Чудовище Карнохельма Марина Суржевская Мир за Великим Туманом #3 Тысячелетие назад Великий Туман разделил наш мир на цивилизованную Конфедерацию и дикие фьорды. В загадочные земли теперь можно попасть лишь одним способом — стать невестой для ильха-варвара. И я, Энни Вилсон, с удовольствием воспользовалась этой возможностью! Ведь все, чего я хотела — это обрести счастье с добрым и сильным мужем, пекарем из далекого Варисфольда. Вот только мечтам не суждено сбыться, ведь меня украли с собственного обручения! Так я узнала страшную тайну фьордов и оказалась в пугающем Карнохельме, где обитает чудовище… Третья история цикла «Мир за Великим Туманом». 1. «Проникновение» 2. «Драконье серебро» 3. «Чудовище Карнохельма» Суржевская Марина Чудовище Карнохельма ПРОЛОГ — Хёггкар пришел! С невестой! — звонко выкрикнул мальчишка-разносчик и, заткнув за пояс тряпку, высунулся из окна, рассматривая плывущую по водной глади ладью. Гавань была совсем рядом, и гигантская статуя Хароса Первого заслоняла тающее на воде солнце. Шумная набережная бурлила, бежали навстречу хёггкару ильхи. Зима хоть и была на исходе, а все же напоминала о себе холодным ветром, задувающим в щели меж бревен таверны. — Невеста? — бородатый ильх сделал глоток перебродившего ягодного настоя, изрядно сдобренного медом, и удивленно глянул единственным глазом. Второй закрывала черная повязка. В широком вороте льняной рубахи матово блеснул на шее черный обруч. — Переселенка, — ильх, сидящий напротив, ухмыльнулся, а потом выразительно скривился. — И все-таки я не одобряю, Бенгт! Не нужны нам затуманные девы, своих, что ли, мало? Но раз совет хёггов решил, да сами женихи одобрили… эту для Ингвара привезли, что живет за скалой. И ведь хороший ильх, правильный! Крепкий воин, пусть и не хёгг. А тут — виданное ли дело! Говорил я ему — Ингвар, посмотри на дев Варисфольда, чем они тебе не милы? Хочешь — черноволосую красавицу, хочешь — белоснежную деву выбери. А хочешь — глянь на красавиц Нероальдафе или Аурольхолла! Так нет же! Сказал — жду деву из-за Тумана, и хоть убей. Это все наша Оливия-хёгг, это она всем ильхам пример, каждый желает и себе такую деву! — Неужто так хороша невеста, а, Лейв? — одноглазый Бенгт добродушно усмехнулся и снова припал к исходящей паром кружке. В Варисфольд он прибыл лишь утром, а уже устал от шума и толкотни большого города, от криков зазывал да каменных стен. Он уже тосковал по тишине, по ветру, по ощущению свободы. Нет, не для него Варисфольд. Хоть и пленяет тремя десятками башен, хоть и нет его краше во всех фьордах. Не для него. И сорваться бы с уступа, рухнуть вниз камнем уже сейчас, да прежде надо найти то, зачем он проделал столь дальний путь. Правда, все поиски пока бесполезны… — Да кто ее знает, — хмыкнул Лейв, когда Бенгт уже и забыл вопрос, погрузившись в свои невеселые думы. — Ингвар сказал — ученая больно. Врачевательница! Да не какая-нибудь, я самая-самая премудрая. С грамотами разными! Видать, на ученость Ингвар и клюнул, вечно он в женщинах не то место рассматривает! Я ему говорил: Ингвар, смотреть надо сюда и сюда, вот что в деве нужное, — ильх обрисовал в воздухе женские округлости. — Да все не впрок! Уперся, хочу деву из-за Тумана, хоть ты режь! Лейв сокрушенно допил свой настой и махнул хозяину питейной, чтобы добавил. Потому, может, и не заметил, как напрягся рядом одноглазый ильх. Пальцы Бенгта сжали глиняную кружку так, что та того и гляди треснет. — Врачевательница, говоришь, — задумчиво протянул Бенгт. И стукнул ладонью по столу, отчего вновь наполненная кружка Лейва подпрыгнула, выплескивая содержимое. — Эй, ты куда? — удивился уже хмельной Лейв, глядя на мощную фигуру поднявшегося приятеля. — Хочу взглянуть на затуманную невесту, — уронил Бенгт и, не обращая внимания на друга, пошел к двери. Лейв махнул вслед ильху рукой, зная, что раз тому что-то приспичило — уже и тесаком из башки не выбить. Бенгт всегда был упертым, с самого детства. Залпом допив хмель, Лейв поднялся, распрямил затекшую спину, повел плечами. Столы и лавки слегка качнулись, верно, выпил он сегодня немало. Ну так и повод есть — приезд давнего друга. Нечасто Бенгт посещает Варисфольд, а сам Лейв и вовсе не стремится в его края. О Карнохельме — как говорили сами жители Города-над-Бездной, на фьордах знали мало. Лишь то, что дикие это места. Карнохельм был под стать своему риару — Одноглазому Бенгту. Диво, что давний друг вообще решил вылезти из своей норы на скалах да прибыть в Варисфольд. Так что когда еще доведется распить десяток кувшинов хорошего хмеля — один Хелехёгг ведает! И что приятелю не сидится в тепле, нет же, на берег потянуло! Впрочем, и самому Лейву было любопытно взглянуть на переселенку. Так что он кинул на стол монеты и, шатаясь, пошел следом за другом. Догнать широко шагающего Бенгта удалось уже на пристани. Хёггкар покачивался на волнах, деревянное чудовище на его носу скалило зубы. Лейв одобрительно щелкнул языком — хорошая ладья, быстрая. С самим морским хёггом под килем! Бенгт стоял, широко расставив ноги и внимательно всматриваясь в спускающуюся по сходням женщину. Лейв прищурился. И разочарованно хмыкнул. В переселенке не было ничего от белоснежных дев севера или от красавиц юга. Обычная она была. В сером плаще, скрывающем фигуру, в синем платье, виднеющемся под ним. И масть невзрачная — пегая какая-то. В руках невеста держала холщовый мешок, осматривалась. И никаких чудес Конфедерации, о которых болтали дураки и мальчишки. Самая обыкновенная дева. Лишь на лице посверкивали круглые дымчатые стекла, скрывая взгляд. — Что это на ней? — не отводя единственного глаза от чужеземной невесты, произнес Бенгт. Лейв лишь пожал плечами. — Может, украшение какое? — предположил он. — Кто их, этих чужеземок, знает… Дева наконец спустилась, и к ней шагнул черноволосый ильх. Жених протянул невесте руки, и та, на миг замерев, осторожно подала свои. — Ну вот и посмотрели на затуманную деву. Говорил ведь — наши лучше, — брякнул Лейв, потирая шею и отгоняя застилающий взор хмельной туман. Бенгт еще постоял, склонив голову, а потом, резко развернувшись, пошел обратно. А Лейв, недоумевая, какая блоха укусила приятеля, поплелся следом. ГЛАВА 1 Несколько бесконечных, невероятных, потрясающих минут мы просто молчали. Смотрели. Дышали. Пытались осознать и впитать в себя медленно выплывающий из морской дымки город. Даже несколько дней на корабле не смогли подготовить меня к этой невероятной картине! Краем глаза я увидела, как Иветта подняла руку, приподняла очки и украдкой вытерла с лица слезы. Надо же, а я и не подозревала в ней подобной чувствительности. Впрочем, в случае с моей язвительной спутницей, скорее всего, дело не в сантиментах, а в холодном морском ветре, поглаживающем щеки. Вряд ли Иветта настолько прониклась пейзажем, чтобы позволить себе слезы. А вот я… Я не сдержалась. Все-таки фьорды оказались невероятными! — А я была уверена, что все эти постеры из рекламы о переселении — вранье, — тихо протянула за спиной Лидия. И, не смущаясь, шумно высморкалась в огромный клетчатый платок. Сейчас я была благодарна девушке за ее невоспитанность, это позволило скрыть мою собственную растерянность. Порывшись в кармане, тоже выудила платок и вытерла нос, а заодно и протерла очки. Минутная передышка позволила слегка восстановить дыхание и вернуть себе пошатнувшееся самообладание. А как говорит моя бабушка Катарина-Виолетта: «Всегда держи лицо, Эннис! Это главный признак хорошего воспитания!» Я вернула платок в карман, очки на нос — и снова посмотрела вперед. Наша сбившаяся в кучу троица переселенок стояла на носу корабля, с которого открывалась картина, поражающая воображение. Внизу плескалась холодная вода, заключенная между отвесными скалами, сжатая ими с двух сторон. Вода злилась и билась, вспенивалась на порогах и граните, а порой взбиралась наверх и срывалась вниз водопадами. Выше стелились изумрудные холмы и темные сосновые леса, а впереди… впереди возвышался город. На фоне кобальтового неба взмывали к облакам его башни, пики, шпили, ярусы, колонны и арки! Это был самый невероятный город, который я только могла представить! Заходящее солнце золотило огромные витражные окна белоснежных зданий, каменные статуи строго взирали на гавань с площадей и мостов, а над узким проливом, ведущим к причалу, застыл гигантский воин с поднятым мечом. Я задрала голову и придержала меховую шапку, со смесью ужаса и благоговенья взирая на колосса величиной с небоскреб. Наш корабль как раз проходил между его ног, стоящих на разных берегах. Кончик стального меча, на который мог бы приземлиться самолет, вздумай каменный воин положить его на землю, оказался над нами. Мы испуганно сжались, безотчетно опасаясь великанского оружия и грозного, почти живого взгляда гиганта. — Это страж Варисфольда, девы. Харос Первый, — почтительно произнес ильх, сопровождающий нашу группу. — А город впереди — сердце фьордов. По легенде в эту гавань не может войти хёггкар, везущий людей с дурными намерениями. Я покосилась на говорившего и в очередной раз смутилась своего интереса. Впрочем, ильх на все наши взгляды и восторженные вздохи лишь улыбался, как и остальные члены группы. Не смотреть на мужчин — высоких, мощных, бородатых, одетых в меховые плащи и кожаные штаны, легко поднимающих тяжелый корабельный инвентарь — было выше наших женских сил. За несколько дней на корабле, который здесь называли хёггкаром, мы слегка привыкли к невероятной внешности мужчин фьордов. Себя они называли ильхами, а нас смешно величали девами. Но до сих пор казалось, что на встречу переселенок намеренно отправили вот таких отборных экземпляров, чтобы мы не передумали у границы и не сбежали. Еще недавно о подобном путешествии жители нашей Конфедерации могли только мечтать. Тысячелетие назад нашу планету разделил Великий Туман — непознанная субстанция, непроницаемой стеной отделившая часть земель, которые мы называем фьорды. Веками эти территории считались потерянными, ведь несмотря на все достижения прогресса, мы так и не сумели пробиться на другую сторону. Ни наши машины, ни зонды, ни иные изобретения не могли преодолеть эту границу. Ученые Конфедерации бились годами, пытаясь найти решение и проникнуть на заповедные территории или хотя бы объяснить свойства Тумана и его странную непроницаемость. Но, увы, безуспешно. Первое в истории проникновение случилось несколько лет назад и потрясло устоявшийся мир Конфедерации. Наша экспедиция совершила путешествие в эти земли и даже наладила связь с местным населением. Правда, сведения о фьордах так и остались противоречивыми, а порой и пугающими. Заповедные земли оказались обитаемы. Уровень развития ильхов значительно отставал от уровня просвещенной Конфедерации, здесь все еще вручную шили одежду и пекли хлеб, для перевозки грузов использовали телегу и лошадей, а по вечерам читали при свете свечей или масляных ламп. Здесь ничего не знали о научно-техническом прогрессе. Варвары, как говорили у нас. Дикие варвары. К тому же население фьордов оказалось не слишком гостеприимным, и попасть сюда можно было лишь одним способом — стать невестой для ильха. Потерянные земли приоткрывают дверь лишь для тех женщин Конфедерации, что готовы навсегда отказаться от прошлого и стать частью нового мира. Мира незнакомого, непознанного и дикого, но безумно красивого. Изображения фьордов покорили многих жительниц Конфедерации, но решающим фактором стали портреты женихов-ильхов. Даже на фотографиях красавцы в шкурах производили сногсшибательное впечатление. К тому же за невесту каждый ильх платил золотом и драгоценными камнями, а фонд переселенцев обещал рискнувшим женщинам поддержку и всяческую помощь. Фьорды рисовались в воображении картинами будущего счастья — простого и понятного, пусть и лишенного многих благ просвещенной цивилизации. И вот два десятка дев — разных возрастов, масти и комплекции — прошли сквозь Туман, оставляя за плечами прошлое. Воспоминание об этом проходе можно отнести к самым странным и пугающим в моей жизни. Туман казался живым и враждебным, сквозь липкий слой серо-белого марева мы двигались несколько часов практически на ощупь. Люди веками терялись в Тумане — живая и непознанная субстанция способна водить непрошеных гостей кругами, пока те не умрут от истощения или галлюцинаций. Лишь ильхам под силу провести сквозь границу. Да и то всего в одном месте, который у нас теперь называют «Коридором». Из Тумана переселенки вышли утомленными и испуганными. И на другой стороне нас уже ждали сюрпризы: два каменных дракона, застывших по бокам Коридора, невероятный пейзаж фьордов и корабль — огромная деревянная ладья с устрашающим монстром на носу. Ну и здесь мы уже подробнее рассмотрели встречающих — двухметровых варваров, при взгляде на которых тряслись поджилки, и непонятно, от каких именно эмоций. Первое знакомство с фьордами оказалось впечатляющим. Все казалось сном — невероятным и немного пугающим. После небольшого отдыха ильхи сопроводили нас на корабль, чтобы отвезти к женихам. На хёггкаре мы провели пять дней. Это было мое первое морское путешествие, и, к удивлению, оно оказалось довольно комфортным. Хёггкар — деревянный и парусный, оказался не только невероятно быстроходным, но и удобным. Нас не мучила морская болезнь, а свежий воздух и невероятные пейзажи потерянного мира добавляли очарования и веры в будущее. Всех переселенок обязали оставить за спиной не только прошлое, но и привычки. На корабле нам выдали новую одежду — нижнее платье изо льна и верхнее из шерсти, вязаные колготки, ботинки, плащи, подбитые натуральным мехом, муфты и шапки. Наши удобные джинсы и кроссовки навсегда исчезли. В холщовых сумках каждая из нас везла лишь несколько памятных вещей, фотографию или книгу. Мы направлялись на север, в новое, неизведанное будущее. Кто-то ждал его с испугом, кто-то — с надеждой. А нас ждали женихи и неизвестность. Ильхи, приставленные к нам, улыбались, но о фьордах рассказывали мало, объяснив, что это обязанность наших будущих мужей. Основное время мы проводили в удобной общей «каюте», рассматривали дары от женихов, смешные лавки-кровати, пробовали простые и вкусные блюда, которыми нас угощали, делились планами, мечтами и страхами. Иногда отдыхали на палубе, любуясь заснеженными пиками гор или бесконечными лесами на берегах. Правда, наверх нас выпускали неохотно, пояснив, что это может быть опасно. Почему — мы так и не поняли. Но ничего пугающего с нами не случилось, хёггкар благополучно доставил девушек в разные города фьордов. И вот спустя несколько дней три переселенки — я, Иветта и Лидия — прибыли в Варисфольд. Лидия отправится дальше, а вот мы с Иветтой спустимся по сходням уже здесь. Со спутницами мне повезло. Лидия оказалась из далекого провинциального городка Конфедерации и всю дорогу веселила нас байками и сказаниями своей родины. Добрая и смешливая, она вызывала у всех неизменную улыбку. Иветта, как и я, приехала из столицы, в ярких глазах за стеклами очков блестели живой ум и любопытство. Если первая покинула дом, соблазнившись обнаженными торсами ильхов с рекламных проспектов, то Иветта желала нести в новый мир свет просвещения и знаний. Моя спутница оказалась врачом, и мир за Туманом манил ее новыми возможностями и перспективами. — Даже если жених не понравится, то по правилам надо провести с ним месяц, а после можно разорвать помолвку и спокойно жить в полюбившемся месте, — живо объясняла во время путешествия Иветта. — Как бы ни сложилось, я останусь на фьордах, буду жить и работать под защитой фонда переселенцев! Возможно, даже открою собственную лечебницу! В Конфедерации для этого нужны годы, большие деньги и куча бумажной волокиты. А здесь новый мир дает новые возможности! Я смогу изучать местное население, как Оливия Орвей, смогу написать научную работу по антропологии, смогу практиковать и спасать жизни! Просто невероятная возможность! — Да, но вы никогда не вернетесь в Конфедерацию, — резонно напомнила я. Говорить Иветте «ты» у меня язык не поворачивался, хотя мы уже знали, что фьорды используют лишь одну форму обращения. — Это неважно! — собеседница махнула рукой, ее глаза за стеклами очков азартно сверкали. — Я узнаю так много нового! Это просто бесценно! Кстати, вы заметили странности, Эннис? «Ты словно сорняк, Эннис! Полынь, что нагло проросла в нашем ухоженном саду…» — Странностей за Туманом хоть отбавляй, — улыбнулась я, стряхивая назойливый голос в голове. — Вот, например, наш… м-м-м… хёггкар, — Иветта погладила деревянную обшивку. — Такое примитивное парусное судно должно развивать скорость не более десяти узлов. В лучшем случае! Но мы идем со скоростью хорошего крейсера, дорогая Эннис! И я не могу найти этому разумного объяснения! — Может, на корабле стоит двигатель? — осторожно предположила я. Разговаривать с Иветтой было невероятно увлекательно, хотя я и смущалась ее авторитета и властных замашек. Чем-то госпожа врач напоминала мою бабушку… Иветта поморщилась и отмахнулась. — Какой двигатель в этих диких землях, да здесь нет даже антибиотиков! Не представляю, как они тут выживают. Или, например, очки! Я машинально поправила свои круглые стеклышки. — Нам разрешили взять на фьорды лишь самое необходимое, и к своему списку лекарств я добавила десять пар замечательных очков! Ведь это мои глаза! Да и твои, к слову! Если стекла разобьются, я останусь слепой и не смогу работать! Но запасные окуляры вычеркнули, сказав, что они не понадобятся! И лекарства взять не позволили! А ведь это жизненно необходимо! Здесь наверняка жуткая антисанитария, жуткая! Варварство, Энни, варварство! Я улыбнулась и кивнула. Слово «варварство» Иветта произносила с растяжкой и таким наслаждением, что было видно — загадки и запреты фьордов лишь подогревают интерес этой энергичной женщины. — Не представляю, чем тут вообще можно лечить! Похоже, мне придется обновить свои знания по лечебным растениям! Я улыбнулась собеседнице. Решительность ее характера обозначилась резкими морщинками у рта и стальным блеском глаз. Да, госпожа Иветта точно найдет свое место на фьордах! — А что собираешься делать ты? — Выйду замуж, — честно сказала я, разведя руками. Иветта пренебрежительно фыркнула, а Лидия мне подмигнула. Тайком от нашей спутницы. — Вы обе безнадежны, — огорченно махнула рукой Иветта, но уже через мгновение тоже улыбнулась. — Впрочем, я вас почти понимаю. Стоит посмотреть на нашего капитана и его помощников… Мы весело и слегка смущенно рассмеялись. Да, красота и мужественность местных мужчин впечатляла. Я вытащила из кармана небольшой портрет своего жениха. Еще дома меня поразили его добрые глаза и широкая улыбка — кажется, я влюбилась в них с первого взгляда. Мой будущий муж ждал меня в таинственном Варисфольде, он был пекарем и держал небольшую лавочку в этом городе. Мне в подарок он передал ожерелье из желтых камушков и трогательное письмо, которое я зачитала до дыр. Ничего в жизни я не ждала так, как нашей встречи. Мое воображение уже рисовало наш тихий дом возле моря, в котором всегда будет пахнуть свежей выпечкой, красавца-мужа, обожающего меня, и двух, а лучше трех ребятишек. Да, мои мечты были совершенно обыкновенными. В отличие от решительной Иветты, я не собиралась менять этот мир, а лишь хотела встретить своего мужчину, стать честной женой и счастливой матерью. В конце концов, разве не это основное предназначение женщины? А мужчина, способный с утра испечь своей половинке сладких булочек, разве не идеал? В общем, приближение к Варисфольду я ощутила оглушающим стуком сердца, повлажневшими от переживаний ладонями и, как всегда в минуты волнения, желанием что-нибудь пожевать. За эту привычку меня всегда ругала бабушка, может, оттого я ела все больше… Впрочем, думать о тех, кто остался за спиной, совсем не хотелось. Ведь вот он — Варисфольд. Дар речи покинул нас, как только шпили города засияли на горизонте. Единый, разве мы не в диких землях? Разве варвары могли построить ЭТО? Да Варисфольд легко посрамит даже столицу Конфедерации с ее небоскребами! Изумление смешалось со страхом и радостью. … Железный меч Хароса Первого медленно проплыл над кормой хёггкара и остался позади. Корабль вошел в гавань, и уже скоро ильхи скидывали канаты на причал. Губы Лидии, осознавшей, что дальше она поплывет одна, дрогнули. Иветта лишь фыркнула и, гордо распрямив спину, ушла, а я задержалась. Обняла дрожащую девушку, дружески улыбнулась. — Не переживай, капитан сказал, что до твоего жениха всего день пути. Он наверняка места себе не находит, ожидая тебя! А после свадьбы ты сможешь навестить Варисфольд и нас с Иветтой. Надеюсь, к тому времени моя упавшая челюсть вернется на место! Пока я даже мыслить не могу связно! Лидия рассмеялась и, кажется, слегка успокоилась. Мы тепло распрощались, обещав в скором времени увидеться. Дрожа от предвкушения и страха, я ступила на деревянные мостки, спускаясь. Солнечный луч отразился от окон величественного здания и на миг ослепил. Я стянула очки, протерла, а когда вернула окуляры на место… рядом со мной возвышалась высокая упитанная мужская фигура, а лицо под копной темных волос казалось знакомо до малейших черточки. — Энни! — мой жених протянул мне обе руки. Его звали Гудрет, и это означало «добрая весть». Моя добрая весть! Его румяное и красивое лицо лучилось таким счастьем, словно он увидел самую прекрасную девушку на свете. Я окинула быстрым взглядом того, кого столько времени представляла в своем воображении, и ахнула — оригинал оказался куда лучше! Высокий, улыбчивый, с веселыми темными глазами и белозубой улыбкой! На Гудрете красовались полотняные штаны, подпоясанная широким ремнем рубаха, коричневые сапоги и тяжелый шерстяной плащ, на котором я заметила следы муки. И, несмотря на широкие плечи, мужчина казался уютным и каким-то домашним. — Наконец-то ты приехала! Я так долго тебя ждал! От него пахло сдобой. И я от души улыбнулась в ответ. Кажется, я действительно дома! ГЛАВА 2 Первый день в Варисфольде остался в памяти мешаниной картинок и образов. Вот мы стоим на причале, рядом с покачивающимся хёггкаром, вот мои руки трогает Гудрет и тут же отстраняется с извиняющейся улыбкой — до свадьбы прикасаться к невесте запрещено, вот Иветта мнется и на удивление молчит рядом с высоким синеглазым ильхом, своим женихом. Дальше нас усадили на повозку, запряженную лошадьми, и отправили в дом, где нам с Иветтой надлежало провести первую ночь в городе. Хозяйка — миловидная яркоглазая Дэгни — живо провела нас по дому и объявила: — Варисфольд вам покажут женихи, совсем скоро. Пока отдохните, ваш путь был долгим! Но вам невероятно повезло, девы! Свою новую жизнь вы проживете в самом Варисфольде! А это лучшее место на всей земле, так и знайте! Нет башен чудеснее, чем три десятка Великих Башен, нет воздуха слаще, чем воздух нашего берега, нет города прекраснее! Мы с Иветтой хмыкнули на эту торжественную речь, но вынуждены были признать правоту Дэгни. Я действительно не видела города красивее. Жаль, что прогулку по этому месту придется отложить, Дэгни сказала, что нам не стоит гулять в одиночестве, пока не узнаем традиции и порядки фьордов. Впрочем, куда торопиться? Впереди целая жизнь в Варисфольде! Так что еще успеем налюбоваться и на сияющие башни, и на изумительные ярусные постройки, и на водопады, срывающиеся со скал. Дом, в котором нас поселили, стоял на пологом склоне, за высокими елями. Внутри было три жилые комнаты и общая кухня. Здесь располагался очаг, на котором споро готовила Дэгни. А мы с Иветтой пока лишь охали и наблюдали, плохо понимая, как управляться со всеми этими ухватами и чугунками. Сама Дэгни оказалась веселой и смешливой, к тому же чем-то неуловимо напоминала Лидию. Со мной девушка смеялась, а Иветту опасалась. Впрочем, такова была реакция всех местных на эту строгую и язвительную женщину! Пока я несколько растерянно осматривала дом, Иветта успела найти помещение для мытья. — Эннис, идите сюда! — окликнула она. Я пошла на голос и оказалась в небольшой комнате с каменным углублением в центре и блестящим краном. — Поверить не могу! Неужели у варваров есть водопровод? — воскликнула Иветта, а я покраснела. Не хотелось, чтобы милая Дэгни услышала эти слова. — Кажется, они не такие уж варвары, — тихо произнесла я, поворачивая ручку. В каменную чашу потекла вода. — Единый, теплая! Иветта, теплая вода! Как же прекрасно! Признаться, мысль, что придется всю оставшуюся жизнь мыться в лохани или бочке, меня сильно пугала! Мы понимающе переглянулись и рассмеялись. Вода текла в чашу. Голова кружилась. Она кружилась от всего. От этого дома, с добротной тяжелой мебелью, резными столбиками кроватей, балдахином, меховыми покрывалами и сундуками с коваными крышками, где хранились ткани и запасы. От древнего очага с живым пламенем. От непривычных шерстяных платьев с разрезами по бокам. От запахов — моря, сосен, нагретого камня, снега и еще чего-то совершенно нового и непонятно. Чужого. Да, этот мир был чужим, пока непознанным, но мне он уже нравился! Все оказалось гораздо лучше, чем я думала. Город фьордов поражал великолепием. И здесь был водопровод! Ну разве не чудо? Дэгни всунула в дверь румяное лицо. — Я принесла холстины, девы! Чтобы обтереться! На полке кувшин с мыльным взваром, пахнет цветами и ягодами! Подарок ильха Ингвара! Я улыбнулась и деликатно опустила взгляд. Потому что строгая Иветта хоть и фыркнула пренебрежительно, но слегка покраснела. Ее жениха я видела мельком, на пристани. На вид старше Иветты, но статен и красив. И, похоже, моей знакомой он понравился, хотя госпожа врач и пыталась это срыть. — Холстины, надо же, — пробормотала Иветта, пряча лицо в ткани. — Ну что же, думаю, пора опробовать местную ванну! Но скажи, Дэгни, как нагревается эта вода? Простодушное лицо девушки на миг застыло, а потом дева развела руками. — Я не знаю. Я умею печь хлеб, убирать и стирать, вот и все! Иветта нахмурилась, а когда наша гостеприимная хозяйка вышла, шепнула: — Мне кажется, от нас что-то скрывают, Энни. И почему-то мне это не нравится. — Бросьте, Иветта! — искренне удивилась я. — Вы сами называли ильхов варварами, так откуда простой девушке знать о водоснабжении города. Даже я плохо представляю, как работает водопровод! — Похоже, ты очарована и не хочешь обращать внимание на очевидные странности. А их становится все больше! — проворчала Иветта. Я смутилась, а женщина махнула рукой, показывая, что я безнадежна. К слову, мой Гудрет врачевательнице тоже почему-то не понравился. — Слишком он прост, Эннис. Милый мальчик, но и только. Ни глубины, ни порывов, одни булки на уме, — недовольно пояснила она. — Так это как раз то, что мне нужно, — смутилась я. — Простой и добрый парень, пекарня, детишки… — Боюсь, плохо вы себя знаете, дорогая… А его не знаете вовсе. Вы очарованы красотой фьордов и влюблены лишь в мысль о любви, но не в человека. Этот пекарь не тот, кто вам нужен. — Я уверена, что буду счастлива с Гудретом. Иветта покачала головой с явным несогласием, но спорить не стала. И я была ей за это благодарна, потому что от слов единственной женщины, связывающей меня теперь с прошлым, стало не по себе. Впрочем, я быстро выкинула сомнения из головы и отправилась обживаться. После горячего купания нас ждала вкусная, хоть и простая еда. Я облизывала пальцы, не в силах удержаться, смакуя ароматный густой суп, жаркое и варенье из кисловатых ягод! Наша то ли хозяйка, то ли прислужница потихоньку объясняла нам местные нравы. Молились ильхи перворожденным, правда, кто они такие, я так и не поняла. Вероятно, первые люди, заселившие эти земли. — Чтобы вы могли войти в дома женихов, надо пройти обряд, — пояснила Дэгни. Иветта закатила глаза, но слушала внимательно. — Ваши будущие мужья при воинах и главах рода назовут вас своими нареченными, возьмут под свою руку и пообещают защиту и покровительство. А вы дадите свое согласие во всем слушаться и почитать новый дом и семью. Тут Иветта слегка поперхнулась травяным чаем, и я заботливо постучала ее по спине. И спрятала улыбку. Да уж, почитать кого-то моя своенравная приятельница точно не привыкла! — После обряда вы войдете в дом жениха нареченной и станете жить там до свадьбы. Прикасаться к невесте ильх не смеет, а если такое вдруг случится… — Дэгни озорно подмигнула. — Должен подарить подарок! Новое платье или украшение. Иные девы до свадьбы сундуками даров разживаются! — Изумительное варварство, — пробормотала Иветта, пряча лицо за чашкой. Только дымчатые стекла ее очков блеснули в свете лампы. — Обряд наречения состоится уже завтра, на скале хёггов. Сначала для Эннис, потом для Иветты, — огорошила нас местная жительница. — Женихи пришлют наряды и родственниц, чтобы помочь одеться и подготовиться. Так что сейчас самое время отправится спать, и пусть хранят ваш сон перворожденные хёгги! — Хёгги, хёггкар… — удивилась я. — Что означает это слово? Но тут Дэгни вспомнила о каше в очаге и, сорвавшись с места, унеслась. Мы лишь переглянулись. Впрочем, что-то выяснять уже не было сил. Удивительный день оставил внутри ощущение удивления и радости, но и усталости тоже. Поэтому, со смехом пожелав друг другу милости неизвестных нам хёггов, мы разбрелись по комнатам. В углу моей тлела лампа, освещая уютное маленькое помещение. Было тепло, хотя в Варисфольде еще дули холодные зимние ветра. Путаясь в непривычных завязках, я сняла верхнее платье и обувь, пригладила нижнюю сорочку и залезла под меховое покрывало. У изножья лежало несколько горячих камней, согревая постель, от льняных простыней пахло травами и свежестью. И засыпая, я была уверена, что сделала верный выбор. Здесь теперь мой дом, здесь. За Туманом. На фьордах. Рядом с простым парнем Гудретом! ГЛАВА 3 Утро началось с ругательств Иветты. Госпожа врачевательница обнаружила, что фьорды понятия не имеют о том, что такое кофе. Ругалась Иветта со вкусом и выдумкой, я даже заслушалась. — Почему меня не предупредили? — возмущалась она. — Нельзя утаивать от бедных переселенок столь весомое обстоятельство! Может, оно повлияло бы на мое решение! Неслыханно! Нет кофе! — А еще автомобилей, смога, телевизоров, глобальной сети и прочих достижений прогресса, — я шагнула в кухоньку, на ходу поправляя платье. Чтобы его надеть, пришлось с непривычки потрудиться. — Бросьте, Иветта, здесь очень вкусный травяной чай. — Могу налить вам настой бодрянки из Дьярвеншила, — предложила взволнованная Дэгни. Похоже, возмущение чужачки ее изрядно напугало. — Она ужасна, но я слышала, что сама Оливия-хёгг любит этот напиток! — Оливия? — встрепенулась Иветта. — Оливия Орвей? Мечтаю познакомиться с этой женщиной! Я читала ее работы по антропологии! Она тоже проживает в Варисфольде? Неси скорее эту бодрянку! — Оливия-хегг живет со Сверр-хёггогм в Нероальдафе. Он — риар, — совершенно непонятно пояснила Дэгни. — Ильхи, риары, хёгги, у меня скоро голова взорвется, — пожаловалась Иветта, хотя я могла бы поклясться, что ее причитания безосновательны. Комиссия по переселению предупреждала, что наши с фьордами языки совпадают на семьдесят процентов. Оставшиеся тридцать придется освоить на месте. К тому же, даже понятные слова здесь порой произносило неясно, растягивая или, напротив, сокращая звуки. Что ж, к этому нам тоже предстоит привыкнуть. Дэгни поставила на стол кружку черного, как деготь, напитка, глянула с испугом. И выпучила глаза, когда Иветта сделала глоток, а потом блаженно улыбнулась. — Прекрасно! Просто прекрасно! Не кофе, но весьма, весьма недурно! Попробуете, Энни? — Чай гораздо полезнее, — покачала я головой. И не стала добавлять, что бабушка всячески не одобряла употребление кофе и меня вырастила с осознанием, что он вреден. — Да, вы совершенно себя не знаете, милая девочка, — пробормотала Иветта. Не успели мы насладиться вкуснейшими пирогами с мясом или ягодами, как пожаловали гостьи — родственницы моего жениха. Две сестры — юные девы, похожие как близнецы, а с ними седовласая, прямая как палка, старуха. На каждой красовалось платье ниже колен и тяжелый меховой плащ. Волосы девы фьордов заплетали в несколько кос и связывали за спиной либо укладывали на голове. Признаться, это выглядело красиво. Я понадеялась, что вскоре тоже освою такую прическу взамен своего привычного кудрявого каштанового хвоста. Следом за девами внесли сундуки. Наряды — пояснили нам прибывшие. Имен я не запомнила, потому что старшая гостья при виде нас всплеснула руками и возмутилась: — Поглоти меня Хеллехёгг! Живо одеваться! Скоро ведь обряд! Я благоразумно сбежала в купальню, а когда вернулась в комнаты, застала там изумленную Иветту. Та рассматривала наряд с таким непередаваемым выражением на лице, что я чуть не рассмеялась. — Варварство, ну какое же варварство, — бормотала пораженная врачевательница. Я согласно кивнула, не в силах оторвать взгляда от расшитого платья, которое держали гостьи. Совершенное, невероятное, сногсшибательное варварство! И такое красивое, что дрогнула даже деревяшка, что служит Иветте сердцем. Ну а мое и вовсе — стучало и колотилось, норовя выскочить из грудной клетки. Наряды были из белого шелка, значит, и здесь, на фьордах, этот цвет считался символом невинности и чистоты. По скользкой ткани плелись узоры — вышивка, камни, золотые и красные нити, и все это складываюсь в дивные картины. Вот на многослойном подоле видны вершины заснеженных гор, вот непроходимые леса, а вот скользят в вышине странные и пугающие силуэты, то ли гигантских птиц, то ли… драконов? Я присмотрелась. И точно! На наряде нареченной образ чудовища был вышит многократно. Да и при выходе из Тумана нас встречали статуи с этим изображением. А с пристани я видела распахнутые каменные крылья других изваяний. Похоже, фьорды чтят этих древних монстров? Или считают, что изображение такого чудовища отпугнет реальных врагов? Диких зверей или захватчиков? Вероятно, так. — Обрядное платье по нашим обычаям каждая невеста расшивает сама, — проскрежетала старуха. — Но чужачке мы решили помочь. Вряд ли твоя затуманная Конфедерация научила столь тонкому искусству! В выцветших голубых глазах мелькнуло недовольство, и я тайком вздохнула. Старуха оказалась моей будущей свекровью. И, похоже, она совсем не рада гостье из-за Тумана. Мечта о тихом домике с мужем и ребятишками подернулась легкой ряской тревоги. Но тут девы ожили, затеребили меня, требуя скорее одеваться. Я выбралась из своего шерстяного платья, слегка смущаясь. Оголяться при посторонних я не люблю — стесняюсь своих пышных форм. Бабушка утверждала, что девушка должна быть хрупкой, как тростинка, отличаться равнодушием к еде, прямыми светлыми волосами, тонкими чертами лица, грацией, вежливой улыбкой в любой ситуации, изяществом манер и мыслей. Именно такой она и была. И дочь ее, моя покойная матушка, была такой, и кузина Розалинда, и все остальные женщины нашей семьи. Легкие, изящные, отмеченные чудесной русалочьей бледностью, томностью взгляда и плавностью движений. Все, кроме меня. Бабушка говорила, что я пошла в отца. В непутевого и случайного мужчину, непонятно как случившегося в правильной жизни матушки. Мужчина исчез так же, как и появился — внезапно. А я вот осталась. И выросла катастрофически непохожей на девушку из семейства Вилсон. На моей голове всегда был беспорядок буйных, каштановых с рыжинкой кудрей, изящество и грация сдались под натиском неуклюжести, на носу рассыпались совершенно простецкие веснушки, а пальцы оказались лишены музыкальной тонкости. У меня не было великолепного слуха и голоса бабушки — знаменитой оперной певицы, мне не передался мамин талант пианистки, не досталось вкуса и стиля тетушек-художниц. А еще у меня был возмутительно хороший аппетит и… очки. И, к сожалению, они не делали мой образ более одухотворенным, напротив — беспощадно упрощали. Я была обыкновенной. И совершенно неподходящей династии известной фамилии, что так гордилась талантами своих женщин. Ведь Вилсоны были известны на весь мир. С самого детства меня таскали по всевозможным урокам и учителям, надеясь отыскать в золе по имени «Эннис Вилсон» хоть крупицу одаренности. Но, увы. Мне просто не досталось ни одного таланта. На уроках музыки я зевала, от моего пения учителя бледнели и хватались за сердце, мольберт действовал на меня усыпляюще, а танцы не стоило и начинать — не с моей неуклюжестью. И это свое несоответствие одаренной и одухотворенной семье я ощущала так остро, что как только достигла двадцати лет — возраста, разрешенного для переселения, — подала заявку. Свое решение я скрывала до последнего, справедливо полагая, что бабушка запрет меня в родовом доме и не позволит сбежать за Туман. Ну, или у нее просто случится сердечный приступ. Возможно, именно так и произошло. Мысль о бабушке и родственниках снова кольнула сердце иголкой. Во рту стало горько. Но я сжала зубы, заставляя себя не думать о прошлом. Назад пути нет, выбор сделан. Вот только взамен моих родственников я, кажется, рискую обрести чужих. А ведь об этом я даже не подумала. Мир за Туманом виделся мне лишь в радужных красках! — Долго ты глазеть будешь, чужанская дева? — окликнула старуха. — Надевай скорее! Не будет Гудрет ждать до весны, замешкаешься — другую невесту найдет! Он ильх видный! Девы-сестры засмеялись, Иветта нахмурилась. А я лишь молча сняла сорочку и скользнула в шелк. Вокруг меня закружил вихрь чужих рук и лиц, девы поправляли складки, оглаживали подол, завязывали широкий красный пояс и накрывали плечи тончайшим золотым кружевом. Поверх алого пояса лег еще один — из золотых колец, и я ахнула, увидев эту драгоценность. Мои волосы смазали чем-то остро пахнувшим и споро заплели, глаза подвели темной краской, а губы — красной. А голову накрыли расшитым покровом. Когда девы отступили, я осторожно повернулась к зеркалу. Стекло, кстати, тоже было изумительным — словно и не стекло вовсе, а кусок льда, почему-то не тающего в теплом доме. И отражение в его глубине казалось немного волшебным, словно зазеркалье показывало иную реальность. И точно не меня. Вот эта дева в шелках и кружевах, с драгоценным поясом на талии, разве она может быть мною — неуклюжей Эннис? И лишь увидев знакомые круглые очки, я слегка улыбнулась. Я. Все-таки я. — Это надо снять! — старуха, имени которой я не запомнила, а переспросить постеснялась, ткнула пальцем в мои стеклышки. — Простите, это невозможно, — смутилась я. — Без них я плохо вижу. — Плохо видишь? — сестры изумленно переглянулись. — Разве ты воин, что потерял глаза в бою? Да и глаза твои на месте, почему же они незрячи? Я ошарашено моргнула, не зная, что на это ответить. Почему мои глаза утратили остроту зрения? Странный вопрос. Может, на фьордах люди отличаются отменным здоровьем? Хотя экология, отсутствие телевидения и машин вполне могут этому поспособствовать. И все же — непонятно. — Хватать болтать! — гаркнула старуха, и я подпрыгнула. — Негоже заставлять ждать жениха! Стоит на ветру, мерзнет, ждет чужанскую нареченную, а она болтает тут почем зря! Я хотела возразить, что вообще молчу, как рыба, но не стала. К тому же голову мне покрыли еще одним слоем ткани, закрепили заколками, и теперь я боялась пошевелиться, так и казалось, что скользкий шелк свалится! На ноги мне надели мягкие туфли и замерли напротив, оценивая. — Ты очень красивая, Эннис. Надеюсь, твой жених полюбит тебя всей душой, — как-то непривычно мягко произнесла Иветта. Глаза ее за стеклами очков подозрительно блестели. Я нервно сжала похолодевшие ладони и кивнула. Во рту пересохло, но я постеснялась попросить воды. — На обряде наречения присутствуют только ильхи, жаль, что