забралась в салон машины. — Привет, Вэйнз! — ответила Чеин, улыбнувшись. Бесполая закрыла дверь и принялась расстегивать плащ. — Рада тебя видеть, — добавила она, закинув дождевик на заднее сиденье и усевшись удобно в кресле. — Как и я тебя, — сказала Вэйнз, включая скорость: легкий, имевший форму наконечника стрелы, трехколесный автомобиль марки «Лебедь» мягко тронулся с места, покатив по пустынной улице, где Вэйнз только что подобрала Чеин. — Куда едем? — спросила андрогин у бесполой. — В Пирр, — ответила та. Вэйнз присвистнула. — Почти восемьсот километров… — сказала она. — Быстрее было бы слетать флайером… — Ага, — согласилась Чеин, — точно. Вот только погода сейчас нелетная… — Ха-хах! — рассмеялась Вэйнз, — погода уже лет двести как нелетная! — Это да. Вот только сейчас летать в том направлении — очень плохая идея… — сказала Чеин и, поймав вопросительный взгляд Вэйнз, добавила: — пару часов назад между Ин-Корпом и Пирром был уничтожен флайер генерала небесной милиции… — Охренеть! — Не то слово… — Наши постарались? — Пока неизвестно, — пожала плечами Чеин. — Известно только, что это была Эттер Шейл… Вэйнз вопросительно взглянула на Чеин, и та ответила: — Нет. Аллвин еще не знает… И это не все… — А что еще? — Погибла Джелисс, сестра Аллвин… ее машина была взорвана ракетой на той самой трассе, по которой нам предстоит ехать. — Блядь… — только и смогла выдавить Вэйнз. — Да уж… — покивала головой Чеин. — Но и это не все… Вэйнз включила автопилот и, повернувшись, уставилась на Чеин. — Дай угадаю! Последняя новость бьет первые две? — В общем, да, — Чеин согласно кивнула, потом замолчала и минуту сосредоточенно, будто что-то вспоминая, смотрела перед собой сквозь лобовое стекло. — Я только сегодня узнала, — наконец заговорила она, — о том, что Джелисс больше года была одной из нас… вернее, — поправилась она, — Джелисс выдавала себя за одну из нас… — Вот так дела… — присвистнув, сказала Вэйнз. О том, что спецслужбы Поверхности не упускали возможности внедрить в организации иблиссиан своих стукачей и провокаторов, Вэйнз было хорошо известно, и сама она уже успела поиметь с ними дело. Порой из-за одной подосланной гадины прекращали существовать целые ячейки, — их участницы попросту исчезали, пропадали без вести. Но об агентах небесной милиции ей слышать приходилось только то, что эту дрянь крайне трудно вычислить: другой уровень подготовки, другие технологии… — …она убила Селен, — продолжала Чеин. — Так звали сестру, с которой я работала почти три года… Вэйнз не стала ничего говорить. Она лишь положила ладонь на руку Чеин и крепко сжала. Она вывела «Лебедя» на магистраль и увеличила скорость до предельно допустимой в черте города — машина понеслась по растрескавшемуся асфальту, наматывая километры на большие широкие колеса. Через полчаса они выехали из города на кольцевую дорогу, а спустя еще десять минут Вэйнз свернула на трассу М-53-719, где «Лебедь» наконец смог показать то, на что был способен. **** Первый патруль дорожной полиции с излучателем принудительного ограничения скорости был в пяти километрах от места происшествия — «Лебедь» послушно снизил скорость до сотни. Далее патрули стояли через каждый километр и каждый раз, проезжая мимо патруля, машина подчинилась очередному авто-ограничителю. Приближаясь к месту, они уже за несколько сот метров смогли рассмотреть в темноте множество источников света; когда же подъехали ближе, то оказались посреди скопления из примерно двадцати машин, припаркованных по обе стороны дороги. Большинство машин были штатскими, но Вэйнз заметила среди них несколько знакомых черных бронемобилей с красными полосами вдоль бортов. Тут и там у машин топтались небольшие кучки людей, что-то между собой обсуждавших и не проявлявших интереса к медленно движущемуся мимо них потоку транспорта. Проехав дальше, Вэйнз увидела в стороне от дороги здоровенный, размером с автобус, флайер. На носу и на хвостовом оперении флайера поблескивали сине-красно-зеленые маячки. Небесная машина стояла со сложенными по бокам крыльями, чем отдаленно напоминала птицу, — таких Вэйнз еще не приходилось видеть. Рядом с флайером она заметила небожительницу — уж этих ни с кем не спутаешь! — перед которой с понурым видом выстроились несколько «гражданских» и одна «ворона»; небожительница что-то говорила собравшимся, а те медленно кивали в ответ. — Небесная милиция, — сказала Чеин, кивнув в сторону флайера. — Наверно, генерал, не ниже… и