мне нельзя поехать с тобой, — произнесла врачевательница. — Но уверена, мы скоро увидимся, дорогая. — Конечно, — я осторожно обняла Иветту. За дверью уже ждала повозка, на этот раз с бархатными подушками и меховым покрывалом. Сквозь кружево покрова я смотрела на величественные дома Варисфольда, на широкие улицы, ярусы с водопадами и бесчисленные статуи чудовищ, что скалились и на моем наряде. А еще — на суровых бородатых ильхов, одетых в меха и кожу, с самым настоящим оружием — топорами, секирами, мечами в ножнах. На нежных дев в длинных платьях и накидках, на статных старух и детей, провожающих украшенную алыми тканями повозку радостными криками. «Невесту везут, невесту везут!» Невесту. Меня. Я — нареченная ильха, варвара из-за Тумана! Сколько разговоров в Конфедерации об этих ильхах, то твердят, что они рогаты, то — что косматы, а то и вовсе — что чудовища! Бабушка всерьез верит, что за Туманом живут и не люди вовсе — звери. А на деле, все, как обычно, вранье. Я погладила свою расшитую юбку. Не верится, что сегодня я стану нареченной. Еще не женой, но уже названной невестой. И Гудрет введет меня в свой дом. Я увижу, как живет мой жених, познакомлюсь со всеми родственниками, навещу его пекарню и любимые в городе места… Мы будем много-много говорить, а через положенное время я скажу свое «да» и стану супругой. Удивительно. Неужели, правда? «Невесту везут! Нареченную везут!» Повозка поползла вверх, на скалы. Въехала на широкую площадку и остановилась. Я повертела головой. С одной стороны высилась скала, увитая вечнозеленым растением — то ли вьюнок, то ли плющ. Там чинно ожидали суровые молчаливые ильхи — главы родов. В центре площадки находился стол, на котором я заметила железный кубок. А возле стола — Гудрет. Плечи жениха укрывала роскошная белая шкура, закрывая расшитую полотняную рубашку. Ниже виднелись простые штаны и высокие сапоги. Я суетливо поднялась, ступила на деревянную подножку, которую поставил возница. Замешкалась. Длинные юбки трепал ветер — здесь, на площадке в скалах, он был особенно рьяным. Остро пахло морем. При виде повозки ильхи подобрались, и все головы повернулись в мою сторону. Я занервничала сильнее, да еще и юбка зацепилась за край лавки и никак не желала освобождаться. Я похолодела, ощущая на себе десятки взглядов и безуспешно сражаясь со скользкой тканью. Да что же это такое! Ладони взмокли. Кружево сползло с макушки, и я услышала недовольный ропот. Взмолившись про себя всем богам и даже неизвестным хёггам, я дернула юбку, и в наступившей оглушающей тишине раздался ужасающий треск. Я порвала свой наряд. Прекрасный наряд, сшитый не мною! О боги! Румяный Гудрет покраснел еще сильнее и качнулся в мою сторону, но был остановлен мрачным взглядом старейшего ильха. Верно, невеста должна сама подойти к жениху. Нервно поправив сползающие очки, я придержала на голове покров и снова услышала недовольные шепотки. Юбку трепал ветер, грудь терзало отчаяние. Я ступила на снег, и брызнула из-под подошвы рассыпанная на снегу красная ягода, пачкая шелк. Мне стало дурно. Единый, да Гудрет точно от меня откажется! Кому нужна такая неуклюжая нареченная? Пытаясь сберечь и без того подпорченное платье, я отступила от ягодной дорожки в снег, и ильхи начали переглядываться. Снова не то! Отчаянно закусив губу, я вернулась и сделала шаг. Щеки Гудрета алели пятнами. Верно, и ему обряд давался непросто. Еще три шага, и окаянная дорожка почти пройдена. Оказывается, двигаться в таком длинном платье — сущее мучение! «Держи голову высоко, будь достойной семьи! Да плечи расправь, мне за тебя стыдно, Эннис!» — произнесла в голове бабушка. На испачканный подол я старалась не смотреть. Еще шаг — и мне отчаянно захотелось поправить очки. А еще растереть ледяные ладони и озябшие на ветру плечи, надвинуть на лоб окаянный полог и сделать хоть глоток воды. Но решилась я лишь на то, чтобы тайком облизать губы. С места у стола открывался невероятный вид на Варисфольд. Солнце сияло над гаванью, расцвечивая холодные воды золотом. Город лежал внизу — невероятный, волшебный, многоярусный. И этот пейзаж заставил меня выпрямиться. Самое главное уже свершилось. Я здесь. Гудрет улыбается. И все будет хорошо! Тихо выдохнула и глянула уже спокойнее. Мой жених тоже перевел дыхание, взял со стола тяжелый кубок, сделал глоток. И передал мне. Я радостно припала к краю, все же жажда меня замучила. Напиток оказался пряным и кисло-сладким, вкусным. Чуть улыбнувшись, Гудрет снял с себя шкуру и накрыл мои плечи. А потом резко уколол свой палец ножом и провел полосу на моем лице. Захотелось, как Иветта, произнести: варварство, ну какое же варварство! Но, конечно, я помолчала. Ильх тем временем взял со стола тонкий обруч с красным камнем в центре. И, отбросив с моего лица полог, положил на ткань венец. Я вздохнула с облегчением. Теперь я видела нормально, а не щурилась, словно крот из норы, пытаясь хоть что-то рассмотреть сквозь кружева! — Здесь, на скале предков, перед ликом перворожденных хёггов и старейшин рода, я, Гудрет, беру Эннис под руку свою, принимаю в дом свой, называю своей нареченной и надеваю ей на голову венец, — звонко произнес жених. За спиной раздался гул голосов. — Ты согласна войти в мой дом нареченной, Эннис? — серьезно спросил Гудрет. Я замерла, всматриваясь в его темные глаза. Ища в них то, что было мне так нужно: понимание, поддержку, и пусть еще не любовь, но уже — симпатию. Хотелось навсегда сохранить этот момент в сердце. Чтобы вспоминать потом… Открыла рот, собираясь сказать — «Согласна». За спиной вдруг кто-то вскрикнул, зашумел, что-то стукнуло. Гудрет моргнул и отвернулся, прерывая обмен взглядами. Я хотела спросить, в чем дело, но не успела. Ильхи вздрогнули, слаженно выхватили мечи. При виде оружия стало не по себе. — Да что происходит?! Никто не ответил. Гудрет схватил меня за руку. — Хёгг! Черный хёгг! — прокатилось над скалами. — На нем кольцо Горлохума! — В Варисфольде нельзя призывать хёгга! — Нарушил закон! Отступник! — рыкнул огромный ильх с бородой, заплетенной в косичку. Что? Я обернулась. И остолбенела. Мое тело просто застыло, а разум отказывался верить в увиденное. Прямо на меня неслось чудовище. Существо, которого нет и быть не может. Дракон. В распахнутой пасти виднелось багровое нёбо и язык, клыки торчали смертоносными копьями. На гигантской голове дыбом стоял гранитный гребень, длинная шея с матовым кольцом переходила в мощный круп, покрытый пластинами, распахнутые крылья гнали воздушную волну. — Хёгг! Хёгг! Хёгг. Дракон. — Энни! Огромные лапы со скрежетом ударились в камень площадки. Шипастый хвост снес стол, а ильхи попадали, словно кегли. Воздушная волна сорвала мой покров вместе с венцом, и я очнулась. Да, этого не может быть. Да, в мой утренний чай, наверное, добавили какие-то странные травы. Да, это лишь галлюцинация. Но если я не сделаю ноги, эта галлюцинация вполне натурально меня сожрет! Потому что злобные черные глаза монстра смотрели именно на меня! — Убирайся! — Гудрет ткнул в черную лапу кинжалом, но чудовище этого даже не заметило. Лишь дернуло хвостом, отбрасывая в сторону моего жениха. Гудрет не устоял и покатился прямо к краю площадки, к пропасти. Не думая, я бросилась за ним, ухватила за руку. — Держись! Хёгг зарычал, дыхнул, и по граниту прокатилось пламя. Запахло паленым, закричали ильхи… Из последних сил я дернула Гудрета на себя, вытаскивая из жадной бездны, потянула. Он уцепился за камень, перекинул тяжелое тело на край. И выдохнул: — Беги… Беги, Энни! Ты не понимаешь… Я ничего не понимала. Вокруг царил хаос, крики, рык чудовища, пламя и гибель. — Ему нужна ты! Беги! Ужасающий взгляд дракона снова нашел меня, и когтистая лапа сгребла в смертельный захват. Меня сжало, скомкало, вжало лицом в пахнущую пеплом и землей плотную кожу, а потом дернуло вверх. Так резко, что дыхание выбило из груди, я задохнулась и совершенно потерялась в невозможности происходящего. Хлопок крыльев ударил по ушам, словно выстрел, хёгг сорвался в пропасть, а потом взлетел. Я ничего не видела, лишь ощущала рывки гигантского тела. И с каким-то отчаянным, безнадежным весельем я подумала, что теперь знаю великую тайну фьордов. Драконы. Здесь обитали драконы. И один из них тащит меня неизвестно куда! ГЛАВА 4 Полет в тисках драконьей лапы остался в памяти ощущением удушья, ужаса, холода, рывков и запаха пепла, забивающегося в ноздри. Держало чудовище крепко, я даже не могла повернуться, меня просто сдавило воняющей лапой так, что я всерьез опасалась за свои ребра. Шея жутко затекла, щека горела огнем от впечатанной в нее дужки очков. Боги! И честно говоря, я опасалась открывать глаза, потому что мои окуляры вполне могли разбиться. Вдруг там торчат осколки? Мамочки… Я даже призвала на помощь всевозможных богов, молясь о том, чтобы потерять сознание. Но нет! Моя нервная система оказалась на удивление крепкой и, несмотря на явную перегрузку, продолжала исправно работать. И сообщать моему воспаленному разуму подробности нашего увлекательного путешествия! Вот, судя по звукам, мы летим над водой, я слышу плеск волн. Да и ноги обдает ледяными брызгами. Вот мимо проплывают скалы, рычит какой-то зверь. Вот мы взмываем вверх, и от рывка закладывает уши… и снова — вниз, к воде… Это длилось бесконечно, я уже перестала ощущать затекшее тело. Страх уступил место желанию поскорее куда-нибудь долететь. Ну в самом деле! Если чудовище собралось меня сожрать, то хорошо бы сделало это побыстрее. А еще желательно — и безболезненно. Потому что ожидание точно страшнее смерти! Кажется, я все-таки отключилась. То ли задремала, то ли и правда — лишилась сознания. Очнулась от очередного рывка, а потом хёгг резко упал вниз и… ударился о землю остальными тремя лапами. «Мою» он поджимал, держа на весу. Когти разжались, и я кубарем вывалилась на снег. Кряхтя и подвывая, перевернулась и встала на четыре точки — колени и ладони. Принять иную, более грациозную или хотя бы приличную позу я была просто не в силах. Освобожденное от тисков тело кололо миллионом жал и иголок, ребра болели. Очки свалились с переносицы, и я даже удивилась, потому что была уверена, что они вросли в мою щеку! Пошарив, я нашла свои стекла и дрожащей рукой вернула на место. И тихо застонала — левое треснуло. А правое испачкалось. Может, поэтому мне кажется, что огромная туша чудовища дрожит и словно расплескивается? Стянув очки, я, как смогла, протерла их куском грязного платья, нацепила на нос. И обомлела. Дракон-хёгг исчез. Там, где мгновение назад был монстр, теперь стоял человек. Мужик, тоже весьма устрашающей внешности. Ростом не менее двух метров, мощный, с клокастой черной бородой, заплетенной в три косички. Одет, как и многие ильхи — полотняные штаны, сапоги, рубаха, широкий кожаный пояс с металлическими кольцами. Наряд дополняла меховая накидка да рукоять огромного меча на боку. Один глаз закрывала повязкой. В вороте рубашки виднелся какой-то черный обруч. Жуть! И пока я, открыв рот, рассматривала ильха, одноглазый шагнул ко мне и, не церемонясь, подхватил. Поставил на ноги, и я икнула. Шатнулась, но устояла. Так же, не церемонясь, мужик потащил меня в сторону. Я лишь успела увидеть, что приземлились мы на скальную площадку — видно, любят хёгги такие места! Одноглазый втащил меня в какой-то проход, протянул по узкому лазу-коридору и выпихнул в огромную пещеру. Я моргала и, кажется, поскуливала — от страха и полного непонимания происходящего. Хотелось заорать, что я переселенка, что у меня есть права и какой-то там фонд их защищает, но интуиция подсказывала, что этому одноглазому чудовищу плевать и на права, и на фонд. Да и на меня тоже. Внутри пещеры висел плотный, густой, жарко пахнущий пеплом полумрак. У дальней стены громоздилась какая-то куча, под ногами валялись ящики, коробки, сундуки, кубки, монеты… — Слушай сюда, чужанская врачевательница! — Ильх остановился и рывком развернул меня к себе. Единственный его глаз — темный, как самая гиблая ночь, угрожающе блеснул. — Вот там, — короткий взмах в сторону кучи, — лежит тот, кого ты должна вылечить. Здесь есть твои чужанские лекарства, найдешь, что надо. Он должен очнуться, поняла? Если он умрет, я сброшу тебя со скалы. Если попытаешься бежать, я сброшу тебя со скалы. Если что-то сделаешь не так, я сброшу тебя со скалы! Одноглазый мрачно прищурил свой глаз. — И забудь про всякие глупости, поняла, дева? Ради того, чтобы притащить тебя в Карнохельм, я призвал хёгга над Варисфольдом. Нарушил закон. Стал отступником. И мне на это наплевать. Я пойду даже в пасть Хеллехёгга, если понадобится вытащить Рагнвальда! Осознай это своей ученой головой, дева! — ильх постучал грязным пальцем по моему лбу, и я отшатнулась. Босая нога — туфли остались где-то в волнах фьордов — попала на острый камушек, и я ойкнула. Одноглазый с пугающей заботой меня придержал и даже прислонил к стене. — Он умирает. Лечение фьордов не помогает, — припечатал ильх. В темном глазу мелькнуло отчаяние. — Черный хёгг умирает. Умрет Рагнвальд, умрешь ты. Я сказал, дева! Вылечи его! — Но я… — я отмерла наконец. Ильх склонился и щелкнул зубами прямо перед моим носом. — Некогда мне с тобой болтать, врачевательница! Слишком много времени я провел вдали от Карнохельма! — он хмуро осмотрел мою дрожащую и сжавшуюся от ужаса фигуру. Поморщился недовольно. — Не выходи из пещеры. Я приду завтра. Лечи, дева! И скрылся за поворотом лаза. Слова «но я вовсе не врачевательница» так и остались при мне. Некоторое время я так и стояла — привалившись к стене. Мне надо было как-то осознать случившееся и привести в порядок свое пошатнувшееся и вставшее с ног на голову мировоззрение. Итак, на данный момент своего прискорбного положения я могу сделать несколько выводов. Во-первых, фьорды населены драконами. Второе. Драконы-хёгги, похоже, способны оборачиваться людьми. Да, это невозможно, но я устала повторять эту фразу! Третье: меня похитили и почему-то считают врачевательницей. Почему — понятия не имею. Машинально поправила свои очки. Очки! Может, этот сумасшедший верзила принял меня за Иветту? Госпожа врач тоже носила окуляры… Очевидно, одноглазый узнал, что в Варисфольд прибыла переселенка-врачевательница, но не знал, что из-за Тумана приехало две невесты? Не только ученая Иветта, но и неуклюжая, ни на что не годная Эннис… И напоследок — я должна кого-то вылечить, иначе… Во рту стало кисло, кажется, я прикусила щеку. Сдернула очки, поправила кривую дужку, безнадежно протерла стекла, вернула на место. — Надо взять себя в руки, — пробормотала я, с ужасом всматриваясь в полумрак. Успокоиться не удалось, меня колотило от страха и непонимания. А я ведь не верила в дикость фьордов! Как и многие, думала, что здесь всего лишь немного другой уклад жизни! Вот какой уклад — спереть нареченную со свадьбы, притащить в какую-то пещеру и улететь, порыкивая! Ужас-то какой! Всхлипнув, я рванула к лазу-коридору. Промчавшись насквозь, выскочила наружу. В грудь ударил холодный морской ветер. С двух сторон площадку подпирали отвесные скользкие скалы, с третьей, открытой, была пропасть. Ежась от холода, дрожа и с трудом вытаскивая ноги из снега, я осторожно приблизилась к краю, глянула вниз. И отшатнулась. Внизу билось об острые гранитные пики море. Вода пенилась и бушевала, норовя добраться до меня, слизнуть с ненадежной площадки и утащить на дно. И до самого горизонта была лишь свинцовая вода. Ни клочка суши, ни корабля, ни помощи. Выругавшись так, что моя бабушка наверняка упала бы в обморок, я двинулась обратно в пещеру. Внутри было относительно тепло, и это пока оказалась единственная хорошая новость. Меня колотило от страха и холода, тело закоченело. Так что какое-то время я просто растирала руки и ноги, надеясь, что те не отвалятся от обморожения. А когда немного согрелась, начала оглядываться. Своды каменной ловушки терялись во мраке. Как и противоположные стены. Освещала это странное помещение огромная куча… углей! Сделав шаг ближе, я удивленно всмотрелась в целую гору слабо тлеющей золы. От нее исходил густой жар и слабый красноватый свет. В этих тусклых отсветах я смогла рассмотреть кучу хлама, наваленного здесь же. Похоже, в пещеру просто тащили и сваливали все подряд — от золотых тарелок до железных ящиков, на которых я с удивлением рассмотрела медицинский знак Конфедерации. Поглазев на это добро, я обошла кучу по кругу. Одноглазый сказал, что здесь лежит умирающий. Но где же он? Не то, чтобы я и правда надеялась кого-то спасти, но осознание, что в этом жутком месте прячется еще один ильх, сильно нервировало. Если он окажется таким же жутким и агрессивным, как одноглазый, боюсь, что лучшее — это самостоятельно прыгнуть в море. Крадучись и замирая на каждом на шагу, я обошла черную кучу. Рассмотрела ящики и наваленное там барахло. Но человека не нашла. Может, одноглазый варвар просто местный сумасшедший, и здесь никого нет? Или тот человек, Рагнвальд, выздоровел без помощи неумехи-чужачки да ушел? Как-нибудь… Может, здесь вообще есть другой выход? Воодушевившись и приободрившись, я снова обошла пещеру, тщательно исследуя стены в надежде увидеть дверь. Или лаз. Или хотя бы дыру! Но через пару часов устала, выдохлась, вконец проголодалась, а кроме влажных камней так ничего и не обнаружила. — Ничего не понимаю, — пробормотала я. Собственный голос прозвучал жалобно и испуганно. — Бред какой-то! Зачем этот двухметровый псих меня похитил, если здесь пусто? Нет здесь никакого Рагнвальда! Ну и имечко, кстати… Язык можно сломать! Громадная черная куча углей мелко дрогнула, осыпаясь. И в провале показалась узкая голова с закрытыми глазами. Змеиная. Ну, если не считать жутких загнутых шипов-рогов и гигантских размеров. Я шарахнулась назад, наступила на свой подол и, взмахнув руками, рухнула на утоптанный земляной пол. Взвыв от боли, перевернулась и поползла к стене, боясь оглянуться. Спряталась за железный ящик, затихла. Ужас сдавил сердце тисками, не давая дышать. Ужас и понимание. Загадочный Рагнвальд здесь все-таки был. И это был дракон. ГЛАВА 5 Через полчаса настороженного дрожания за ящиком я рискнула выползти наружу. Гора углей по-прежнему тихо тлела, чудовищная голова снова скрылась в золе. В пещере висела тишина, нарушаемая лишь моим сиплым дыханием. Хёгг не подавал никаких признаков жизни. Может, он уже умер? И одноглазый, вернувшись, сбросит меня со скалы прямо на черные пики! — Хватит трусить, Энни! — шепотом ободрила я себя. Нет, все-таки как меня угораздило так влипнуть? Я ведь почти обрела счастье! Перед глазами воочию встала фигура Гудрета, его улыбка. Ну почему, почему, мне так не везет? И как можно перепутать меня с Иветтой, в конце концов, я на пятнадцать лет младше! Сокрушаясь и ворча, чтобы не было так страшно, я снова обошла пещеру. Может, сказать одноглазому, что он ошибся? И я не та, кто ему нужен? Он проникнется и вернет меня обратно, в Варисфольд, к жениху! Я фыркнула от этих мыслей. Ну да, как же! Стащив меня, это чудовище нарушило какой-то закон. И узнав об ошибке, скорее, просто избавится от помехи. Да-да. Скинув со скалы! Да и не поверит мне одноглазый. Решит, что вру и просто не хочу лечить этого Рагнвальда! Чтоб ему икалось! А если поверит, будет еще хуже — вдруг сумасшедший надумает и меня со скалы сбросить, и за Иветтой слетать? Ой, мамочки… Мрачно покосившись на неподвижную кучу углей, я покачала головой. Нет, правду говорить нельзя. Значит, мне остается лишь притворяться врачевательницей. И искать пути спасения! Помогите мне эти самые… перворожденные хёгги! Будь они все неладны! Попинав с досады кучу какого-то тряпья, я решила, что для начала надо найти хоть что-то, похожее на обувь. Внутри пещеры хоть и тепло, но из лаза тянет холодом, да и земляной пол усыпан острыми угольками. Порывшись, я вытянула какие-то грязные тряпки и скривилась. — Сгодится на портянки, — пробормотала я, решив, что не время привередничать. Приладить тряпку к ногам оказалось непросто, пришлось оторвать от своего наряда ленты и крепко обвязать импровизированный носок. О том, во что превратилось мое прекрасное платье, я старалась не думать, хотя его до слез было жаль. И за эту загубленную красоту особенно хотелось убить одноглазого. Урод фьордовский! Сволочь! Передернула плечами и поднялась. Через час поисков я поняла, что основное содержимое ящиков и сундуков — медикаменты. Все подряд. Ампулы, склянки, пилюли, шприцы и таблетки… Некоторые с давно истекшим сроком годности. Откуда это добро на фьордах и как оказалось в этой пещере, я не имела понятия. Еще удалось найти кучу грязных тряпок и рваное лоскутное одеяло. Но на этом полезные находки закончились. Ни еды, ни воды, ни нормальной теплой одежды в пещере не было. Я перебрала ветхие грязные лоскуты и отбросила с досадой. Сплести из этого прочную веревку, чтобы спуститься со скалы — тоже не выйдет. Дыра на дыре и дырой погоняет! Такая веревка не выдержит и кошку, не то что довольно упитанную переселенку. Одноглазое чудовище не оставило ни единого шанса на побег! А мне жизненно необходимо выбраться! Только бы покинуть эту скалу, найти людей, мне помогут! Точно помогут! Я вернусь в Варисфольд к Гудрету! Я не сдамся! Проклятый одноглазый. — Сволочь двухметровая, — прошипела я. — Ненавижу! Почесала затылок, размышляя. В волосах обнаружился мусор, красиво уложенная коса растрепалась. Выглядела я наверняка как чучело! Да еще и стекло в очках треснуло! И есть хотелось… Желание расплакаться достигло апогея, но я себе не позволила. Потом пореву. Где-нибудь в тепле и безопасности. А здесь лучше вообще никаких звуков не издавать, мне совсем не хочется снова увидеть голову хёгга! Не говоря уже об остальных частях его тела! Подумав, я высыпала из небольшой железной коробки ампулы и снова вылезла наружу. На скалы опустилась ночь. Тяжелая, звездная, бархатная. Тьма лежала таким густым плотным пологом, что казалось — ее можно потрогать рукой. Синие звезды россыпью камней окружили тонкий серп месяца. Ночь принесла с собой мороз, и в своем рваном платье и грязном одеяле поверх него я мигом продрогла. Ноги в импровизированных носках-портянках окоченели. Значит, у меня есть еще один враг — зима. Без теплой одежды я далеко не убегу. Да и как вообще отсюда убежать? Попрыгав, чтобы согреться, я зачерпнула в ящик снега. Набила до верха и бегом вернулась в пещеру. Тепло мягко обняло меня, и я вздохнула. Поставила свой ящик со снегом на угли с краю и присела рядом, надеясь, что растает он быстро. Но пить хотелось так сильно, что не дождалась, сунула белый комок в рот. Зубы сразу заломило. Зато жажда отступила. Жаль, что нельзя так же просто решить вопрос с питанием. От усталости и пережитого страха тело стало ватным и тяжелым. Да уж, непростой день у меня выдался. Инстинкт подсказывал, что устроиться на ночлег лучше подальше от монстра, да только снаружи я мигом превращусь в ледышку. Стараясь не шуметь и пыхтя от напряжения, я стащила в дальний угол все железные ящики, выстроила заграждение-баррикаду. Между ней и стеной сложила все найденные тряпки. Вряд ли это можно назвать постелью, но хоть что-то… Залезла в свое убежище, свернулась клубком. Очки положила рядом. И затихла. Живот ворчал от голода, тело ломило… в узком лазе выл ветер, потрескивали от порывов воздуха угли. Чудовище звуков не издавало. И мне было страшно. ГЛАВА 6 Уснула, как провалилась. Сознание все пыталось сохранять контроль, бодрствовать, но усталость взяла свое. Только сон вышел нервным и тяжелым. От каждого звука — непривычного и пугающего — я вздрагивала и просыпалась. Да и лежать на жестком земляном полу оказалось холодно и неудобно. В очередной раз открыв глаза, я отшатнулась. Рядом со мной сидел на корточках мужчина, одетый лишь в простые полотняные штаны. Лицо и рифленое от литых мышц тело сплошь покрывали рисунки — багровые, подозрительно похожие на запекшуюся кровь. Я присмотрелась. Крылатые силуэты, оскаленные морды, когти и клыки — хёгги. Несмотря на отсутствие нормальной одежды и обуви, от холода ильх не страдал. Напротив. Смуглую кожу покрывали бисеринки пота, и казалось, от сильного тела даже идет пар. Мой ошалевший взгляд прошелся по широкой груди, по плечам, по рельефному прессу…. Дернулась в сторону, чтобы не видеть темную дорожку волос ниже. Сглотнула. И наконец посмотрела незнакомцу в лицо. Меня разглядывали бесстрастные и холодные глаза. Взгляд — отстраненный и равнодушный — непонятным образом затягивал в свою глубину, словно ледяная воронка. Расширенные зрачки скрывали радужку, но кажется, она была светлой. Я изумленно уставилась на мужское лицо, впитывая его черты. Широкие темные брови вразлет, высокие острые скулы, прямой нос, красиво вылепленные губы и четкая линия подбородка. Незнакомец оказался безбородым, лишь с тенью щетины. Длинные темные волосы были связаны за спиной, как и у многих ильхов, а на шее тускло блестел черный обруч. Мужчина не двигался. Застыл на корточках, не сводя с меня внимательного взгляда. С отстраненным интересом исследователя он рассматривал мое лицо, растрепанные волосы, грязное платье. Плечо, виднеющееся в дыре. Ладони с обломанными ногтями. Очертания груди и бедер. Колени. Ноги, замотанные тряпками. Меня бросило в жар, щеки заалели. И почему от этого взгляда хочется либо прикрыться, либо… Не додумав крамольную и стыдную мысль, я охнула и неловко села, поджав ноги. Незнакомец не шелохнулся. Лишь зрачки в его глазах на миг сузились — и снова затопили светлую радужку. Словно не живой человек, а статуя! Только от мощного тела пышет жаром, показывая, что это все-таки не камень! Но как он попал в эту пещеру? Неужели и правда есть другой выход? Может, этот ильх мне поможет? Признаков агрессии он не выказывал. Просто смотрел. Вернее, неприлично и бесцеремонно разглядывал, но что взять с варвара? Вряд ли мужчина, покрывший лицо и тело кровавыми узорами, хоть что-нибудь понимает в приличиях! Я тронула переносицу, чтобы поправить очки. И замерла. Стекол на носу не было. Ну конечно, я ведь сняла их, когда легла спать! Но тогда как я так хорошо рассмотрела и рельеф мышц незнакомца, и его босые ноги, испачканные в саже, и темные ресницы? Это что же выходит… Я вздрогнула и… проснулась. Рывком нацепила окуляры, осмотрелась. Никакого ильха рядом со мной не было. Конечно, не было, он лишь приснился мне. Может, я видела кого-то похожего в Варисфольде, вот воспаленное сознание и нарисовало образ? Я нахмурилась. Потому что была уверена, что никогда не встречала этого мужчину. Творческие таланты моей семьи мне не достались, зато память я получила отменную. Нет, незнакомца я раньше не видела, такое лицо точно не забывается. Значит, он лишь плод моего воображения? Вероятно… Сон слетел. К тому же, я успела окоченеть. Кряхтя и растирая озябшие руки, я выбралась из-за баррикады ящиков. Угли почти догорели, отчего в пещере стало темно и холодно. И только я собралась размяться и попить, как огромная черная куча пришла в движение. Дрогнула верхушка, и обугленные деревяшки посыпались вниз, выпуская огромную драконью голову на длинной шее. И эта чудовищная голова повернулась в мою сторону. Открылась клыкастая жуткая пасть. А потом хёгг тихо зашипел и устремился ко мне! Завизжав от ужаса, я рванула в сторону выхода. Страх совершенно лишил меня самообладания. Боги! Да хёгг же меня сейчас сожрет! Наверняка проголодалась зверюга, а тут я — сочный и даже упитанный кусок мяса! Перекусит пополам своими зубищами, заглотит и не заметит! — Подавишься! — заорала я скорее от страха. Видимость в пещере была почти нулевая, лишь со стороны лаза тянулась полоска серого света. К ней я и неслась, почти не соображая. Огромное тело дракона угрожающе ворочалось позади, норовя схватить! И когда вожделенное спасение уже дышало в лицо свежим воздухом, моя проклятая неуклюжесть все испортила! Под ногу попался острый камушек, даже портянки не спасли! И я, нелепо взмахнув руками, упала. Охнула, ударившись коленками. И тут же вопль замер в глотке. Ко мне склонилась драконья голова. Очертания рогатой змеиной морды. Из жуткой пасти пахнуло кровью. Верно, съел уже кого-то… Может, еще одну глупую переселенку? Вот тебе и новое будущее, Энни! Для чего я покинула дом? Чтобы стать обедом чудовища? — Пошел вон! — заорала я от потери сознания. Да-да, оно точно меня покинуло, оставив лишь слабо дергающееся и орущее в истерике тело. — Не трогай меня! Не приближайся! Не смей меня жрать, сволочь! Я — ядовитая! Блики света сплясали на влажных клыках. Огромных. И я треснула дракона по носу. Ладонью. Понимая краешком ошалевшего сознания полнейшую абсурдность своих действий. Но паника не давала мыслить, инстинкт лишь требовал защищаться. Как угодно! Всхлипнув, я задом поползла к лазу, надеясь выбраться, пока дракон не двигается. Проход слишком узкий, хёгг не сможет вылезти за мной наружу! Это мой шанс! Пятясь, я достигла скального коридора и тут уже вскочила, не обращая внимания на боль в лодыжке. И понеслась наружу. Позади взревело чудовище. Глухо, протяжно. Словно от боли. И мое сердце сделало в груди кульбит. Что с этим монстром? Почему от так воет? Разве драконы вообще воют? Хотя что я об этом знаю! Ударившись плечом о выступающий камень и ободрав кожу, я вывалилась наружу. Упала на снег, тяжело дыша и жадно хватая открытым ртом лед. И тут сверху раздался ненавистный голос одноглазого ильха. — Он очнулся! Хёгг очнулся! Помогла чужанская врачевательница! Я знал, что он не умрет! Выкарабкается! Я неуклюже поднялась, стряхнула снег и с ненавистью глянула на бородатого ильха. Выглядел он так же, как и вчера, лишь на его плече болталась тушка барана. Единственный глаз ильха весело поблескивал, на меня он сегодня смотрел почти радушно. — Притащил закуску для зверя! — усмехнулся ильх, увидев мой взгляд. — Покормлю и вернусь, жди здесь, дева. Кажется, хёгг не в духе, слышишь, как рычит? Может, не нравится ему твое лечение? Да ты не пугайся, я же шучу! И радостно оскалившись, зашел в лаз. Я привалилась к ледяной стене и обхватила себя руками. Внутри пещеры одно чудовище уговаривало другое отведать вкусного свежего мяса. Снова завыл хёгг. Но как-то глухо, безнадежно. Изредка доносились какие-то шлепки, треск, голос ильха. Он что-то бормотал, то ли молитвы, то ли ругательства — не разобрать. А потом и вовсе все стихло. Одноглазый вернулся, когда я почти вмерзла в гранит. Глянул радостно и, сдернув с себя меховой плащ, укрыл мои плечи. Укутал накрепко и даже завязал веревку у горла. Потом стащил свои сапоги и, присев, впихнул в огромные обувки мои окоченевшие ступни. Голенище доставало мне до бедер, а внутри сапог оказалась куча свободного места, даже несмотря на портянки. Я не двигалась, понимая, что возражать бесполезно, да и глупо. Мех остро пах мужским телом, но и согревал отменно. Блаженное тепло окутало благословенным пологом, и мои зубы почти перестали стучать. Ильх потоптался рядом. Его, кажется, вовсе не смущало отсутствие верхней одежды и обуви, варвар лишь расправил плечи да потянулся. — Ты на меня не злись, врачевательница, — неожиданно выдал одноглазый. — Не хотел я, чтобы так. Но и выбора у меня не было. Рагнвальд много дней не приходил в себя, я устал жечь вокруг него костры да плавить золото. Умирал он. И место силы не помогало! Хёгг его умирал, и брат умирал. А ты что-то сделала, и он очнулся. Первый раз! — Ильх потрогал рукоять огромного топора на своем поясе, и я вздрогнула. От одного вида этого огромного одноглазого ильха хотелось куда-нибудь спрятаться! Я выросла среди женщин, в обстановке тепличной и одухотворенной, и такая агрессивная мужская сила в непосредственной близости от меня — подавляла и пугала. Правда, недостаточно, чтобы заставить умолкнуть любопытство. — Что такое место силы? — Так вот же оно, пещера эта, — удивленно протянул ильх. — Золото и жар углей. Верное средство для раненого черного хёгга! У вас там, за Туманом, что же, совсем ничего не знают? Я мотнула головой и хотела спросить, что случилось с тем чудовищем внутри, почему зверь умирает, но прикусила язык. Какое мне до этого дело? Я все равно не смогу его вылечить! — Так что ты лечи его, врачевательница. Лечи, дева! Я все фьорды облетел в поисках такой, как ты! Твоя Конфедерация, говорят, иная, там есть ученые девы, такие, как наша Оливия-хёгг. Лечи и останешься жива! — Может, еще и в Варисфольд пообещаешь вернуть? — произнесла я и сама удивилась тому, как хрипло звучит голос. Наоралась. Ну или замерзла. Одноглазый помрачнел. — Врать я не приучен, — мрачно протянул он. — В Варисфольд тебе возврата нет, дева. Но вылечишь Рагнвальда, жить станешь в Карнохельме, это я тебе, Бенгт Одноглазый, обещаю. И не сердись. Пусть нет у нас трех десятков сияющих башен, да тоже найдем, чем удивить. Только вылечи, дева. А там… Риар Города-над-Бездной в долгу не останется! Я хмыкнула. Значит, от угроз перешли к обещаниям? Ну-ну. Только вот что делать с тем, что на фьорды я приехала к жениху, и что я вовсе не врачевательница? И почему чудовище очнулось, я понятие не имею! И вообще, ему не врач нужен, а какой-нибудь звериный знахарь! И то… Словно услышав мои мысли, Бенгт прищурил свой глаз. — Ты уж старайся, дева! Хорошо старайся! Награжу, если все сделаешь верно. А если нет… Я уже говорил, врачевательница. Помни мои слова! Ну вот, снова угрозы. Какое непостоянство! Я благоразумно прикусила язык. — Углей я накидал и огонь разжег, для хёгга это сейчас первое снадобье — чтобы жара побольше, — задумавшись, произнес Бенгт. — Вот только от мяса хёгг отказался. Плохой признак! Зверь, который не ест — умирает. А он не ест уже, — ильх растопырил пальцы, нахмурился, мотнул головой. Он что же, даже считать не умеет? — Долго! Долго не ест! Как я отправился на поиски лекарства, так и не ест! Так что ты накорми его, врачевательница! Что? Я должна кормить это чудовище? Это каким, интересно, образом? — Для тебя я тоже кое-что принес, вы, чужанские девы, говорят, нежные, к сырому мясу и простой жизни неприученные. Наши-то закаленные, а то, что ты иная, я как-то подзабыл… Вот, возьми. Там копчености и сыры, поешь. — Бенгт ткнул пальцем в мешок у скалы. — Шубу оставь себе, обувку я подходящую потом найду, в этой пока походишь. К тому же, ходить тебе и не надо, сиди в пещере да лечи моего брата! Да не трясись так! Я же не зверь! Ну с последним я бы поспорила, но предпочла промолчать. Ильх досадливо поморщился, окинул меня еще одним хмурым взглядом. Задержался на растрепанных кудрях и кривых очках. Постоял, раздумывая и поглаживая рукоять своего топора. Кто б сказал варвару, что этот жест совершенно не располагает к душевной беседе с ним! — И еще. Когда хёгг рычит, лучше прячься, дева. Кольцо Горлохума порой тяжелая ноша. А для того, кто призвал зверя в таком возрасте — вдвойне. Так что ты берегись, дева. Слышишь рык — сиди тихо и молись перворожденным, чтобы Рагнвальд вернулся и сохранил свой разум. Мой брат сильный. Он справится! А ты ему помоги, врачевательница! Помоги, слышишь? Это важно. Бенгт вдруг качнулся ко мне, словно хотел сжать плечи. Я испуганно шарахнулась назад, и ильх застыл. Почесал свою бороду, поморщился досадливо. Кивнул мрачно, развернулся и, не прощаясь, побежал к краю площадки. Рухнул вниз. И через миг над пропастью взлетел черный дракон. Глянул в мою сторону и, завалившись в бок, полетел вдоль скал. Я стояла, пока черная туша не превратилась в точку, а потом и вовсе растворилась в облаках. Из пещеры не доносилось ни звука. Вздохнув, я развязала мешок, принесенный Бенгтом. Внутри и правда была еда — несколько полосок копченого мяса, лепешки и кусок пресного сыра. В былые времена на такое нехитрое угощение я бы и не посмотрела, а сейчас запихивала сухие куски в рот, облизывая пальцы и урча от удовольствия. — Скоро я тут сама озверею, — пробормотала, когда голод немного отступил. Усмехнулась, представив, что сказала бы моя семья, увидев сейчас Эннис Вилсон! Вот такую — лохматую, грязную, в чужой одежде, жадно раздирающую кусок мяса и даже, кажется, порыкивающую, чтобы не отобрали! Тетушка Джун наверняка упала бы в обморок, тетушка Хло — потребовала сердечные капли, а бабушка окинула бы разочарованным взглядом, ясно говорящим, что ничего иного от сорняка Энни она и не ждала. Но сейчас на этой скале не было моих родственников. Здесь была лишь я и чудовище! С трудом заставив себя остановиться и не съедать все, что было в мешке, я отложила еду. Протерла лицо снегом, сунула в рот ледышку. И, крадучись, двинулась в сторону пещеры. Мне хотелось бы остаться здесь, в относительной безопасности, но не выйдет. Выжить на ледяной скале я точно не смогу, даже в шубе! Оставшиеся продукты я пристроила у входа, придавив мешок большим камнем. И осторожно вошла в пещеру. Хёгга видно не было, у дальней стены снова возвышалась гора золы и углей. Похоже, Бенгт постарался, завалив дракона по самую макушку. Красноватые прожилки углей порой разбрасывали искры и давали тусклый свет. Я потопталась у входа. Надо придумать, как отсюда выбраться и вернуться в Варисфольд. Там мне помогут! В конце концов, есть же фонд содействия переселенкам! Хмыкнула. Ну да. Где был этот фонд, когда меня с собственной помолвки утащил дракон! Возле кучи углей лежали на ящике куски мяса — похоже, Бенгт тут помахал своим топором! Я поморщилась. И что мне делать с этой мясной лавкой? Варварство какое… Чихнула, подтверждая свои невеселые мысли. И нахмурившись, полезла в ящики с лекарствами. Не знаю насчет хёгга, а вот мне точно не помешает помощь. Закинув горсть знакомых пилюль в рот, я запила все талой водой и уселась на ящик — думать. Правда, толку от моих размышлений пока не было. Как выбраться из этой ловушки, я по-прежнему не знала. Меня не учили выживать на ледяных скалах или лечить драконов! Я не знаю, что делать! Снова чихнула и потерла нос. Гора углей оставалась неподвижной. Может, этот ужасный дракон уже умер? Я вскочила, не зная, стоит ли радоваться. Если чудовище сдохнет, вряд ли Бенгт меня пожалеет! Покосилась на останки несчастного барашка. Мысль, пришедшая в голову, казалась абсурдной, но надо же что-то делать! Если хёгг выживет, меня хотя бы снимут с этой проклятой скалы! Конечно, я понятия не имею, как лечить дракона. Да что там! Я не умею лечить даже кошек, у меня никогда не было домашнего питомца. Но если отнести этого неведомого хёгга к обычному зверю — из костей, мяса и крови, то на него должны действовать лекарства! Стараясь не вдаваться в размышления о возможных последствиях своего безумства, я вытащила ампулы с антибиотиком и общеукрепляющим средством. Набрала в шприц и воткнула иглу в мясо. — Надеюсь, у тебя нет аллергии, ящерица крылатая, — пробормотала я, нашпиговывая барашка. Справившись, стерла со лба испарину и снова осмотрела кучу. Вспотела я не от жары, хотя в пещере было тепло, а от осознания того, что делаю. Хотя терять все равно нечего. Бенгт сказал, что чудовище умирает, значит, я вряд ли сделаю хуже. — Эй ты, обед подан! — мой голос прозвучал тихо и жалко. — Слышишь меня? Здесь вкусный сочный барашек, тебе точно понравится! Хочешь кусочек? Дракон не подавал признаков жизни. Ни движения, ни дыхания… Я подобрала валяющуюся возле ящиков палку и осторожно подошла ближе. — Ты меня слышишь? Эй, не смей умирать! Если ты сдохнешь, этот одноглазый Бенгт сбросит меня со скалы! Так что немедленно вытащи из этой кучи свою голову и съешь этого несчастного барана! Рагнвальд, ты еще жив? Кстати, у тебя ужасное имя. Тебя так назвали, чтобы все вокруг сломали язык, пытаясь к тебе обратиться? Не знаю, может, у вас на фьордах и принято ломать языки, а я вот не буду. Потому что я из цивилизованной, просвещенной Конфедерации, где нет никаких хёггов и варваров! Слышишь? И я уже ненавижу ваши дикие фьорды! А ну, вылезай! Давай, покажи свою безобразную морду! Ты самый гадкий хёгг на свете, понял? Вылезай немедленно! Снова ударила по углям, разворошила. Бабушка всегда говорила, что в минуты волнения во мне просыпается уличная девчонка, способная сквернословить и орать. Все дело в порченой крови, утверждала она, ибо истинная Вилсон никогда не позволит себе подобного беспредела. Благородная девушка предпочтет красиво лишиться сознания, чем начнет топать ногами и орать. В нашей семье никто и никогда не повышал голоса. Всю глубину презрения и недовольства Вилсоны способны выразить изящно заломленной бровью. Ну а я не истинная, так что снова ткнула палкой и заорала, понося хёгга, на чем свет стоит. Если в этом создании есть хоть капля разума, то хёгг выползет хотя бы для того, чтобы сожрать наглую орущую деву! Куча дрогнула и начала осыпаться. Я завизжала, скатилась с кучи и вылетела из пещеры. Прижала руку к груди, в которой заполошно стучало сердце, и зажмурилась до разноцветных кругов перед глазами. Из темного каменного нутра раздался злобный рык, переходящий в вой. Звук был настолько ужасным, что я закрыла уши ладонями. Удар изнутри пещеры заставил меня подпрыгнуть, а камни — содрогнуться. Мамочки! Чудовище, похоже, пытается выбраться! Кажется, мои оскорбления ему все-таки не понравились! Отбежала к самому краю площадки, сжалась у камней. Хёгг бесновался и выл, внутри пещеры что-то гремело и падало! Я с головой укрылась шубой, от страха начало тошнить. Или это от сухого мяса, к которому я совсем не привыкла? К счастью, грохот и рычание продолжались недолго. Но даже когда все стихло, я предпочла еще некоторое время ходить по площадке то приседая, то размахивая руками, чтобы согреться. А окончательно устав, рискнула вернуться. Хёгг вытянулся возле лаза, почти перекрыв вход. В тусклых бликах света, пробивающихся в пещеру, я видела его змеиную голову и глаза, затянутые мутной пленкой. Дышал дракон тяжело, надрывно. И на мои движения не реагировал. Бояться я устала, поэтому бочком протиснулась мимо монстра, замирая на каждом шагу и вслушиваясь в дыхание зверя. Пещера выглядела так, словно в ней хорошенько порезвился… дракон! Все ящики оказались разбросанными, часть ампул и склянок — разбиты. От тряпок, что служили мне постелью, остались лишь лоскуты! От разворошенной кучи угля в воздухе нечем было дышать! Барашка я не видела, но порадоваться удачному исполнению задуманного не успела — наступила в останки несчастного животного! Мясо и требуха живописно устилали земляной пол. Я закусила изнутри щеку, сдерживая злость. Вот же сволочь хвостатая! Привалилась к стене, поморгала, и через одно уцелевшее стекло очков всмотрелась в груду, обтянутую чешуей. Даже так — при скудном освещении и с моим отвратительным зрением, было понятно, что дело плохо. Левый шип на голове дракона оказался сломан, слой золы покрывал длинное тело, но не мог скрыть неестественную худобу зверя. Его крылья лежали линялыми пыльными тряпками, а впалые бока так тяжело поднимались при попытке вздохнуть, что становилось ясно: чудовище сражается за каждый свой вдох. Может, с теми самыми перворожденными. Хищник выпустил наполовину когти на передних лапах, да так и застыл, словно не мог втянуть их обратно. Он глотал воздух — трудно, шумно, замирал на бесконечный миг, а потом со свистом выдыхал. Его пасть приоткрылась, и на пол текла густая слюна, образуя липкую лужу. Пленка на глазах пожелтела, уплотнилась и уже не открывалась. Хёгг действительно умирал. И у него уже не было сил даже на то, чтобы сожрать одну наглую переселенку. Внутри шевельнулась жалость. Все же этот зверь был… красив. Даже вот такой — на своем последнем вздохе. Он был олицетворением фьордов, такой же дикий, непонятный и загадочный. Дома я видела разных зверей — в специальных питомниках, но ни один не мог сравниться с хёггом. И видеть гибель живого существа было жутко. Да еще и такую… Я нахмурилась, до боли сжав кулаки. Что же мне делать? Барашка хёгг лишь отбросил, но есть не стал. Значит, и лекарств никаких не получил. А что если… попытаться влить ему их с водой? Хуже точно не будет! Схватив железный ящик, я выскочила наружу и принялась торопливо сваливать в емкость снег. Нагребла побольше и потащила обратно. С трудом втянув эту странную посудину, я с сожалением посмотрела на разворошенные угли. Топить снег слишком долго, промежутки между вдохами хёгга становились все длиннее. А я не хочу оказаться сброшенной со скалы! Склянки хрустели под ногами, в полутьме я уже не понимала, где какое средство. И потому, закусив губу и стараясь не думать о том, что делаю, просто вывалила в снег все, что нашла. От ужаса у меня подгибались колени, но даже когда я приблизилась к жуткой пасти почти вплотную, хёгг не пошевелился. Дыхание зверя оказалось сухим и уже почти не различимым. Порадовавшись, что пасть приоткрыта, я выгребла слегка подтаявший снежный ком и сунула на серый язык дракона. Как раз между двумя клыками, способными перекусить меня пополам. И тут же отпрыгнула в сторону. Вжалась в стену, ощущая, как течет вдоль спины холодный пот. Хёгг не пошевелился. Снова приблизившись, я скатала еще комок, засунула в пасть зверя. И еще. И снова. Пока ящик не опустел. Чудовище не двигалось. И, кажется, уже не дышало. — Не умирай, — отчаявшись, протянула я. — Дыши, ну же! Ты можешь! Ты точно можешь сделать еще один вдох, слышишь? Ты обязан его сделать! Ну пожалуйста! Слышишь меня? Попытайся! Не смей умирать, понял?! Бесконечно долгое мгновение ничего не происходило. А потом хёгг слабо сглотнул. Часть снега вывалилась наружу, но часть он все-таки проглотил. Крылья вяло трепыхнулись. Я же подпрыгнула и, выскочив наружу, нагребла еще один ящик снега. Пыхтя, как груженый паровоз, втащила его в пещеру, насыпала и налила лекарств. На такую тушу, как это чудовище Карнохельма, надо целый вагон снадобий! Надеюсь, хёгг не захлопнул пасть! Но нет. Драконий язык — бледный, в сером налете, по-прежнему безжизненно лежал меж клыков. Дальше я катала комья, засовывала в пугающую глотку, снова катала и снова засовывала! — Давай же, глотай, — бормотала я. — Ты сможешь, слышишь? Еще разочек! Ну ладно, два разочка… Глотай, ну же! Не знаю, что я делаю, мне очень страшно, но у нас с тобой нет выбора, понимаешь? И ты не такой уж безобразный… глотай, прошу тебя! Я несла всякую чушь, подбадривая себя болтовней и с трудом удерживая торжествующий вопль, когда хёгг все-таки сглатывал! Ему это давалось с трудом, мучительная судорога пробегала по длинному телу и дугой распирала грудную клетку. Но он все же глотал! Еще несколько ящиков, полных белых ледяных комков, исчезли в утробе чудища. Я окончательно взмокла и так устала, что ноги начали дрожать. А когда ящик вывалился из рук, поняла, что пора сделать передышку. Сколько снега я сумела затолкать в нутро хёгга? Зверь так и не двинулся с места, даже глаза не открыл, но я слышала его вдохи — тяжелые и редкие. Но они были! Мое тело тряслось от нервного потрясения и усталости. Разворошенные угли почти погасли, и в пещере стало ощутимо холоднее. Из последних сил я нагребла кучу, свалила сверху остатки тряпок. И, завернувшись в шубу, легла на золу. Лучше я стану похожей на ведьму из моих детских сказок, чем замерзну во сне. Проваливаясь в тяжелый, нервный сон, успела подумать, что надо было поесть… Но сил на то, чтобы встать, уже не осталось. ГЛАВА 7 …Свет лился откуда-то сверху — голубовато-желтый, теплый, какой-то летний. И его лучи мягко обрисовывали фигуру сидящего рядом со мной мужчины. Высвечивали контур широких плеч, рельеф груди и ребер, ткань штанов и босые ноги. Обводили золотом голову и пряди темных волос, подчеркивали ровный нос, упрямый подбородок, чувственные губы и родимое пятнышко на щеке. А вот глаза прятались за светом. И взгляд незнакомца — тоже. Но я точно знала, что он меня рассматривает. Впрочем, на кого еще можно смотреть в моем собственном сне? А в том, что это сон, я совершенно не сомневалась. Ощущение было странным, я понимала, что происходящее нереально. И в то же время… это отличалось от обычных мутных сновидений. А незнакомец рядом казался до пугающего… живым! Я так явно ощущала его тепло, его запах — легкий, свежий, пряно-мужской, его дыхание. И его пристальное внимание. Взгляд, скользящий по моему лицу, изучающий его пристально и остро, опускающийся ниже — на вырез грязного платья, на обнаженное плечо, на складки шубы до места, где меховые полы открывали колени. Тоже грязные, кстати. И сбитые. В ссадинах и синяках. И всю эту красоту незнакомец с интересом рассматривал. Не выдержав, я потянула ткань плаща, закрываясь. Столь пристальное внимание пробуждало внутри непонятное, тянущее чувство. Маетное и немного пугающее… Мужчина тихо выдохнул. Воздух коснулся моего виска. Словно незнакомец действительно был совсем рядом. Словно он действительно был. И стоит лишь протянуть руку… Руку протянул он. Очень медленно. В странном призрачном свете я четко рассмотрела крепкую ладонь с длинными пальцами и коротко обрезанными ногтями. У запястья темнели какие-то знаки, образуя рисунок-браслет. Кончики пальцев невесомо коснулись края моей шубы на груди. Словно хотели ее отодвинуть. И мы оба застыли — я и незнакомец. Каждый с изумлением ждал действия другого. Нереальность происходящего смешивалось с запредельной живостью ощущений. И томление внутри усилилось, переходя в жар. Я увидела, как дернулось горло мужчины над краем черного обруча. И мельком подумала, что уже видела такое странное украшение. На одноглазом Бенгте… Зачем они носят такие кольца? Какой удивительный сон… * * * Темная Дева снова явилась внезапно. Мгновение назад пещера пустовала. Он стоял спиной, когда ощутил легкое движение воздуха и новый запах, нитью скользнувший в устоявшемся мареве нижнего мира. Повернулся рывком, но совершенно бесшумно, уже зная, что увидит. Вернее — кого. И точно. Темная Дева свернулась на мехах. Подошел ближе, присел, рассматривая с удивлением. Каждый знает легенду о том, что воинов в нижнем мире ждет Темная Дева. Блудница и нечестная жена, охочая до наслаждений распутница, которую наказали перворожденные хёгги. Темная Дева не может покинуть промежуточный мир, так и остается в нем вечность, ублажая честных воинов. Каждого обязана обласкать и одарить своим телом. Только вот ему Дева досталась какая-то странная. Ну то, что темная — понятно. Грязь бесчинств и разврата въелась в ее кожу черной сажей. Одета блудница в рваное платье нареченной — вечное напоминание о ее позоре и предательстве. По подолу вьются узоры хёггов, чтобы вечность помнила о тех, кто ее наказал. Вот только дева не ждала воина в соблазнительной позе, а спала! Свернулась на меховом плаще и посапывала! Он присел рядом, с холодным интересом рассматривая лицо, скрытое за завесой спутанных темных волос. На носу блудницы блестели странные круглые стеклышки, но что это такое, Рагнвальд не знал. Так что лица толком видно и не было. Словно почувствовав чужой взгляд, блудница тихо засопела и проснулась. Моргнула, уставилась на него. И снова странность. Взгляд ее не сочился патокой, не завлекал. Скорее, он был удивленным, немного испуганным, а еще — любопытным. Так смотрят мелкие беззащитные зверьки, когда им протягиваешь кусок мяса. Он тоже протянул — ладонь. Тронул край шубы, подвинул. Не то, чтобы сильно желал рассмотреть Темную Деву, да и о плотских утехах совсем не думал, но все знают, что от подарков перворожденных нельзя отказываться. У блудницы свое искупление, у него — свое. Откажется — и обоим будет плохо. К тому же Дева оказалась юной. Можно сказать — повезло. Воины после кувшина вина иной раз смеялись, что тем, кто нагрешит в этом мире, за чертой хёгги пошлют беззубую старуху и придется принять такой дар! А Рагнвальду вот повезло. Ему послали блудницу молодую, пусть и странную. На лицо он больше не смотрел, сосредоточившись на теле. Отвел края шубы, провел пальцем от шеи до высокого навершия женской груди. Погладил медленно. Остановился. Собственное тело потяжелело против воли. Желание хлыстом огладило спину и жгутом свернулось в паху. Грудь у Темной Девы была налитая, высокая. Такая, что хотелось сжать ладонью, разодрать грязное платье, увидеть. Какого цвета ее навершие? От мыслей и ощущений перехватило горло. Блудница не двигалась, лишь вздрогнула, когда он опустил руку ниже. Коснулся ее бедер, скрытых складками скользкого шелка, потянул наверх. Губы пересохли. От вожделения — неожиданного, яркого и острого — закружилась голова. А поначалу ведь разозлился такому дару перворожденных… Хотел отказаться, мимо пройти… А сейчас… Снова провел рукой — от плеча Девы до сжатых бедер — и, заведя ладонь за ее спину, дернул на себя. Блудница тихо охнула, словно от испуга. Словно и правда — он самый первый. Ее нежное, сочное тело дрожало, как будто Дева боялась. Изогнувшись в его руках, соблазнительница повернула голову. — Кто ты? — прошептала она. И… исчезла. * * * Я очнулась. Передернула плечами, протерла глаза. Сняла и снова надела очки — я заснула прямо в них. Сон, странный, пугающий, но в то же время возбуждающий — слетел, и я изумленно села, осмысливая. Почему мне снова приснился незнакомец? Ильх, которого я никогда в жизни не видела, но чьи прикосновения все еще ощущаю на своем теле! Разве так бывает? Нет, я, конечно, слышала о сновидениях, которые почти неотличимы от реальности, но сама ни разу подобного не испытывала! И вот сейчас, в этой жуткой пещере, смогла ощутить! Может, мой бедный уставший разум таким образом защищается от потрясения? Или воображение расшалилось, после того, как я насмотрелась на обнаженные торсы ильхов? Я покраснела, вспомнив, как незнакомец во сне по-хозяйски, собственнически привлек меня к себе. Словно имел на это право! И на лице его было странное выражение, желание пополам с… недовольством? Точно! Какой все же странный сон! Вздрагивая и качая головой, я еще раз протерла очки, тщетно надеясь, что трещина со стекла исчезнет. Вернула на нос. И несколько раз смачно чихнула. А потом и вовсе раскашлялась! Кажется, пора выкинуть из головы всяких воображаемых ильхов и приняться за лечение. Сначала себя, а потом и дракона. Хёгг натужно дышал на прежнем месте. Встала, растерла руки. Фыркнула, пытаясь выбросить из головы странный сон и незнакомца. И с чего мне вообще снится тот, кого я в жизни не видела? Вот почему в мои сновидения не приходит Гудрет? Добрый, улыбающийся Гудрет, пахнущий булочками! Так нет же, ни разу не приснился! Зато стоит сомкнуть глаза — и рядом не пойми кто! Да еще и руки тянет, негодяй! Чихнув снова, я побрела к выходу, чтобы справить нужду, а также забрать мешок с едой. Покосилась, пробираясь мимо, на хёгга. Чудовище лежало в той же позе, но пока дышало. С трудом, но дышало. Выбравшись на заснеженную площадку, я сделал глубокий вдох. И замерла, пораженная открывшейся картиной. За ночь на утес навалило столько снега, что я провалилась по колено. Казалось, зима не подходит к концу, а в самом разгаре. Огромное красное солнце медленно выползало из-за гор, разукрашивая мир в розовый, оранжевый, золотой и багряный цвета. Вода лежала тихая и почти неподвижная, скалы укутались прозрачной сизой дымкой, словно нареченные — пологом. А воздух — вкусный, холодный, чуть сдобренный ноткой соли и хвои — хотелось пить огромными глотками, впитывая в себя и это тяжелое северное море, и полосатое небо, и присыпанные снегом камни. Глотать хотелось торопливо, одергивая себя, чтобы растянуть удовольствие, как бывает с самым вкусным, самым сладким вином. И ощущать, как кружится голова, а тело наполняется необъяснимой радостной легкостью… Фьорды… Пугающие и притягательные фьорды… Потянувшись всем телом и прочувствовав каждую мышцу, я попрыгала на утесе, согреваясь. И заставила себя снять меховой плащ. Расстелила его на снегу, хорошенько выбила, пытаясь избавиться от черной угольной пыли. Потом растерла снегом лицо и руки, рыча по-звериному от колючих льдинок. К сожалению, краска, которую мне нанесли перед наречением, оказалась особо стойкой, размазать я ее сумела, а вот стереть полностью — нет. На пальцах каждый раз оставался липкий смоляной след. Жутко хотелось искупаться, но, увы, пока об этом можно было лишь мечтать. В голове возникла лавандовая ванная комната из моего дома, белоснежные пушистые полотенца, стеклянная полочка, уставленная розовыми ароматными баночками… Но поморщившись, я выкинула этот образ из головы. Какой смысл себя изводить? Дом остался в другом мире, за непроходимой пеленой Тумана. И я больше никогда туда не вернусь. Сожаление и страх кольнули сердце. Решение сбежать было непростым, но сделанного не вернешь. Теперь я здесь, на фьордах. Посмотрела на темный лаз в пещеру. И фыркнула. Пленница, заключенная в пещере с чудовищем! Ничего, я что-нибудь придумаю и выберусь отсюда! Обязательно! Расплела грязные, черные от сажи и грязи волосы, морщась, расчесала их пальцами. Туго заплела пряди, стараясь не думать о том, что у меня сейчас на голове. И что занимательного мог увидеть незнакомец из сна в таком чучеле, присыпанном золой? Впрочем, он ведь лишь плод моего воображения и расшалившихся желаний! Поприседав и помахав руками и ногами, чтобы согреться, я снова завернулась в мех, а потом вытащила мешок с продовольствием. Сыр от холода задубел, а лепешка засохла. Но я старательно пережевала и то, и другое, зажевала иголками с ели и почистила зубы все тем же снегом. — Даже в самой непредсказуемой ситуации женщина из рода Вилсон должна оставаться благородной дамой, быть опрятной и ухоженной, — передразнивая любимую фразу одной из тетушек, проворчала я. И посмотрела на свои руки с траурной каемкой под обломанными ногтями. Без горячей воды и мыла избавиться от золы на всех частях моего тела оказалось просто невозможно. — Боюсь, бабуля, ты никогда не ночевала в куче золы наедине с драконом! Благородство сдалось под гнетом обстоятельств. И угольной крошки! — хмыкнула я почти весело. В конце концов, я все еще жива, цела и здорова, так что ни к чему унывать! Вернув на место под камнем остатки продовольствия, я решила исследовать утес. В поперечнике он составлял около пятидесяти шагов, с боков площадку подпирали скалы, кое-где поросшие мхом, какими-то синими ягодами, которые я не рискнула пробовать, и молодыми сосенками. На одной из них я и заметила птицу. Она сидела так неподвижно, что почти сливалась с пейзажем и заснеженной скалой. И лишь когда голова с круглыми глазами слегка повернулась, я удивленно уставилась на огромную сову. Удивительная птица была значительно крупнее обычной совы, белое оперение с редкими черными пестринками делало ее практически незаметной. У нее были круглые и странно разумные глаза, маленький загнутый клюв и мощные косматые лапы, легко удерживающие птицу на ветке. Я сделала осторожный шаг в сторону, и совиная голова повернулась, как на шарнирах, следя за мной. Но стоило подойти ближе, и белые крылья легко подняли хищницу в воздух, и сова скрылась за скалой. Я со вздохом посмотрела ей вслед. Хотела бы и я иметь крылья! И кинув еще один взгляд на рассветные фьорды, вернулась в пещеру. ГЛАВА 8 Хёгг так и не двинулся со своего места. Но когда я бочком втиснулась в наше совместное пристанище, его крылья трепыхнулись, а пасть приоткрылась. Я потопталась на месте, размышляя. Означает ли это, что чудовище желает перекусить? Надеюсь, не мною… Впрочем, обессиливший монстр больше не двигался. Глаза его были затянуты пленкой, вокруг них образовались какие-то сухие наросты. Похоже, хёгг просто не мог видеть… Он теперь такой же слепой, как и я без своих очков. Предательской жалости внутри стало больше. — В меню пока только снег с лекарствами, — тихо сказала я. — Надо было есть вкусного барашка, а не размазывать его по полу. Подхватив железный ящик, я собрала снега и повторила вчерашнюю процедуру. Сунуть посудину в сугроб, зачерпнуть побольше, добавить антибиотиков и общеукрепляющих снадобий, высыпать холодные комки в приоткрытую пасть. На всякий случай отпрыгнуть. Посмотреть на вяло дергающийся хвост. И — заново. Не знаю, был ли в том, что я делаю, хоть какой-нибудь смысл, но дракон все еще дышал. От работы я согрелась настолько, что даже сняла меха. И после очередной порции странного лекарства, отправленного в пасть дракона, привалилась к стене, чтобы отдохнуть. Чудовище мелко вздрагивало и втягивало воздух. Засохшая корка на веках не позволяла ему видеть и, сжав зубы, я снова притащила посудину со снегом, поставив на тлеющие угли, чтобы растопить. Щурясь, как слепая мышь, в очередной раз просмотрела уцелевшие склянки и пузырьки и обрадовалась, разобрав на бутыли названия трав. О том, что я собираюсь делать, старалась не думать. Возможно, я совершаю глупость и лучше не подходить лишний раз к хёггу. Но его глаза не давали мне покоя. Всю жизнь страдая от плохого зрения, я как никто понимала желание видеть. И отчаянное бессилие от осознания, что это недоступно. На моих очках одно стекло пришло в негодность, так что смотрела я через оставшееся и пыталась отогнать ужасающую меня мысль о грядущей слепоте. Что я стану делать, если и второй окуляр разобьется? Я ведь буду совершенно беспомощна! А мне еще надо добраться до Варисфольда… Прикусила щеку до боли, чтобы прогнать жуткие мысли. — Я не сдамся. Я справлюсь, — прошептала себе под нос. И снова посмотрела на затянутые коркой глаза хёгга. А потом решительно вытащила пробку из склянки. — Глупая жалостливая Энни, — проворчала я, смешивая теплую воду с настоем трав. Отставила посудину и осмотрелась. Хёгг лежал неподвижно, но чтобы добраться до его глаз мне понадобится опора. Пыхтя, я подтащила к драконьей голове несколько ящиков, поставила один на другой. С сомнением осмотрела конструкцию. И полезла наверх, прижимая к себе разведенный настой и тряпку, оторванную от моего же платья. Ящики подо мной скрипнули, но устояли. А драконья макушка оказалась на расстоянии вытянутой руки! Сглотнув ком в горле, я смочила лоскут и приложила его к левому веку хёгга. Чудовище не шелохнулось. И уже смелее я снова смочила тряпку и попыталась протереть драконий глаз. Повторить процедуру пришлось несколько раз, но когда веки освободились от корок, я с гордостью осмотрела свою работу. — Вот, теперь неуклюжую Энни можно назвать спасительницей драконов! — пробормотала я. — А что, неплохое звание, да? Точно лучше чем «семейное посмешище» или «Ошибка Вильсон»! И лишь сейчас увидела, что мутная пленка поднялась, а хёгг смотрит на меня. У него были пугающие радужки желто-серого цвета и узкие кошачьи зрачки. А взгляд внимательный, пристальный. Я неловко переступила ногами, и голова дракона переместилась, чтобы не упускать меня из вида. Моя шаткая опора дрогнула, и я вместе со всеми ящиками грохнулась вниз, болезненно приземлившись на земляной пол! Взвыв, вскочила, шарахнулась в сторону. Драконье крыло дернулось, загораживая мне выход. Я похолодела. Вот так и лечи это чудовище! Отступила в темноту пещеры. Медленно и неповоротливо хёгг тоже развернулся. Открыл пасть. И зарычал! Я кубарем отлетела, спряталась за ящиками, пытаясь успокоить хриплое дыхание. Хёгг тяжело топал где-то у лаза, ударялся о стены шипастый хвост. И снова рык! Я присела, закрыла уши ладонями. Железный ящик со звоном ударился в стену. Что не нравится этому чудовищу? — Я пытаюсь тебя лечить! — крикнула я. — Прекрати все ломать! В ответ своды пещеры дрогнули от рычания. Эхо ударило по ушам, и я забилась в угол, трясясь от страха. Боги! Да этот монстр меня просто сожрет! На что я надеялась? Очнулась зверюга и теперь ищет чем закусить! И зачем я его пожалела? Железный ящик, за которым я спряталась, отлетел в сторону. Голова дракона возникла совсем рядом, и, взвизгнув, я поползла вдоль стены, не в силах даже вскочить. Ладонь попала на острый уголек и взвыла я уже в голос. Дракон ответил рыком, от которого, кажется, сотряслись стены. А ведь с утра еще прикидывался дохлым! Змеюка! Доползти до укрытия я не смогла, путь прекратила когтистая лапа. И снова совсем рядом возникла драконья башка. Я зажмурилась, ощущая на лице дыхание чудовища. От ужаса волосы на голове встали дыбом, а вдоль хребта скатилась холодная капля пота. И стало обидно, что меня вот так бесславно и прозаично сожрут. Ни тебе свадьбы, Энни, ни тебе дома у моря, ни булочек на завтрак. Пасть драконья и его же утроба — вот твоя судьба! От понимания, что терять все равно нечего — куда бежать-то? — я оттолкнула ладонями горячий драконий нос, лихорадочно втягивающий воздух рядом со мной. — Пошел вон! Кыш! Место! Хёгг рыкнул. И слегка отодвинулся. Я привалилась к стене, дрожащей рукой вытирая со лба испарину. Чудовище не двигалось. Во тьме пещеры я уже не видела его глаз, но была уверена, что смотрит дракон на меня. Правда, попыток мною закусить он пока не делал. А потом хёгг нервно ударил хвостом и тяжело опустился на пол. Замер. — Устал, верно, пугать несчастную переселенку, — сердито прошептала я, чтобы хоть как-то взбодриться. Вот только что делать дальше? Чудовище загородило мне проход и чтобы пробраться к выходу, нужно перелезть через чешуйчатый и шипастый хвост! Да меня же удар хватит, как любила выражаться тетушка Хло! Я замерла на месте, слепо таращась во тьму. Очертание драконьей туши угадывалось смутным силуэтом. Хёгг тоже замер, лишь его сиплое дыхание указывало, что чудовище живо. Не знаю, сколько я так просидела, но скоро начало урчать в животе, напоминая о простых человеческих радостях, таких, как еда и вода. Дрожа и сжимая зубы, чтобы не взвизгнуть, я подкралась к хёггу. Постояла, напряженно всматриваясь и пытаясь понять степень угрозы. Но дракон не шевелился. Может, устал и уснул? Кстати, надо поискать в ящиках снотворное, а то мало ли… и почему эта дельная мысль не пришла мне в голову раньше? Драконий хвост перегородил выход, и, отчаянно выдохнув, я перевалилась через него, примерившись между двумя шипами высотой с копье. Руки ощутили гладкость и нездоровую горячечность сухой чешуи. Жирный налет сажи остался на ладонях. Но чудовище так и не двинулось с места, даже когда я по своей неуклюжести врезала по шипу ногой. Хотя, возможно, хёгг в своей бронированной шкуре этого даже не заметил. Я вылетела из пещеры и присела, судорожно дыша. Вытерла лицо и руки снегом, сунула ледышку в рот. — Ненавижу драконов, — устало пробормотала себе под нос, успокаиваясь. Сидеть долго не стала — снаружи оказалось холодно. Вытащила из мешка сухую полоску мяса и остаток лепешки, прожевала. И нехотя вернулась в пещеру, уже спокойнее перебравшись через хвост хёгга. Куча углей почти перестала давать свет и тепло, поэтому я разворошила ее палкой. И обрадовалась, увидев красные искорки, пробегающие по разгорающейся золе. У этой странной черной кучи было чудесное качество — угли не гасли окончательно, а словно засыпали. Но стоило их хорошенько встряхнуть, снова начинали тлеть, отдавая мягкий жар. Хёгг заворочался возле лаза, и я нахмурилась. Бенгт сказал, что первое средство для этого чудовища — жар. Но дракон отполз слишком далеко от кучи углей, а перетаскать эту огромную кучу я просто физически не смогу! Как и загнать зверюгу обратно на жаркую подстилку. Подумав, махнула рукой. Может, дракон сам переползет, когда замерзнет? Разворошу угли, возможно, это приманит зверя! Ткнула палкой в черную кучу, подергала. В провале среди красных искорок мелькнул желтый проблеск, и я с изумлением вытащила… корону! Самую настоящую! Красноватого света теперь хватало, чтобы рассмотреть и изумительное литье, и варварскую роскошь моей находки. — Девять золотых пластин, куча бриллиантов, жемчуг и центральный сапфир размером с кулак, — блеснула я познаниями в ювелирном искусстве. — Стоит невероятных денег, валяется в куче углей, на которой спит дракон. Это фьорды, Энни. За короной на свет явился драгоценный пояс из золотых колец, несколько кубков, также украшенных рубинами и жемчугом, огромное тусклое блюдо и нож с изящной костяной ручкой. Последнему я обрадовалась особенно! Покосившись на неподвижного зверя, подумала и надела корону на голову. Хёгг не шевельнулся. — Знаешь, а в сказках драконы непременно просыпаются, стоит покуситься на их сокровища! — разочарованно протянула я. Ладно, значит, этот план по заманиванию хёгга на угли не сработал. Я сползла с кучи и уселась, прислонившись спиной к железному ящику. Корона оказалась ужасно тяжелой, и я, развлекая себя, произнесла: — Мое Императорское Величество Эннис Великолепная требует подать булочек с корицей и чашечку ароматного чая! Да, и не забудьте шоколадный крем! Немедленно! Фыркнула от смеха, привычно представив недовольное лицо бабушки и тетушек. Они каждый раз кривились, стоило мне начать дурачиться. Мол, не к лицу такая смешливость умной и образованной девушке. А мне вот кажется, что смех — лучшее средство от хандры и прекрасный способ пережить неприятности! Стянула свои сапоги и начала набивать носки лоскутами. А то каждый раз, делая шаг, я рискую потерять обувку. А в снегу и вовсе приходится придерживать голенища руками! Справившись, потерла грязные ладони, размышляя, чем еще заняться. Сидеть в пещере без дела, оказывается, довольно скучно. — Далеко-далеко, за Великим Туманом, в краю снега, воды и лесов, на высокой скале, жила девочка Энни. И был у нее дракон… Крылья хёгга шевельнулись, змеиные глаза открылись. — Ладно, дракон был не совсем ее, — торопливо поправила я. — Скорее, он был сам по себе. Огромный и страшный зверь, который жил на ледяной скале. И Энни очень его боялась, потому что дракон мог сожрать девочку и даже не заметить… Хёгг моргнул. То ли я сошла с ума, то ли зверь действительно меня слушал. — И, наверное, он и правда сожрал бы, но однажды дракон заболел неизвестной болезнью. И только Энни оказалась рядом. Испуганная Энни, которая ничего не знала о драконах… Но которая очень хотела, чтобы дракон выжил. Я зевнула, хёгг снова моргнул и закрыл глаза. Крыло накрыло голову. Похоже, хёгг уснул. Я улыбнулась. Если выберусь отсюда, может, податься в драконьи сказительницы? А что, буду путешествовать по фьордам и рассказывать сказки о хёггах. И о девочке Энни! Вдруг у меня получится? Тихо рассмеявшись своим фантазиям, я решила, что хватит бездельничать, и пошла к ящикам, чтобы собрать все оставшиеся пузырьки и как следует их рассмотреть. Через пару часов, когда свет из лаза потускнел и окрасился оранжевым закатным цветом, я доела оставшуюся лепешку и с гордостью осмотрела результаты своих трудов. Теперь все пузырьки и склянки разместились в разных ящиках. В первом — лекарства, которые я знала и которые собиралась давать хёггу, во втором — неизвестные или сомнительные. Несколько раз дракон вздрагивал и открывал глаза, когда я проходила мимо. И на всякий случай я тут же отбегала подальше. Но чудовище лишь провожало меня мутным взглядом, и снова то ли засыпало, то ли впадало в беспамятство. Ночью я попыталась снова накормить хёгга лечебным снегом. Глотал дракон вяло, хрипло дышал и сопел, но мне удалось запихнуть в его пасть несколько ящиков своего странного снадобья. О том, что вода однажды должна выйти из этого существа, я старалась вовсе не думать. Спать я устроилась у дальней стены, закутавшись в мех и прогоняя жалость к себе. Стянула очки и, зажмурившись, стала вспоминать милого Гудрета. Вот только почему-то коварная память упрямо не желала рисовать полюбившийся образ, а настойчиво подсовывала воспоминания о моем странном сне. И вместо румяного круглолицего Гудрета я видела острые скулы, четкую линию губ и подбородка, острый и злой взгляд незнакомца. А еще широкие плечи и руки с рельефом каменных мышц, обнаженный загорелый торс, покрытый устрашающими кровавыми рисунками, плоские кубики на животе… Я отчаянно помотала головой, изо всех сил прогоняя этот образ. Нет, это просто невыносимо! И я даже не знаю, что хуже — находиться здесь, в холодной пещере рядом с хёггом, или в своем сне — стыдном, но таком притягательном. — Пусть мне приснится Гудрет, — шепотом взмолилась я, пытаясь уснуть. ГЛАВА 9 …Уже знакомый желто-голубой свет мягко струился со всех сторон. Словно каменные стены и потолок изгрызли мыши, превратив своды в решето. И именно этот нереальный свет совершенно определенно говорил о том, что я снова сплю. Ну и еще то, что в моем странном сне я видела даже без очков. Я приподнялась и осмотрелась. И тут же увидела мужчину, замершего неподалеку. Он сидел возле стены и вскинул голову, когда я растерянно поднялась. Жесткие губы чуть дрогнули от усмешки. Незнакомец встал и пошел ко мне. Мягко, неторопливо и как-то… неотвратимо. Сердце заполошно забилось о ребра, захотелось вскочить, спрятаться, убежать… Или остаться? Я не понимала. От ильха исходили такие ощутимые волны сдерживаемой мощи, что меня, непривыкшую к мужскому обществу, это сбивало с ног. Варвар был создан для боя — гибкий, сильный, быстрый. Бесшумный, как зверь, и такой же осторожный. Но лишь до нападения. Потому что стоит ильху напасть — и пощады не будет… Я ощущала это всеми своими инстинктами, долгое время дремавшими под гнетом цивилизованности. «Опасность, спасайся!» — теперь кричали они. Я неуверенно переступила ногами и удивленно моргнула, когда ильх в два шага оказался рядом. Неторопливо обошел меня по кругу, разглядывая. Удивительные, чуть удлиненные глаза со светлыми радужками и расширенными темными зрачками смотрели внимательно и остро. И меня кольнуло непониманием. Разве мужчина из моей фантазии не должен смотреть с обожанием? Какой там! Варвар разглядывал меня с ленивым интересом, словно я была лишь забавным недоразумением, которое внезапно на него свалилось, и он пытался решить, что со мной делать! И словно определившись, он приподнял кончик моей косы, потрогал. Погладил прядь пальцами. В движениях ильха не было напора, скорее — любопытство. Он и правда рассматривал меня, словно безделушку, подаренную важным гостем, но совершенно неуместную. Вроде и блестящая, а вроде и ставить некуда… Из-за этого бесцеремонного взгляда я хотела было возмутиться, но… не стала. В конце концов, это лишь сон, верно? А во сне можно даже то, что обычно нельзя! То, что в реальности просто невозможно! Ну вот, например, поднять руку и потрогать гладкие загорелые плечи ильха. И не успев как следует осмыслить столь кощунственную мысль, я ее осуществила! На ощупь тело ильха казалось горячим камнем, завернутым в кожу. При этом я чувствовала стук сердца, бьющегося под моими пальцами, когда касалась груди варвара. И еще это был первый мужчина, которого я так бессовестно рассматривала и даже ощупывала! Но это сон. Просто сон, Энни! Однако тело под моими руками ощущалась невероятно реальным и живым. Незнакомец замер, уголки его губ дрогнули в насмешке. Он не двигался, лишь склонил голову, позволяя мне его исследовать. Отбросив сомнения и робость, я провела ладонью по груди ильха, обрисовала плечи. Сильный какой… с возрастающим восторгом сжала предплечье, и варвар поднял темные брови. И улыбнулся — приглашающе. Ильх смотрел так, словно ожидал от меня чего-то… На правом предплечье ильха тускло блестел широкий железный браслет — варварское и странное украшение. От железного края я спустилась по руке ильха, скользя пальцами по выпуклым венам. Мужчина поморщился, похоже, ему было щекотно. Но не отодвинулся. Я добралась до крепкого запястья, потянула на себя. Ощупала костяшки кисти, рассмотрела пальцы. Ильх глядел удивленно, но стоял смирно, позволяя мне шалость. Да и что ему оставалось? Это ведь мой сон! От рук я перешла к спине ильха. В конце концов, где еще можно дать волю своим фантазиям, если не в самой… фантазии? Я обошла незнакомца и провела обеими ладонями от шеи с черным обручем до поясницы. И ниже — туда, где виднелись две ямочки с обеих сторон позвоночника. Ильх сипло выдохнул. Я, увлеченная, с наслаждением и все возрастающим интересом ощупала лопатки, пробежалась пальцами по хребту, погладила боковые мышцы. Трогать мужское тело оказалось невероятно приятно! Конечно, я ни за что в жизни не решилась бы на подобное в реальности! Да и не было в моей реальности подобных мужчин. Таких — состоящих из мышц, сухожилий, опасности и сдерживаемой агрессии. В мире цивилизованной Конфедерации я ни разу не встречала таких субъектов. И если мне и довелось бы такого увидеть, то вероятнее всего я залилась бы стыдливой краской, сто раз вспомнив про свою неуклюжесть и очки, сжалась бы, опустила голову и затряслась от ужаса. И зная это, сейчас я с удвоенным энтузиазмом исследовала неизведанное. И самое ужасное — получала от этого огромное удовольствие! К тому же, ильх молча позволял мне делать все, что я хочу. Сзади на шею и спину варвара падала грива черных косичек, в которые были заплетены его волосы. В них болтались железные колечки и бусины, и я весело подумала, что тоже хочу себе подобные украшения! Снова обойдя мужчину, я вернулась к осмотру передней его части. В насмешливые глаза с расширенными зрачками я старалась не смотреть, все же даже во сне это было для меня слишком! Но всей кожей ощущала взгляд незнакомца. Он тоже меня изучал, пока лишь глазами. Пальцами я обрисовала рисунки на груди варвара. Хёгги… Багровые и черные хёгги. И кажется, выведены кровью и пеплом. Шальная мысль вскружила голову, и я наклонилась, лизнула кожу ильха между двумя рисунками. Сверху донесся хриплый выдох. Облизала губы — соленые. Самую малость, но вкус остался… и хотелось повторить. Я и повторила! Осторожно провела языком под ключицей варвара, смакуя вкус горячей гладкой кожи. Мужчина тихо зашипел и вдруг рывком запустил ладонь мне в волосы, сжал, потянул. Я откинула голову и все же посмотрела ему в лицо. Губы варвара были крепко сжаты. И дико, почти невыносимо захотелось коснуться языком и их. Незнакомец снова тяжело вздохнул и тоже посмотрел на мои губы. Вероятно, потому что я их приоткрыла… и снова в глаза. Насмешка все еще светилась в их глубине, но там же теперь плескался жар. Горячее, обжигающее пламя… И еще там было обещание — спокойное, уверенное, совершенно бескомпромиссное обещание, что он больше не разожмет ладонь. Так и будет держать за волосы… Или это угроза? Только мне совсем не страшно… Я ахнула, вдруг слишком остро ощутив и горячее мужское тело, и взгляд, и силу. Сон? Разве сон может быть таким? Подняла руку и осторожно провела пальцами по сжатым губам ильха. А потом коснулась своих. Ильх проследил это движение, и темные брови мужчины сдвинулись, образуя морщинку на переносице. Склонился надо мной. А я улыбнулась и, подавшись вперед, коснулась губами его губ. Прижалась на миг. И удивилась снова, потому что ильх даже не подумал мне ответить или хотя бы обрадоваться. Напротив, отклонился, глянул хмуро. — Что это за игра, блудница? — негромко произнес мужчина. И меня поразил его голос — чуть хриплый, уверенный, совершенно реальный. Блудница? Нет, все-таки, это очень странный сон. Слишком странный! — Но я не… — начала говорить и… снова проснулась. * * * И взвизгнула, увидев совсем рядом драконью морду! Пока я пребывала в блаженной неге забытья, змеюка подползла ближе и теперь недовольно дышала мне в лицо! Ужас какой! Я нацепила свои очки и вздохнула. Конечно, не было никакого желто-голубого света и никакого незнакомца. Лишь куча почти угасших углей и гадкий хёгг, настойчиво меня обнюхивающий! — Тебе чего? — ошалело выдохнула я, глядя на чешуйки вокруг выпуклых звериных ноздрей. В тусклом свете удалось