шишки из Комитета… — Может, зря мы поехали этой дорогой? — обеспокоенно спросила Вэйнз. — Самый быстрый путь… — пожав плечами, ответила Чеин. — А если проверка?.. — Это вряд ли. Им сейчас не до того… В этот момент «Лебедь» вовсе перестал подчиняться Вэйнз, передав управление полицейскому излучателю. Скорость машины снизилась до скорости пешехода. Отстранившись от пульта управления, Вэйнз повернулась к Чеин и серьезно спросила: — У тебя при себе ничего такого нет? Чеин успокаивающе улыбнулась и ответила: — Нет. Только гибрид. Губы Вэйнз на мгновение тронула едва заметная улыбка: вспомнилось, как три года назад они впервые встретились с Чеин в темном проезде рабочего квартала… Вэйнз взглянула на спутницу и сразу поняла, что та догадалась о ходе ее мыслей, — Чеин была на удивление проницательным человеком. Это ее качество, как отмечали многие из знакомых с ней сестер, позволяло ей легко находить общий язык с совершенно разными людьми и заводить новые знакомства. Взять к примеру саму Вэйнз… После случая в проезде не прошло и нескольких дней, как Вэйнз прониклась к Чеин самыми дружественными чувствами… — Гибрид и у меня есть… — тихо сказала она, уже без улыбки. Они, наконец, подъехали к месту, где все произошло и остановились, чтобы пропустить встречную машину, — из четырех полос трассы три были перекрыты временными ограждениями. Пока они стояли, смогли осмотреться. Повсюду расхаживали люди в штатском с мощными фонарями — (комитетские — решила Вэйнз), — пару раз мелькали «вороны». Самой взорванной машины нигде видно не было — только множество бесформенных обломков усеивали трассу и прилегавшую к ней местность. Постояв минуту, «Лебедь» тронулся и стал объезжать участок с сильно поврежденным дорожным покрытием, охватывавший обе встречные полосы и одну попутную; посреди покоробленного участка зияла внушительных размеров воронка. — Должно быть, сильно рвануло… — заметила Вэйнз. — Судя по тому, что мы сейчас увидели, это была ракета «воздух-воздух», — сказала Чеин. — Ну, если вместе с дочкой рванули и ее мамашу на флайере, то этого и следовало ожидать… Разминувшись с колонной встречного транспорта, медленно подползавшей к месту происшествия, «Лебедь» стал набирать скорость; Вэйнз вернулся контроль над машиной. В это время Чеин погрузилась в размышления, уставившись на дорогу; взглянув на подругу, Вэйнз решила ее не беспокоить и переключилась на полу-ручное управление. Они проехали мимо четырех полицейских патрулей и, когда снялось последнее ограничение, Вэйнз снова дала свободу «Лебедю»: машина понеслась вперед, приблизившись вскоре к звуковому барьеру. — Насколько я знаю, — помолчав, наконец заговорила Чеин, — на весь Ин-Корп у сестер наберется всего несколько боевых флайеров… мне известно о четырех… и каждая ракета на них — на вес платины… Никто из Координаторов не станет расходовать ракеты на столь ничтожные цели. Да и откуда им знать время и место и то, кто именно будет в атакуемом летуне и уж, тем более в какой-то там легковушке? — Но, ведь в том, что атака была с воздуха, ты не сомневаешься? — уточнила Вэйнз, взглянув на подругу, — (та качнула головой), — Стало быть, — подытожила она, — это были сестры сверху. — Больше некому, — подтвердила бесполая. — И все это из-за той сестры, с которой ты должна встретиться… — задумчиво произнесла Вэйнз. — Хм… — она проверила показатели автопилота и откинулась в кресле, заложив ногу на ногу. Вэйнз была в бордово-черном облегающем костюме, элегантно подчеркивавшем красоту ее фигуры. — Похоже, — продолжала она, — что сестра эта знает что-то такое, ради чего даже хорошо законспирированная мусорская «крыса» посчитала оправданным раскрыться и напасть… Чеин задумчиво покивала, а после сказала: — Келли. — Что? — спросила Вэйнз. — Ее так зовут, — сказала Чеин. — Келли… Они втроем: Келли, Селен — ее близкая подруга и моя знакомая… и Джелисс вместе учились в академии… Видимо, так она внедрилась в организацию… — через доверие… — …а потом она убила одну из подруг и стала преследовать вторую, — подытожила Вэйнз. — Да, — согласилась Чеин, — именно так. — Какой же мразью была эта Джелисс… **** Она никогда раньше не была в Пирре. Не сказать, чтобы городишко ей сильно понравился, но Вэйнз приходилось бывать в местах и куда более дерьмовых. Пирр оказался средней паршивости дырой, похуже Ин-Корпа или Авальталька, но получше Оррена, Хиолли или Нью-Кетра, где уже лет двадцать как позакрывались все крупные производства