рассмотреть, что они были крохотные, с ноготок, и это казалось совершенно невероятным! Хёгг засопел, меня обдало сухим воздухом, а потом зверюга приоткрыла пасть, показав серый язык и ряд устрашающих клыков! Он что, собирается меня… лизнуть? Попробовать, достаточно ли я прожарилась на этих углях? Не выдержав, я вскочила, отпрыгнула в сторону и понеслась к выходу. Дракон недовольно зарычал и развернулся, преграждая мне путь. И снова опустил морду, словно пытался рассмотреть внимательнее! — Отстань от меня! — в отчаянии рявкнула я. — Что тебе от меня надо? Пошел вон! В ответ меня окатило рыком и липкой слюной хёгга. Гадость-то какая! Как будто я еще недостаточно грязная! И пока я пыталась придумать, как выбраться, возле входа раздался голос Бенгта. —Живой! Хёгг живой! Я знал, что выкарабкается, знал! Не по зубам пеклу воины Карнохельма! Не по зубам! Заслышав мужской голос, дракон зарычал и отполз в глубину пещеры, прижался к стене, словно собирался врасти в камень. Я вздохнула с облегчением и сердито пригладила волосы. Хотела бы я сказать, что думаю об этих воинах… чудовища! — Эй, врачевательница, ты цела? — Очень приятно, что поинтересовался, — прошипела я, перебираясь через нагромождение углей и всяческого золотого мусора. А оказавшись у лаза, отдернула платье и выпрямилась. Бенгт прищурил свой единственный глаз, когда я вылезла из полумрака. Уголки его губ дрогнули. Похоже, выглядела я занимательно. — Что смешного? — буркнула я. В конце концов, минуту назад я в очередной раз почти распрощалась с жизнью, а трупам позволительно некое безрассудство. — Слыхал, что девы из-за тумана отличаются от наших, да не верил! Тебя сейчас и сама бездна испугается! Я не ответила, а Бенгт всмотрелся в очертания хёгга и покачал сокрушенно головой. — Вижу, твое лечение помогает, чужанская дева. Это хорошо, это значит, жить будешь. Вот только то, что хёгг выбрался из углей — плохо. Придется снова развести пламя. Оно тлеет да не гаснет, не переживай. Разворошу, наложу новых дров, и вспыхнет огонь с лютой силой! То, что надо для Рагнвальда! Дракон дернул крыльями и с угрожающим шипением отполз в дальний угол. Он словно пытался оказаться как можно дальше, спрятаться… — Погоди, погоди, сейчас согреешься! — добродушно пообещал Бенгт. — Не дело черному хёггу без жара пламени, плохо без него… Знаю, как плохо! Ничего, отогреешься, может, и вернуться в тело человека получится, погоди… Приговаривая, Бенгт растворился во мраке пещеры, и уже через миг куча углей рассыпала красные искры. И тут же хёгг взвыл и с силой ударился в стену пещеры. Словно пытался ее пробить. — Потерпи, потерпи, дружище, сейчас я огонь разбужу… Сейчас… Да не буянь ты так! Искры стало больше, вспыхнул огонек. И побежал весело по углям. Крылья чудовища ударились о камни и повисли линялыми безжизненными тряпками. — Стой! — вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать или даже осознать свой порыв. Бенгт не обратил внимания, и я бросилась к разгорающемуся пламени, схватила свой ящик с остатками подтаявшего снега и опрокинула его в костер. Огонек удивленно зашипел и затих, лишь угли продолжали посверкивать красным. — Ты что же это творишь, глупая дева? — неверяще протянул Бенгт. Выпрямился во весь свой двухметровый рост, но я не впечатлилась. После салочек с драконом уже трудно впечатлиться даже таким размером! — Я не глупая дева! — поправила на носу свои треснувшие очки и уперла руки в бока. — Меня зовут Эннис Вилсон! Я жительница Конфедерации! И я запрещаю разводить огонь! — Да ты сдурела, дева. Без жара хёгг сдохнет уже к утру, — почти ласково отозвался Бенгт. Я прикусила язык. А что, если он прав? Что заставляет меня хмуриться, глядя на разгорающийся огонек? Может, тоскливый вой хёгга? Но что я знаю об этом чудовище? Кроме того, что его не существует… Бенгт отодвинул меня плечом — несильно, но я чуть не свалилась. И оттого разозлилась уже по-настоящему. Ильх снова повернулся к куче углей. — Займись лучше мясом, дева, — небрежно махнул рукой варвар. — Тушу я оставил у входа… Злость, щедро сдобренная пережитым страхом и усталостью, оскалилась внутри меня. — Я не кухарка, я искусствовед! — огрызнулась сердито. — Ну, помимо того, что врачевательница. И знаешь что, ильх? Хочешь, чтобы этот зверь жил — не мешай мне лечить его! И не разжигай огонь! А вот от обеда не откажусь ни я, ни хёгг. Горячего обеда! И мясо я люблю хорошо прожаренное, но не сухое, ясно? И еще мне нужны свечи, теплые одеяла, обувь и книги! Есть в вашей дыре книги? Нет, так найди, ильх! Бенгт выпрямился, обернулся. На миг показалось — свернет шею зарвавшейся чужачке, а после сожжет на том самом хёгговом огне! И явно именно это он и хотел сделать! На меня злобно уставился единственный глаз варвара. Но я стояла, не шелохнувшись, выпятив подбородок и пытаясь не моргать. Хватит меня пугать! — А ты совсем не проста, чужанская дева, — протянул наконец ильх, усмехнувшись. Глянул задумчиво. — С виду кроткая и мягкая, а внутри — скала и огонь! Язык только слишком прыткий, укоротить бы не мешало! Но до твоего прихода хёгг и вовсе не показывался. Так что я, пожалуй, не сброшу тебя со скалы прямо сейчас. Подожду. А если Рагнвальд придет в себя, даже забуду про твою дерзость и подарю сундук с дарами. И сделаю вид, что риар Карнохельма дерзости не слышал. Цени, чужачка! Хотя никому и никогда я не прощал дерзких слов. Усмехнулся в бороду, качнул головой. — Какие книги тебе нужны, врачевательница? — О хёггах, — выпалила я. — Таких бумаг на фьордах не держат. Писать о хёггах в книгах — дурной знак. Можно беду накликать. Но я могу тебе рассказать. Идем. Приготовлю тебе мясо, пока есть время. Оглянувшись на замерший у стены силуэт дракона, Бенгт пошел к выходу. — Но не забывай, что будет, если Рагнвальд не выживет. Я словами не разбрасываюсь, сделаю, как сказал. — Сто раз уже слышала, — буркнула я себе под нос. Бенгт покачал головой, с высоты глядя на меня, усмехнулся снова. — Чудная ты, дева. Вроде, дерзишь и злишь, а злобы на тебя и нет… посмотришь в твои глаза — и весело становится! И фыркнув в подтверждение своих слов, вышел из пещеры. Эмоции отступили, и я поплелась за варваром, уже ругая себя за этот странный порыв. Что, если ошиблась, не позволив развести жар? Что, если… Тряхнула головой — поздно отступать. Снаружи обнаружилась очередная тушка, к счастью, уже освежеванная. Под сосной Бенгт споро сложил дрова, ловко установил треногой палки и подвесил над углями куски мяса. Я в это время почти привычно «умылась» снегом, притащила золотое блюдо и кубки, на которые Бенгт глянул искоса, а потом закуталась в мех и, присев на край поваленного дерева, приготовилась слушать. …Черный зверь Лагерхёгг рожден был от железа и камня, в яйце золотом. Сила его велика и в скалах, и в небе, отзывается ему буря и грозовое ненастье. Черный хёгг — властитель небес и гор, и зов его родит самых сильных воинов и выносливых дев. Белый зверь Ульхёгг родился от союза льда и сияния, в алмазном яйце. Глаза его видят сквозь толщу льда, отзываются ему хрусталь вершин, снега и ветра севера. А от зова Ульхёгга появляются люди, не боящиеся холода и плавящие стекло, что крепче алмаза. Серый зверь Ньордхёгг вышел из пучины морской, и яйцо его там навеки осталось. Оттого водному хёггу легче жить в море. Хёгг этот вольный, и зов его слаб, оттого дети Ньордхёгга суше предпочитают свободные просторы водной глади. Яйцо красного зверя Хелльхёгга треснуло в лаве и огне. Пробудился он злым и коварным, потому что жжет горящий уголь его шкуру от начала времен. И ярость этого зверя страшна, боятся ее люди от северного предела до южного острова. Ибо каждый ребенок фьордов знает: проснется красный зверь, издаст рев, и придет смерть. Потому что отзывается на зов красного хёгга Огненный Горлохум… — Чтобы слиться со зверем, юный ильх должен надеть кольцо Горлохума, — сказал Бенгт, коснувшись своего черного обруча на шее. — Это дар людям от перворожденных хёггов. Кольцо позволяет увидеть незримый мир, мир духов. Сила кольца Горлохума велика, дева. Но и тяжесть его запредельна. Не все, кто слился со зверем, выжили. Не все сохранили разум. Часто зверь сильнее человека и берет вверх, несмотря на обруч, — варвар бросил быстрый взгляд на черный лаз в пещеру. Звуки изнутри не доносились, и я боялась думать о том, жив ли еще хёгг. — Это случилось с Рагнвальдом? Хёгг оказался сильнее? Бенгт надолго замолчал. Я его не торопила, позволяя самому решать, что мне говорить, а что нет. Какое-то время мы сидели молча, глядя на тлеющие угли. Бенгт снял мясо, бухнул на протянутое мною блюдо. И мельком я подумала, как это, наверное, смешно. Сидим возле костра — варвар и чумазая Энни, вся в саже, зато едим с золота! Надо было захватить корону для полноты картины! Я фыркнула себе под нос и взяла свой обед, обжигая пальцы и стараясь не думать о гигиене. Ильх вытащил из мешка кожаный бурдюк, щедро влил себе в рот. На меня глянул с сомнением, словно раздумывая, стоит ли поить чужанскую деву. Потом все же плеснул остро пахнущее пойло в мой золотой кубок — на самое донышко. — Осторожно, дева, этот хмель злой, но и согревает отменно. Сам снова выпил залпом, крякнул. Я же лишь понюхала, но от дегустации решила воздержаться. Мне нужна ясная голова. — Нашего отца звали Саврон. Он был справедливым и сильным воином, а его черный хёгг — могучим зверем. А еще Саврон слыл любвеобильным и щедрым. — Бенгт усмехнулся в усы и уставился в костер. Взгляд стал отсутствующим, словно варвар забыл о слушательнице. — Он правил Карнохельмом твердой рукой и железной волей. Девы любили Саврона, сами приходили к нему с юга и севера, зная, что риар Карнохельма щедр на золото, украшения и ткани. Ни одну деву он не обидел, каждую одарил. Я стал его первенцем, а в свою девятую весну надел кольцо Горлохума и поймал душу черного хёгга. Карнохельм процветал много лет, я успел вырасти и стать воином. Два черных хёгга и два морских — наши с отцом побратимы — это немалая сила, чужачка. Отец стал старше, но не утратил своей притягательности для дев. У него родилось много детей, из них десяток сыновей. Вот только… Надеть кольцо Горлохума никто из них так и не сумел. И каждый погиб, не достигнув двенадцати зим, сражаясь в незримом мире за душу хёгга. Единственный глаз Бенгта затуманился, то ли от воспоминаний, то ли от хмельного пойла. Я слушала молча, хотя от живо встающих перед глазами образов озноб пробегал по коже. — Последней отрадой отца была прекрасная Аста, крылатая дева, вёльда — как говорят на фьордах. Она сама пришла к риару, пожелав понести от него дитя. Отец согласился. И полюбил Асту всей душой. Так полюбил, что до самой смерти не смотрел на других дев — невиданное для риара дело! У них родился Рагнвальд. А когда ему исполнилось восемь, он, как и многие братья до него, явился к риару и потребовал кольцо Горлохума. Я зябко потерла ладони и все же сделала глоток хмеля. Он обжег гортань, в голове зашумело. — Ваш отец ему отказал, ведь так? — Верно, чужачка,— горестно вздохнул Бенгт. — Отец был уже немолод и не хотел терять сына любимой Асты. Не только отказал, но и взял с Рагнвальда клятву, что тот не станет и пытаться поймать душу зверя. Отец нарушил закон перворожденных, главный закон фьордов. Риар не смеет отказать вольнорожденному ильху в праве надеть кольцо Горлохума. Не смеет! Старейшины шептались, что грядет беда. Прорицательницы видели дурные знаки небес и земли. И оказались правы. Ночь спустя на Карнохельм опустилась стая диких хёггов. Даже один зверь — могучая сила, а этих было больше, чем пальцев на моих руках! Огромная, хищная, беспощадная стая! Отец, его побратим и Аста погибли в том бою. А с ними еще множество воинов и дев. Карнохельм потерял треть своего населения, я отделался глазом… Но самое плохое, что стая после этого поселилась на вершине. И каждую весну город платит ей свою жестокую дань! Вёльда-провидица сказала, что Карнохельм наказан за ошибку риара. И лишь Билтвейд спасет город от полного уничтожения! Страшная картина развернулась перед глазами. — Но выходит, что спустя годы Рагнвальд все же нарушил клятву, данную отцу? И надел кольцо Горлохума. — Есть причина. И моя вина, — почесал косматый затылок Бенгт. — Кольцо Горлохума надевают мальчишки, те, кому не исполнилось десяти зим. Это закон, дева. Взрослые ильхи не способны слиться со зверем. Я так думал всю жизнь, пока не увидел в Зале Ста Хёггов, как чужачка, дева из твоей Конфедерации, поймала душу красного хёгга. Что? Я изумленно вытаращила глаза. Моя соотечественница? Единый, да это же он говорит об… Оливии Орвей! Антропологе, что в числе первых людей цивилизованного мира пересекла Туман и попала на фьорды! Так значит, она не просто чужачка… Вот о чем говорила Дэгни! Вот почему называла госпожу Орвей столь уважительно — Оливия-хёгг! Сердце забилось от изумленного понимания. Но я не стала перебивать Бенгта, потом задам свои вопросы. К тому же, сейчас это и правда неважно. — Оливия-хёгг смогла выдержать дар перворожденных и поймать душу зверя, хоть это и казалось невозможным. И я рассказал об этом своему брату, — варвар сглотнул, словно ему было тяжело говорить. — Во хмелю рассказал, дурак! Совет Варисфольда запретил говорить, а я сказал! Знал ведь, какой у брата характер, а ляпнул! В ту же ночь Рагнвальд ушел в незримый мир! Я благоразумно промолчала о том, что тоже теперь знаю тайну. Чем позже варвар додумается до этого, тем дольше я проживу. Похоже, перворожденные сполна отвесили Бенгту силы, мощи и даже доброты, а вот сообразительности не доложили. Бенгт опустил голову, рассматривая свои руки. Я не все понимала из его рассказа, лишь осознала, что ильха терзает чувство вины. Варвар поднял взгляд, и в черной глубине отразилось пламя костра. — Когда я нашел Рагнвальда, он уже надел кольцо Горлохума и сразился со зверем. Брат был изранен, но в сознании. А увидев меня, велел отнести в место силы, насыпать сверху побольше углей и золота, развести такой жар, чтобы и камень оплавился! Ильх моргнул, глядя в огонь. Протянул руку и под моим изумленным взором вытащил горсть пылающих углей! Так просто, словно и не чувствовал жара! Да и на крепкой ладони не осталось ни ожога, ни раны! Так вот какова сила хёгга… — Сюда, в семейное место силы, я принес тело брата, почти лишенное дыхания. Но стоило положить Рагнвальда в угли да засыпать горой жара, как хёгг вернулся. Я решил, что это добрый знак, ведь зверь исцеляется быстрее человека. Но с того дня человека я больше не видел. Только хёгга, которого день за днем засыпал углями, жаром и золотом! И все равно он почти сдох! — Бенгт вскинул голову, прищурился. — А с тобой вот очнулся! Пусть человеком еще не стал, но очнулся! Так что вылечи его, дева! А сейчас мне надо идти, нельзя надолго оставлять Карнохельм. Я и так рисковал, отправляясь на розыски врачевательницы. Я тоже поднялась, глядя на ильха. Голова кружилась от всех этих слов, из которых поняла я не далеко не все. — Значит, в пещеру ты внес человека? — а я-то недоумевала, как дракон оказался в каменном мешке! — Скалы для потомка Лагерхёгга — не преграда. Камень для нас живой, позову — и он услышит, откроется, — он наклонился, поднял осколок скалы, сжал в кулаке. А когда раскрыл, я ахнула. На мозолистой ладони лежал уже не колючий булыжник, а гладкая каменная капля. — Так что если Рагнвальд захочет выйти, гора его не удержит. Я открыла рот. Отличная новость! Выходит, что если зверюга надумает меня сожрать, бежать будет некуда. И все же странно. Утром мне показалось, что хёгг тянется к лазу, но выбраться не может. Что каменный мешок для него такой же капкан, как и для меня. Или это лишь глупые мысли глупой чужачки? Ведь я и правда ничего не знаю… а то, что узнаю, кажется таким невероятным, что не укладывается в голове! Моя картина мира пошатнулась и сейчас висела на одном гвозде, качаясь и угрожая вовсе свалиться да перевернуться верх тормашками! И почему клятый фонд переселенок ничего не рассказал? Хотя, неудивительно. Нельзя о таком рассказывать. Чтобы сохранить фьорды — нельзя. Вот откуда все эти запреты и требования. Пересекая Туман, мы навсегда прощаемся с прежней жизнью. Пока я размышляла, Бенгт затушил огонь, снова глянул в сторону пещеры, хмыкнул и указал на мешок у камней. — Разболтался я с тобой, дева! А ведь думал лишь на минуту заглянуть. В мешке для тебя обувка, примерь. И мелочи разные. Не знаю, что нужно девам, давно я с такими, как ты, не разговаривал… Дева для других дел предназначена. Так что положил, что нашел. — Бенгт смотрел хмуро и немного растеряно, похоже, уже жалея, что поделился с чужачкой переживаниями. Видимо, сильно они его тревожили, раз рассказал пленнице. Нахмурившись так, что косматые брови почти сошлись на переносице, ильх снова зыркнул на лаз пещеры, развернулся и пошел к обрыву. Миг — и он упал с утеса. И снова я застыла, пораженная, увидев взлетевшего над горой дракона. Нет, привыкнуть к такому разумной девушке из прогрессивной Конфедерации просто невозможно! Доев сочное мясо, я заглянула в мешок и к своей радости нашла там крепкие ботинки, правда, они оказались великоваты и сшиты на одну ногу, но я решила не придираться. В дополнение — вязаные колготки, теплый пуховой платок и одеяло. Мне бы еще новые очки, возможность помыться с мылом и кусок шоколада, так и вовсе сочла бы жизнь прекрасной. Как быстро изменились мои потребности, надо же! Хмыкнув, я прокралась в пещеру. Во тьме хёгг казался каменной горой. — Эй? — тихо позвала я. — Бенгт ушел. Но он оставил сырое мясо для тебя. И оно точно вкуснее испуганной переселенки… так что, если ты проголодался — у входа лежит сочный и дохлый олень! Потопталась на месте, всматриваясь во тьму. — Конечно, ты меня не понимаешь. Похоже, разума в тебе нет, Бенгт сказал, что порой после слияния остается лишь зверь, а человек теряется в незримом мире… Я плохо понимаю, как вообще это возможно, знаешь ли, но если в этой огромной чешуйчатой куче есть хоть капля сознания, давай договоримся? Ты не пытаешься меня сожрать, а я делаю все, чтобы тебе помочь. Чихнув, я утерла нос. И подпрыгнула, когда из тьмы выплыла драконья голова. Совершенно беззвучно. Жуткие глаза, не мигая, уставились на меня. Тоненькая струйка воздуха вырвалась из ноздрей. И голова толкнула меня к выходу. Слегка, но я от этого движения едва устояла на ногах. Так-так, и что бы это могло значить? Хёгг меня прогоняет? Хёгг намекает, что пора обедать? Хёгг просто мотает башкой, и это совсем ничего не значит? Ну почему с этими хёггами совершенно никакой ясности! Мне нужна инструкция! Покосилась на лаз, возле которого белела полоска льда. Снег. — Кажется, тебе нравится снег, — медленно произнесла я. Чудовище сверлило меня по-прежнему немигающим взглядом. В приоткрытой пасти виднелся серый язык. Дышал зверь тяжело, с хрипом. — Надеюсь, я все же не сошла с ума, — вздохнула я и потащилась наружу. Нагребла полный ящик снега, вернулась. Хёгг лежал у стены, снова перегородив мне дорогу. Носом почти утыкаясь в лаз. Но когда я вошла, вяло отвел голову, пропуская. Следующие пару часов я словно каторжник таскала ящики с ледышками. Сначала отправляла все это снежное добро дракону в пасть, потом начала насыпать на неподвижную голову, шею и круп. От работы я согрелась и даже сбросила мех. Пару раз на ходу перекусила куском жареного мяса, попила талой воды и снова бросилась в пещеру. Часть снега подтаяла и образовала лужи, но к моему удивлению, часть по-прежнему лежала на хёгге, словно ледяной наст. В пещере заметно похолодало. Чудовище не двигалось, мутные глаза снова затянулись пленкой. Но хёгг дышал. Устав так, что руки и ноги почти утратили чувствительность, я заползла в самый дольний угол каменного мешка. Из последних сил сгребла в кучу угли. Хёггово пламя не гаснет, лишь засыпает на время. И правда — стоило разворошить золу, как по углям пробежали веселые красные искры. Соорудив что-то похожее на гнездо и чихая от угольной крошки, я забралась в тепло, закуталась в мех. Тело мелко подрагивало от тяжелой работы. Было тихо. Лишь у противоположного края пещеры, возле лаза, слышалось дыхание чудовища. И я поймала себя на том, что прислушиваюсь к нему с беспокойством. Хотя, что удивительного. Моя жизнь зависит от этого зверя. — Выживи, — тихо пробормотала я. — Выживи, пожалуйста… ГЛАВА 10 …Уже знакомый призрачный свет. И незнакомец. На этот раз — совсем рядом. Словно он меня ждал. Уголки его губ дрогнули, когда я села, протирая глаза. Мой невероятно реалистичный сон повторялся с завидной регулярностью. Вот только жаль, что сознание не додумалось сделать меня в этом сне красивой. Ну или хотя бы чистой! Потому что я по-прежнему сидела в гнезде из угля и золы, мои руки, тело и остатки платья покрывала черная пыль, а о своей прическе я даже думать боялась! И странно, что мужчина напротив желал ко мне… прикоснуться? С удивлением я смотрела, как он на коленях придвигается ближе. Как морщится, глядя на угли. А потом протягивает руку и касается моей ладони. Прикосновение — совершенно реальное — послало по телу сотню электрических разрядов. Тихий вздох незнакомца заставил меня замереть. Очень медленно он провел пальцем по моей руке — от запястья до локтя. И вроде нет в таком касании ничего запретного, а дыхание на губах стало горячим. И тело наполнилось тягучей, томительной тяжестью. Тронув сгиб локтя и обрисовав впадинку, пальцы переместились выше. До края оторванного рукава. Незнакомец мягко отвел полу мехового плаща, глянул на мой наряд с вышивкой. И понимающе усмехнулся. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, и палец мужчины прикоснулся к моим губам. Запечатывая. Он качнул головой, безмолвно приказывая молчать. И перевел руку ниже — на шею. Волоски на моем теле встали дыбом — и вовсе не от страха. Неизведанное чувство притяжения, вот что это было. Странный сон, странный мужчина, созданный моим воображением. И странные чувства. Ильх качнулся вперед, и я наконец увидела его глаза. Синие. Словно прозрачный лед на солнце. Уголки его губ снова дрогнули. Не совсем улыбка, но мне от нее захотелось позволить ему все. Все, что он захочет… Я коротко вздохнула. Сон… Правда, реалистичность ощущений как-то пугает. Но осмысливать происходящее совершенно не хотелось. Разум словно затянуло туманом, зато чувства обострились. Пока я размышляла, варвар уверено повел рукой, сбрасывая с меня шубу. Холодок коснулся кожи, и я зябко повела плечами. Мужчина придвинулся, положил руку мне на поясницу, привлекая к себе. Совершенно однозначно. Так, словно имел на это право. Словно знал, что я не откажу. Погладил мне спину, обрисовал силуэт. Я вскинула голову, безотчетно желая ощутить его губы. Поцелуй… вот чего я хотела. Но варвар из моего сна не собирался целовать. А я сама не поняла, как оказалась прижата к земле. Ильх навис сверху, легко удерживая на весу свое мощное тело. От его взгляда — горячего и холодного одновременно, от сильного, почти обнаженного тела, от легкого дыхания, которое я ощущала на своей коже, дрожали колени и сохло горло. Ураган желания — сильный, незнакомый, всколыхнулся внутри, требуя большего. Я изумленно моргнула. Изумительный, совершенный, нереальный плод моего воображения! Который недвусмысленно собирается… заняться со мной чем-то приятным! Беспокойство заставило меня нахмуриться. И упереться ладонями в литые пластины мужской груди. В ответ варвар прикусил мне шею! Просто опустил голову и прикусил, словно показывая, кто здесь хозяин! И тут же завел руку под мои бедра и, легко перевернув, прижал к земле! Я ахнула, открыла рот… И тут меня тряхнуло, и я вернулась в реальность. Потому что меня настойчиво и недовольно бодало одно гадкое рогатое чудовище! Хёгг недовольно заворчал, снова толкнул меня головой, отчего я вывалилась из гнезда углей. — Хватит! — заорала я. — Да что тебе нужно? Ты изводишь меня днем, теперь и ночью поспать не даешь! Отстань! Брысь! Дракон поскреб когтями землю, ударил хвостом и зарычал. Я юркнула за ящики — на всякий случай. — Как же ты мне надоел! — в сердцах проговорила себе под нос. — Разбудил! А мне, между прочим, сон снился. Интересный! Пещера содрогнулась от злого рычания дракона. Да что этой зверюге не нравится? — Да-да, отличный был сон! Снова рык и злобный скрежет когтей по камню. — Много ты понимаешь, — буркнула я. — У тебя только череп большой, а разума в нем нет! Хёгг тяжело прополз к выходу, и в пещере повисла тишина. Я посидела некоторое время за ящиками, а потом осторожно вышла. И тут же уткнулась в дракона, караулящего меня! Взвизгнув, я шарахнулась назад, наступила на подол и, конечно же, грохнулась. Дракон радостно оскалился. Вот точно — радостно! — Все-таки зря я тебя лечу, — буркнула я. Хёгг в ответ дернул хвостом и, опираясь на крылья, как на ходули, отполз в сторону. Уткнулся носом в лаз и затих. Устал, видимо. В проход побивался розово-серый рассвет. А тело все еще нежилось в ощущениях — запредельных и немного пугающих. Я выбралась из пещеры, размышляя. Происходящее во сне все больше затягивало и… пугало. Сейчас, когда туман сна отступил, а легкие наполнились холодным морским воздухом, я смогла все хорошенько обдумать. Тетя, бабушка, кузины — все и всегда в один голос утверждали, что у меня совершенно нет воображения. Как я могла придумать незнакомца? И наши… отношения? Да еще и такие? Да что со мной происходит? Может, в этой пещере отравленный воздух? И каждую ночь я вижу галлюцинации? Будоражащие такие галлюцинации… И почему этот ильх так реален? Я и сейчас чувствую его прикосновения на своей коже. Если бы хёгг не разбудил меня, до чего бы мы дошли? Чтобы хоть как-то отвлечься и выбросить из головы волнующие образы, я начала приседать и размахивать руками. Заодно взбодрилась и вернула затекшему телу чувствительность. Обошла утес, полюбовалась на море, которое менялось каждый день. Сегодня оно радовало глубокими оттенками синего, а на горизонте — оранжевого. И было спокойным, мирным. Лишь слева покачивался корабль, словно присевшая на волну птица. Корабль? Я замерла, протерла глаза. От волнения во рту пересохло. Корабль. На воде был корабль! И он приближался! Я уже видела несколько парусов, скалящегося деревянного хёгга на носу, и даже — ильхов! О Единый! На корабле люди! — Помогите! — закричала я, размахивая руками. — Спасите! Меня держат в плену! Помогите! Корабль расплывался в стеклах треснувших очков. Но мне показалось, что мужчины на корабле меня заметили, а сам хёггкар повернул к утесу. И потому я принялась кричать с удвоенной силой. Меня спасут! Снимут с этой скалы и отвезут к Гудрету! И тут позади зарычало чудовище. Хёгг в пещере очнулся, и от ужасающего рева содрогнулись горы. А хёггкар развернулся и шустро поплыл в другую сторону, подальше от орущей переселенки и дракона! Разочарование выбило из глаз слезы, но я сжала кулаки, не позволяя себе реветь. Подобрала камень и швырнула в скалу. — Замолчи, — заорала я хёггу, — ненавижу тебя! Рычание оборвалось. Я села на снег, хлюпая носом и всматриваясь в водную гладь. Корабль стал почти неразличим. А ведь спасение было совсем рядом! С ветки на меня таращили круглые глаза совы, сегодня их было две. — А вы что глазеете? — рявкнула я в сердцах. — Вам хорошо, у вас есть крылья! Проваливайте, нечего тут смотреть! Птицы тяжело сорвались с ветки, взлетели. — Что-то на этих гадких фьордах никто не торопится спасать прекрасную деву от дракона! Придется самой выбираться! Закутавшись в плащ, я сидела, пока не замерзла, а потом потащилась назад в свою темницу. Хёгг лежал у входа, почти уткнувшись носом в лаз. Недовольно заворочавшись, отодвинулся, когда я приблизилась. Жуткие глаза смотрели, не мигая, ноздри подрагивали, втягивая воздух. Я прищурилась, потерла глаза. Разве нос зверя не был черным? Да и чешуя на морде — тоже? Мне кажется, или дракон… посветлел? Удивление даже отодвинуло злость. Хёгг не двигался, лишь настороженно наблюдал за мной и подергивал кончиком хвоста. Я же подобрала ледышку, наросшую у входа в пещеру и, осторожно приблизившись, потерла ею шею дракона. Раз, другой. Провела рукой — на коже остался жирный черный след. Посмотрела на кончик своей косы. Да она же тоже черная! Я вся черная! От золы и сажи! От угля, в котором лежал и хёгг! Из-за него чудовище приобрело такую окраску. Да я сама сейчас выгляжу как темнокожая дева! Выходит, дракон вовсе не черный, а… серый? Или и вовсе… белый! Смутная догадка просверлила голову. Что там рассказывал Бенгт? Слова отпечатались в голове, словно я слышала их тысячи раз. …Черный зверь Лагерхёгг рожден был от железа и камня, в яйце золотом… Белый зверь Ульхёгг родился от союза льда и сияния, в алмазном яйце. Глаза его видят сквозь толщу льда, отзываются ему хрусталь вершин, снега и ветра севера… Бенгт внес в пещеру человека и завалил по приказу Рагнвальда золотом и углями. Поверил словам брата. А потом лишь исправно добавлял угли да тащил новые золотые кубки и блюда, надеясь, что это поможет. Но хёгг умирал. Бенгт сказал, он впервые вылез из кучи, лишь когда появилась я. И неужели все дело в том, что он иной масти? Он просто… иной дракон! Уже знакомый скрежет когтей по камню вымел меня из пещеры. — Бенгт! — закричала я, увидев упавшего на утес черного хёгга. — Бенгт, я поняла! Огромное тело дракона растаяло, и со снега тяжело поднялся одноглазый ильх. Шагнул ко мне. Покачнулся. Я прищурилась и заморгала, силясь лучше рассмотреть. Сердце сжалось тревожно. Бенгт выглядел странно. Вроде все то же — мощная фигура, борода в трех косичках, грива черных волос и повязка на глазу. Вот только шел ильх рвано, словно перебрал хмельного. Может, он пьян? Я растерянно посмотрела на снег. И вздрогнула. Белый покров перечеркнула цепочка темных штрихов. Кровь… — Ты ранен! — ахнула я. Ильх остановился рядом, мотнул головой, и я ощутила тяжелый запах — пота, крови и пепла… — Бенгт, что случилось? У тебя кровь идет! Сильные руки сжали мне плечи. — Слушай меня, врачевательница. На Карнохельм снова напала дикая стая, мы ее отогнали, но мне надо вернуться, — ильх поморщился. Я таращилась на него, ощущая накатывающийся страх. Нападение? Бенгт снова мотнул головой и сипло втянул воздух. — Времени осталось мало, чужачка. Моего времени. Так что ты прости меня. Не желал я тебе зла. — Что? — пискнула я. Ильх сильнее сжал мне плечи. Кажется, до синяков, одноглазый просто не осознавал, что почти опирается на меня, чтобы не упасть. Краем глаза я видела натекающую под ноги кровь. — Рагнвальд должен выжить, — повторил Бенгт. — Он моя семья, единственный брат. Помоги ему, дева. Я долго думал… — Что? Бенгт, тебя надо перевязать, слышишь? В пещере есть лекарства, я помогу! Надо промыть и перевязать рану! Ильх моргнул. И вдруг улыбнулся — широко, искренне. — Редкая душа у тебя, дева из-за Тумана. Чистая. Значит, мой выбор верный. Ты нужна моему брату. — О чем ты говоришь? Не отвечая, ильх отстранился, вытащил из-за пояса кривой нож. Я испуганно попятилась. Что происходит? Что этот варвар задумал? — Каждому хёггу нужен кто-то, кто будет возвращать человека в этот мир, не давать утратить разум, прогонять зверя, если тот берет вверх. Обычно это делает а-тэм, побратим. Но у Рагнвальда его нет. А скоро и я уйду… Ему нужен кто-то на этой стороне. Находиться в незримом мире так долго — слишком опасно. Ему пора вернуться. Прости, чужачка. Бенгт ударил ножом по ладони и дернул меня так, что я не успела отстраниться. Острое лезвие оцарапало руку, и я охнула, забилась. Но ильх, даже раненный, был в стократ сильнее меня! И держал крепко. Сжал мою ладонь, соединяя порезы. — Силой перворожденного Лагерхёгга, силой родовой крови, огня и камня, я риар Карнохельма, привязываю эту деву к своему брату Рагнвальду, где бы он ни был. Правом старшей в роду крови называю Эннис Вилсон нареченной Рагнвальда, сына Саврона. Теперь ты лирин моего брата. — Я? Перестала трепыхаться и застыла, пораженно глядя на варвара. В магию и заклинания я никогда не верила, так отчего сердце почти останавливается, а мое тело, разум, вся сущность четко ощущает образующуюся связь? Странное, тянущее чувство, струна, протянутая к другому живому существу. Хёгг в пещере молчал. И почему-то я уверена, что жуткое чудовище не спит, а слушает нас! — Но это невозможно! У меня уже есть жених! — Обряд не был совершен до конца, и ты была свободна. Теперь ты лирин Рагнвальда. Словно в ответ на мои мысли из каменного нутра пещеры раздался драконий рев. Бенгт устало выдохнул и отпустил мою руку. Я заторможено посмотрела на испачканную кровью ладонь. — Что ты сделал? Что ты сделал со мной? — Прости, чужачка, — в единственном глазу ильха мелькнуло чувство. — Мне и, правда, жаль. Спаси его, на тебя вся надежда. — Что? Нет, я просто не верила. А я ведь считала Бенгта неплохим человеком! Варваром, но не злым! — Да ты… мало того, что украл, так еще и обручил не пойми с кем? Да знаешь, кто ты после этого? — Мне надо вернуться, — ильх тяжело отступил. — Помни, что я сказал. И не злись, дева. Может, еще спасибо мне скажешь. Прощай. Спасибо? Да я его убить готова! Вернее, добить! Пошатываясь, варвар пошел к краю утеса. — Бенгт! — вырвалось у меня, и одноглазый повернул голову. — Я знаю, почему хёгг умирал. Ты обложил его жарким углем и золотом, но твой брат не черный дракон, Бенгт! Он белый. Он поймал душу снежного зверя. — Что ты несешь, дева?! — если я хотела поразить одноглазого, то мне это удалось. Лицо Бенгта исказилось, в темном глазу бились непонимание, осознание, потом — ярость. Жаркая! Так полыхнула, что я снова попятилась. — Это невозможно! Скажи, что ты лжешь, чужачка! — Я говорю правду, — тихо произнесла я. — И я вовсе не врачевательница, Бенгт. Ты перепутал меня с другой переселенкой. Я не умею лечить. Я просто давала чудовищу снег, и он охладился. От этого ему и полегчало. Вот правда, ильх. — Но Рагнвальд приказал обложить его жаром! Эта загадка и меня смущала. Но ответ есть, если… — Стая, которая нападает на Карнохельм, это черные хёгги? — Снежные! — рявкнул Бенгт. И осекся — тоже понял. — Так я и думала. Похоже, твой брат не хочет такой связи. Он просто пытался убить дракона. Мужчина на миг закрыл глаза. А когда открыл, ярости в них уже не было. Лишь печаль. — Снежный… А я-то думал, почему он умирает… Мой брат никогда не примет белого хёгга… Никогда! Великие перворожденные! Как же так? Покачиваясь, Бенгт дошел до скалы, приложил руки. И я открыла рот, увидев, как камень медленно осыпался, показав узкую дорожку. Раньше она была скрыта от моих глаз. — У меня осталось слишком мало сил… Когда Рагнвальд вернется в человеческое тело, идите по тропе. Карнохельм близко, за скалой. Прощай, чужачка. И уже не глядя на меня, ильх вернулся к краю. И упал вниз. Я зажала рот ладонью. Бесконечно долгую минуту ничего не происходило. А потом над скалой все же поднялся черный хегг. Левое крыло его почти не работало, и летел дракон тяжелыми рывками. Полыхнул пламенем и скрылся за пиками гор. Я же вытерла руку снегом и удивилась — порез успел затянуться. Внутри было тревожно, билась злость и обжигало непонимание. Повертела головой и взгляд наткнулся на узкую тропинку, бегущую вдоль скалы. Проход! Бенгт открыл проход! Я рванула к нему, даже не подумав взять с собой еды или воды. Понеслась вдоль скалы, ощущая лишь желание сбежать, вырваться из ловушки! За спиной взвыл хёгг, и скалы содрогнулись от его ударов внутри пещеры. Он рычал с такой болью, что мое сердце замирало и било с перебоем, словно сломанный механизм. Да что это такое?! Какое мне дело до этого зверя? Плевать! Еще десять шагов я проползла на чистом упрямстве, уже понимая, что это бесполезно. Я не могла уйти от чудовища, заключенного в скале. Всегда знала, что жалость — очень вредное чувство! Выть и рычать зверь перестал, лишь когда я вернулась в пещеру. Не глядя на хёгга, я заползла в самый дальний угол и закрыла глаза. Прежде всего, чтобы не видеть драконью морду, возникшую рядом. К тому же, мне надо было подумать. Очевидно, что покинуть хёгга я не могу, совесть не позволит. А хёгг не может выбраться из пещеры, если не станет человеком. Задача, кажущаяся невыполнимой. Но выбор у меня лишь один. Если я хочу выжить, то должна помочь дракону. Проклятому чудовищу, сопящему над моей головой! Игнорировать дышащего в лицо зверя и дальше оказалось невозможно, так что я открыла глаза и недовольно уставилась на очертания хёгга. — Кажется, теперь можно не опасаться, что ты меня сожрешь, — проворчала я. — Хоть одна хорошая новость на сегодня! И, поднявшись, пошла к выходу. Хёгг слабо дернул крыльями и рыкнул. — Куда, куда, — буркнула я. — На выход я иду! Как будто у меня есть варианты! Снега тебе принесу. Чудовище ненасытное! Шипение стало мне ответом. Остаток дня я таскала льдины, вскапывала сугробы и обкладывала снежным добром чудовище. Хёгг вяло поднимал крылья и не спускал с меня жуткого взгляда, но не двигался, позволяя мне выполнять эту странную работу. И даже исправно открывал серую клыкастую пасть, в которую я запихивала снежные комки. Устав, я подкрепилась и напилась талой воды. На кусках жареного мяса жир замерз, и жевать его было противно. Стараясь не думать о горячем сладком чае, ароматных булочках и пышном омлете, я сунула в рот свой обед, с трудом прожевала. — Гадость, — решила, проглотив. — Даже с голодухи — гадость! Вот вернусь в Варисфольд и попрошу Гудрета испечь мне десяток булочек. Нет, сотню! Остатки мяса снова спрятала в мешок. Подумав, попыталась сунуть и дракону в пасть кусок мяса, но хёгг его выплюнул, обслюнявив. — Ну вот, испортил еду, — разозлилась я. — Между прочим, у нас ее не так много! Не хочешь, как хочешь, вот тебе вкусная ледышка, кушай — не обляпайся! Зверюга послушно проглотила кусок льда, а я фыркнула. — У тебя очень странные гастрономические вкусы, если хочешь знать. Кстати, тебе надо дать имя. У человека оно есть, а у тебя? Может, Шипучка? Шипишь потому что… Не нравится? Ах, я знаю! Буду звать тебя Лёд! А что, меня вот величали Булочкой за пристрастие к выпечке, а ты лопаешь снег и ледышки. Лёд — прекрасное имя! Гораздо лучше этого Рагнвальда! Хёгг ударил хвостом, и я сочла это за согласие. А потом снова принялась за дело. К вечеру изрядная часть снега, укрывающего площадку утеса, оказалась в пещере. А я свалилась без сил в углу, не чувствуя рук и ног. Влажный нос ткнулся в мою коленку, и я вздрогнула, открыла глаза. Хёгг ворочался, лапами сгребая ко мне остывшие угли. На разгорающиеся оранжевые искорки дракон сердито рычал, но продолжал исправно нагребать кучу золы. А закончив, уставился на меня в ожидании. — Спасибо, — неуверенно пробормотала я, не веря, что чудовище соорудило мне теплое гнездо. Хёгг тихо фыркнул и отодвинулся подальше, туда, где моими усилиями теперь высилась гора снега. Я вяло подумала, что будет, если это добро к утру растает. Хотя в пещере теперь царил холод, кажется, даже камни покрылись морозным узором. Возможно, все дело в том, что снежный дракон обретает силу. …Глаза его видят сквозь толщу льда, отзываются ему хрусталь вершин, снега и ветра севера… Я долго лежала, рассматривая каменную стену, по которой извивалось морозное кружево. Вспоминала свою жизнь дома, мечты, надежды. Немного Гудрета, но его лицо почему-то расплывалось перед мысленным взором. Вспоминает ли он свою затуманную невесту? Или уже нашел новую нареченную? Беспокоилась о Бенгте. Хотя разум и утверждал, что не должна. Мне бы ощутить хоть подобие злорадства, мол, получил варвар по заслугам. Но вместо этого терзала тревога. Вздохнула, и хёгг издал тихий рокочущий звук. И почему мне послышалось в нем утешение? — Дожилась, болтаю с огромной крылатой ящерицей и верю, что она меня понимает, — пробормотала я, закрывая глаза. — Так недалеко и до сумасшествия, милая Эннис. Хотя бабушка всегда уверяла, что я не от мира сего. Ох, видела бы она меня сейчас! Я тихо рассмеялась, и хёгг снова ответил мягким рычанием. Изумительно, но это был совершенно не агрессивный звук, напротив! Он ласкал слух! — А ты не так плох, Ледышка, — пробормотала я, улыбнувшись. — Для крылатой ящерицы-переростка, конечно. Пожалуй, я даже рада, что ты выжил. Рокот-рычание снова прокатилось по пещере, и я закрыла глаза, засыпая. Кто же знал, что эта ночь может стать для меня последней. * * * Горячие ладони прижали меня спиной к каменному телу, прогоняя холод. Я повернула голову и вздохнула. Конечно, это был не добрый пекарь из Варисфольда. А незнакомец, непонятно почему являющийся мне, стоит заснуть! И кажется, сегодня этот варвар был настроен решительно! Властно положив ладонь на губы, ильх закрыл мне рот, чтобы молчала. И так же по-хозяйски подтолкнул, заставляя… встать на колени? Я охнула, пытаясь повернуться. И тут же варвар перехватил меня поперек живота, поглаживая бедра. Я поморгала, соображая. Нет, я, конечно, понимаю, что присниться может всякое, мало ли на что способно воображение, ошалевшее от всех моих испытаний, но это уже слишком! Я не согласна! Возмущенно брыкнула ногой, отталкивая ильха. В ответ дикарь рассмеялся! Просто рассмеялся, словно наша забавная игра его развлекала! Я брыкнула сильнее, уже всерьез выворачиваясь из стального захвата. Однако, какой же реальный этот сон! Или, может, совсем не сон? Я снова ощущала и жар чужих ладоней, и мощь мужского тела и легкое дыхание незнакомца на своем виске, когда ильх прижал меня к полу. Просто прижал, гад такой! Хотя я ведь просто могу произнести слово! И сон развеется, как уже происходило раньше! — А ну пусти меня, варвар! — завопила я. Захват стал сильнее, а незнакомец не испарился. — Не в этом раз, Темная Дева, — чуть хрипло произнес мужчина. — Хватит дразнить, мне надоело. От изумления я застыла, зато ильх времени зря не терял и в ступор, как я, не впадал. Споро подтянул мои бедра, откинул подол платья и погладил оголившиеся ягодицы. Я шокировано взвыла, уже не сомневаясь, что мне не снится. Не могла я все это придумать! — Руки убери! — Т-ш-ш, — ильх без усилий прижал меня к себе, лишая возможности сопротивляться. И снова погладил бока — как будто успокаивал норовистую лошадь! — Нельзя отказываться от подарков перворожденных, — с легким сожалением произнес он. Так произнес, словно своим присутствием одолжение мне делал! Да чтоб он провалился! Прикосновение к моей спине, легкий рисунок пальцами по позвоночнику. — Если хорошо постараешься, возможно, я даже назову тебе свое имя. И останусь с тобой в этой пещере. Покажи мне, что умеешь, Темная Дева. Ильх сжал в кулаке мои растрепанные волосы, чуть потянул. Заставляя прогнуться еще сильнее. И я услышала, как щелкнула железная бляшка его пояса. Пояса, на котором держались простые полотняные штаны… Это ж он… Это же я… Мы! Ох! — Отпусти меня! Немедленно! Зачем мне твое ужасное имя, я и так его знаю! — Что? Он рывком убрал руки и развернул лицом. — Рагнвальд, — выдохнула я. Последнее, что осталось в моей памяти — это изумление в нереальных сине-голубых глазах. Он отпрянул. И в это мгновение пряди ильха в один миг побелели, разукрасив инеем черную гриву волос. ГЛАВА 11 Я проснулась и поняла, что мне срочно нужен холодный воздух. Чтобы освежить голову, да и тело, что уж там! Хёгг тревожно рыкнул, когда я прошла мимо, но я лишь отмахнулась. Перед глазами стояло мужское лицо, невероятные синие глаза, побелевшие волосы… Выбравшись на утес, я с наслаждением подставила лицо морскому ветру. Сделала уже почти привычные упражнения, протерла лицо снегом, полюбовалась на волны. День обещал быть спокойным и безветренным — кажется, я уже научилась определять это по краскам восходящего солнца. И тут в пещере взвыл Лёд. — Да иду я, иду! — отмахнулась от рычания хёгга. Но зверь в пещере то ли не услышал, то ли не понял, потому что раздался грохот и очередной жуткий рык. Да что это с ним? Я шагнула к лазу и замерла с занесенной ногой. Между мною и входом в пещеру стоял зверь. Огромный, жуткий, косматый, с оскаленной алой пастью и прищуренными желтыми глазами. То ли волк, то ли шакал, вот только размером с быка! Выгнутая спина в седой короткой шерсти, прижатые к узкой морде уши, мощные лапы… Порождение ночного кошмара, вставшее между мною и спасительной пещерой! И он совершенно точно собрался перекусить. Мною! Мое сердце на миг остановилось и забилось с такой силой, что казалось — пробьет грудную клетку! Зверь сделал мягкий шаг по снегу, я отступила, с ужасом понимая, что бежать мне некуда. Позади только обрыв и острые пики черных скал. Хёгг в пещере издал ужасающий вой-рык, волк на миг пригнулся, но, дернув носом, снова повернул морду в мою сторону. Бенгт создал проход — и именно по нему прошел дикий зверь. Раньше площадка была закрыта со всех сторон, а теперь… Мелькнула мысль — если бы я все-таки убежала, как долго прожила бы на скалах? Я ведь совсем не подумала о хищниках! А они тут есть… О боги… Быстро оглянулась в поиске палки, ну или хотя бы камня. Ничего. Только ровный наст снега! Не снежки же мне катать, в самом деле! — Убирайся! — пропищала я, стараясь совладать с дрожащим голосом. Но вышел лишь задушенный хрип — ни силы, ни уверенности. Да и какая уверенность, когда стоишь между бездной и оскаленной пастью? — Пошел вон! Хищник низко опустил морду и угрожающе зарычал, верхняя губа приподнялась, обнажая черные десна и белоснежные клыки. И с каким-то странным спокойствием я поняла, что мне конец. Может, зверя привлекло спрятанное за камнем мясо, но он точно не побрезгует и сочной переселенкой. Я сделала еще шаг назад. Тишина упала на скалы. Мягко обнял со спины солнечный свет. Как же страшно… Зверь пригнулся. И прыгнул. И в то же мгновение пролетел вихрем человек, а зверь отлетел на снег, жалобно скуля и дергая лапами. Но тут же вскочил и бросился на новую добычу — ильха. Того, кто его отбросил. Яростная атака — и зверь сплелся с человеком, покатился по снегу живым рычащим клубком. Я ничего не могла понять, волк рычал и бился, кажется, теперь атаковал человек… брызги крови окрасили белый наст. И рычали тоже оба — зверь и мужчина. — Хватит! — крик сорвался с губ невольно, от страха. Ильх с рыком отбросил волка, и тот тяжело перевернулся, вскочил, скаля клыки. И хромая, кинулся на тропу. А я с изумлением уставилась на того, кого видела в своих снах… Рагнвальд. Высокий, широкоплечий, почти обнаженный и покрытый смазанными теперь рисунками и волчьей кровью. Да и своей, похоже… А еще у него были самые невероятные, самые синие и колючие глаза и снежно-белые волосы. Варвар прищурился, уставившись на меня. Так же как и во сне — совершенно бесцеремонно. Только на этот раз еще и со злостью. — Т… ты… ты! — заикаясь, выдохнула я. Да уж, Энни, ты точно победила бы в конкурсе «как не надо общаться с мужчинами»! Ильх окинул меня мрачным взглядом, глубоко вдохнул. Повернул голову, глянул на пещеру. Зачерпнул снег и с каким-то чувственным наслаждением протер лицо, руки, шею. — Ты живая, — припечатал ильх так, словно я его разочаровала. — Живая, — кивнула, не в силах оторвать от него взгляд. — А ты ранен. У тебя кровь идет. Ильх дернул плечом, словно это было совершенно неважно. — Спасибо, что спас от этого жуткого зверя… — Это горбатый волк — горбоволк, их много в горах, — ильх выпрямился и теперь снова рассматривал меня. И стало неловко за свои грязные руки и лицо, за перепачканные сажей платье и волосы, за треснувшие очки на носу… Да, у меня точно была бы медаль в конкурсе разочарований и даже приз зрительского негодования! Я нервно вытерла руки об ткань. — Спасибо… — Меня заставил ледяной хёгг, — с ненавистью выдохнул Рагнвальд. — Эта тварь испытывает к тебе… привязанность. — Что? — изумилась я. Ильх сжал губы и шагнул ко мне. Я инстинктивно попятилась, мельком подумав, что горбоволк был не так уж и плох. Человек может оказаться гораздо хуже! — Какого пекла! — рявкнул Рагнвальд, делая еще шаг. Позади меня зияла пропасть… — У меня почти получилось закопать ледяную тварь! Откуда ты вообще взялась? — Из-за Тумана… — пискнула я. — Что? — ильх отшатнулся, а я выпрямилась, силясь вернуть себе спокойствие и уверенность. — Меня зовут Энни, и я переселенка из-за Тумана. Приехала в Варисфольд к жениху. Твой брат Бенгт украл меня с обряда наречения и притащил сюда! — Узнаю брата, — хмыкнул варвар. — Хотя выбор странный. — Он притащил меня, чтобы я вылечила хёгга! — буркнула я. — Зверь умирал, ты забыл сказать Бенгту, что именно это и задумал! — Если бы я сказал, он ни за что не помог бы! Смерть хёгга грозит гибелью и мне. — Не понимаю… — Слияние не было завершено! — прорычал Рагнвальд. — Я держал ледяную тварь в жаре, но сопротивлялся слиянию! Я не собирался умирать! И у меня могло получиться, если бы не ты! — Знаешь, я не просила, чтобы меня стащили с собственного наречения! — разозлилась я. — Я приехала на фьорды, мечтая о муже и доме! А вместо этого получила холодную пещеру с чудовищем, от которого зависела моя жизнь! Так что хватит на меня орать! Я не виновата в твоих бедах! Зато ты с братом отвечаешь за мои! Ильх осекся, уставился гневно. Синева его глаз завораживала, казалось, смотришь в лютую, морозную ночь — и нет сил оторваться. В какой-то момент казалось, что ильх сейчас решит все проблемы махом и избавится от докучливой проблемы в моем лице. Но он лишь глубоко вздохнул, успокаиваясь. — Слышал я, что переселенки из мертвых земель языкаты и непочтительны, — уже тише произнес мужчина. — С чего мне тебя почитать? — буркнула я. — Из-за тебя у меня куча проблем. Ильх озадаченно нахмурился. Снова осмотрел меня с ног до головы. И хмыкнул. — А еще я считал, что переселенки отличаются от дикарок заповедных земель. Хотя бы внешне. — А у нас мужчины отличаются тактичностью! — процедила я. Но ильх не понял, лишь глянул насмешливо. Вот они — различия! Оценить мою колкость варвар не способен. Он просто не знает, что такое тактичность! А еще — мораль, совесть и вежливое обращение с девушкой! Так что я лишь насупилась и снова вытерла ладони о платье. — Не объяснишь, почему я видела тебя в своих снах? — Это были не сны, а незримый мир. Никто на фьордах не принял бы этот мир за сон! — То есть, все было реально? Я просто… перемещалась? — Конечно. — Но как я туда попадала?! Ильх всмотрелся остро. — Я слышал о вёльде, которая могла по своему желанию ходить в незримый мир. Редкий дар. Твой род славится таким умением? — Нет, никогда о подобном не слышала, — озадачилась я. — У моей семьи много талантов, но способность видеть незримый мир? За такое у нас можно прослыть сумасшедшим. — Земли за Туманом мертвы, это все знают, — резко бросил ильх. — И земля, и камень, и железо — все погибло. Но фьорды иные — и многое открывают в людях. А сейчас расскажи мне все, дева. С самого начала! — Да нечего рассказывать, — я снова покосилась на варвара. Не успел вернуться, уже приказывает! Деспот! Ну хоть не орет. Как смогла, я поведала о событиях этих дней. И запинаясь, рассказала о ранении Бенгта и о странном ритуале, который тот провел. — Лирин? Моя лирин? — ярость снова полыхнула в глазах ильха синим огнем, и показалось — он сбросит со скалы навязанную невесту, да и дело с концом! — Меня это тоже не радует, — поспешила уверить я. Все же от откровенной злости в глазах варвара стало обидно. Я, конечно, не шоколадная конфета, но зачем так презрительно морщиться? Расправила плечи и повыше задрала свой грязный нос. Вот только это совсем не помогло, и мне снова показалось, что ильх не сдержится и отправит меня в море. — Я собираюсь вернуться в Варисфольд с первым же хёггкаром. Наше странное наречение ничего не значит! — Еще как значит! — снова сорвался на рык варвар. Что-то для ледяного он слишком… огненный! Как будто обжигающее пламя заковали в оболочку льда, и оно рвется, рвется наружу. — Бенгт связал нас кровью, а ты назвала в незримом мире мое имя, — глаза варвара стали холоднее льда вокруг. — И что же? — испугалась я. Ох, как же на фьордах все непросто! — Назвать имя в мире духов — дать обещание перед перворожденными! Дать обет духам предков! И это ничего не значит? — Но я не знала! Я просто хотела тебя остановить! Зачем ты вообще меня… меня… трогал! Осеклась, а ильх фыркнул. — Кажется, ты была не против. — Я думала, ты мне снишься! — Понравился…м-м… сон? Варвар поднял белые брови и усмехнулся. Я жарко покраснела, добавив «привлекательности» своему чумазому лицу. И мысленно взвыла. Ну что за напасть! Нет, с этим ильхом мы точно не поладим! — Я буду тебе очень благодарна, если ты вернешь меня в Варисфольд, к жениху! Задрала подбородок и смерила ильха гневным взглядом, от которого по уверениям бабушки любой наглец должен тут же принести извинения и исполнить желание благородной госпожи. Ильх развернулся и пошел прочь. Словно просто потерял желание разговаривать. Но потом все же обернулся. И я вдруг осознала, что и ему нелегко дались эти дни. Под синими глазами залегли тени, черты лица болезненно заострились, дышал варвар тяжело. Еще и волк оставил на ильхе следы своих когтей… Мужчина был изможден, и все равно производил устрашающее впечатление. Хотела сказать, что ему стоит отдохнуть и залечить раны, так не послушает ведь… — Мы немедленно отправляемся в Карнохельм. Если в пещере есть что-то важное для тебя, возьми. У тебя лишь пара минут. — Но мне надо в Варисфольд! — Попутного ветра, — буркнул ильх. И махнул рукой на море. — Варисфольд где-то там! Вот прибила бы! — Твой сумасшедший брат…— начала я и осеклась. — Укороти свой язык, чужачка, — тихо и как-то заморожено произнес ильх. И стал похож на ледяного демона. Спокойная угроза в голосе варвара была красноречивее и страшнее его ярости. — Бенгт — мой риар. Я не позволю говорить о нем непочтительно. Ильх развернулся и пошел на тропу, даже не взглянув в сторону пещеры. Я поморгала, глядя ему вслед. Вдруг Бенгт уже мертв? В груди стало холодно и как-то пусто. У меня нет причин любить одноглазого ильха, в конце концов, он здорово испортил мою жизнь, но и смерти ему я не желала… И, как ни странно, ненависти тоже не испытывала. Сердце подсказывало, что варвар — хороший человек, что он просто сражается за то, что любит. А я, к сожалению, оказалась лишь оружием в этой битве. Злиться на ильха можно сколько угодно, но в то же время я способна его понять… Потому что мне отчаянно хотелось иметь семью, которая будет так же сражаться за меня. ГЛАВА 12 Ильх уже стоял на тропинке, под кривой сосной, прилепившейся стволом к скале. Мужской профиль казался вылепленным изо льда — такой же холодный. Длинные белые волосы и размазанная по телу кровь делали варвара похожим на какое-то древнее божество — жестокое и беспощадное. Я хмыкнула. Удивляясь своим мыслям, поспешила в пещеру. Что-то подсказывало, что долго ждать ильх не намерен. А я уже поняла, что без сопровождающего просто не выберусь из этих скал! Поэтому я не стала задерживаться. Внутри оглянулась растерянно — хёгга не было. И показалось, что без зверя пещера слишком огромная, холодная и пустая. И когда я успела привязаться к чудовищу? Брать мне было особо нечего, но я все же вытащила мешок, в котором Бенгт принес продукты. Сунула внутрь одеяло. Туда же отправились остатки мяса и несколько горстей угля, я уже успела оценить их чудесное свойство никогда не гаснуть. А подумав, добавила несколько упаковок с витаминами и лекарствами. Ильх то очнулся и собирается домой, а вот мне еще до Варисфольда добираться! Дорога неблизкая, так что лучше позаботиться о своем здоровье! Глянула на пыльную корону, улыбнулась. Чужое мне не надо, поэтому я решила взять лишь небольшую железную банку из-под лекарств — ее вряд ли можно отнести к сокровищам дракона. Закрыла волосы теплым платком, затянула завязки на шубе, поправила очки и, закинув мешок на плечо, осмотрела пещеру. Место, которое я так истово ненавидела, где пережила минуты жуткого страха, одиночества и отчаяния. Да, без огромного силуэта хёгга она казалась пустой, безжизненной и слишком большой. А ведь когда-то я не могла найти места, чтобы отодвинуться от дракона достаточно далеко. Посмотрела на стену, возле которой последние дни лежал хёгг. И вдруг ощутила странное сожаление. Да, я привыкла к этой зверюге. Кормила его, жалела, заботилась, даже имя дала… И где он теперь? Вместо понятного и уже привычного хёгга снаружи дожидается человек, и как вести себя с ним — совершенно непонятно. — Я справлюсь, — тихо пробормотала я, возвращая себе оптимизм. — Зато будет, что рассказать внукам! Задрала повыше нос и потопала к выходу. Ильх неподвижно стоял на прежнем месте, удивительно гармонично вписываясь в окружающий зимний пейзаж. Почти раздетый, варвар, похоже, не испытывал холода, а мне даже смотреть на него было зябко. Когда я подошла, ильх повернул голову и глянул своими невозможными глазами. Поднял брови, увидев мой мешок, но спрашивать ничего не стал. — Далеко до этого вашего Карнохельма? — Город с другой стороны скал, один я прошел бы быстрее. Но ты не выдержишь горные тропы, поэтому придется идти в обход. Пешком это примерно два дня пути. — Пешком? Есть другой вариант? — Бенгт долетал за несколько минут, — без выражения произнес варвар. — Так это то, что нам надо! — подскочила я. — Верни хёгга, доберемся до Карнохельма и… — Никогда, — ровно произнес ильх. — Больше никогда я не призову зверя. И об этом тебе тоже лучше не говорить, чужачка. Обжег холодом взгляда, развернулся и зашагал по тропинке. Я постояла, хмуро рассматривая литую спину со смазанными кровавыми рисунками. Так-так. Не поэтому ли варвар даже не зашел в пещеру? Может, боится утратить контроль над хёггом и оказаться в незримом мире? Кстати… — Получается, что в пещере рядом со мной всегда был только зверь, так? Ты мог удержать его внутри, но не больше… А из-за меня ты потерял и этот контроль… Ильх остановился и развернулся так резко, что я почти ткнулась носом ему в грудь. Он так же резко отступил, а я так и осталась стоять, рассматривая варвара. — Ты слишком много болтаешь, чужачка, и все не по делу. Я не буду говорить с тобой о хёгге. — Может, хёгг тоже сопротивлялся вашему слиянию? Понимал, чего ты хочешь… И как странно, что он испугался за меня! — задумчиво произнесла я. — Я никогда не слышал о подобном, — нехотя проговорил ильх. — Хёггам чужды человеческие чувства, у них нет привязанностей. Это хищники, ими движет совсем иное. И потому все это… странно. — Наверное, это особенный хёгг. Способный испытывать благодарность! — Эта ледяная тварь, которую я уничтожу, — рявкнул Рагнвальд. Сжал зубы до белых пятен на щеках. — Иди за мной и молчи, дева, — нахмурился ильх. — Ясно? —Ясно. Слово «любезность» тебе тоже незнакомо, — пробормотала я себе под нос. — Бенгт соединил нас, и я уважаю своего брата и моего риара. Но этот выбор я не принимаю! — отрезал ильх. — В Карнохельме я освобожу тебя. — Хоть одна хорошая новость, — обрадовалась я. И тут же насупилась: — Надеюсь, ты не планируешь меня убить, чтобы освободиться? А то кто тебя знает… Рагнвальд насмешливо улыбнулся, не отвечая. Видимо, чтобы я не слишком радовалась. Да уж, щадить мои нежные чувства тут никто не будет. Варвар! Возмущенно засопела, но вовремя прикусила язык. Возмущаться потом буду, все равно толка от этого никакого, ильху мои слова — что вода, стекла — и ничего не осталось! К тому же, в чем-то ильх прав, я ничего не понимаю в местных нравах. Значит, лучше оставить при себе свое мнение. Но как же варвар злит! — Значит, ты меня отпустишь? Так? Вернешь в Варисфольд? — Раз в месяц в главную гавань отправляется хёггкар. Ты сможешь уплыть на нем. А наречение можно разорвать, я знаю способ. Так что да, отпущу. Мне ты не нужна. И решив, что беседа окончена, ильх развернулся и снова пошел вперед. Легко, несмотря на свой рост и вес. Словно его ноги и не проваливались в снег! Я прищурилась. И почему от последних слов варвара так неприятно? Ведь радоваться должна! Может, дело в том, что эти слова я слишком часто слышала за Туманом, у себя дома? Не нужна… Ты не нужна, сорняк Энни… Прикусила губу, сдерживая эмоции. Задрала повыше нос и решительно потопала за ильхом. — Вот и замечательно! — громко произнесла я. — Потому что все, чего я хочу, это вернуться к любимому! Меня жених ждет! — Кажется, ты о нем забыла, когда была в незримом мире, — насмешливо уронил Рагнвальд. Я споткнулась, со злостью уставившись на мужскую спину. Вот же мерзавец! Я же объяснила, что это лишь сон! — Хотела убедиться, что лучше Гудрета никого нет! — рявкнула я. — Теперь знаю точно! Ильх не ответил, но я была уверена, что он меня слышит. Его спина, и без того кажущаяся высеченной из мрамора, окаменела, мышцы напряглись. Но ильх даже не повернул головы, продолжая шагать вдоль скал. А мне ничего не оставалось, кроме как тащиться следом. К тому времени, когда солнце застыло белым диском над нашими головами, я успела взмокнуть в своей шубе, набрать полные ботинки снега, устать, как тягловая лошадь и несчитанное количество раз проклясть и фьорды, и варваров, и свою дурацкую мысль сбежать из дома за Туман! Мой живот ворчал, настойчиво напоминая о необходимости хоть что-то туда кидать, ноги болели, а спину и руки ломило. В глаза словно насыпали песка, порой я совсем ничего не видела сквозь свои треснувшие очки и пугалась грядущей слепоты. Хорошо, что следы Рагнвальда виднелись на снегу четкими отпечатками, и можно было ориентироваться на них. Потому что фигура ильха все чаще расплывалась перед моими глазами. Но я сжимала зубы и не позволяла себе унылых мыслей. Мешок стал казаться неподъемным, и я уже всерьез подумывала его бросить. Но потом смотрела на легкую походку ильха, который, похоже, вообще не знал слова усталость, и необоснованная злость заставляла меня двигаться дальше. Я была уверена, что варвар так и дошагает до своего клятого Карнохельма, не приседая ни на минуту и не испытывая ни голода, ни жажды, ни других естественных потребностей. Статуя, а не человек! Сунула в рот ледышку, чтобы заглушить сосущее чувство внутри и с неприязнью покосилась на широкую спину и связанные шнурками белые волосы. И даже удивилась, когда ильх свернул под скальный навес между двумя огромными елями. — Привал, чужачка. — Быстро ты утомился, — съязвила я. — А с виду крепкий! — Знал, что вид тебе нравится, — без тени улыбки произнес он. Я поперхнулась ледышкой и закашлялась. — Да я на тебя вообще не смотрела. — Всю дорогу глаз не отрывала. — Так ты маячил впереди, куда еще мне глядеть? — рявкнула я. Швырнула мешок на снег и пошла за камни — по важному делу. И только присела, как сверху прозвучал голос: — Лучше отойди за дерево. Под снегом гнездо нервы, может укусить. Я взвизгнула, отпрыгнула в сторону, опасливо косясь на сугроб. И разозлилась. — Обязательно везде за мной ходить? Ильх пожал плечами. — Я лишь хотел предупредить. В следующий раз промолчу. Отвернулся и невозмутимо пошел к каменному козырьку, где было сухо и лежал наст из сосновых иголок. Я прикусила язык. Умом понимала, что ильх прав. Но почему-то ужасно хотелось на него накричать! Со вздохом потерла лоб — на руке остался черный след. Боги, да я же выгляжу, как чучело! Хуже, гораздо хуже чучела! Вся в саже и угольной пыли, потеках краски после моего несостоявшегося наречения, грязи и мусоре! Кошмар! Потянулась было к снегу, чтобы протереть лицо, да махнула рукой. Все равно не помогает. Сажа, кажется, впиталась в мою кожу и волосы, а жирная краска расплылась вокруг глаз, но не стиралась. Мне бы горячую ванну да мыла побольше, но о такой роскоши можно только мечтать. Да и ради кого прихорашиваться? Глянула в сторону ильха, который быстро и умело складывал ветки для костра. Движения скупые, четкие и что таить — красивые. И мышцы под загорелой кожей двигались тоже красиво, отчего казалось, что кровавые рисунки оживают. Вот-вот и слетит с плеча крылатый хегг или сползет с живота — бескрылый… Я тихо вздохнула и отвернулась. Мой сон, пусть и оказавшийся странной реальностью, останется лишь сном. Сяду на хёггкар и забуду эти скалы, словно кошмар. Только жаль, что больше не увижу «моего» дракона… Отбросив снег, я шмыгнула в сторону дерева, на которое указал ильх. Когда вернулась, варвар сидел возле сложенных веток и на его лице застыло странное выражение. То ли ярости, то ли болезненного сожаления. Похоже, он не мог развести огонь, и именно это вызвало такие чувства. — У меня есть уголь из пещеры, — тихо сказала я, приблизившись. Ильх не ответил, поэтому я молча достала угли и подложила в кучу веток. Весело рассыпались оранжевые искры. Рагнвальд коротко выдохнул. Жадно протянул ладони, словно хотел помочь, придержав зарождающийся лепесток огня, и тут же отдернул руки. Его лицо на миг исказилось, словно от нестерпимой боли. Я глянула удивленно — вряд ли крошечный огонек мог сильно обжечь. Но ильх уже отвернулся, встал. — Можешь отдохнуть, — сказал он, не поворачиваясь. — Здесь сухо, и когда огонь разгорится, станет тепло. — Я вовсе не устала, — гордо возразила я. Варвар снисходительно качнул головой. — Ты пыхтела, как столетний еж. Ты не приучена к долгой дороге. Сиди здесь, я скоро вернусь. И ушел, не дав мне возразить. Я лишь в который раз посмотрела на широкую спину, на которую мне уже надоело любоваться! Фыркнув, вытащила из своего мешка железный ящик, набрала снега. Подумав, добавила несколько сосновых иголок и пристроила посудину на угли. Уселась рядом, грея ладони и ожидая, когда приготовится мой напиток. — Сам ты еж! — прошептала себе под нос. Пламя разгорелось и уже весело плясало на ветках, так что у костра стало действительно тепло. Я даже распахнула шубу и вытащила из рукавов руки, протягивая их к пламени. Разложила на камне остатки мяса, но не выдержала, сунула один кусок в рот, не дождавшись, когда жир растает. Снег в моей «кружке» начал булькать. Веткой я спихнула посудину с костра, подхватила и с наслаждением сделала глоток. Талая вода слегка отдавала сосновой горчинкой и пахла шишками. Да это же почти чай, по которому я так соскучилась! Рядом возникла фигура ильха, и я чуть не выронила от испуга кружку. И тут же получила насмешливый взгляд — мою эмоцию варвар, несомненно, заметил. Я сердито насупилась. — Добавь в свое питье, а это съешь, — проговорил он, не обращая внимания на мое недовольство. На раскрытой ладони лежали ярко-красные ягоды. В другой — пузатый розовато-желтый клубень, тщательно очищенный от земли и кожуры. Я с подозрением осмотрела подарки. — Решил меня отравить? — Зачем? — приподнял брови Рагнвальд. — У меня есть нож. Это гораздо проще. И пока я хлопала глазами, соображая, молча высыпал ягоды в мой напиток. Я принюхалась — ароматно. Но для начала решила отведать клубень. Откусила кусочек и ахнула. То ли яблоко, то ли картофель, но сочно и необыкновенно вкусно! Кажется, у нас это называют топинамбуром. С трудом удерживаясь от желания облизать пальцы, откусила еще кусок и опомнилась. Отломала половину, протянула ильху. Тот изумленно хмыкнул. — Отдаешь мне свою еду, чужачка? — Просто делюсь, — пожала я плечами. — Я наелся, — хмыкнул он. — Ильх первым делом думает о своем голоде, а потом о том, как накормить других. Иначе не будет сил защищать и сражаться. Если хочешь выжить на фьордах, узнай наши традиции. И не отдавай свою еду мужчинам. Я нахмурилась. Великие перворожденные! Да, мне точно нужна инструкция по фьордам. Кажется, и здесь я умудрилась что-то нарушить. — Одну еду на двоих принято делить лишь с мужем, чужачка. Ну или с тем… кому желаешь согреть ночью постель. Я так шустро отдернула руку с подношением, что ильх хмыкнул. Я же с возросшим подозрением глянула в свою кружку. — На фьордах не стоит брать еду из рук чужого мужчины. Но не бойся, чужачка, — в спокойном голосе все же скользнула насмешка. — Я не причиню тебе вреда. — С чего мне тебе доверять? — проворчала я, но все же осторожно отпила. И зажмурилась от удовольствия. Сладость! Ягодная, ароматная сладость! До чего же вкусно! Я сделала большой глоток и не сдержала блаженно вздоха. — И не доверять тоже не с чего, — отозвался ильх. Он все еще стоял рядом, наблюдая за мной. — Я не делал тебе зла. И я чту волю своего риара, хоть и не согласен с ним. Я кивнула, обдумывая слова мужчины. Что ж, похоже, понятия чести ильхам не чужды — конечно, в их собственной понимании. Сделала еще глоток, наслаждаясь ароматом и вкусом напитка. Как же я соскучилась по нормальной еде! По сладостям! Очнулась от блаженства и смутилась. Ой, мурлычу тут как кошка возле тарелки сливок, ужас… Бабушка уже скривилась бы недовольно и напомнила о манерах. Вечно я сними не в ладах, с манерами этими! Есть люди, у которых все и всегда получается правильно, легко и красиво. Такими были все женщины в моей семье. А есть я. И вечно то споткнусь, то ошибусь, то скажу глупость… Никогда у меня не выходит правильно! — Ты хёгг, — отбросила я дурные воспоминания. — А у меня пока нет оснований верить тем, кто носит такое кольцо, — показала на черный обруч, обвивший шею ильха. — Я не хёгг, — сквозь зубы произнес варвар. В ледяных глазах вспыхнула злость, и воздух вокруг нас сгустился и резко остыл. Костер зашипел, пламя безуспешно боролось за право на жизнь, но, увы. Обугленные ветки покрылись ледяным узором, который полз по земле от ног ильха. Я выронила кружку и отпрыгнула. Ужас кольнул сердце, показалось — миг, и меня достигнет стужа, заберется на тело, заморозит! И тут, конечно же, напомнила о себе моя неуклюжесть! Нога поехала на камне, и я рухнула, нелепо взмахнув руками. Ильх склонился ко мне, но я испуганно дернулась в сторону: — Не подходи! Варвар замер, рассматривая меня своими ледяными глазами. И вдруг его фигура затуманилась, словно ее обняла метель… Поняв, что происходит, я со всех ног бросилась в сторону, подальше от… снежного дракона! Хёгг, возникший на месте человека, раскрыл крылья и зарычал. — Лёд! — крикнула я. Дракон опустил голову, и я увидела, что его глаза изменились. Похоже, незавершенное слияние влияло и на человека, и на зверя. Желтизна радужек исчезла, на меня смотрели голубые кристаллы глаз с вертикальным зрачком. И я была совершенно уверена, что сейчас на меня смотрит именно Лёд, а не Рагнвальд. Так же, как в пещере, сейчас рядом со мной был только зверь. — Ледышка… — прошептала я. Хёгг горделиво вытянул шею и оскалился. Но выглядело это совершенно не страшно, где-то внутри была уверенность, что дракон просто выражает свою радость! Он был рад мне! А я… рада ему! Улыбнулась и сделала шаг, намереваясь дотронуться до драконьей шеи. Но хёгг дернулся в сторону, снова зарычал, забил крыльями, поднимая снежную круговерть, и… исчез. С земли поднялся тяжело дышащий ильх. Не глядя на меня, он подошел к дереву и со всей силы всадил в ствол сжатый кулак. Я не удержала тихий вскрик, увидев кровь на разбитых костяшках. Хотелось что-то сказать, но только что? Ясно, что Рагнвальд не справляется, он не контролирует хёгга, а тот иногда прорывается в этот мир, выбрасывая человека в незримый. И это вызывает в ильхе ярость. Рагнвальд отвернулся и некоторое время просто стоял, опустив голову. Потом глянул через плечо. Я вздрогнула, но глаза мужчины уже не пылали злостью. Он сумел взять себя в руки и, кажется, о чем-то задумался. Я опасливо шагнула ближе. — Дай мне нож, пожалуйста, — попросила я, не поднимая на варвара глаз. — Зачем? — На охоту пойду! — буркнула я. — Давно жареного кабана не ела! — Здесь не водятся кабаны, — ильх выдохнул и слегка улыбнулся. — Но полно горбатых волков, барсов и оленей. Только сомневаюсь, что ты умеешь охотиться, чужачка. Слишком ты шумная и медленная. Я закатила глаза, показывая, что думаю о его словах. И скрывая уязвленное самолюбие. И, казалось бы, давно привыкла ощущать себя так, но почему слова этого дикаря особенно задевают? Он ведь даже не пытается меня обидеть, просто говорит очевидное! Да, я не гожусь на роль охотницы, это понятно и дураку. Но почему-то хочется взять во-о-н тот камушек и стукнуть ильха по голове! Не обращая внимания на мои терзания, Рагнвальд вытащил из ремня на ноге нож и протянул мне. Видимо, от жгучих эмоций подол шубы я кромсала с особым рвением! Правда, это оказалось той еще задачкой! Густой мех цеплялся за пальцы, а шкура оказалась тверже засохшей коры. Пыхтя от напряжения, мне удалось отрезать кусок, но дальше я застряла. Клинок уперся в толстый шов и отказывался двигаться дальше! Я вздернула шубу, осматривая кривой срез и свисающий лоскут меха. Ильх вольготно устроился на поваленном стволе, с интересом наблюдая за мной. Разозлившись сильнее, я с силой воткнула сталь в упрямую шубу и дернула, отхватывая еще кусок подола. И с торжествующим воплем потрясла отрезанным лоскутом. Теперь моя накидка стала гораздо короче, по колено. Но зато и идти в ней будет легче, а мех перестанет волочиться по снегу, словно шлейф сумасшедшей королевы! — Да, охотница из тебя точно не выйдет, — припечатал ильх. — Ну разве что охотиться ты станешь на шкуры и плащи. — Мог бы и помочь, — буркнула я. — Если деве нужна помощь, она просит о ней мужчину, — произнес варвар. — И предлагает взамен то, чем может отблагодарить. Я примолкла, соображая. Это он сейчас о чем? — Но у тебя все равно нет ничего, что могло бы меня заинтересовать, — невозмутимо продолжил дикарь. Я возмущенно обернулась. — А разве ты не должен заботиться о своей нареченной? — Так я и забочусь. Приношу еду, отгоняю зверей. Ты их не слышишь, а их полно вокруг. Веду тебя удобной дорогой, а ночью позабочусь о ночлеге. Девы за Туманом так избалованны, что им этого мало? Я слегка опешила. Потом задумалась. И решила уточнить: — Мог бы еще понести мой мешок! — А это уже как раз то, о чем нужно попросить, — уголки его губ дрогнули. — Не я придумал тащить на себе половину пещеры. Шла бы налегке, кто тебе мешал? И если ты закончила терзать эту несчастную шкуру, чужачка, то нам пора. До заката надо пройти перевал. Ночевать придется в лесу, здесь много ночных хищников, а идти с тобой слишком опасно. — То есть один ты прошел бы и ночью? — буркнула я. — Конечно, — похоже, вопрос его удивил. — Я вырос в этих горах. Поторопись, дева. — Меня зовут Энни! — бросила я. Он пожал плечами, показывая, что мое имя его мало интересует и отошел к деревьям, ожидая, пока я соберусь. Очень хотелось гордо плюнуть ильху вслед, но я понимала, что это лишь мои глупые эмоции. И потому просто собрала свой мешок. Куски мяса так и остались лежать на камне, ильх к угощению не прикоснулся. До самой ночи мы двигались вдоль скалы. Тропинка даже стала немного шире и суше, снега становилось все меньше. Я изумленно крутила головой, не понимая, что происходит. Казалось, что зима резко пошла на убыль и воздух начал теплеть. Еще недостаточно, чтобы я решилась снять шубу, но вполне ощутимо. Пару раз варвар останавливался, чтобы я могла отойти за камни по естественным потребностям, и успевал за это время набрать ягод и сладких корешков, которые молча отдавал мне. Я благодарила, ильх кивал и также молча шел дальше. И почему-то эта молчаливая и отстраненная забота вызывала желание догнать его и дать пинка. Вот так, изумляясь своим странным и нелогичным эмоциям, я и топала, выдергивая ноги из снежного покрывала. Когда тени удлинились и стали густыми, чернильными, ильх наконец остановился на ночевку. Я к концу дня так выдохлась и устала, что могла бы уснуть даже на камнях. Но когда варвар указал на крошечную лачугу, прилепившуюся к скале, не сдержала радостного вопля: — Дом! Здесь есть настоящий дом! — Всего лишь сторожка для охотников, — уголки губ ильха слегка приподнялись. — Но внутри ты сможешь поспать. «А ты?» — чуть не ляпнула я, но прикусила язык. Молча прошла вслед за ильхом в низкую дверь, осмотрелась. К моему удивлению, открылась створка без скрипа, а внутри оказалось чисто. — В горах много зверья, ильхи часто здесь ночуют, — пояснил Рагнвальд. — Повезло, что сегодня пусто. — Ты тоже охотник? — Я потерла руки, рассматривая низкую узкую кушетку у стены, глиняную плошку с горстью хёгговых угольков, несколько чугунков на треноге. Под крышей узкая дыра, не окошко — воздухоотвод. На стенах — крючки, в углу — сложенное покрывало и запас сухих дров. Вот и вся обстановка. — Все ильхи Карнохельма владеют оружием. И многие девы — тоже. Варвар тряхнул плошку, и угли слабо засветились. Я уже знала, что такие кусочки не гаснут насовсем, лишь «засыпают». И стоит их разворошить или растрясти, снова разгораются. Очень удобно! — Неужели все умеют сражаться? — изумилась я, сбрасывая свой мешок и развязывая платок. — Да, мы учимся этому с раннего детства. Я потрясла головой, почти весело размышляя над своей судьбой. Если я хотела найти более неподходящее место для толстой и неуклюжей Эннис, то вот оно — Карнохельм! Мало того, что ильхи и их девы изумительно красивы, так еще и ловки, грациозны и сильны! Да мне впору удавиться от осознания собственной неполноценности! Пока я предавалась унынию, ильх успел развести в специальном углублении пламя, и по лачуге поползло живое тепло. И снова я уловила взгляд Рагнвальда, направленный на огонь. Тоскливый, мертвый взгляд, от которого мороз пробирал и хотелось спрятаться. Но отвернулся ильх снова слишком быстро, не давая понять свои эмоции. Я пристроила шубу на крюк и покосилась на единственную лежанку. — Я переночую снаружи, — заметив мой интерес, сказал Рагнвальд. — Можно постелить на пол мою шубу и одеяло… — Я переночую снаружи, — отрезал ильх. — У меня еще есть мясо… — Я не голоден. — Слушай, я всего лишь пытаюсь быть вежливой! — вспылила я. — Не поверишь, но общаться с хёггом было легче, чем с тобой! — Жаль, что благодаря тебе он не сдох окончательно! — рявкнул вдруг ильх, и я подпрыгнула. Лицо его исказилось, синие глаза полыхнули синим пламенем, а стены лачуги вмиг покрылись ледяными узорами. Но, кажется, сам варвар этого не заметил. Шагнул ко мне, сжимая кулаки, и показалось — голову оторвет! — Я теперь даже прикоснуться к пламени не могу! Проклятая снежная тварь не позволяет! — Но я не виновата в том, что ты поймал ледяного дракона! Ильх рывком сделал еще шаг и сжал мои плечи. То ли встряхнуть хотел, то ли придушить… От резкого движения мои очки слетели с носа. Варвар втянул воздух и на миг закрыл глаза. А открыв, взглянул уже без злости. — Да, — тихо сказал он. — Виноват лишь я. Прости, что испугал. От изумления, что варвар способен извиниться, я даже дар речи потеряла. А ильх улыбнулся с уже знакомой насмешкой. — Ильх, который винит в своих бедах слабую деву — глупый и недостойный ильх. Ты не виновата, ты лишь исполняла волю Бенгта. Брату трудно перечить, даже мужчинам это не удается. — Ильх вздохнул. — Просто мне трудно… смириться. Словно завороженная, я смотрела в его лицо. — У тебя необычные глаза, чужачка, — задумчиво протянул мужчина. — Вроде и голубые, а внутри зеленые пятнышки. Я затаила дыхание, смущенная и близостью ильха и переменой его настроения. Глаза? Видел бы он свои… вот от них точно невозможно оторвать взгляда, смотрю — и внутри все замирает. Вот только напоминать Рагнвальду о том, каким сделал его ледяной дракон, точно не стоит. Интересно, какие глаза были у варвара до слияния с хёггом? Верно, темные, как у Бенгта… Каково это — стать совершенно другим? Получить новые качества, но потерять прежние… Странно, наверное. А возможно, и страшно. Тем более, когда