и большинство населения разъехалось по более крупным городам, а то, что осталось, настолько одичало, что скатилось до каннибализма. Пирр, конечно, не выглядел местом, в котором Вэйнз захотелось бы поселиться, но уж точно здесь ее не станут пытаться сожрать. Еще до того, как они въехали в Пирр, Чеин принялась было изучать карту города в навигаторе машины, избегая делать при этом какие-либо записи или отметки. Вэйнз некоторое время с улыбкой наблюдала за ней и, наконец, сказала: — Чеин, вся электроника в этой машине прошла через руки Сарранг… Просто введи нужный адрес и проложи путь. Навигатор не отправляет в дорожную полицию никаких данных о маршрутах и не хранит в памяти того, чего не следует… — Так бы сразу и сказала… — пробаритонила Чеин и вписала в меню навигатора конечный пункт. — Что это за место? — спросила Вэйнз. — Заброшенный пищекомбинат. Вэйнз присвистнула. — А эта Келли — та еще любительница приключений! — Вот, посмотри… — Чеин выделила на голограмме нужный участок и увеличила его, — здесь вокруг нет жилых районов… а это значит, нет и патрулей… Вэйнз некоторое время молча рассматривала карту, после чего заметила: — Что ж, девочка неглупая… Келли — ведь это девчачье имя? На то, чтобы пересечь город, ушло около часа. Объездной дороги в Пирре попросту не было. Большинство улиц, по которым они ехали, были сильно разбиты и освещены либо плохо, либо вовсе не имели никакого освещения. Некоторые центральные районы города уровнем разрухи и общей дерьмовости сильно превосходили самые распоследние из ин-корпских окраин. Попадались, конечно, и районы для богатых, но то были островки относительного достатка, реже — кичливой роскоши в депрессивном море разрухи и нищеты. Несколько раз Вэйнз заезжала в неожиданные пробки, из которых приходилось выбираться задним ходом, нагло сигналить и напирать на окружавший их транспорт, пользуясь тем, что «Лебедь» — машина из тех, что могли себе позволить только люди очень богатые, — с такими, обычно, никто не связывается, а еще таких не останавливает (без крайней необходимости) дорожная полиция… Один раз они оказались зажаты между медленно ползущими трамваями и, не имея возможности их обогнать, были вынуждены тащиться с ними несколько километров в течение пятнадцати минут, так как дорога с одной стороны попросту отсутствовала — обвалилась неизвестно куда. Еще они едва не сорвались с моста, посреди которого оказалась внушительных размеров дыра, — видимо, местные водители вносили соответствующие настройки в навигаторы вручную, потому что Сеть не оповестила «Лебедь» об опасности, — машина отреагировала в последний момент, когда ее датчики смогли «увидеть», что дорога повреждена. Они ехали все дальше вглубь Пирра мимо заводов, фабрик и рабочих кварталов; мимо железнодорожных станций, мимо огромных пустырей, мимо залитых черной жижей котлованов… Наконец они выбрались на широкую дорогу, посреди которой были проложены не две, а сразу шесть трамвайных линий. Дорога лежала между каких-то непонятного назначения уродливых строений и вела в темноту. Расплескивая по сторонам густую грязевую жижу из дорожных ям, «Лебедь» покатил по этой пустынной дороге. Довольно скоро строения по бокам закончились и дорога потянулась через огромный пустырь протяженностью в два с лишним километра, за которым наконец стали проступать контуры монструозных строений… — Ну, вот, похоже, мы на месте… — сказала Чеин, когда «Лебедь» выехал на довольно большую асфальтированную площадь, служившую некогда для разворота трамваев. Вокруг площади лежал все тот же пустырь, — более-менее разборчивая видимость — метров двадцать; при такой видимости, определить протяженность пустыря не представлялось возможным. Фары «Лебедя» выхватили впереди административный корпус комбината — уже начавшее разваливаться пятиэтажное здание с маленькими темными окошками. За зданием — сплошная чернота — еще более черная, чем тьма вокруг — один из корпусов комбината. — Надеюсь, ты не собираешься идти туда одна? — серьезно спросила у нее Вэйнз. — А зачем куда-то ходить? — удивилась Чеин. — Я здесь, рядом… — сказала она, потянувшись за лежавшим на заднем сиденье плащом. Надев плащ, она открыла дверь и вылезла из машины, громко при этом выругавшись (видать, наступила в грязь). — Келли! — позвала она во всю силу своего мощного баса. — Эй! Это я, Чеин! Келли, ты здесь?! Чеин успела повторить имя сестры и свое еще несколько раз, прежде чем Вэйнз заметила, как от одного из черных проемов в здании напротив отделилась темная фигура и направилась к ним. Фигура вышла в свет фар и быстрым шагом направилась к машине. Вэйнз спешно накинула плащ и тоже выбралась наружу. Не сговариваясь, они вместе с Вэйнз побежали навстречу фигуре в грязном сиреневом плаще. — Ну, как ты, сестра? — первой заговорила с Келли Чеин, когда они встретились в паре десятков метров от «Лебедя». — Замерзла… — стуча зубами, произнесла та. В свете фар Вэйнз рассмотрела под надвинутым на голову капюшоном чумазое загорелое под настоящим солнцем лицо с большими светло-зелеными глазами. — Скорее, — сказала Вэйнз, — идемте в машину! Здесь и правда холодно. ВМЕСТО ЭПИЛОГА Из хроники первых дней третьего дня пятой декады лета 546 года (3.5.2.546) (датировка — по старому стилю) утро Мировая Сеть атакована хакерами иблиссиан и кибер-анархистов: взломаны информационные каналы крупнейших СМИ Конфедерации, Каата и Великого Севера; прошла массовая рассылка записи тайного Декархиона, на котором обсуждался и был одобрен план скорого начала войны между Севером и Югом. На голограмме Декархи цинично говорят о необходимости «сокращения избыточного населения» Поверхности, называя его «стадом»; далее, одна из генералов небесной милиции (четыре дня назад генерал погибла при неуточненных обстоятельствах) подробно излагает детали предстоящей бойни; выступающие не скрывают того, что правительства государств Поверхности являются марионеточными и полностью подчинены Декархиону… середина дня Спецслужбы оказывают активное противодействие хакерам. Жандармерия Конфедерации и Охранная полиция Великого Севера проводят массовые аресты всех, кто когда-либо были уличены или подозревались в киберпреступлених… Несмотря на все усилия властей, запись тайного Декархиона приобретает характер «вирусной», ее распространение по Мировой Сети подобно волнам цунами; в распространении участвуют даже обычные граждане, не имеющие отношения к революционерам… На крупных предприятиях власти глушат связь и доступ к Сети, но информация просачивается; начинаются стихийные собрания, перерастающие местами в митинги, слышатся возгласы недовольства и антиправительственные высказывания; охранные службы предприятий переходят в «режим повышенной готовности». В Сети появляются и тут же исчезают новости об остановке производства сразу на нескольких концернах и комбинатах в городах-миллионниках… вечер Продолжаются аресты по всей Конфедерации. Из Великого Севера поступают первые подтверждения готовившейся агрессии против южан: крупные соединения флота ВС под предлогом «учений» (о которых было известно военным Конфедерации, но не Парламенту) сосредоточены в водах Айлесского пролива (самый короткий путь между двумя материками); кроме того, от некоторых диссидентов-северян становится известно о «подозрительной активности» военной авиации у южного побережья… Верховный Канцлер Великого Севера делает официальное заявление, в котором отрицает свою причастность к «заговору Декархиона»; она публично выражает недоверие кабинету министров и главе генерального штаба Вооруженных Сил… Через час с аналогичным заявлением выступает Первый Спикер Объединенного Парламента Конфедерации… Объединенный Парламент Конфедерации собирается на экстренное заседание… СМИ сообщают о «беспорядках» на улицах Энпрайи, Реканны, Авальталька, Ин-Корпа, Мирта, Айсморта, Нью-Терратты и десятка других крупных городов и агломераций; на предприятиях идут столкновения со службами охраны и привлеченными со стороны частными полициями; точно известно, что на нескольких крупных комбинатах власть захвачена «теневыми профсоюзами», руководство предприятий, а также главы и активисты легальных профсоюзов арестованы… поздняя ночь Повсюду в городах Конфедерации идут ожесточенные столкновения недовольных граждан с полицией и пришедшей на помощь полиции жандармерией; среди протестующих появляются жандармские и комитетские провокаторы… Из Великого Севера новости не поступают — по всей территории ВС объявлен «комендантский час», отключена Сеть, работают только проправительственные радиостанции, призывающие граждан к порядку и непрестанно заверяющие слушателей в том, что «ситуация под контролем»… Объединенный Парламент Конфедерации принимает решение о введении в двадцати семи штатах чрезвычайного положения. Точно известно, что Военный министр отстранена от должности; появляется неподтвержденная информация об аресте бывшего Военного министра и ее первых