совсем не рад таким изменениям. И почему он так смотрит на меня? — Тетушка Хло за цвет глаз звала меня «жабой», — ляпнула я от смущения. — А бабушка именовала «сорняк Энни». Розалинда, это моя кузина, говорила: «Неуклюжая Эн», а тетя Джун величала «недоразумением». Весело, правда? — Нет. Почему твоя семья тебя ненавидела? Я опешила. Ясно, цивилизованно врать, чтобы пощадить чужие чувства, ильх неприучен. — Они не ненавидели… надеюсь, что нет. Просто … Просто я отличалась от них. Была другой. У меня были странные мечты, мысли, поступки… Мы совсем друг друга не понимали. Наверное, им было трудно со мной… Знаешь, мне не хочется об этом говорить. И… почему он все еще так близко? И снова ожило воспоминание — шепот ильха и его прикосновения… И, кажется, об этом подумала не только я, потому что в синеве глаз Рагнвальда возникла растерянность, а ладони сильнее сжали мои плечи, безотчетно привлекая. И вдруг в льдистой глубине чужого взгляда вспыхнуло… сияние. Я ахнула, пораженная. Переливы расцветили радужку, словно в глазах ильха поселилось северное сияние! Да что же это такое?! Ильх тяжело выдохнул, лицо его стало удивленным. Я моргнула, не веря в то, что увидела. В его глазах было сияние! Самое настоящее! Но разве это возможно? Или меня снова подводит зрение? Рагнвальд качнулся, словно желая меня поцеловать. Я застыла. И он дернулся в другую сторону. — Ложись спать, дева. И не выходи, здесь полно хищников, — грубо бросил Рагнвальд, стремительно выходя, почти выбегая за дверь. Я удивленно глянула на хлопнувшую створку. И какая муха снова укусила этого варвара? Мне показалось, что мы почти нашли общий язык, так нет же — опять разозлился. А на что — неясно. Боги, да с драконом объясниться легче, чем с этим мужчиной! Пожав плечами, я устроилась на узкой лежанке и решила выкинуть из головы странности местного населения. Ну их всех … к хёггам! ГЛАВА 13 Чужачка во сне хмурилась. Рагнвальд осторожно присел рядом с лежанкой, всматриваясь в женское лицо. Чужачка. Дева из-за Тумана. Странная, непонятная, навязанная. Зачем брат сделал ее нареченной? Зачем? В Карнохельме любили сказки о мертвых землях, что лежат за полосой серого марева. Эти земли зовутся Конфедерацией и населены чудовищами. С виду чудовища такие же, как сами ильхи, а внутри — мертвы, как и их земля. Вода и течение порой приносят на фьорды мертвое железо, из которого чужаки строят огромные и ужасные хёггкары и коробки с колесами. Когда Рагнвальду было семь, побратим Бенгта Кимлет — водный хёгг — притащил из морской бездны железную птицу. Затянул на отмель своего озера в горах, где любил проводить время с девами. Мальчишки Карнохельма порой бегали туда — подглядывать, как резвится водный хёгг. Правда, все знали: если Кимлет поймает за этим занятием, надерет уши и зад так, что до следующего новолуния сесть не сможешь! Но в тот раз побратим брата сам позвал и Рагнвальда, и его родителей. На илистой отмели лежала железная птица. Огромная, но пустая внутри, способная вместить двух взрослых мужчин. У нее был клюв и широкие крылья, и вся она состояла из пластин железа, грубо и неумело соединенных между собой. «На такой птице люди Конфедерации поднимаются в воздух», — сказал брат, изумленно рассматривая находку. И Рагнвальд ему не поверил. Как и все, кто рожден от зова черного хёгга, он чувствовал камни, но особенно — железо. Сколько помнил себя — чувствовал. Его дар был силен даже без кольца Горлохума. Ему прочили душу самого сильного черного хёгга, который только есть на фьордах, ведь маленький Рагнвальд был способен железом повелевать. Верный признак — говорили все. Но в тот день он снова и снова трогал железо, надеясь ощутить привычный отклик. Увы, птица из-за Тумана была отвратительна и мертва. Она была похожа на кошмар. Словно куски мертвечины соединили между собой и заставили каким-то мерзким способом стать единым целым. Рагнвальд водил пальцем по грубым швам на боку птицы, рассматривал ее пустое нутро, в которое зачем-то поставили стулья. И его трясло от ужаса и негодования. ЭТО не могло летать. Это было нечто ужасное и совершенно непотребное. То, что противоречит самой природе. Тогда он уверился, что все истории про мертвые земли, которые рассказывает его мать, правда. Да и кому, как не ей, прекрасной и мудрой Асте, знать истину? Мать была из вёльд, из вольных дев-воинов. А они всегда слыли на фьордах особенными, потому что обладали тайной мудростью и силой. Их род не подчинялся ни одному риару, эти девы сами выбирали свой путь и своего мужчину. Мать говорила, что судьба Рагнвальда его найдет, даже если он будет сопротивляться. Что нельзя пройти мимо того, что предначертано. Дорога — кольцо, и всегда ведет к тому, что должно случиться. Конечно, в детстве Рагнвальд об этом не думал. Его занимала мертвая железная птица, обрастающая тиной на мелководье, сражения с другими мальчишками и больше всего — кольцо из недр Великого Горлохума, которое он вскоре наденет. Душа черного хёгга, предназначенная Рагнвальду, вот что его заботило. Он не сомневался, что сможет одолеть зверя… И даже подумать не мог, что отец откажет… И вот теперь, спустя столько лет, он смотрит на спящую чужачку и пытается понять, как случилось, что судьба свела его с этой девой? Почему Бенгт решил сделать ее лирин Рагнвальда? Зная, что брат никогда не примет такую жену! Рагнвальд не понимал. И испытывал странные чувства, глядя на свернувшуюся чужачку. Больше всего было злости. Его, словно зверя, поймали в капкан, и хотелось отгрызть себе лапу, чтобы вырваться. Еще — непонимание. И что-то — дикое и тревожное, заставляющее сжиматься горло и впервые возникшее в незримом мире. Рагнвальд мотнул головой, сбрасывая мысли. И вновь скривился, увидев свои белые волосы. Уже привычно задавил ненависть. Связь с хёггом он ощущал постоянно. Его ярость, его голод, его… непонятные чувства к чужачке. Потребность заботиться о ней, словно дева была несмышленым детенышем. Желание ее оберегать. Как объяснить такие чувства дикого хищника, Рагнвальд не знал. В Карнохельме он надеялся получить ответы. Карнохельм… его дом, его земля. Как она примет ильха с белыми волосами? Неважно — как. Сам Рагнвальд не мог этого принять. И ненавидел снег, который теперь был снаружи и внутри, лед, который полз за ильхом, куда бы тот ни отправился. Не мог смириться с тем, что черные угли с искрами живого огня теперь жгут пальцы, а раньше ласкали… Он больше не слышал песню скал на рассвете, а раньше наслаждался ею каждое утро. Теперь камень стал немым. И железо не отзывалось — совсем. Его нож — верный друг, который он сделал своими руками, больше не отзывался Рагнвальду. Снова и снова ильх гладил клинок, но тот молчал. Словно железо было мертвым, как в той птице из его детства. Он напоил нож своей кровью, но и это не помогло. Ничего уже не поможет, и это Рагнвальд тоже знал. Оттого и ощущал себя зверем в капкане… и не знал, как вырваться. Зато шептала вершина, затянутая льдом и снегом. Только Рагнвальд обрывал этот шепот, заставлял себя не слушать. Снег и лед говорили все громче, и хотелось оглохнуть, лишь бы только заглушить эти голоса! И белый хёгг в незримом мире ярился, рвался, рычал. Порой удержать его было невероятно сложно… Снежный хёгг. Жуткий хёгг. Тот, кого он так ненавидел. Теперь — его… Рагнвальд потер ладонью переносицу и снова посмотрел на спящую чужачку. Спутанные волосы непонятного цвета, сбившийся набок платок, рванье и грязный мех, которым она укрылась. И лица не рассмотреть, оно прячется за слоем краски, сажи и непонятными стеклами! Но он помнит, какая она была под его руками. Горячая, нежная, трепетная. И глаза у чужачки невозможного цвета, с теплыми искрами у черного зрачка. Восторженно-удивленные. Вот такие глаза у чужачки. Словно этот мир ее безмерно удивляет и преподносит подарки. Странные глаза для девы, которую именовали недоразумением и жабой. Которую украли с наречения и заточили в пещере с хёггом. А еще чужачка пробуждает Зов. И это вызывает желание свернуть ей шею! Спутанные волосы упали деве на лицо, и Рагнвальд отвел пряди, не подумав. Пальцы кольнуло. И он задержал руку, прислушиваясь к ощущениям. Намотал на ладонь локон. И тут же нахлынуло запретное. Как он держал эти пряди в кулаке, как тянул, заставляя деву откинуть голову. Яркое, обжигающее пламя взметнулось внутри, заставляя задохнуться и пробуждая проклятие зверя, которое он не умел сдерживать. * * * Ночь оказалась беспокойной, и я совершенно не выспалась. Непонятное перемещение в незримый мир пугало, и теперь я опасалась засыпать. А вдруг снова провалюсь, не пойми куда? И встречу еще какого-нибудь ильха? Я не хочу! Одного хватает! И стоило подумать, начинала терзать мысль: как там варвар, снаружи? Ночью холодно… Хотя он, похоже, совсем не мерзнет. И все равно… Разве это дело — сидеть одному на снегу? Может, снова позвать ильха внутрь? Так ведь откажется. Точно откажется… И почему я вообще за него переживаю? Он варвар, и сам сказал, что вырос в этих горах. Усталость взяла свое, и я все-таки уснула. Правда, поспать удалось недолго, потому что за стенами взвыли волки. От жутких звуков я чуть не поседела, а может, и обзавелась парой белых прядей, кто знает! Под черной сажей все равно не видно! Деревянные стены лачуги казались слишком ненадежной защитой, так и чудилось, что со всех сторон полезут хищники. И мучила мысль — как там снаружи Рагнвальд. А вдруг его уже сожрали? Не выдержав, я даже дернула дверь, опасаясь увидеть обглоданное тело, и изумилась, поняв, что ильх меня запер! Створка не поддавалась, похоже, с другой стороны ее подперли бревном! И зачем, интересно? Чтобы чужачка не доставала с вопросами и глупостями? Да больно надо! — Варвар нечёсаный! — возмутилась я. — Зря я о тебе беспокоюсь. Таким любой волк подавится! Вой прекратился так же внезапно, как начался. Словно кто-то щелкнул пальцами, и над скалами повисла тишина. Я долго вслушивалась в нее, глядя в крохотное окошко под самым потолком лачуги. Оно служило скорее для циркуляции воздуха, а не для любования закатами. И видно в него было лишь кусочек неба. Но что это было за небо! Густая ночная тьма цвела разноцветными красками и переливами. Правда, налюбоваться я не успела — полыхнув, сияние прекратилось. А я все-таки уснула. А проснулась от голоса ильха: — Вставай, солнце уже поднимается. Я свесила ноги, сонно потянулась. В узкую щель окна плоским потоком втекал жидкий утренний свет. Зевнув, я потянулась за своими очками, да так и замерла с занесенной рукой и открытым ртом. Я… видела. Видела! Я могла рассмотреть мужское лицо с уже отросшей серой щетиной, сжатые губы, поперченную морщинку на лбу, метельные ресницы с совершенно белыми, морозными кончиками. И все это — без очков! Я видела множество деталей, а ведь раньше без окуляров все тонуло в тумане! — Я тебя вижу… — от изумления закружилась голова. — Вижу! — О чем ты? — не понял Рагнвальд. — Я тебя вижу! — завопила, вскакивая. — Без очков! А я ведь думала, что совсем ослепла, потому что последние дни не могла рассмотреть ничего дальше своей руки! — Ты не видела? — ильх выглядел потрясенным. — Постой… вчера, когда ты шла за мной, не видела дальше нескольких шагов? — Трех, если быть точной! — от счастья, что главный ужас моего существования вдруг каким-то волшебным образом отступил, я не выдержала и рассмеялась. И тут же всхлипнула. Тоже от счастья! Верно, выглядела я как помешанная, но было наплевать! — Подожди, — ильх потряс головой, моргнул. — Почему ты мне не сказала? И почему ты не видела? Мертвые земли твоего дома лишили тебя зрения? Но как же ты шла? Я ведь порой… отходил далеко. Как? — По следам, — счастливо улыбаясь, выдала я. — На снегу были твои следы. Ну и тропинка все равно ведь одна… Великие перворожденные! Неужели я вижу? Я не ослепла! Смахнула влагу с глаз, с восторгом осматриваясь. Теперь все было иначе! О прекрасные перворожденные хёгги! Неужели я вижу? Очертания приобрели четкость и краски. Оказывается, покрывало на лежанке не серое, а собранно из множества лоскутов, а край деревянного изножья любовно обнимает вырезанный вьюнок. Детали, которые раньше были мне недоступны, выплывали из мрака слепоты и наполняли душу невыразимым счастьем! Я снова рассмеялась, бросаясь от одного угла в другой и с восторгом разглядывая сучки на стенах, незатейливые рисунки на глиняных чашках и сколы на единственной тарелке. Да, я видела не в совершенстве, многие детали все еще ускользали от меня, но все же видела! Без очков! — Не понимаю, как это получилось! Это ведь невозможно! Мое зрение улучшилось! — Это сила Зова, — со странной интонацией произнес ильх. Он отступил в густую тень, наблюдая за мной. — Что такое Зов? — живо откликнулась я, продолжая кружить по крошечной комнатке. Захотелось выбежать из лачуги и рассмотреть две щербатые ступеньки, огромную сосну, валуны, покрытые мхом, камни, небо! Рассмотреть все-все, каждую деталь этого огромного, прекрасного мира. Увидеть своими глазами! Да это же чудо! — Ты не знаешь про Зов? — как-то хрипло спросил Рагнвальд, но я лишь отмахнулась. От обуревающих эмоций меня распирало изнутри и шатало, словно хмельную! Я даже забыла о наших с ильхом разногласиях! Сейчас меня больше занимало волшебство моего нового мира. — Впервые слышу! — И ночью не почувствовала ничего… м-м… необычного? — еще глуше произнес ильх. В его голосе скользнула какая-то новая нота, и я все же оглянулась. Но Рагнвальд стоял в сумраке, там, куда не дотягивался луч света. И его лица я не видела. — Что я должна была почувствовать? Не понимаю тебя! — я кружила по лачуге, хватая и с восторгом рассматривая предметы. Хотелось смеяться. Или плакать. Или и то и другое одновременно! — Совсем ничего? Нет, все-таки этот варвар странный! — Ну разве что есть хотелось, — попыталась я припомнить хоть одно необычное ощущение. — Ну и помыться, конечно! — Ты испытывала лишь желание что-то съесть? И все?! — Да! Как-то плохо ильх с утра соображает. Не выспался, может? — Великие перворожденные, — пробормотал варвар и потер ладонью переносицу. — Я думал, это невозможно. Значит, Бенгт сказал правду, а я-то думал, брат перепил и болтает всякие глупости. Девы из-за Тумана не откликаются на Зов. Он не воспламеняет их кровь! — Этот Зов вернул мне зрение? — Зов исцеляет. М-м…помимо всего… остального. Зов — это то, чем награждают перворожденные ильхов с кольцом Горлохума. Ну или… проклинают, тут как посмотреть. — Это потрясающе! Так вот почему в Варисфольде удивлялись моей слепоте! — рассмеялась я. От счастья хотелось обнять весь мир, и даже одного мрачного варвара. Рагнвальд смотрел так, словно увидел что-то невероятное. А я просто кружила по лачуге, все еще не веря. — Какой чудесный прекрасный Зов! Я вижу! Спасибо тебе! Великие перворожденные, да я готова на все, чтобы снова его вызвать! Хочешь, могу сплясать, правда, я ужасно неуклюжая, а еще я могу петь, но тоже плохо… Учителя говорили, что я безнадежна. К сожалению, у меня нет ни единого таланта, но я что-нибудь придумаю! — Не надо, — придушенно выдохнул ильх. — Не надо петь и танцевать? Тут ты прав, но… я не могу удержаться! Это лучшее, что случилось в моей жизни! — И хоть преподаватели танцев мученически закатывали глаза, когда я приходила на урок, я все же принялась отплясывать. Как умела. И даже стала напевать, тоже в силу своих скромных талантов! Только человек, всю жизнь зависящий от стекол на носу, может понять восторг от их избавления! Рагнвальд что-то тихо пробормотал, кажется, выругался. И хлопнув дверью, выскочил из сторожки. Я весело помахала ему рукой, хотя ильх этого уже не увидел. Побег варвара ничуть не испортил моего прекрасного настроения, я привыкла к такой реакции. Стоило мне начать танцевать или петь, и все — начиная от членов моей семьи и заканчивая учителями изящных искусств — слаженно закатывали глаза и готовились лишиться сознания. Ну и к хёггам их всех, я все равно буду плясать! Так, как мне нравится! Устав, я выдохнула и наконец пришла в себя. Покинувший меня разум вернулся, а с ним и способность здраво рассуждать. Я присела на край лежанки и задумалась. Вспомнила слова ильха, его напряженный взгляд, подпертую снаружи дверь. Вопросы и удивление. А в конце Рагнвальд и вовсе выглядел… уязвленным! Или я сошла с ума, или… Выскочила из сторожки и уставилась на ильха. — Этот Зов вызывает в девах желание, ведь так? — Поняла, значит, — хмыкнул Рагнвальд. — Глупость не входит в число моих недостатков. И насколько сильное желание он вызывает? Ильх посмотрел на бревно, которым ночью подпирал дверь. Я возмущенно фыркнула. Это он что же, думал, я не сдержу желаний плоти и понесусь к ильху? Поэтому запер меня? — Какая гадость! — возмутилась я. — Выходит, любая дева станет твоей, если ты… позовешь? Возмутительно! — Почему? — не понял ильх. — Это честь для девы. Зов дарит здоровье, сильных детей, долголетие, не говоря уже об удовольствии… А если дева придет к риару, то получит за ночь дары, почему тебя это возмущает? Я открыла рот, пытаясь объяснить и… закрыла. И задумалась над новыми сведениями. Мир фьордов так сильно отличался от привычного, что я порой не понимала, какой меркой его измерять. И стоит ли вообще это делать. — И все-таки я рада, что мой Гудрет не хёгг, — тихо сказала я. — Какая разница, раз ты все равно не откликаешься на Зов, — грубо бросил Рагнвальд. — Собирайся, пора идти. И выброси мясо, которое ты таскаешь в своем мешке, оно протухло. И резко развернувшись, отошел. Я проводила удивленным взглядом его напряженную спину. И снова фыркнула. На ступеньках сторожки лежали очищенные клубни — мой завтрак. Я вгрызлась в сочный корень, одновременно пытаясь причесать пальцами спутанные пряди. Долго ждать ильх не станет, так что лучше его не злить. Улыбнувшись, я собрала свои вещи, помахала гостеприимной сторожке и вышла на тропу. Рагнвальд встретил меня хмурым взглядом и молча пошел вдоль скалы. Я — следом. Перед внутренним взором вновь встал дракон из пещеры — умирающий, ослабленный. И почему я испытываю эмоции? К ним обоим. Дракону и… человеку. ГЛАВА 14 До обеда мы снова двигались мимо нагромождения завернутых в мох валунов, каменных пик и деревьев. Только теперь все изменилось. Я видела! И с восторгом осматривала камни, тонкие голубые сосны, лазурное небо и парящих в вышине птиц. Последних было особенно много. Теперь я часто замечала больших сов, прячущихся в ветвях. Они провожали нас взглядами круглых глаз, и порой мне было не по себе от этого пристального внимания. Правда, я мало об этом задумывалась. Ведь чем дольше мы двигались, тем теплее становилось. И это уже невозможно было не замечать. Мы словно выходили из зимы и входили в весну. Вместо снега я все чаще видела сухой еловый наст или даже тонкие светлые травинки, пробивающиеся из земли. А когда заметила под валунами россыпь мелких желтых цветочков — чуть не завопила от счастья. На привал мы расположились в укромном месте в кругу высоченных, больше человеческого роста, камней. И за этим укрытием снега совсем не было, внутри оказалось сухо и тепло. — Вокруг Карнохельма множество подземных источников, и почти все горячие, — пояснил Рагнвальд, заметив мое изумление. — Древние ильхи знали, где строить свои дома. Из-за этих вод нас обходят стороной суровые ветра с моря, а в окрестностях много зверей и птиц. Карнохельм — лучшее место на земле. Я не сдержала скептическую улыбку. Ну да, как же! — Собери хворост, — приказал мужчина, показывая на заросли. И пока я с энтузиазмом подбирала сухие ветки, застыл, всматриваясь в нагромождение камней. Резко выхватил нож, швырнул. А поднял уже тушку зайца. — Не только люди любят сладкие корни, — усмехнулся ильх моему изумлению. — В таких местах всегда полно этих ушастых. Я лишь качнула головой, поразившись меткости ильха. Если в этом Карнохельме многие способны проделывать такой трюк, то мне заранее дурно. Надеюсь, я проведу в этом месте немного времени и не успею окончательно распрощаться со своим самолюбием. Оно у меня и так полудохлое! Ильх разложил костер и подвесил освеженного зайца. Я скинула шубу и стянула платок, в каменном укрытии и возле костра было тепло. Рагнвальд присел на камень, подальше от огня. — Зачем ты прикасалась к моим губам? В незримом мире? Вопрос Рагнвальда заставил меня подпрыгнуть. Издевается? Но ильх смотрел спокойно и даже без насмешки. И еще — с любопытством. Он что же, правда… не знает? — Это был поцелуй. Разве на фьордах так не делают? — Зачем? — теперь он выглядел озадаченным, и я прыснула. — Просто так… для удовольствия. Это приятно. — Что-то не заметил, — хмыкнул ильх. — Покажи мне. — Что? — опешила я. — Этот по-це-луй. Покажи. Я уставилась на варвара ошарашено, но в синих глазах не было издевки. Похоже, он действительно решил на досуге овладеть новым неизвестным навыком и не понимал, почему я краснею. Ильх поднял белые брови. Нет, кажется, он все-таки издевается! — Э-э… Это неприлично. Ну то есть… Мы не делаем это с первым встречным! — Ты сделала это со мной. — Обязательно напоминать?! Я была уверена, что ты мне снишься! А в реальности у нас целуют лишь… женихов! Конечно, приврала, но что еще можно сказать? — Ты моя лирин, пока связь не разорвана, — пожал плечами ильх. — Так что можешь не переживать. Покажи. — Ты, правда, не понимаешь? — отчаянно воскликнула я. Похоже, варвар решил, что овладеть техникой поцелуя это то же самое, что разучить новый способ разделки добычи! Ничего запретного, всего лишь новый навык, пока непонятный, но, возможно, полезный. Отлично, мне попался любознательный варвар. Вот спасибо, великие перворожденные! А еще — упрямый. По решительно сжатым губам и прищуренным глазам было ясно, что ильх не отстанет. И объяснять ему разницу в наших менталитетах — бесполезно. — Я не буду тебя целовать, — уперлась я. — Кажется, ты боишься, что не сможешь остановиться, — с насмешкой отозвался ильх. Я сердито прищурилась. Нет, он все-таки издевается! — Ладно, — сдалась я. — Только ты должен делать все, что я говорю. Иначе ничего не выйдет. Договорились? — Я слушаю тебя, дева, — хмыкнул Рагнвальд. — Глаза закрой, — буркнула недовольно. — Крепко! И не подглядывай! Иначе… нельзя! Он фыркнул недоверчиво, но послушно смежил веки. Я потопталась, нервно рассматривая застывшего в ожидании мужчину. Мысль о том, что я сейчас прикоснусь к нему, вызывала бурю противоречивых чувств. И чтобы не думать о них, я просто подошла и наклонила голову. Снежные ресницы слегка подрагивали, красивые губы изогнулись в насмешке… Сейчас, пользуясь неподвижностью ильха и дневным светом, я позволила себе рассмотреть варвара подробно. Изучила скульптурное мужское лицо и тело, отметила шрам на виске и родинку на щеке. Боги… он выглядел… впечатляюще! Даже слишком впечатляюще для девушки, у которой и парня-то никогда не было… Рагнвальд сидел расслабленно, но все равно меня не покидало ощущение, что он все контролирует. И лишь позволяет мне это изучение. Его губы изогнулись сильнее. Варвара развлекает мое смущение и неуверенность? Ильх ждал, а я все медлила. Надо бы найти причину для отказа, но как назло, в голове было пусто. Ладно, я просто коснусь этих губ. И все. Коснулась. Осторожно, почему-то ожидая, что его губы будут холодными. Совсем нет! Теплые. Шершавые. Жесткие… Я застыла на миг, переваривая ощущения. И тронула его языком. Рагнвальд нервно вздрогнул, но остался сидеть с закрытыми глазами. Послушный какой, надо же… кто бы мог подумать! Неожиданное удовольствие погладило меня изнутри и вместо того, чтобы отстраниться, я снова коснулась сжатых губ, лизнула их, размыкая. — Надо… приоткрыть, — прошептала я, потому что ильх явно не понимал моих невербальных сигналов. Белые брови сдвинулись, образуя хмурую складку, но Рагнвальд остался неподвижным. И губы разомкнул. С каким-то хмельным азартом я снова лизнула их, углубляя поцелуй. Ильх поднял голову, словно вслушиваясь в мои движения. Сам он по-прежнему не шевелился. Какое-то время. А потом провел языком, повторяя за мной. Волна удовольствия поднялась внутри. Медленно и осторожно мы изучали друг друга, мягко касаясь, сплетаясь языками, трогая самыми кончиками. Голова стала совершенно пустой, я забыла, с чего все началось, и что я собиралась лишь дружески чмокнуть варвара… * * * Поначалу было странно и глупо. И зачем только попросил? Но любопытство не давало покоя, к тому же научиться новому — лучший способ выбросить и головы дурные мысли. Да и проверить чужачку не помешает. Дева велела закрыть глаза, и он выполнил, решив не уточнять, что и так почти ее «видит». Она издавала звуки, и каждый рассказывал Рагнвальду подробности. Вот дева потопала у камней, словно собиралась с силами или не могла решиться. Разве то, что он пожелал, сложно? Он не заметил… Подошла, склонилась. Коснулась. Какое-то время Рагнвальд просто сидел, сдерживая ухмылку. Конечно, это было глупостью. Щекотно и непонятно. А потом она лизнула. Раз, другой. Провела кончиком языка по его губам и велела открыть рот. Дерзкий язык чужачки, который порой так и тянет укоротить, скользнул внутрь. Погладил скользко. У нее был вкус ягод. В голове зашумело, в теле разлилась слабость. А чужачка продолжила, уже высекая этими странными движениями искры внутри Рагнвальда. Скользко, порочно, сладко… Ильхи и девы не должны так делать, люди фьордов живут по законам природы, а кто видел подобное в природе? Так почему Рагнвальд не может это остановить? Только подается ей навстречу, желая большего. От сладких женских губ и ласк желание расплавило хребет. Вымело из головы здравые мысли. И Рагнвальд уже сам втянул в рот дерзкий язычок, пленил его, погладил. И выпустил, чтобы повторить. Кровь застучала в висках. Снова и снова, до обжигающего жара внутри… * * * Рагнвальд, не отрываясь от моих губ и не открывая глаз, рывком прижал меня к себе. Усадил на колени, запустил руку в волосы, сжал в кулаке. Я ахнула в его губы — от неожиданности. Страха почему-то не было. Только что-то тянущее и горячее, расцветающее внутри словно огненный цветок. На самом краешке сознания еще билась мысль, что надо остановиться. Что эта запретная игра приведет к своему финалу, и проигравшей окажусь именно я. Мимолетное касание губ переросло в такой откровенный поцелуй, что я совершенно потерялась в ощущениях. Уже ильх целовал меня — уверенно и горячо. Как-то слишком быстро он научился! Правда, мысли эти мелькнули где-то на периферии разума, поглощенного чувственным удовольствием. Рывком Рагнвальд отстранился, спихнул меня с колен и встал. Но отойти я не успела, ильх тут же уперся ладонями в камень за моей спиной. Заключил в клетку своих рук, словно не желал выпускать. Тяжело втянул воздух. Положил ладонь на мою щеку, провел до шеи. Погладил… Я боялась дышать, почти физически ощущая напряжение варвара. И снова коснулся губ, по-прежнему — с закрытыми глазами. Только поцелуй изменился, стал требовательным… И я отшатнулась, уперлась ладонями в грудь ильха. — Довольно, — прошептала я. Он снова провел рукой и открыл глаза. — Почему? — жарко выдохнул он. — Я не против… И снова сжал мои пряди, потянул, лизнул шею. Сладкая истома разлилась в теле, но тут до меня дошли его слова. Он не против? То есть… делает мне одолжение? Вот счастье то! Изумление сменилось яростью, и я толкнула ильха. Правда, это было тоже самое, что пытаться сдвинуть скалу, он даже не пошевелился. Тогда я сжала кулаки и применила самый высокомерный тон, какой только был в моем арсенале: — Немедленно отойди от меня, ясно?! Он нахмурился. — Ты и правда не откликаешься… — выдохнул варвар. И непонятно, чего в его глазах было больше — удивления, гнева или… желания! — Рада, что мы это окончательно выяснили! — прошипела я. — А теперь отпусти меня! Не отвечая, ильх жадно втянул воздух. Небо полыхнуло. Пасмурные облака окрасились всполохами — зелеными и синими, нереальными. Северное сияние? Снова? Днем? Лицо ильха стало бледнее снега, черты лица заострились. И ресницы покрылись настоящим инеем, который полз на виски и щеки. — Рагнвальд? — испугалась я. — Пекло проклятое! Я не могу это сдержать… надо время… Чтобы научиться. — Что?… — Молчи. Он снова закрыл глаза и хрипло выдохнул. Камни остыли. Я глянула вниз с беспокойством — под ногами Рагнвальда расстилалась снежная поземка. Холод обнял жестким покрывалом, но пошевелиться я не смела. Любое мое движение может качнуть маятник и нарушить хрупкую неподвижность. Небо полыхало сиянием, земля вмиг покрылась ледяным крошевом. Вокруг нас кружила зимняя метель, нарастающая с каждым мгновением. Стало страшно. И хотелось закричать, но я стояла, сжимая зубы и молясь жестоким перворожденным. Фигура ильха затуманилась, это Лёд рвался в зримый мир. Но на этот раз ильх удержал хёгга. Очень медленно Рагнвальд сделал шаг назад. И еще. Развернулся и ушел за камни. И, кажется, только сейчас я выдохнула. Натянула свою покромсанную шубу, чтобы не замерзнуть и… спрятаться. Потом осторожно выглянула из-за камней. Правда, прежде глянула на небо. Пугающее и завораживающее небесное сияние прекратилось. И что-то подсказывало — это было напрямую связано с настроением Рагнвальда. И этим… Зовом. Ильх вернулся, когда я начала всерьез опасаться за наш обед, похоже, заяц подгорал. Я попыталась снять тушку с веток, но лишь обожгла руки. И подпрыгнула, когда подошедший ильх молча отодвинул меня и легко справился с добычей. Я с опаской покосилась на мужчину. Белые волосы были влажными и покрылись льдинками. — Можно есть, — не глядя в мою сторону, произнес Рагнвальд. Голос его звучал сухо и спокойно, словно и не было совсем недавно хриплого дыхания и обжигающего поцелуя. — И не надо так смотреть, я ведь сказал, что не причиню тебе вреда. Подумав, мясо я все-таки взяла, обжигая пальцы. Ильх не ел, только смотрел на огонь. Я покосилась на варвара настороженно и вздохнула. — Никогда не видела небесного сияния. — Это сила ледяного хёгга, — Рагнвальд взял кусок мяса, прожевал. В ярких глазах плясало отражение пламени, кажется, ему не нравилось такое соседство с огнем, но ильх упрямо продолжал сидеть рядом. Слишком близко. — Слышала. Белый зверь Ульхёгг родился от союза льда и сияния в алмазном яйце. Глаза его видят сквозь толщу льда, отзываются ему хрусталь вершин, снега и ветра севера, Знаешь, я думала, это лишь сказка. И… ты что, сунул голову в воду? У тебя лед в волосах. Ильх качнул головой, на глаза упали белые пряди. И мне захотелось отвести их рукой. Поэтому я отвернулась и положила в рот еще кусочек мяса. Иногда лучше жевать, чем думать! — Твои затуманные поцелуи — опасны, чужачка, — сказал ильх. — Они отбирают разум и волю. Хорошо, что на фьордах о них не знают. — Иначе девы смогут управлять ильхами? — буркнула я. — Иначе девы не смогут остановить ильхов. Даже ножом под ребра. Глянул насмешливо — и меня обожгло. Вот зря я согласилась на этот поцелуй! Потому что копилку моих смущающих воспоминаний пополнило еще одно! Рагнвальд посмотрел на мои губы и отвернулся так резко, что взметнулась белая косичка у лица. А я решилась спросить: — Почему кольцо Горлохума надевают мальчики? — Хёгги не принимают слияние со взрослым ильхом. Зверь по-своему разумен, но у него нет человеческих устоев и порядков. Они ему совершенно чужды, его ведут ярость и свобода. Хёгг усиливает чувства ильха, и те, кто надевает кольцо, справляются со всем этим постепенно. Испытывают первые взрослые желания и учатся ими управлять. Мальчики взрослеют вместе со зверем. Правда, не всегда человек управляет хёггом, случается и наоборот. — По-моему, ты неплохо справляешься, — осторожно произнесла я. Ну, если закрыть глаза на некоторые обстоятельства… — Мне казалось, ты злишься. Я думал, будешь кричать или плакать, — поднял ильх брови. — Вот еще! Я хочу дойти до Карнохельма живой, — твердо сказала я. — Без тебя это невозможно. Так что давай просто сделаем вид, что этого ужасного поцелуя не было! — Ужасного? — Да просто отвратительный! Рагнвальд некоторое время рассматривал мое лицо и о чем думал — непонятно. Только хмыкнул и поднялся. — Хватит сидеть, время уходит, — сказал он. Что? Как будто это я развлекаюсь поцелуями! Не выдержав, слепила снежный комок и швырнула ильху в спину. Не попала. — Кстати, пока я твой нареченный, имею право тебя наказывать. Как захочу, — донесся до меня невозмутимый голос ильха. Наказывать? Я слепила еще один снежок. Правда, снова промазала. Ильх даже не соизволил уклониться, словно знал, что я не попаду! Зато я отчётливо услышала смешок. Но голову Рагнвальд так и не повернул. ГЛАВА 15 Через час мы вышли на узкий каменный язык и Рагнвальд кивнул на острую пику скалы, отделенную от нас ущельем. Через обрыв была перекинута узкая доска без перил и ограждения. — Мы уже рядом. За этим ущельем — проход через гору, завтра окажемся в Карнохельме. За ущельем? Я сглотнула, с ужасом гладя на отвесные скалы и туман, клубящийся снизу. Под порывами ветра марево иногда слетало, обнажая черные каменные пики. И чтобы преодолеть бездну — надо пройти по шаткому мостку! Да я никогда не смогу этого сделать! — А другой дороги нет? — просипела я, ощущая зарождающееся головокружение. — Эта самая короткая и удобная. — Удобная? — вытаращилась я. — Да это доска над пропастью! — И что? — не понял ильх. — Я с детства боюсь высоты! Рагнвальд приподнял брови. — Тогда тебе точно не стоит задерживаться в Карнохельме, — насмешливо протянул он. — Что ты имеешь в виду? — Узнаешь, — хмыкнул он. — Идем, солнце садится. По воздушной тропе ходят в одиночку, чтобы не раскачивать опору. Поняла? — Я знаю про резонанс! — Твои затуманные проклятия тут не действуют. Я пойду первым. И ступил на мост. Шаткая и ненадежная конструкция качнулась. От ужаса у меня пересохло во рту. Я не смогу! Вот только ильх уже отвернулся и спокойно шел по узкой доске, словно по проспекту прогуливался! Я в отчаянии оглянулась, не зная, что делать. Без проводника я не найду дорогу в Карнохельм! Легко и быстро Рагнвальд преодолел бездну и махнул мне. Ветер донес его спокойный голос. — Поторопись, чужачка. Я не собираюсь ждать тебя вечность. Я снова глянула в пропасть с жадно клубящимся сизым туманом. Ильх стоял уже на другой стороне доски, а я все не решалась ступить на ее начало! Ненадежная конструкция шаталась и даже поскрипывала, на ней не было ни опоры, ни веревки, чтобы схватиться. Да как вообще по ней можно пройти?! Великие перворожденные, да на это способны только ненормальные ильхи Карнохельма! Что же мне делать? Тихий звук позади заставил меня удивленно оглянуться. Что это? Камень упал? На тропинке, по которой мы прошли несколько минут назад, стоял зверь. Черный, огромный, желтоглазый. Горбоволк. Тот самый! Я замерла, загипнотизированная звериным взглядом. Хищник медленно опустил голову и ощерился, его тело, состоящее из литых мышц, напряглось, готовясь к прыжку. — Беги! — окрик Рагнвальда вырвал меня из оцепенения. Я развернулась, взметнув юбку, и прыгнула на доску. Она зашаталась. Горбоволк зарычал, уже не скрываясь, рванул ко мне и ударил передними лапами по хлипкому мосту. Шаткая опора вздрогнула, словно озлобленная змея, норовящая сбросить меня со своей скользкой спины. Я рухнула на колени, вцепилась в шершавое дерево. — Энни, вставай! — снова крикнул Рагнвальд, но я не могла подняться. Мост трясся как в лихорадке. Горбоволк не шел дальше, но всей свой тушей обрушился на опору, заставляя доску плясать. Сбрасывая меня в бездну… А ильх был слишком далеко, чтобы помочь… — Энни! Я вскинула голову и совсем рядом увидела оскаленную пасть зверя. Видимо, долгая зима вынудила хищника осмелеть и броситься на такую желанную добычу. Мощные челюсти щелкнули рядом с моей ногой, я инстинктивно дернулась в сторону и… с воплем рухнула. Пальцы безнадежно попытались найти опору — хоть самую тонкую веточку — чтобы удержаться, но вокруг была лишь бездна и жадный туман, раскрывающий свою пасть внизу. Желающий поглотить, сжать каменные челюсти, перемолоть… Вверху взвыл горбоволк, упустивший добычу. Мой мешок полетел в пропасть. Оранжевый проблеск солнца отразился от скал. И горы заволокло маревом. Вот и все. Мысль — короткая и безнадежная — мелькнула в голове. Туман сомкнулся густым пологом. Все… Огромные лапы возникли из тумана, и когти сомкнулись поперек моего тела. Рывок — и меня тащит наверх, прочь от смертоносных пик, прочь от жадной бездны. А скалы содрогаются от драконьего рева. Хёгг… Лёд. — Лёд! — закричала я, осознав, что Рагнвальд исчез, а меня тащит к заснеженной вершине дракон. — Лёд, это ты! Скалы снова вздрогнули от его рыка, а я почему-то рассмеялась. Огромные крылья молотили воздух, поднимая нас все выше. Еще рывок — и лапа разжалась, а я вывалилась на снег. Хёгг приземлился рядом и тут же сунул ко мне узкую морду. Клыкастая пасть оскалилась, но я совершенно не испугалась! — Лёд! Не думала, что скажу это, но как же я рада тебя снова увидеть! — от избытка чувств, от осознания, что жива, а не валяюсь сломанной куклой на дне пропасти, я прижалась к драконьей голове, погладила прохладную чешую. — Ты меня спас! Да ты лучший хёгг на всем свете! Спасибо тебе! Лёд заурчал-зарычал, меня обдало потоком воздуха. Рассмеявшись, я отступила, а зверь снова рыкнул и вдруг с разбега зарылся в ближайший сугроб. Ударил крыльями, приподнимаясь, и снова окунулся, поднимая снежную бурю. Я отбежала подальше, с улыбкой наблюдая за тем, как огромный хёгг взрывает снежный наст. Он нырял в сугробы, словно рыбина в волны, снова и снова! А когда наконец выбрался, я ахнула. От жирной черной сажи, раньше покрывавшей дракона, не осталось и следа. Его чешуя была белой и сияла, словно начищенное серебро. Крылья больше не казались грязными пыльными тряпками, они стали серыми, с синевой на костяшках и шипах. Хёгг вцепился когтями всех четырех лап в снег, расправил крылья, струной вытянул шею и, подняв голову, зарычал. От невозможного, невообразимого звука содрогнулись скалы, а я присела, закрыв голову. Но страха не было. Я понимала, что Лёд просто радуется. И я замерла, любуясь этим невиданным и величественным зрелищем. Сколько не пройдет лет и сколько чудес не встречу я еще на своем пути, но этот момент останется со мной навечно. Лазурное небо, заснеженная вершина горы и дракон, поющий свою песню. В этом реве-рыке мне слышалась благодарность великим перворожденным. За свободу, за крылья, за силу. За снег, который Лёд так любил, за небо, в которое мог подниматься. А когда хёгг замолчал и опустил ко мне голову, в странно-разумных глазах я увидела еще что-то. Может, благодарность? Дракон рассматривал меня, а я его. И снова возникло понимание, что сейчас рядом со мной именно зверь. Рагнвальд был где-то в незримом мире, смотрел на меня дракон. — Ты… удивительный, — прошептала я сипло. И это было правдой. Хёгг самое невероятное создание, которое живет на земле. — Я так рада, что ты все-таки выжил! Хищник тихо рыкнул, словно ответил. Я осторожно протянула руку, коснулась шеи. Чешуя блестела льдом, но на ощупь была теплой. Я погладила жесткие пластины, изумляясь совершенной броне этого огромного тела. Дракон не двигался, позволяя мне гладить его шею и основание головы. Под пастью у дракона оказалось мягкое местечко, где не было чешуи, а лишь бархатная кожа. Какое-то время хёгг позволял его трогать, а потом вдруг рывком раскрыл крылья и взлетел. — Эй, ты куда? — заорала я. Отлично, и что мне теперь делать? Куда полетел этот ненормальный дракон? Но не успела я всерьез забеспокоиться, как над головой слова возник хёгг. И шлепнулся на снег горбоволк, вернее — его остатки. Хёгг приземлился рядом, отодрал часть туши, заглотил. Белая морда