заместителей; армия Конфедерации переходит под командование Первого Спикера Парламента. В Парламенте постоянно звучат заявления о непричастности парламентариев к «заговору Декархиона» и обвинения в адрес Небесного Правительства… СМИ теряются и путаются в оценках происходящего, так как от властей поступают противоречивые указания; некоторые новостные каналы блокированы, их руководство и сотрудники арестованы. В Сети нарастает активность революционеров: публикуются цифровые версии запрещенных иблиссианских и анархистских газет и бюллетеней («Солнце для всех!», «Народный гнев») отдельно появляются несколько статей известной «экстремистки» Трилти, которые тут же копируются и становятся «вирусными»; Трилти призывает не идти на поводу у жандармских провокаторов и не предаваться бессмысленным грабежам и насилию, а выдвигать политические требования… четвертого дня пятой декады лета 546 года (4.5.2.546) раннее утро Премьер-министр Кфара и Президент Каата с разницей в полтора часа заявляют о своем осуждении Небесного Правительства и призывают соседей «не идти на поводу у небесных провокаторов» и «решительно разобраться» с пошедшей на сговор с небожителями «распоясавшейся военщиной»… Декархион никак не реагирует на заявления лидеров стран Поверхности; небесные СМИ молчат уже сутки; сообщение с Небом прервано; в Конфедерации происходят первые нападения на небожительниц (подтверждено, что в двух случаях жертвы нападении погибли)… Тем временем в Конфедерации продолжаются аресты военных; КБК заводит несколько десятков уголовных дел на старших офицеров Армии Конфедерации, чью причастность к «заговору Декархиона» отрицать невозможно, так как их имена были прямо названы недавно погибшей Эттер Шейл… Транспортное движение в городах парализовано полностью; общественный транспорт служит материалом для баррикад; метрополитены мегаполисов захвачены и успешно удерживаются коммунами изгоев; подача в них энергии прекращена и движение поездов остановлено, но это не мешает боевым ячейкам городских партизан использовать «подземку» для маневров в битвах с полицейщиной… середина дня Первые новости из Великого Севера стали поступать ближе к середине дня, когда там снова заработала Сеть. Оказалось, что за время «комендантского часа» были арестованы четыре министра и вся верхушка армии; Верховный Канцлер объявила чрезвычайное положение по всей стране; были назначены новые исполняющие обязанности министров и новые военные чины; начались переговоры о срочном визите главы северного государства в Конфедерацию… Митингующие в столице Конфедерации — Энпрайе требуют открытого суда над Военным министром, ее заместителями и высшими чинами Армии, чьи имена у всех на слуху… Повсюду на захваченных протестующими рабочими предприятиях выдвигаются открыто иблиссианские требования, в числе которых: легализация деятельности профсоюзов и повсеместное сокращение рабочей смены с девяти до пяти часов; на отдельных заводах и фабриках разворачиваются кровавые бои с охраной и частной полицией… вечер Первый Спикер Объединенного Парламента Конфедерации выступает с заявлением, в котором гневно осуждает Небесный Декархион и его соучастников на Поверхности — арестованных военных Конфедерации; она одобряет действия Верховного Канцлера Великого Севера в отношении военных-северян и выражает надежду на скорую встречу с Канцлером… В Сети Юга и Севера хаос: цензура не справляется с непрерывными хакерскими атаками на силовые структуры и СМИ; в нескольких городах-миллионниках властям удается отключить Сеть, но лучше бы они этого не делали… Кровопролитие на улицах больших городов; протестующие набрасываются на полицейских, разоружают, избивают и убивают их; в некоторых местах жандармы уверенно держат оборону в административных зданиях, обстреливая вооруженных камнями, ломами, арматурными обрезками и отнятым у полицейских оружием граждан; повсюду убитые и раненые… Захватившие предприятия рабочие более организованны, нежели уличные стихийные демонстранты. Разоружив и арестовав охрану, они действуют согласованно, благодаря координирующим их профсоюзным активистам и направленным к ним революционными организациями комиссарам. Между удерживаемыми предприятиями постепенно налаживается связь… В это время на улицах городов все громче звучат требования об уничтожении Завесы и экономической блокаде Неба… ночь Волны народного гнева захлестывают и топят в крови районы богачей… Больше книг на сайте - Knigolub.net