покрылась кровавыми разводами. Ел дракон жадно, порыкивая и взрывая когтями снежный наст. А я прижалась к скале, в этот момент отчетливо понимая — как бы этот зверь ко мне не относился, он хищник. Самый совершенный хищник из всех возможных. Сила, скорость, броня и невероятные реакции делали этого зверя почти божеством. Не зря ему поклонялись. И не зря боялись. Глядя, как Лёд разрывает горбоволка, я испытала ужас наравне с благоговением. Выпустив из ноздрей белый пар, хёгг глянул в мою сторону. Подумал. И мордой подтолкнул ко мне окровавленный кусок горбоволка. Я с трудом сдержала тошноту. — Э-э, я уже пообедала, спасибо. Хёгг рыкнул непонимающе и снова подвинул подношение. — Я не люблю сырое мясо. Даже если это мясо того, кто сам недавно угрожал меня съесть! Лёд угрожающе растопырил крылья, и я испуганно закрыла голову руками. Чего хочет от меня эта зверюга? Неужели придется давиться сырым мясом, чтобы его успокоить? Я не смогу! Хёгг мотнул головой и подвинул ко мне другой окровавленный кусок. Отлично, у меня даже есть выбор, какой частью волка полакомиться. Филе или грудина? Кровушки побольше или поменьше? Ой, меня сейчас точно стошнит! Недовольно заворчав, Лёд потоптался на месте и, закинув в пасть кусок мяса, медленно прожевал. Он что же, показывает, что надо делать? Вот попала! И как объяснить этому чудовищу, что я не голодна? Дракон издал обиженно-недовольный рев. — Ладно, ладно, я поняла! Не надо рычать. Я отведаю угощение. Сейчас… Пытаясь не вдыхать запах крови и не смотреть, подняла окровавленный кусок. Ох… Поднесла к лицу. — Ням-ням. Очень вкусно! Лёд ударил хвостом, и я от неожиданности подпрыгнула, выронив скользкое подношение. Со стороны скал долетел звук — словно эхо драконьего рева — и Лёд отвернулся. Я с облегчением отпихнула ногой останки горбоволка и прищурилась, всматриваясь в облака. Что там за стая? Птицы? Силуэты стремительно приближались и… увеличивались. А Лед вдруг зашипел и… исчез. Вместо него на снегу остался Рагнвальд — взбешенный, злой Рагнвальд! Он окинул гору быстрым взглядом и, схватив меня за руку, потащил к черным камням. — Проклятая тварь! Бежим! Скорее! — Что… что случилось? — Дикая стая! Проклятый хёгг позвал свою стаю! — И что? Я неслась за ильхом, путаясь в подоле, задыхаясь и плохо понимая, что происходит. Стая Льда? У него есть стая? Рагнвальд, не отвечая, впихнул меня в темный лаз. Обернувшись, я успела увидеть огромные крылатые силуэты, почти закрывшие небо. — Это снежные хёгги? — Дикие хёгги! Свободные! И как всегда — голодные! Тише. — Сколько их? Много! Но как же… Рагнвальд закрыл мне рот ладонью и крепко прижал к себе. Узкая темная трещина в камнях закрывала нас по бокам, но позволяла видеть краешек неба. — Не шевелись, — едва слышно произнес ильх. Его горячее дыхание опалило мне висок. Я застыла. И непроизвольно вздрогнула, когда скалы содрогнулись от рева хеггов. Жуткое эхо прокатилось вдоль камней, ударило в уши. Захотелось зажмуриться, но я стояла, широко открыв глаза и всматриваясь в узкий просвет. Каждый миг свет солнца закрывали хёгги, скользящие над нами. Длинные силуэты драконов парили в вышине, а внизу скользили их тени. Рагнвальд стоял неподвижно, по-прежнему закрывая мне рот и грея своим телом. Сам он почти впечатался в камень за спиной. И почему-то вдруг стало неважно, что совсем рядом стая диких драконов. Я чувствовала дыхание мужчины и его тепло. Шершавую кожу пальцев. Напряженные, готовые к сражению мышцы. Кончик белой косички, упавшей мне на шею и щекочущий кожу. И то, как дыхание ильха изменилось. Сорвалось на миг, а потом стало тяжелее и медленнее. И ладонь у моих губ тоже потяжелела. Рагнвальд наклонил голову, теплое дыхание лизнуло мне ресницы. Щеку. Качнулась у глаз белая косичка. Кажется, я даже дышать перестала… А потом ильх резко убрал руку и оттолкнул меня. — Они улетели. Нам надо убираться отсюда. Закусив губу, я вылезла из каменного убежища. Вершина и правда была пустынной, останки волка тоже исчезли. — Почему они прилетели? — Потому что эта проклятая тварь их позвала, — процедил Рагнвальд. Коснулся рукой черного обруча на шее, словно тот его душил. — Их позвал хёгг. — Лёд? — подняла я брови. — Ты дала ему имя? Этой твари! — яростно выдохнул Рагнвальд. — Не смей давать хёггу имя, поняла? — Но он теперь часть тебя, разве нет? — Нет! Не смей говорить о нем! Я моргнула. — Ты его не контролируешь, ведь так? Вы не сливаетесь, как это происходило у Бенгта, зверь просто выбрасывает тебя в незримый мир и берет вверх. Ты не принимаешь его! Но он уже часть тебя! Ты должен его принять! Рагнвальд развернулся и вдруг жестко сжал мои плечи. Глаза казались кусками льда — безжизненными и обжигающе холодными. — Ни за что! Ты не поняла, чужачка! Это не просто хёгг. Это тот самый хёгг! Я никогда не забуду зверя, в лапах которого последний раз видел свою мать, — лицо Рагнвальд исказилось такой яростью, что мне стало больно дышать. Словно я виновата… — Я лишь желал освободить свой город от постоянного страха! Поймать черного хёгга, стать таким, как Бенгт! Но вместо этого… поймал снежного! И не просто снежного. А того самого, что растерзал родителей у меня на глазах! Он рвал их когтями в пяти шагах от меня! Тварь, которую я поклялся убить! А благодаря тебе хёгг жив и даже здоров! Я держал его изо всех сил, пока Бенгт жег угли и забрасывал тварь золотом! Держал, не позволяя сопротивляться. Но он выжил. И он мне не подчиняется, поглоти все пекло! Ильх разжал руки, и я покачнулась. Схватилась за камень, не ощущая боли в расцарапанных пальцах. — Убить хёгга сложно, — ильх расправил плечи, глядя на скалы. — Очень сложно. Но мне это почти удалось. Хотя бы так! А теперь… Снова коснулся обруча на шее и отвернулся. Я стояла, не дыша. Он хотел стать тем, кто избавит свой город от чудовища. А сам стал этим чудовищем! — Мне очень жаль… Он глянул мне в лицо и отвернулся. Осмотрелся. — Интересно, — задумчиво протянул Рагнвальд. Лицо его стало холодным и замкнутым, словно он уже пожалел, что рассказал чужачке о прошлом. Как ни пытается варвар не винить меня — все равно понимает, что лишь моими усилиями Лёд выжил. Мое появление все изменило. — Где мы? — тихо встала рядом. — Мы недалеко от города. — Рагнвальд махнул на каскады замерзшей воды.— Это Хрустальный Занавес. Водопад, который никогда не тает. Рагнвальд прищурился. — Подожди меня здесь. Я найду, как спуститься. Я послушно остановилась. Искал ильх недолго, похоже, он действительно прекрасно знал эти горы. Шли мы молча, каждому было о чем подумать. Я размышляла о хёгге, с которым меня свела судьба. Лёд… Сильный, красивый зверь. И хищник, в чем я успела убедиться. Он погубил многих людей, но можно ли винить зверя за то, что он зверь? И можно ли винить Рагнвальда за то, что он хочет этого зверя уничтожить? И как мне относиться к ним обоим — зверю и человеку? Ответов я не знала. Снег как-то неожиданно закончился, под ногами возникла земля, кое-где уже покрытая травой и даже желтыми пушистыми цветами. А потом скалы расступились, и мы вышли на круглую площадку. И я увидела Карнохельм. Самый невероятный город на земле! ГЛАВА 16 Мы стояли на краю утеса. Отвесная стена скалы утопала в сером тумане пропасти. Напротив была вторая сторона ущелья — и именно там располагался Карнохельм! Основная часть города устроилась на огромном каменном выступе. Я видела покрытые мхом крыши домов и веер разбегающихся улиц. Видимо, их построили первые жители этих земель. Но места оказалось недостаточно для разрастающегося населения, и дома поползли вверх по скале — широкими ярусами, длинными порогами и ступенями, взбираясь все выше, а после и вовсе прилепляясь к камням, словно ласточкины гнезда! Рядом с домами темнели густой зеленью сосны и кедры, растущие на камне. От основной площади лучами расходились мосты, соединяя две стороны ущелья. Их было три — огромных, шириной с проспект. И на них тоже стояли дома, там пробегали ильхи и даже ездили повозки, запряженные низкорослыми лошадками. А между мостами вилась паутина бесчисленных подвесных веревочных переходов и тонких деревянных мостиков! Такие же виднелись на скалах между домами — бесконечные каменные ступеньки и воздушные мостки, от одного вида которых у меня кружилась голова! Да, жители Карнохельма не знали, что такое страх высоты! По этим ненадежным опорам спокойно передвигались воины или, смеясь, проходили девы. Скалы так густо заросли буком и кедром, можжевельником и соснами, что иные дома были целиком скрыты в буро-зеленых облаках А сверху, над домами, скалился огромный черный дракон. Это был удивительно искусный барельеф с выступающей мордой. Он распахнул крылья над носом вмурованного в скалу хёггкара. В провалах глаз на каменной морде пылало пламя, создавая жуткое ощущение живого взгляда. Это было… впечатляюще! И здесь было гораздо теплее, чем среди скал. Верно, горячие источники создавали в ущелье свой уникальный микроклимат. Невероятно! — Карнохельм означает Город-над-Бездной, — негромко произнес Рагнвальд. Я опустила взгляд. Внизу, под городом, стелилось марево. — У нас сейчас Время Туманов. Порыв ветра разорвал пелену, и я увидела воду. На серо-синей глади покачивался огромный черный хёггкар с серыми парусами и устрашающим драконом на носу. Рядом сновали юркие лодочки. Вода была столь чистой, что я могла рассмотреть длинные нити бурых водорослей, стаи мелких серебристых рыбешек и осколки скалы, притаившиеся в глубине. А пока я глотала воздух, разглядывая это невероятное место, под хёггкаром медленно проплыл темный силуэт огромного водного змея. А потом из волны поднялась голова дракона — сизая, с несколькими огромными плавниками и отливающей зеленью чешуей. Я поперхнулась, но самих ильхов появление из пучины морского гада совершенно не смутило. Гигантский змей выпустил из ноздрей струи воды и снова ушел в глубину. — Это побратим Бенгта, Кимлет, — спокойно пояснил Рагнвальд. — Его а-тэм, что означает советник и защитник. Лучше не говори в Карнохельме о мертвых землях, чужачка. У нас не жалуют такие рассказы. А теперь идем, нас уже заметили. Я изумленно вскинула голову и снова поперхнулась, увидев арбалетчиков, держащих нас на прицеле. Но тут один из них рассмотрел моего спутника, и оружие упало на каменный мост. — Рагнвальд! Вернулся! Пока я хлопала глазами, нас окружили мужчины. Высокие, сильные, черноволосые. Одеты они были почти одинаково — в свободные штаны, сапоги и кожаные безрукавки, подпоясанные несколькими ремнями, на которых держались и оружие, и полотняные мешочки для хранения мелочей и снарядов. На предплечьях мужчин красовались железные браслеты, некоторые ильхи утеплились меховыми плащами. Воины столпились вокруг, с недоверием рассматривая знакомое лицо Рагнвальда, его черный обруч на шее и белые волосы. Потом взгляды перепрыгивали на меня и становились совсем непонимающими. — На тебе кольцо Горлохума, Рагнвальд, — глухо сказал бородатый ильх, выдвигаясь вперед. Суровое лицо перечеркнули глубокие шрамы — похоже, варвар побывал во многих сражениях. — Но разве это возможно? Мы не знали, куда ты исчез, а риар не отвечал на вопросы. — Я хочу увидеть брата, — невозмутимо произнес мой спутник. — Что за деву ты привел? — Я не должен держать перед тобой ответ, Янс, — сузил глаза Рагнвальд. — Я уже сказал, что хочу увидеть брата, риара этих земель. Ты дашь мне войти в Карнохельм или нет? Бородач глянул сурово, помедлил. Но все же отступил, открывая проход на мост. Ильхи притихли, первоначальная радость на их лицах сменилась настороженностью. Но Рагнвальд на них уже не смотрел. Он двинулся вперед. Я припустила следом, пыхтя под своей шубой. Улицы Карнохельма радовали взор чистотой, мощеными дорогами и добротными домами. Постройки на площади были каменными, но выше, на скале, уже виднелись и деревянные. Крыши и даже стены покрывали еловые ветки, мох и ветви кедра. Я глазела, открыв рот, и получала в ответ такие же изумленные взгляды прохожих. Многие шарахались в сторону, завидев белые волосы Рагнвальда. Женщины ахали, мужчины хмурились, и я видела, как их пальцы, вольно или нет, сжимают рукоять меча или топора. Рагнвальд по сторонам не смотрел. Он шел вперед и будто бы не замечал косых взглядов своих земляков. Перейдя мост, мы вышли на главную площадь города и свернули к каменной башне, возвышающейся на отдельном уступе. И да, чтобы пройти к ней пришлось преодолеть узкий деревянный мостик, прилепившийся к скале! По нему я ползла, почти вжимаясь в камень слева и испуганно косясь на пропасть справа. И лишь оказавшись на земле перед каменной башней, вздохнула с облегчением. Рагнвальд толкнул дверь, я юркнула следом. Передо мной открылся просторный зал. У стен, увешанных шкурами и гобеленами, тянулись столы и лавки, пол покрывали чистые плетеные циновки, а под огромной головой оскалившегося горбатого волка стояло каменное кресло. Мне показалось, что оно состояло из цельного куска скалы, и я поразилась мастерству камнетёса, который выполнил эту работу. Похоже, это и есть трон местного риара! По бокам высились две широкие чаши, в которых пылал огонь, давая и свет, и тепло. Пока я рассматривала зал, распахнулась боковая дверь, и вошел мокрый обнаженный мужчина. Встряхнулся, как кот, и удивленно поднял светлые брови. Я торопливо отвела взгляд, а ильх поднял с лавки штаны, оделся и обернулся к нам. — Значит, мне не показалось, это и правда, ты. С кольцом Горлохума и побелевшей головой. Кто сказал бы — не поверил, — мокрый ильх подошел ближе. — И я рад тебя видеть, Кимлет, — спокойно произнес Рагнвальд. — Тебя не было много дней. Я боялся встретить в морских глубинах твое тело, друг. И рад видеть тебя живым! Пользуясь тем, что мужчины заняты беседой, я с интересом рассматривала русые волосы водного хёгга, его серо-голубые глаза, нос с горбинкой и иронично изогнутые губы. Этот ильх, благодаря широким плечам и сильной, гибкой фигуре, наверняка привлекал немало женского внимания. Мужчина порывисто обнял Рагнвальда, и я вздохнула с облегчением. Похоже, у нас все же есть защитник! И тут же одернула себя — у нас? Хотя что удивительного? Если горожане решат сбросить Рагнвальда в море, чужачке, пришедшей с ним, тоже не поздоровится. Кимлет перевел взгляд на меня. — Ты полон сюрпризов, Альд. Где ты нашел эту немытую дикарку? Я ошалело моргнула. Дикарка? Я?! Да кто тут вообще варвар?! — Это долгая история, — хмыкнул мой провожатый. — Думаю, она еще и занятная, — хохотнул Кимлет и подмигнул мне. — Может, дева сама мне ее расскажет? Я не против послушать… Только прежде девчонку стоит отмыть! Хотя бы, чтобы увидеть, что скрывается под слоем грязи! Я возмущенно сжала кулаки, чем вызвала новый приступ веселья у а-тэма. — Смотри-ка, какая дикая дикарка! Люблю таких. На ужин! Я мрачно отвернулась. Рагнвальд, кажется, и не услышал слов Кимлет. — Я хочу увидеть Бенгта. Кимлет со вздохом склонил голову, растеряв свои усмешки. — Ты прав. Прости, но новости у меня плохие. — Он… жив? Я увидела, как сжались кулаки Рагнвальда, до белых костяшек. И сама затаила дыхание, ожидая ответ. — Он дышит. Пока дышит. Идем. Мужчины двинулись к лестнице. Я посмотрела им вслед, не зная, что делать. Рагнвальд оглянулся на меня, что-то тихо сказал и Кимлет кивнул. — Тофу! — крикнул он. Из неприметной двери, скрытой тканью, с достоинством вышла статная темноглазая женщина. Не толстая, но значительная, с крепкими руками и сильным телом. Такая запросто усмирит и лошадь, и заносчивого ильха! Темные волосы Тофу были убраны в толстые косы. Она была одета в простое темное платье, перевязанное широким поясом, с которого свисал полотняный мешок-карман. Но что особенно меня поразило, на ее поясе были ножны с кинжалом! — Позаботься о гостье, Тофу, — с ухмылкой приказал побратим риара. Прислужница удивленно подняла красивые черные брови, но согласно поманила за собой. — Тофу, — негромко окликнул Рагнвальд. — Проводи деву в купальню риара. А после накорми и устрой на ночлег. Кимлет глянул удивленно, хмыкнул, но промолчал. Прислужница указала на дверь в коридор. И лишь когда мы вышли, сказала: — Ты из диких земель? У нас бывают дикие девы, так иные даже ложку в руках держать не умеют… А от воды и мыльного взвара шарахаются, словно от пекла Горлохума! — Она недовольно поджала губы, бубня себе под нос. — Тащат всяких немытых… и где только находят таких? Да еще и отправляют в купальню риара! Где это видано, чтобы дикарку — в купальню? Тебя бы в бочку, да подальше от башни, вдруг чего… или ведро воды на голову, вот и все мытье! Говорить хоть умеешь? — Угу, — я пропустила уколы мимо ушей, с интересом осматриваясь. Тофу вела меня коридорами башни, пока перед нами не открылась круглая комната с исходящей паром купальней. — И от воды не побежишь? Голосить не станешь? Я тебя мыть не буду, так и знай! Голосить, кажется, стану. От восторга! Я мотнула головой, с вожделением оглядывая огромный бассейн с каменными ступенями и струей горячей воды, бьющей из стены. Струя не регулировалась, похоже, ильхи просто построили башню на естественном источнике и сделали сток. Пар поднимался к высоченному потолку и вытягивался в отверстие. У стен горело в чашах хёггово пламя, расцвечивая помещение длинными оранжевыми отсветами. Боги! Да я сейчас с ума сойду от счастья! — Снимай свое рванье, я принесу тебе новое платье. И почему этим хёггам чистые девы не по нраву? Тащат дикарок, а мне их отмывай… Гадость-то какая! В купальню риара… Это ж за какие заслуги? — ворча себе под нос, прислужница поставила на каменный бортик чашу с мелким светлым песком и кувшинчик с чем-то густым и пахучим, глянула на меня неодобрительно, подумала, и добавила еще один. Ругнулась, пробормотала себе под нос что-то о немытой дикарке и удалилась. Я стянула остатки своего наряда, глубоко вздохнула и со счастливым визгом свалилась в воду. Некоторое бесконечно прекрасное время я просто парила в теплой глубине, с наслаждением ощущая, как отмокает въевшаяся в кожу грязь. А потом вынырнула, отыскала на каменном бортике упомянутый взвар, зачерпнула песочек и принялась яростно намыливаться. Раз, другой… пятый! Я терла и терла кожу, промывала пряди, плескала в лицо. Снова и снова, не в силах остановиться. Великие перворожденные! Кажется, я только что узнала, что такое счастье! Это смыть с себя многодневную грязь и жирную липкую сажу! Пальцы на руках стали напоминать сушеный виноград, но я все не могла остановиться. Мне казалось, что я могу провести в этом заполненном паром помещении всю оставшуюся жизнь! Я извела весь мыльный взвар, наверное, за это меня не погладят по голове, но зато волосы освободились от угольной крошки и заскрипели под пальцами. А еще я с изумлением обнаружила, что меня стало… меньше! Ощупав бока, я не нашла там привычных выпуклостей. Боги! Да я похудела! Хотя и неудивительно, если вспомнить режим моих дней на скалах! Не веря, я вертелась в бассейне, пытаясь рассмотреть свои бока, ноги, талию и тыл! Конечно, я не стала тонкой, как тростинка, но моя фигура изменилась! Да у меня теперь есть талия! Поверить не могу! — Ого, да ты верно, водная морь, а не дикарка! Никогда не видела, чтобы девы запретных земель так любили воду! — голос Тофу заставил меня с сожалением вылезти из-под искусственного водопада. — Я не дикарка и не морь, что бы это не означало, — весело откликнулась я, и прислужница удивленно крякнула. Она протягивала холстину, всем своим видом показывая, что не намерена ждать меня вечность, и я со вздохом все же выбралась из бассейна и завернулась в полотно. — Меня зовут Энни. Тофу хмыкнула, удивительным образом выражая в этом звуке и пренебрежение, и удивление и даже вопрос. А потом округлила глаза и указала на мои волосы. — Твои пряди… они красные! Неужто посланница Хелехёгга? Здесь, в Карнохельме! Неужто сжалился красный зверь и послал нам избавление? Я слегка опешила. Насколько я поняла, красный зверь — это тот самый дракон, что отвечает за огонь вулкана Горлохума. Именно его извержение тысячелетие назад отделило фьорды от остального мира стеной непроходимого Тумана. И ильхи верят, что красный перворожденный и сейчас охраняет спящий вулкан. И он же отвечает за смерть жителей фьордов. Но какое я имею отношение ко всем этим сказкам? Тронула прядь своих волос. В оранжево-красном свете они и правда пламенели. И мне кажется или волосы стали ярче? Верно, и здесь фьорды постарались! — Они всего лишь каштаново-рыжие, — улыбнулась я как можно дружелюбнее. — Там, где я живу, такие волосы у многих дев. — Это странно, дикарка! — изумленно воскликнула Тофу. — Твои волосы отливают огнем, а глаза — морской глубиной. Что за риар в твоих землях, раз его Зов рождает таких детей? Нет, не бывает таких волос у тех, кто не отмечен Хелехёггом! Знак это, не иначе! Я пожала плечами, решив не спорить и не распространяться о Конфедерации. Мое положение и без того зыбкое. К счастью, донимать расспросами Тофу не стала, хотя и глазела с откровенным любопытством. Но я сделала вид, что увлечена одеванием, тем более что быстро запуталась в кусках ткани и завязках. Охая и причитая, прислужница помогла мне облачиться в тонкое и светлое нижнее платье, а потом накинуть верхнее — из двух кусков плотной, темно-зеленой ткани. Рукава привязывались отдельно, и я поразилась, как ловко женщина справилась с многочисленными веревочками. Талию мне перехватили широким серым поясом с петельками, на них крепилась полотняная сумка-карман и разные мелочи. Я видела такие пояса на местных девах. С талии некоторых свисали целые гроздья полезных вещей! В нагретом помещении мои волосы начали подсыхать и завиваться извечными кудряшками. Я повертела в руках очки, размышляя. Очевидно, что я могу теперь видеть без них. И все же расставаться с привычным атрибутом было боязно. Но кажется, пора. Кинула окуляры в кучу грязного тряпья — словно с прошлым рассталась. Обувь мне тоже принесли новую — мягкие кожаные туфли без каблуков и различия между правой и левой ногой. Но, несмотря на это, ходить в них было довольно удобно. Тофу протянула мне широкий гребень, и я благодарностью расчесалась, выдрав изрядную часть спутавшихся за время скитаний волос. Когда я справилась, прислужница забрала гребешок, внимательно его осмотрела, хмыкнула и спрятала в свой мешочек на поясе. — Больше не дам, дурно это, чужой гребень брать! Свой купишь на торговой улице. И мелочи разные, нужные для дев. Я согласно кивнула и повертелась, пытаясь рассмотреть себя в обновке. Без белья все еще было непривычно. — А зеркала у вас нет? Тофу насупилась. — В Карнохельме нет вещей, которые делают снежные хёгги. Запомни, дикарка. Иди за мной, ужин закончился, но я принесу тебе тарелку супа и лепешку. В Карнохельме никто не страдает от голода. Даже в трудные времена! И это тоже запомни. Тебе повезло попасть в лучшее место на земле! Я ошалело кивнула, послушно устремляясь за женщиной на кухню. Здесь было тихо и пусто — пока я плескалась, на улице успело окончательно стемнеть. Помещение освещалось все тем же огнем, пляшущим на широких каменных чашах. И здесь пахло едой. Я сглотнула слюну, надеясь, что звук вышел не слишком громким. Но Тофу бросила на меня веселый взгляд и поставила на стол глубокую тарелку с густой мясной похлебкой. — Ешь, дикарка. Кем бы ты ни была. Упрашивать не пришлось! Первый глоток обжег и свел с ума наслаждением. От божественного вкуса горячей и хорошо приготовленной еды хотелось по-кошачьи мурчать и облизываться. Я отправляла в рот кусочки уже знакомого мне топинамбура, мяса и каши и думала, что никогда не пробовала ничего вкуснее! Прикрыв от блаженства глаза, я глотала самый ароматный и вкусный суп в моей жизни, закусывая хрустящей лепешкой. — Это потрясающе! Тофу снисходительно улыбнулась. Верно, решила, что дикарка никогда не пробовала нормальной еды! А когда я доела, снова повела меня узкими коридорами. — Кимлет велел устроить тебя на ночь. В моей комнате есть свободная кровать. Переночуешь на ней, а утром решу, куда тебя деть, дикарка. Я согласно кивнула. После горячей ванны и еды невыносимо тянуло в сон. Переживания и усталость прошедших дней свалились на меня неподъемным грузом. Боги, неужели я добралась до города? Неужели все почти закончилось? И сегодня я буду спать в нормальной постели? Чистая и сытая? Даже не верится! Комнатка Тофу оказалась небольшой, но уютной. Здесь стояли две узкие кровати, лавка у стены, сундук, из которого женщина вытащила два одеяла. Одно постелила вместо простыни, а втрое положила сверху — укрываться. — Ложись. Захочешь ночью по нужде, так выйди в коридор, через две двери найдешь нужную. Я сняла верхнее платье и с благодарностью залезла под пестрое одеяло. Постель пахла сосной и сухими травами, тюфяк и подушка оказались вполне удобными. Или после дней голода и лишений так изменились мои запросы? Я улыбнулась сонно. — Тофу, ты живешь одна? — Раньше со мной жила дочь. Ты лежишь на ее кровати. Но это… в прошлом. Женщина вдруг помрачнела. Я хотела спросить, где ее дочь сейчас, но лицо прислужницы стало замкнутым и суровым, а темные глаза подернулись дымкой грусти. И я промолчала. Тофу накрыла тканью светильник, приглушая огонь внутри. Комната погрузилась в полумрак. — Спи, — велела женщина. — У меня еще дела. Дверь за ней закрылась, а я повернулась, глядя на окошко. В нем висела луна, окруженная россыпью ярких звезд. Где, интересно, Рагнвальд? Что делает? И где находится его комната? Насколько плох Бенгт? И когда я смогу сесть на хёггкар и отправиться в Варисфольд? Последняя мысль кольнула странным сожалением, но я отбросила его. Что было бы, доведись судьбе с самого начала забросить меня именно сюда, к Рагнвальду? Я слабо улыбнулась. Никогда я не выбрала бы этого ильха добровольно. Если бы за Туманом мне показали его изображение, я, вероятно, долго вглядывалась бы в синие колючие глаза, гадая, что за человек этот варвар. А потом отодвинула бы фото, понимая, что он и я — две противоположности. Он весь как осколок льда — колючий, снежный, непонятный. А мне нужен кто-то вроде Гудрета — уютный и простой. Вот только образ доброго пекаря совершенно стерся из моей головы. Я уже почти не помнила его лица, лишь румяные щеки и мягкие кольца темных волос. Но стоило попытаться воскресить в памяти улыбку или глаза, как образ Гудрета стирался, заменяясь жесткой синевой другого взгляда, белыми косицами и столь редкой полуулыбкой. Рагнвальд уверенно и жестко отодвинул милый образ Гудрета, и мне не удавалось это изменить. Понадобится время, чтобы забыть свои приключения на этих скалах. Мысли потекли в голове вяло, неспешно… Удобно умостившись на кровати, я закрыла глаза и… уснула. ГЛАВА 17 — Он жив? Мой брат жив? — Дышит, — коротко сказал Кимлет. — Ледяные изрядно потрепали нашего риара в последней схватке. Налетели сразу двумя десятками, чтоб их Хелехёгг поджарил! Одного Бенгт подрал, второго отправил к предкам, третьего я утянул в бездну, но диких было слишком много! Они словно озверели, Альд! Хотя куда уж больше, и без того нет жизни от них… Скоро проснутся водопады, Билтвейд грядет… Чуют звери! Вот только Бенгт… Хорошо, что твой брат упал в воду, там я его и подобрал. А потом притащил сюда. В узкую пещеру за башней риара Рагнвальд почти вбежал. И сердце глухо ударило в ребра, когда увидел растерзанное тело брата на камнях. Кимлет обложил Бенгта углями и золотом, но в себя риар не пришел. — Надо отнести его в место силы, но в горы мне не подняться, сам понимаешь, — пробормотал Кимлет. — Я давно говорил, что пора сложить сокровища здесь, но ты знаешь, какой твой брат упрямец. «Десятки лет место силы было в горах, там и останется!» Ну что за ненужная спесь! — Бенгт чтит традиции и заветы предков. — Рагнвальд прикоснулся к бледному лбу брата. Ток жизни едва теплился в риаре, но все же не угасал. — Проклятые ледяные твари! — яростно выдохнул Кимлет. Светло-голубые глаза потемнели от гнева. — Надо снова обратиться в Варисфольд! — Мы обращались два раза. Пришлые хёгги не будут охранять Карнохельм круглый год, Кимлет! В прошлый раз мы заплатили несколько сундуков золота, чтобы наемники дрались на нашей стороне! И что же? Никого не осталось, и золото платить стало некому… О Карнохельме дурная слава идет по всем фьордам. Против диких белых хёггов нужны отряды черных, да где же их взять? — Ты прав. Огненные потомки Лагерхёгга вспыльчивы и своенравны, они не любят подчиняться. Вспыхивают, как пламя, дерутся… Даже если мы снова пообещаем награду и наберем десяток черных хёггов для охраны, то от ожидания и скуки они разнесут нам Карнохельм! Попортят дев и поубивают воинов! Так уже было десять лет назад, и это не выход. А сражаться против ледяных зверей мечом — бесполезно! От их стужи даже камень становится хрупким, словно стекло! Карнохельм стоит над пропастью, а проклятые звери способны всех в нее и отправить! — Надо придумать что-то другое… — Ты уже придумал! — буркнул а-тэм, хмуро глянув на шею Рагнвальда. Черный обруч на ней матово блеснул. — Как это случилось? Не понимаю, как ты выжил! — Я сам до конца не понимаю. Все как в тумане… — Рагнвальд устало потер глаза, в которые словно насыпали ледяного крошева. Стоять возле жарких углей внутри пещеры было больно, невыносимо хотелось выйти, вздохнуть полной грудью ветер с вершины. Снова увидеть ее заснеженный склон, почувствовать на губах свежесть… Рагнвальд подобрал острый камень и сжал в кулаке, чтобы заглушить голос снега, зовущий его. Угли рядом с ногами зашипели, покрылись морозным узором и потухли. А ведь это были угли с хёгговым огнем, который никогда не гаснет! Кимлет тоже это заметил и поежился. — Конухм собирает совет старших, ты ведь понимаешь, что придется им все объяснить? — спросил а-тэм. Рагнвальд кивнул, все еще глядя на едва дышащего брата. Кимлет снова нахмурился, запустил ладонь в светлые волосы. — Надеюсь, ты знаешь, что сказать, Рагнвальд. Признаться, теперь и мне не по себе рядом с тобой. Я чувствую… стужу. И она слишком велика. Рагнвальд не ответил и Кимлет шагнул к выходу. — Не задерживайся. И… пусть помогут тебе перворожденные, Альд. Пусть помогут. Побратим Бенгта вышел. А Рагнвальд встал на колени возле брата. От жара его трясло, и стужа внутри разрасталась колючим комом. Рагнвальд со злостью зачерпнул пригоршню углей, сжал в кулаке, не обращая внимания на резкую боль. — Я соберу воинов, и мы отнесем тебя в место силы, — негромко сказал он. — Горными тропами, дорогой, которую ты показывал мне в детстве. Я вернулся, брат. И жду тебя на этой стороне. Он помолчал, глядя на неподвижное лицо. — Я понял, зачем ты привязал меня к чужачке. Каждому нужен тот, кто будет отводить его от края незримого мира. Ты сделал странный выбор, брат, но я его приму. И поступлю так, как будет лучше для Карнохельма. Обещаю, что сделаю все, чтобы освободить город от постоянного страха. От нападений и от Билтвейда. Я сделаю это, какой бы ни была цена. Он тяжело поднялся и вышел из пещеры. Прежде он выполнит свой долг перед Бенгтом и отнесет брата в место силы. А после решит, что скажет совету. * * * Я открыла глаза и какое-то время лежала, рассматривая комнатку. Тофу в комнате не было, ее возвращения ночью я тоже не слышала — спала крепко и без сновидений. В узкое окошко лился свет зари. Я потянулась, с наслаждением ощущая свое чистое и легкое тело. Какое счастье просто проснуться в кровати! А не на куче золы! Улыбнулась и вскочила, оделась. Повертелась, с новым удовольствием ощупывая свое тело. Я пока не знала себя такую — без очков и похудевшую, ощущала лишь необычную легкость и удовольствие. Хотя рука и сейчас тянулась по привычке поправить очки. Я придержала на носу воображаемую дужку и улыбнулась. Оказывается, для счастья надо совсем немного! В комнате было тепло, хотя никаких приборов для обогрева я не видела. Сухой жар шел от самих стен, словно камни подогрели изнутри. Узкий проем окна закрывали сосновые и кедровые ветки, стекол не было. Я пригладила волосы пальцами и вышла в пустой коридор. С опаской заглянула в упомянутый нужник и чуть не завизжала от радости, обнаружив внутри маленькой комнатки и деревянное сидение для жизненно важных дел, и углубление со струей теплой воды рядом, и пузатую бочку для омовения. Конечно, это не шло ни в какое сравнение с купальней риара, в которой мне посчастливилось поплавать накануне. Но здесь было все необходимое. На полке я даже с удивлением обнаружила корзину, в которой лежала связка тонких веточек и коробочка с порошком. От последнего отчетливо пахло вереском и хвоей. А поразмышляв, я догадалась, что вижу средство для чистки зубов! Улыбаясь, я тщательно протерла зубы, правда, не палочкой, а всего лишь пальцем, но даже это было приятно. Во рту остался древесно-хвойный вкус. — Пожалуй, надо ввести в обиход зубные щетки, — пробормотала я. — Заработаю кучу местных монет, стану независимой и богатой! Умывшись и снова пригладив волосы, я вернулась в коридор. Ноги сами собой принесли меня на запах еды, ароматной волной расплескивающийся от кухни. — О, дикарка! — воскликнула Тофу при виде меня. — Уже проснулась? Есть хочешь? Садись туда, у нас каша уже готова! Я послушно устроилась в углу и с интересом осмотрелась. Утром кухня разительно отличалась от кухни ночью. Сейчас здесь кипела жизнь. Суетилось у очага несколько женщин, шипел котел, булькали огромные кастрюли, трещал и пыхтел огонь, и одуряюще пахло едой. Выдав мне обещанное угощение, Тофу убежала. Я отправила в рот ложку рассыпчатой каши и зажмурилась от удовольствия. Вкусно! — Совсем деву замучили, оголодала, бедняжка! — с сочувствием протянула дородная кухарка. Я согласно покивала, не отрываясь от трапезы. Женщины шептались и переглядывались, успевая при этом споро управляться с кипящими котлами. И вряд ли я избежала бы расспросов, но тут на кухню вошла новая гостья. И все разговоры моментально затихли. Кухарки отвернулись и с преувеличенным вниманием бросились к очагу. Я же в своем темном углу застыла с ложкой у рта, глядя на незнакомку. Никогда я не видела таких красавиц. Мягкие темные косы лежали на ее голове короной. Лицо было совершенным. Точеный носик, широко распахнутые миндалевидные глаза янтарного цвета. Высокие скулы и яркие губы. На идеальных щеках лежали мазки нежного румянца. Фигура — высокая и гибкая — сразу заставила меня вспомнить о собственной неуклюжести и вопиющем несовершенстве. Незнакомка была произведением высокого искусства, в то время как я всего лишь результатом работы ремесленника. Но больше всего меня поразила одежда девы. На ней красовалось не платье, а плотные штаны, заправленные в сапоги. Легкую рубашку до груди закрывал широкий кожаный пояс, на котором виднелись ножны с оружием. Плечи укрывал плащ. И это было самое удивительное одеяние на свете. От шеи до лопаток неровной кляксой ткань покрывали черные птичьи перья. И взгляд незнакомки — уверенный, даже жесткий — тоже удивительно не резонировал с ее совершенной красотой, а лишь добавлял привлекательности. Гостья была воином. Девой-воином. И еще она была прекрасна. Вот только странно, что кухарки, споро поставив перед девушкой тарелку, так же быстро отбежали. И все это не поднимая глаза, словно даже легкий взгляд на деву был опасен. Незнакомка на поведение прислужниц внимания не обратила, кивнула и молча взялась за ложку. Ела быстро, глядя лишь в свою тарелку и разрезая хлеб с сыром кинжалом. Я со своей кашей давно расправилась, но продолжала сидеть в тени, тайком рассматривая девушку. И тут распахнулась дверь, впуская холодный ветер. Он сквозняком пронесся по кухне, взметнул юбки, рассыпал крупу, почти погасил огонь в очаге. С ветром пришел Рагнвальд. Он тоже успел привести себя в порядок и переодеться. Сейчас на ильхе были чистые штаны, традиционная здесь кожаная безрукавка, открывающая сильные руки и железный браслет на предплечье. Белые волосы были связаны за спиной, вместе с косицами. Может, поэтому глаза казались еще льдистее. Кухарки пискнули, увидев ильха, а дева-воин вскинула свои прекрасные глаза. Посмотрела удивленно. И вскочила. — Альд! — поражённо выдохнула она. Из своего угла я видела лицо мужчины и поразилась выражению, которое в одно мгновение его преобразило. За время нашего путешествия я видела разные взгляды ильха. Жесткий, равнодушный, холодный, насмешливый. Даже обжигающе-горячий… но вот такого — мягкого, наполненного уютной теплотой, не видела ни разу. Рагнвальд раскрыл руки, и дева бросилась в его объятия. Повисла на нем, обвилась, как лиана, цепляясь руками за мужские плечи. Я опустила взгляд. Стало… неприятно. — Трин! Ну вот и узнала имя незнакомки… Ильх крепко прижал деву к себе, погладил волосы. Кухарки недовольно поджали губы, словно поведение Рагнвальда им не нравилось. Правда, ему на это было наплевать. Дева счастливо рассмеялась, а потом ошарашенно уставилась на мужчину. — Альд! Твои волосы… На тебе кольцо… Неужели… но как? Как это возможно? Что произошло? Расскажи мне! Расскажи мне все! — Я все тебе расскажу, Трин, но позже, я тороплюсь, — рассмеялся ильх. — Зашел взять припасы в дорогу. Но ты все узнаешь, когда я вернусь. Что ты делаешь в Карнохельме? — Билтвейд, — непонятно ответила девушка. И словно мороз прошел лютой стужей по горячей кухне. Лица стали суровыми и грустными, а Рагнвальд сжал кулаки. — Брось, я ведь везучая, — расхохоталась Трин. — Ты сам это говорил! Ильх придержал сияющую девушку, с улыбкой глядя ей в лицо. И это было слишком… личное. Наблюдать эту сцену и дальше мне совершенно не хотелось, и я поднялась. Хотела незаметно проскользнуть к двери, но конечно, не вовремя заявила о себе моя неуклюжесть! Нога зацепилась за лавку, и та проехала по каменному полу с жутким скрежетом. Все, кто был в кухне, повернулись и уставились на меня. Отлично. Рагнвальд, все еще обнимая деву, тоже. Наши взгляды встретились. И несколько бесконечных мгновений я видела в глазах ильха непонимание. Он не узнал меня. Он просто меня не узнал! А потом в льдистой синеве вспыхнуло изумление. — Энни? — пробормотал он. Я вздохнула, понимая, что сбежать не удалось. И осторожно вышла на освещенную часть кухни. Взгляд Рагнвальд изумленно прошелся по моему лицу, опустился на грудь, мягко обтянутую тканью, рассмотрел бедра, скрытые платьем, упал до краешка туфель. И снова вернулся к лицу — жадно. Ильх освободился от рук Трин и шагнул ко мне, словно его тянуло магнитом. Шагнул, замер, снова впиваясь взглядом в мои волосы, губы, глаза… Его зрачки расширились, наполняя взгляд темнотой. Такой горячей, обжигающей темнотой, что захотелось сбежать… Рагнвальд коснулся моих волос и медленно намотал прядь на свой палец. Отпустил, намотал снова. Он выглядел как человек, который совершенно не отдает себе отчет в том, что стоит посреди шумной кухни, заполненной кухарками и прислужницами. Не понимает, что со всех сторон на нас таращатся любопытные и удивленные глаза. Он выглядел, как мужчина, которому наплевать на эти обстоятельства. Как ильх, желающий прямо сейчас заняться сексом. Я смущенно переступила ногами, не зная, как вести себя. Я не привыкла к таким взглядам. Я не привыкла к вниманию. Захотелось снова поправить свои воображаемые очки, но я лишь облизнула пересохшие губы. Искры в глазах ильха вспыхнули небесным сиянием. Кухарки ахнули, покраснели, затарахтели! Трин, напротив, побелела и яростно вцепилась в руку мужчины. — Альд! — сипло произнесла она. Рагнвальд тряхнул головой, на его руках проступил узор изморози. Это завораживало и пугало одновременно… Ильх рывком отпрянул от меня и молча пошел прочь из кухни. Трин бросилась следом. И к моему удивлению, это же сделали и кухарки. Пыхтя и охая, женщины швыряли на лавку фартуки и ухваты, торопливо приглаживали волосы и неслись к выходу так, словно за ними гналось воющее приведение! В одно мгновение кухня опустела. Осталась лишь я — хлопающая от изумления глазами, девочка лет восьми и старуха, потягивающая горячий взвар в углу. — Да-а-а, — прокряхтела она, качая седой головой. На вид старушке давно перевалило за триста лет, но выглядела она при этом довольно бодрой. — Давненько я не слышала такого Зова… Ни от одноглазого Бенгта, ни от Кимлета, ни даже от старого Саврона, пусть будет сладко его душе, пирующей с перворожденными! Значит, в Карнохельме новый хёгг, ох, силища! Вот так новость! Только голова у него белая, страшно-то так… Но каков Зов! Ох, каков! Даже мои старые кости пробрало… может, и стоит навестить косматого Гворта, по прежней памяти-то… Если старик еще не помер, конечно, давненько я к нему не заглядывала, кхе, кхе… Я подошла ближе. — О чем вы говорите? — Так о Зове, деточка, — хмыкнула старуха. — О Зове нового хёгга. Не была бы я так стара, может, тоже откликнулась! Видать, соскучился Рагнвальд по Трин! Вроде, я слышала ее голос! Я не стала уточнять то, что было плохо видно старушке с ее места за очагом. — А она кто? — Трин? Она вёльда, ты разве не знаешь? Крылатая дева-воин. Ну и давняя подруга Рагнвальда, который теперь хёгг, вот уж диво… Трин от него венец нареченной уж который год ждет, да, видать, дождется, кхе, кхе… Хотя мне и казалось иначе! Но такой Зов, ох, какой! Удивительная пара, загляденье одно! Старуха причмокнула, отставила свою кружку, и кажется, только сейчас поняла, что говорит с незнакомкой. — А ты хто? Я тебя знать не знаю! И странная такая, ну-ка подойди ближе, дай рассмотрю! Что это с твоими волосами? Неужто красные? Или я уже вижу хелево пламя и пора собираться в незримый мир? Так у меня еще дел полно, рано мне! Кыш, кыш, вестница! А глаза твои морем кажутся… Кто ты? — Гостья, — пробормотала я, отступая от резвой старушки. — И вообще мне пора бежать! Приятно было познакомиться! Выскочив в коридор, я прислонилась к стене и перевела дух. От того, что случилось в кухне, кружилась голова. А стоило вспомнить взгляд Рагнвальд, как внутри становилось жарко и сладко… Я тяжело вздохнула. Надо скорее убираться из Карнохельма! И от этого ильха. Потому что от мыслей о нем внутри так тревожно и непонятно, сердце стучит в горле, а тело охватывает озноб. Меня словно все сильнее затягивает в воронку новых пугающих чувств, еще немного — и не выберусь… Еще немного — и увязну с головой, потеряюсь! И внутри становится страшно… словно что-то подсказывает — надо бежать! Надо скорее уезжать! * * * …Зов царапает горло. Зов, который невозможно сдержать. Да и не хочется сдерживать. Хочется иного. Смотреть на ее волосы, трогать губы, чувствовать тело. Как там, в пещере. Больше, чем в пещере. Внутри жарко и тяжело. И больно. От того, что она не откликается — больно. Чужачка не понимает, не чувствует. Не ощущает того, от чего у него сжимается горло, лишая воздуха. Того, от чего внутри все дрожит, того, что туманит разум. Того, что уже почти ломает хребет, выворачивает наизнанку. Того, что выгнало из кухни всех прислужниц! Зов обжигает… Но она лишь смотрит своими невозможными глазами, не понимая, с каким трудом он сдерживает себя. А он не понимает — зачем сдерживает. Надо просто протянуть руку и повести ее за собой. Надо взять то, что хочет. Ярость, сила, стужа! Желание и подчинение! Хелево пекло! Надо отбросить инстинкты хёгга и вернуть разум! Никогда он не ощущал такого. Сладость и боль, сплетенные воедино. Желание. Настолько сильное, что не вдохнуть. К боли он был готов — привык. А вот к тому, что так туманит голову — нет. Трин что-то говорила, но Рагнвальд не слышал. И не смотрел на нее. Глотал воздух, пытаясь уйти подальше и не сделать то, о чем потом пожалеет. Зов опасен и тем, что ему не нужны подмены. Только та, для кого он звучит. Но она ведь не откликается! Совсем! И скоро покинет Карнохельм. «Хёгги не отдают свое. Никогда!» — с насмешкой произнес в голове голос брата. ГЛАВА 18 Башня ожидаемо оказалась каменной, но уютной и хорошо обставленной. Внизу располагались кухня, общий зал, купальня риара и жилые комнаты для прислужниц. Две лестницы вели наверх, вероятно, в покои и спальни, но подниматься туда я не решилась. Башня опустела, так что моим бесцельным блужданиям никто не мешал. Заглянув в одну из темных комнаток, я услышала странный хрип. А следом донесся женский смех и такие характерные звуки чужой близости, что меня окатило жаркой волной смущения. Вылетев обратно в коридор, я решила на этом завершить исследование башни. А то мало ли, на что еще натолкнусь! И потому я почти бегом устремилась к выходу и выскочила наружу. И задохнулась. В мягких потоках поднимающегося солнца нежился Карнохельм. Башня риара была выше основной части города и мостов, так что я видела и дома с мшистыми крышами, и спешащих по своим делам ильхов, и море под городом, и кружащих в вышине птиц. Совершенно не понимая, как себя вести и что делать, я сочла за лучшее спрятаться за какой-то постройкой и пересидеть там, размышляя. Поправила на носу воображаемые очки, находя успокоение в привычном жесте. Попыталась рассуждать здраво, но выходило плохо. Неужели я интересна ильху? Я, неуклюжая Эннис? Нет, невероятно! Верно, дело в моих волосах! Разум забуксовал, отказываясь работать. И снова обожгло воспоминанием, как мы стояли, как Рагнвальд смотрел… Это же он при всех… Это же все видели… Ну так что! На фьордах к близости и желанию относятся совсем не так, как за Туманом! Так что мне надо повыше поднять нос и вернуться в башню! Нос я подняла, но двинулась не к каменным стенам, а от них. За постройками были валуны, ели и кедры, а еще дальше — лестница, ведущая вниз. Каменные ступени зигзагами спускались в туман — к узкому деревянному причалу, возле которого покачивался хёггкар. Собрав волю в кулак, к нему-то я и направилась. Сотню ступеней я преодолевала бесконечно долго, особенно страшно оказалось входить в белесое марево. Но к моему удивлению через десяток шагов туман поредел. Он словно лежал пеленой между водой и городом! Я добралась до пристани и посмотрела наверх. Над головой простиралась изнанка Карнохельма. Покрытые мхом и облепленные птичьими гнездами мосты, огромный массив утеса, закрывающий небо. Вблизи черный корабль казался огромным. Вырезанный на носу дракон скалился и смотрел угрожающе. — Ого, да у нас гостья, — хрипло произнес мужской голос. — И искать деву не пришлось, сама пришла! Вы только посмотрите, какая ладная и вкусная! Иди к нам, дай я тебя попробую! Тебе понравится! Из-за деревянного борта выглянуло сразу несколько мужских голов. Косматые, бородатые, ухмыляющиеся! Я испуганно попятилась, начиная понимать, что совершила ошибку, спустившись сюда. Еще несколько ильхов свесились, рассматривая меня. — Хороша дева! У нее, что же, красные волосы? Вот это да… Никогда таких не пробовал! Моя будет! — После меня, Хмунд! — Облезешь! — хохотнул лохматый Хмунд. Я взвизгнула и понеслась наверх, совершенно забыв свой страх высоты! Вслед полетели свист, крики и хохот, но топота я не слышала. А когда рискнула обернуться, увидела то, что не заметила сразу. Ильхи на корабле были прикованы. У каждого на лодыжке красовался железный браслет, от которого тянулась цепь. Из воды медленно поднялась голова морского змея. А потом показалось и тело — шипастое, сизое, жуткое! На меня смотрели водянисто-голубые драконьи глаза. Я узнала хёгга — это Кимлет, а-тэм Бенгта. Даже издалека я ощущала его острый и внимательный взгляд. Развернувшись, я побежала наверх, с облегчением ныряя в туман. К башне риара я выбралась растерянная. И что теперь делать? Я ведь думала, что просто попрошусь на корабль и уплыву из Карнохельма! Но стоило вспомнить лица всех этих ильхов… Их лохматые головы, взгляды, цепи… Бр-р-р! Меня передернуло. Хотя Кимлет показался мне вполне здравомыслящим, надо поговорить с ним! Но как говорить с морским гадом? Даже понимая, что где-то там внутри сознание человека! Боги, да от всего этого свихнуться можно! Пока я бегала по ступенькам, башня не ожила. И я рискнула вернуться, надеясь, что действие Зова наконец закончилось. В дверь входили довольные, раскрасневшиеся и смеющиеся женщины. — Ох, хорошо! — хохоча, говорила одна дева другой. — Ты бы знала, как мой накинулся… Я, в отличие от ее приятельницы, знать этого совершенно не хотела, и потому юркнула в коридор. И здесь столкнулась с Тофу. — Вот ты где! Я тебя везде ищу! Ох, дел невпроворот, а этим лишь бы тешится! Зов у них, вот курицы глупые! Иди за мной, найду тебе работу! Я похолодела, представив, что меня отправят на кухню, где соберётся толпа любопытных женщин, которые накинутся на меня с расспросами. Но к счастью, Тофу отвела меня в длинный чулан, с единственным узким отверстием в торце. Как и во всей башне, и даже во всем городе, в окне не было стекол. Я бы подумала, что дело в дикости фьордов, но вспомнила Варисфольд и его прекрасные дворцы и дома. Значит, дело в самом Карнохельме. «Здесь нет ничего, что имеет отношение к снежным хёггам», — кажется, так сказала Тофу. — Доски с окна мы уже сняли, день, можно не зажигать светильник, — указала на проем прислужница. Она была права — свет в окно поступал, к сожалению, вместе с довольно холодным ветром. — Надо перебрать запасы крупы, пересмотреть сушеные ягоды, избавиться от червивых и тухлых. Справишься? — Конечно. — Вот и хорошо, — довольно улыбнулась Тофу, разворачиваясь к двери. — И еще… Мой тебе совет, дикарка. Держись пока подальше от наших ильхов, да и от дев тоже. Рагнвальд… хёгг велел о тебе позаботиться, пока он не вернется. Я кивнула с благодарностью. Хотя любопытство и одолевало, но головой я понимала, что лучше и правда держаться в стороне. — Куда он отправился? — Собрал мужчин и понес Бенгта-хёгга в скалы. Ох, надеюсь, Хелегёгг услышит нас и выпустит душу риара из незримого мира! Проси и ты, дикарка, своих посланников, — Тофу указала на мои волосы, — красный хёгг слышит лучше! — А Рагнвальд… он кто? — Рагнвальд — эрд, значит второй в бою после риара, кровь у него огненная, сразу видно, что все в роду черные хёгги! — Тофу осеклась и нахмурилась. — Ох, что теперь будет… Тофу задумчиво тронула свою шею, намекая на кольцо Горлохума. — А что будет? — Так ведь снежный он теперь… стужей так и веет. Никогда о таком не слышала, чтобы взрослый ильх удержал зверя… И разум сохранил, и силу… Удивительно. Как вернется Рагнвальд — хёгг, в доме конухма соберется совет старейшин. Будут решать, как с ним поступить. Как решат, так и станет, это не для дев забота! А ты пока перебирай клюкву, дикарка! И решительно развернувшись, Тофу собралась уйти. Но я ее задержала, спросив о хёггкаре и прикованных ильхах. — Не суйся туда, — насупилась прислужница. — Это наказание для тех, кто нарушил закон. Чужое взял или покалечил кого, да не заплатил выкуп. Разное случается. Но Кимлет строгий хозяин. После двух-трех лет под его парусом мало кто решается снова озорничать. Такое вот учение. А кто не понял, того ждет участь похуже хёггкара! Но уточнять — какая, не стала. Впрочем, и так понятно. Я присела на лавку, размышляя о системе правосудия фьордов. И о том, что плыть в Варисфольд с местными уголовниками мне не слишком-то хочется! Может, есть другой корабль? Надо разузнать! За несколько дней я узнала, что в башне проживает около сорока человек — прислужницы, кухарки и три дюжины воинов. Ильхи спали в общих комнатах на первом этаже, девы — по двое или трое. Питались здесь два раза в день — утром и вечером, в общем зале. Трапезы не слишком отличались друг от друга. В Карнохельме основой рациона были рыба и мясо — в отварном, печеном или сушеном виде, а еще «черный» хлеб, который готовили в золе, отчего он и получил такое название, коренья и птичьи яйца. Иногда подавали вересковый мёд, ягоды, орехи и сыр. Вся еды была простой, без специй и изысков, но сытной. Обычно я присаживалась с краю стола и пыталась не привлекать к себе внимания, хотя это получалось плохо. Оградить меня от чужого внимания Тофу не могла. Под разными предлогами ко мне без конца подходили то кухарки, то прислужницы, то ильхи, проживающие в башне. С последними было особенно сложно. Хотя вели они себя прилично, но меня смущали улыбки и взгляды воинов. Монументальная фигура и грозный взгляд Тофу отгоняли многих, но не всех. К счастью, основную часть дня мужчины проводили за стенами башни, занятые охраной города. И то меня подкарауливали в коридорах, пытаясь пообщаться! А вот женщины оставались в башне постоянно, и для них я была диковинкой и развлечением. Решив не упоминать Конфедерацию, я лишь говорила, что в Карнохельме временно и скоро вернусь в Варисфольд. И лишь улыбалась, когда девы охали, несмело прикасаясь к моим волосам. Да и я хотела поговорить, все же любопытство одолевало. Впервые с момента перехода Тумана я смогла просто общаться с жителями фьордов. На корабле плыли лишь мои соотечественницы-переселенки, а в Варисфольде я прожила слишком недолго и была слишком потрясена новыми землями и предстоящим обручением. Ну а про заточение в пещере и вовсе не хочется вспоминать. Так что именно здесь, в Карнохельме, я впервые начала постигать земли воды и скал. И первое, что поняла — жители Карнохельма истово и бескомпромиссно любят свой дом. Когда я спросила Тофу, не хотела бы она повидать другие города, прислужница лишь недоуменно фыркнула. — Зачем? — искренне удивилась она. — На всей земле нет места прекраснее Карнохельма! И видя мое непонимание, смерила меня взглядом, полным сожаления и превосходства, словно я была неразумным ребенком. — Люди, оторванные от своих корней и предков — несчастные люди! Дети фьордов ценят свои земли, чужачка. Я знаю, что нигде не смогла бы найти пристанища. Я родилась, живу и найду покой в Карнохельме! Именно так считало большинство жителей фьордов. Ильхи привязывались к своим землям, словно деревья — корнями врастали. Исключением были водные хёгги и их потомки, тех, напротив, манили неизведанные воды и новые горизонты. Ну и девы-воины считались перелетными птицами, без дома и риара. Последние особенно интересовали меня, но после первой встречи я не видела в башне Трин-вёльд. Хотя порой мне казалось, что я ощущаю чужой взгляд, наблюдающий за мной. — Большую часть времени вёльды живут в заповедных лесах. Это дикие земли, Энни, — разматывая пряжу, говорила мне Тофу. — Туда сбегают от злых мужей, от немилых женихов, от нежеланного обручения. Сбегают девы, которые не желают подчиняться мужчинам. Вёльды не признают власти мужчин, у них главенствует крылатая мать. И о своей жизни они не рассказывают. Я слышала, что вёльды устаивают себе жилища в пещерах на скалах или в дуплах тысячелетних буков… словно и правда они птицы, а не люди,— прислужница насупилась, о крылатых она говорила с явной неохотой. — Быть вёльдой — плохая судьба, Энни. — Почему? — удивилась я, послушно подставляя руки для шерстяной петли. — Вёльды не чтят перворожденных хёггов и риаров! — отрезала Тофу. — А значит, после смерти не видать им покоя, так и будут скитаться по незримому миру, дальше им путь не откроется! У вёльд свои законы, и нам их не понять! В Карнохельм они приносят ценные камни, редкие травы и шкуры, порой живут тут месяцами, наш риар к ним добр. А за доброту они каждый раз присылают кого-то для участия в Билтвейде. Странное слово царапнуло слух. — Что это такое — Билтвейд? Женщина помрачнела. — Молись, чтобы не знать, Энни, — сурово поджала она губы. И я решила сменить тему. — Но разве родительница Рагнвальда была не вёльдой? Аста, так ведь ее звали. — Аста была иной, — лицо Тофу в один миг смягчилось и осветилось любовью. — Она пришла в Карнохельм совсем юной и полюбила Саврон-хёгга. Аста приняла его власть и силу, она сняла свою птичью накидку. Хотя до самой смерти билась во всех сражениях наравне с воинами. Уж как берег ее наш риар, но Аста даже с сыном под сердцем — билась и сражалась, представляешь?! Дева-воин она была, но чистоты и красоты неимоверной. Да и силы крылатых у нее имелись в избытке. — И что это за силы? — заинтересовалась я. — Вёльды умеют то, что не умеют обычные люди, — задумчиво протянула моя собеседница. — Чем сильнее крылатая, тем больше перьев на ее плаще. Я помню день, когда Аста вошла в Карнохельм. Гордая, красивая, ясноглазая! И плащ ее был покрыт перьями до самой талии! Вот какая она была! Явилась прямо в башню и заявила: хочу от тебя дитя, риар! Саврон как увидел эту деву, так и пропал! Всех, кто был до нее, забыл! Тофу тихонько рассмеялась, а потом вздохнула, и я вдруг подумала, что этой женщине немало лет. Хотя выглядела прислужница прекрасно, да и живости ее хватило бы на десятерых. — Много людей погибло от снежных? — решилась я задать вопрос. — В каждой семье есть о ком скорбеть. В память о ком сбривать волосы на левом виске, — поджала губы Тофу и отвернулась. Я растерянно потёрла глаза. Что бы сделала прислужница, узнай она, что я спасла одного из ледяных хёггов? Не только спасла, но и в некотором смысле… подружилась? Уже не первый раз я слышу о том, что творит в Карнохельме стая диких драконов, но по-прежнему не могу представить, что во всех этих убийствах виноват и Лёд. И хотелось закричать: Ледышка не мог! Вы все ошибаетесь! Но я благоразумно молчала. Три дня прошли вполне мирно, за работой и разговорами. Я ловила себя на том, что частенько думаю о Рагнвальде, ищу взглядом его высокую фигуру и белые волосы. И тут же одергивала себя. Этот ильх был словно снежная вершина — далекая, колючая и неприступная. А я всего лишь неуклюжая Энни. Я не гожусь для ледяных вершин. После ужина обитатели башни оставались в зале и рассказывали истории. И этого момента я ждала целый день. Присаживалась в углу и слушала. О воинственных ильхах, хёггах и прекрасных девах. О риарах, способных повелевать камнем и железом, о древних правителях, о жутких северных йотунах и мертвом городе, о блуждающих хёггкарах, таинственных элвах и дранвирах — тех, кого не принял незримый мир. О Великом Тумане, предсказаниях и первых кольцах Горлохума, которые выковали в пламени вулкана перворождённые. Лучшей рассказчицей оказалась та самая старушка Боргильда. И голос ее — удивительно сильный и мелодичный — создавал невероятно зримые образы. Легенды фьордов завораживали меня. Сидя там, возле пылающих чаш, я ощущала себя дома. Мне было тепло и уютно, мне нравились рассказы и смех. Порой истории оказывались чересчур откровенными, например, про Темных Дев, что ждут воинов после смерти. Об их умениях и обязанностях я слушала, краснея от понимания, за кого меня принял при первой встрече Рагнвальд. Женщины от таких рассказов фыркали, а ильхи смеялись. Я тоже улыбалась — тайком. Я, чужачка, не ощущала себя чужой. И потому надо скорее покинуть Карнохельм, пока я не успела врасти корнями в эти земли, как говорит Тофу. Когда Рагнвальд вернется, сразу поговорю с ним! Ну где же он?.. * * * — Это немыслимо! — вскричал Гуннар — огромный, грузный воин. Черные угли его глаз, казалось, прожигали Рагнвальда. — Надеть кольцо Горлохума в твоих летах? Да как это возможно? Плевок в законы перворожденных хёггов! — Нет закона, что нельзя надевать обруч после двадцати пяти зим! — вмешался Кимлет. Уже час совет старейшин бушевал и шумел, воины и старцы не могли решить, как поступить. — Традиция есть, тут не поспоришь! Но закона нет! Все просто знают, что духи не принимают взрослых ильхов! Что это то же самое, что прыгнуть со скалы на камни! Гуннар на миг осекся и нахмурился, отчего кустистые брови почти срослись на переносице. Яростно дернул себя за бороду и снова вскочил. — Так значит, традицию нарушать можно! Ее заложили предки, задолго до нас с тобой, а-тэм! — Риар! — оборвал Кимлет. — Пока Бенгт не очнется, я риар! — Теперь с этим можно поспорить, — неторопливо произнес старик Кьярваль, который уже многие годы считался в Карнохельме конухмом. Бенгт-хёгг защищал эти земли огнем и железом, а старый конухм решал вопросы управления и торговли. Кьярваля уважали за справедливость и острый разум, не померкнувший с годами. И потому совет притих, слушая старика. — Теперь в городе новый хёгг, к тому же, прямой потомок Саврона, его младший сын. Рагнвальд теперь имеет право на башню риара. — Что ты несешь, Кьярваль! — непочтительно взъярился Гуннар и с досадой почесал короткие волосы на сбритом виске. Остальные молчали, переводя взгляды с Кимлета на Рагнвальда. Все знают, что из водных хёггов дурные риары. Да и не бывают они риарами, лишь побратимами. Потому что сами не желают править. Морской хёгг — зверь вольный, на месте ему не сидится, стены его душат. Ему нужны лишь водные просторы, быстрый хёггкар да озорные девы, готовые развлекать его в струях воды. Вот и все счастье водного хёгга. И Кимлет был для Бенгта хорошим а-тэмом, но стал плохим риаром для Карнохельма. Да и защитить он не может. Что сделает водный хёгг со стаей в небе? Лишь хвостом ударит по глади воды да уйдет в глубину! Нет, Карнохельму нужен риар с крыльями. И все это понимали. — Прости, Кимлет, но скоро время туманов сменится временем водопадов. И все мы знаем, что будет с тобой твориться! — Ильхи слаженно ухмыльнулись в бороды. — Весна для водного зверя — время любви, а не битвы! Тебя позовет глубина, простор или новая дева, украденная с проплывающего хёггкара, и ты не сможешь сопротивляться. Останешься с ней на островах, а опомнишься, лишь когда в Карнохельме цветы станут ягодками! Кое-кто рассмеялся, Кимлет фыркнул. Но не возразил. Он и сам знал, что подступающее тепло уже будит его кровь. И все чаще тянет на простор. Старик Кьярваль медленно поднялся, обвел совет выцветшими от времени глазами. — Я думаю, Рагнвальд получил свое кольцо Горлохума заслуженно. Много лет назад Саврон совершил ошибку, отказав сыну в этом праве. И за эту ошибку Карнохельм платит много лет. Верно, мудрые перворожденные надоумили Рагнвальда исправить прошлое и надеть кольцо. Он надел, и он выжил, так решили духи. Так как мы можем его судить? Воины зашептались, склоняясь головами. Но кое-кто кивнул одобрительно. — То, что приняли перворожденные, примут и люди. Я готов встать под руку нового риара. — Что? — Рагнвальд вскочил, осматривая ильхов. Он ожидал чего угодно — ненависти, ярости, даже изгнания или казни, но это? И почему даже Кимлет выглядит довольным? Какого пекла? — Вы готовы принять риаром снежного хёгга? Вы в своем уме? — Мы готовы принять тебя, Рагнвальд. Все мы знаем тебя как самого искусного воина, сильного и верного Карнохельму. Твоя кровь сильна, а сражения закалили тебя, как самую крепкую сталь. Ты первым идешь в бой, не страшишься ни зверя, ни человека, но чтишь духов и предков. Городу нужна защита, и ты сможешь стать ею. Ты ведь подчинил своего зверя? Два десятка глаз смотрели в ожидании. И Рагнвальд медленно кивнул. Соврал. Он соврал. Но, кажется, заметил это лишь Кимлет. Бледно-голубые глаза водного хёгга подернулись рябью сомнений. Рагнвальд выдержал его взгляд. — Так что ты скажешь, Рагнвальд, сын Саврона? Ты готов защищать Карнохельм уже не воином, а риаром? Рагнвальд тяжело вздохнул. И снова кивнул. — Лишь пока мой брат не очнется и не вернется в башню, — помолчав, ответил он. — Но, может, ты прав, Кьярваль. Возможно, перворожденные дали нам новую надежду. — Он обвел взглядом непонимающие лица совета. — Я, кажется, знаю, как одолеть стаю диких хёггов. — И как же? — с сомнением крякнул Гуннар. — Мой зверь — один из них, — сухо произнес Рагнвальд. — Один из тех, кто годами нападал на Карнохельм. Ильхи снова вскочили, но старый Кьярваль с неожиданной силой треснул кулаком по столу. Подпрыгнули, расплескиваясь, кубки. — Дайте ему сказать! — Этот зверь — один из дикой стаи, — продолжил Рагнвальд, не повышая голос, и ильхи затихли, чтобы расслышать. — И он может их позвать. Мы много лет мастерили ловушки для диких, и ни одна не сработала. Звери слишком умны. Но теперь все иначе. Все, что нам надо сделать — это найти место, где можно заточить этих тварей. Пещеру, откуда они не смогут выбраться. А чтобы наверняка, оставим там отравленное мясо, набитое китовым усом. Звери нажрутся его, ус распрямится в их желудках и распорет их изнутри! — Не станут жрать… — протянул Гуннар. — Пытались уже! — Станут. Если кто-то из стаи покажет пример. В комнате повисла тишина. А потом хмурые лица осветились надеждой. — Заманить… Позвать… Пламя… Ловушка! Конец ледяным! Сделаем это скорее! Верн, прозванный Толстой Шеей, поднял над головой свой боевой топор. — Это железо ждет дня, когда напьется крови ледяных хёггов! — закричал он. — Я выжег каждого на рукояти и троих уже зачеркнул! А настанет день — и зачеркну каждого! — Не так быстро, — оборвал Рагнвальд. — Надо подготовиться, найти место. А мне — приручить зверя, чтобы он сделал, что должно. У нас впереди Билтвейд, лучшего времени не придумать. Изнутри рвало болью, хёгг ярился и когтями драл душу. Чувствовал. Ильхи разом заколотили по столу, лишь конухм и Кимлет остались сидеть, размышляя. У старика Кьярваля лицо помрачнело, а водный хёгг выглядел ошеломленным. В бледных глазах плескался ужас. — Тогда начнем с посвящения нового риара! Незачем тянуть! Сейчас же состоится бой силы! Ты готов бросить вызов а-тэму, Рагнвальд? И снова — ожидание. Рагнвальд посмотрел на того, кого привык считать своим родичем. Кимлет всегда был рядом, учил, защищал, насмешничал. А порой и беспощадно лупил сыромятной кожей, когда юный Рагнвальд уводил его дев или лез, куда не следует. Кто бы мог подумать, что однажды они выйдут на бой силы? И, пожалуй, Рагнвальд отказался бы, если бы не увидел чуть заметный кивок а-тэма. Значит, и Кимлет был согласен, вот же пекло клятое! В голове стало пусто и звонко. На него смотрели, ждали. И не скажешь ведь правду! Что не сможет он стать защитой! Но и Кимлет этого не может. Не сегодня, так завтра — сорвется на простор, и что тогда делать Карнохельму? Если город останется без риара, совет призовёт Варисфольд, и там решат, кто будет править в опустевшей башне. Но пустить в Карнохельм чужака? Того, кто не вырос на этих скалах, не впитал их дух? Немыслимо… Чужак придет со своими людьми, установит свои порядки и не оставит в живых раненого Бенгта. И место силы тоже станет его. Нет, ни за что! Рагнвальд стиснул в кулаке острый камень, усмиряя стужу внутри. Надо лишь дождаться Бенгта. Выждать время. Брат очнется, место силы поможет. И вернется в свою башню! А пока… — Хорошо. — Горло словно сковала стужа, и голос показался хриплым, чужим. — Я, Рагнвальд, заявляю право силы и крови на башню риара. И вызываю тебя, Кимлет, на бой силы, — выдохнул Рагнвальд и добавил: — На ножах. До первой крови. Кто-то из воинов фыркнул, но остальные лишь махнули рукой. В Карнохельме и так слишком много смертей, еще одна ни к чему. Толпой совет вывалился наружу. Ночь была на исходе. Ильхи воткнули в кольца факелы, образуя круг. Рагнвальд вошел первым, сжал в руке рукоять ножа. Кимлет неторопливо достал свой, глянул исподлобья. Хмыкнул. И напал. В полную силу, метя сразу под ребра! Да только зря. Рагнвальд легко увернулся, с каким-то ужасом и восторгом ощущая свои новые силы. А-тэм снова напал — словно скользкий угорь, словно рыба, плывущая в глубине. Кимлет был опасным соперником — сильным. Победить его раньше Рагнвальд не мог, хоть и считался самым искусным воином Карнохельма. Но ни один воин не сравнится с тем, за кем стоит хёгг. Зато сейчас… Он ощущал силу, что текла по его рукам и крови. Ощущал мощь, несравнимую не с чем. Он был стужей, снежным вихрем, вечным льдом. Прозрачным, прочным, несокрушимым. Он кружил в схватке, по-новому принимая свое тело. И свои возможности. Рагнвальд видел каждое движение Кимлета до того, как тот его начинал. И он был быстрее. Кто-то за кругом факелов присвистнул, кто-то охнул. А Рагнвальд просто вывернулся, крутанулся, отбил руку а-тэма, выбивая нож. И легко провел по его боку своим. Едва-едва, но никто не усомнился в том, что эта рана могла бы отправить водного к предкам. — Ты изменился, — чуть слышно произнес побратим его брата, внимательно глядя на Рагнвальда. И тот кивнул. Да. Изменился. — Встаю под руку твою, риар, — выступил вперед Кьярваль. И, несмотря на возраст, легко опустился на колено. — Встаю под руку твою… — эхом откликнулись остальные. Рагнвальд перевел взгляд с окровавленного ножа на коленопреклонный совет. Не этого он ожидал. И как относиться к этому — не знал. А потом кивнул, принимая. Последним на колено опустился побратим Бенгта, а когда поднялся, Рагнвальд шагнул ближе: — Кимлет, ты ведь собирался в Варисфольд? — и, получив кивок, приказал: — Отмени. Твой хёггкар останется в Карнохельме, Кимлет. На все выходы из города поставь стражу, ни одна дева не должна покинуть Карнохельм. И еще. Не приближайся к чужачке, которую я привел. Даже не смотри в ее сторону. Водный вскинулся, с интересом глядя на нового риара. — Вот как? Боишься, что сбежит дева? Она что-то значит? Рагнвальд посмотрел на длинные тени от факелов. В глубине синих глаз снова разлилась стужа, от которой водному было не по себе. — Эта дева поможет нам избавиться от стаи снежных хёггов, Кимлет. Навсегда. Водный хёгг прищурился, глядя на воспитанника. — Ты ведь понимаешь, что собираешься совершить, Рагнвальд? Понимаешь, чем обернется для тебя эта ловушка на ледяных? — Я все понимаю, — сказал новый риар. ГЛАВА 19 Закусив овсяной лепешкой с сыром и выпив бодрящий травяной чай, я вышла за стены башни, чтобы по указанию Тофу собрать мелкие голубые цветочки, росшие под соснами. Задание было мне по душе, мне нравилось копаться во влажной земле и вдыхать еле уловимый аромат первой зелени. Природа вокруг Карнохельма медленно пробуждалась, каждый новый день приносил дары — хрупкие травинки, нежные листочки и цветы. На дереве, как обычно, сидела сова и наблюдала за мной круглыми глазами. — Эй, тебе не сказали, что ты ночная птица? — пробормотала я. Пернатая не пошевелилась, продолжая изображать памятник самой себе. Хотя, может, эти птицы просто спят с открытыми глазами? Я не разбираюсь в орнитологии. Солнце медленно катилось над скалами, и я засмотрелась на великолепное зрелище. И подпрыгнула, когда передо мной возник силуэт. Трин-вёльд. Я отшатнулась, удивляясь, как девушка смогла подойти ко мне настолько бесшумно. Похоже, в этом городе все двигаются как кошки! — Испугалась? — протянула дева. — Я такая страшная, что ты шарахаешься? — Вообще-то ты очень красивая, — честно сказала я, и глаза Трин удивленно расширились. — Да? Альд говорил, что ты… необычная. Ну да, необычная. Хотела бы я знать, какое на самом деле слово употребил ильх. Хотя нет, не хотела бы. — Он рассказал тебе, как мы познакомились? — У Альда нет от меня секретов, — с чувством превосходства пояснила дева. Сверкнула темными глазами, глядя на которые, так и тянуло сказать — очи. — Мы давние друзья. Я нервно сглотнула. Трин же положила ладонь на рукоять кинжала, сжала пальцы. Ой-ой, она что, собирается меня убить? Устранить нежеланную гостью? Я отчаянно оглянулась, но рядом, как назло, не было ни души! — Слушай, не знаю, что тебе рассказал Рагнвальд, но я собираюсь уехать с первым же хёггкаром! Трин внимательно смотрела в мое лицо. — Значит, ты желаешь покинуть Карнохельм? — Конечно! — вскричала я. Внутри укололо сомнение, но я тут же задушила его. Дева-воин кивнула. Но руки с рукояти ножа так и не убрала. Скользнула вбок, и я резко повернулась, не желая выпускать ее из поля зрения. Опасность я ощущала нутром, и мне это совсем не нравилось. — Ты не похожа на наших дев, — задумчиво произнесла Трин. Черные перья ее удивительного плаща всколыхнулись под лаской ветра. — Совсем иная, — продолжила дева. — У тебя странные глаза и волосы. Ты иначе говоришь и ведешь себя. Даже смотришь — иначе. У тебя живое лицо, но я не понимаю, что творится в твоей голове. И мне это совсем не нравится. Трин снова скользко шагнула влево, я повернулась следом. — Альд сказал, что ты из дальних земель. Что тебя принес Бенгт. Значит, чужачка. Карнохельм не жалует чужих. Я не стала возражать. Лишь снова сделала шаг и быстро оглянулась, ища укрытие. Интересно, если я брошусь бежать, это поможет? Трин прищурилась и вдруг, откинув голову, расхохоталась. — Боишься? Видела бы ты свое лицо! Словно испуганная мышка! Не трясись так, — девушка заговорщически мне подмигнула. — Может, мы подружимся! Я вот совсем так не думала, но спорить не стала. Перемена настроения и улыбка этой девы не нравились мне так же, как ее скрытые угрозы. — Ну, не дуйся, тебе не идет, — весело хмыкнула Трин. — Хочешь, расскажу о крылатых? Ты ведь не знаешь о нас, верно? С таким удивлением смотришь на мой плащ, словно никогда не видела вёльд. Я осторожно кивнула. — Нас называют крылатыми не только за плащи и свободу. Трин подняла голову, всматриваясь в скользящих в облаках птиц. И издала тихий протяжный свист. Одна из пернатых упала вниз, покружила над башней и послушно опустилась на согнутую руку Трин. Я удивленно ахнула, глядя на ястреба. — Вёльдам дана власть над птицами, — пояснила дева. — Особенно ярко дар пробуждается в женщинах. Мы можем говорить с ними, повелевать ими. Иногда даже смотреть их глазами… Тебе нравится мой питомец, чужачка? Трин подняла локоть, и ястреб раскрыл крылья. Черные бусинки его глаз рассматривали меня внимательно и остро. — Он… красивый, — сглотнув сухим горлом, произнесла я. — Он сделает все, что я захочу. Смотри! Снова легкое движение рукой — и ястреб сорвался с локтя девушки. И бросился на меня. Я отшатнулась, инстинктивно закрывая ладонями лицо. Перед глазами бились крылья. — Хватит! — закричала я. — Прекрати! — Думаешь, сможешь явиться непонятно откуда и отобрать у меня Альда? — Трин склонилась, ее голос стал похож на шипение. Ястреб нападал снова и снова, пытаясь добраться до моих век. Я закрывалась ладонями, совершенно потерявшись в этой агрессии. Боги, да мне же сейчас выклюют глаза! Острые когти и клюв раздирали кожу, по рукам потекла теплая кровь… — Я никому его не отдам, Альд — мой! — Не надо… Я ударила, не глядя, отбиваясь от птицы. И на миг увидела саму себя. С разлетающимися от ветра волосами, с бледным лицом и испуганными глазами. С окровавленными руками. Словно я посмотрела на себя… глазами ястреба! Отшатнулась, не понимая, заморгала отчаянно. Что это было? С пальцев капала кровь… С клекотом ястреб рванул в небо, а вёльда отшатнулась. — Трин! — гневный оклик Рагнвальда заставил нас обеих обернуться. Ильх торопливо приближался. Белые волосы припорошены пылью, на щеках — серая щетина, на сапогах — грязь. Наши глаза встретились, и мое сердце подпрыгнуло, забилось часто. Надо же, я успела по ильху соскучиться. Рагнвальд глянул на мои руки, и его зрачки сузились до точек, а на скулах проявился морозный узор. Еще миг — и варвар потеряет контроль! — Убирайся, Трин! — рявкнул он. Словно мороз лизнул… — Ты прогоняешь меня из-за чужанской девы? Меня? — не поверила вёльда. — С тобой я поговорю позже. Я запретил приближаться к башне! — Ты мне не указ! — топнула ногой дева. Глянула на меня искоса. В красивых глазах билась злость. Развернулась так, что взлетели черные косы, и пошла к городу. Рагнвальд сжал зубы и указал на скамью за деревьями. — Сядь. Я не стала сопротивляться, молча выполнила. Из башни выглянула Тофу и ахнула, увидев мои руки. Убежала и выскочила уже с кусками ткани и плошкой воды. — Ох, не усмотрела я! Рагнвальд молча забрал бинты, махнул рукой. — Я сам. Иди, Тофу. Прислужница удалилась, качая головой и бормоча себе под нос. А ильх взял мои ладони, повернул, осматривая раны от когтей и клюва птицы. Осторожно промокнул смоченной тканью, и я поморщилась. Молча наблюдала, как варвар промывает раны, а потом перевязывает. Говорить не хотелось, да и что тут скажешь? — Больше это не повториться, — хмуро произнес Рагнвальд. Я снова промолчала. Не повторится? Как же! Я видела лицо Трин и слышала ее угрозы. — Раны глубокие, побереги руки несколько дней, — как-то заморожено произнес ильх. Под его ногами трава побелела изморозью. Злится, значит… на меня? За то, что разъярила его Трин? — Я сказала ей, что уеду с первым же хёггкаром, но Трин не поверила. Рагнвальд вскинул голову и посмотрел мне в глаза. — Я разберусь, — с нажимом произнес он. — И твои руки заживут. Он так и не отпустил мои ладони, продолжал держать. И медленно поглаживать большим пальцем. От понимания этого я слегка смутилась. Молчание повисло дурманом. — Ты странно на меня смотришь, — чуть сипло произнесла я. — Может, соскучился? — сказал Рагнвальд. Слова прозвучали так мрачно, словно он признался в жутком преступлении! Я глянуло удивленно. — Сомневаюсь. Слушай, я пыталась узнать, когда отплывает хёггкар, но мне не сказали! В глазах ильха появилось какое-то чувство, но разобраться в нем я не смогла. — Тебе не нравится Карнохельм? Тофу сказала, ты выглядела веселой. — Какая разница, меня ждут в Варисфольде! Новую эмоцию я уже распознала — гнев. Но Рагнвальд слишком быстро ее погасил. — Вряд ли. Все знают, что случается с девами, которых уносит хёгг. И что девам это нравится. Я моргнула, осмысливая. А потом вспыхнула и покраснела. — Но это ведь неправда! Не было ничего такого! Рагнвальд пожал плечами и улыбнулся. Ну почти — уголки его губ приподнялись. И что это он сегодня такой добрый? Подозрительно! — Мне кажется, я был не слишком ласков с тобой. — Ты был груб, как неотесанный варвар. Так точнее. — Верно, — синие глаза посветлели. Он слегка наклонился, словно собираясь открыть мне страшную тайну. — Я и есть неотесанный варвар, чужачка. Я открыла рот. Рагнвальд что же, шутит? Да быть этого не может! — Ты с утра что-то выпил? — пробормотала я. — Какой-то местный настой вежливости? Или тебя в горах кто-то покусал? — А ты беспокоилась? — он наблюдал за мной, жадно ловя изменения на моем лице. — С чего мне это делать? — И не скучала? Нет, сегодня с ильхом определенно что-то не так! Я мотнула головой в ответ на его вопрос, и варвар усмехнулся. — Тофу говорила, что ты спрашивала обо мне. Предательница! — Просто поддерживала разговор, — буркнула я. — Так когда я смогу уехать? Искры смеха пропали из глаз Рагнвальда, и на миг мелькнула стужа. — Придется задержаться в Карнохельме, дева. Хёггкар отплывет лишь через месяц. — Что? — опешила я. — Месяц? Целый месяц? Но я думала, что уже сегодня-завтра сяду на корабль! — Не терпится вернуться в Варисфольд? К этому недоумку, что упустил тебя? — Не говори так о Гудрете! — я вырвала свои руки из мужских ладоней. — Ты ничего о нем не знаешь! — Он позволил хёггу тебя забрать. Не смог удержать, не смог защитить. Я знаю достаточно. Я вскочила, желая уйти, но ильх преградил мне дорогу. Я инстинктивно отступила, и он уперся ладонями в камень за моей спиной. Я тяжело втянула воздух. В синих глазах варвара мелькнули разноцветные искры. — Никогда не беги от… хёгга, Энни, — тихо произнес он. И я застыла, заворожено глядя в его лицо — побледневшее, осунувшееся, уставшее. Но его губы были по-прежнему решительно сжаты, а глаза… нет, в эту бездну лучше вообще не заглядывать. — Совсем недавно ты утверждал, что не хёгг. Он усмехнулся, соглашаясь. — Хочешь, я покажу тебе Карнохельм? — С чего такая галантность? Он моргнул. — Я не знаю, что значит это слово. — Обычно это желание что-то скрыть, — нахмурившись, сказала я. — Или желание что-то получить. Что нужно тебе, Рагнвальд-хёгг? Он помолчал, глядя с удивлением. — Я пытаюсь не быть варваром. — Вот это больше всего и пугает, — буркнула я. Его рука обхватила мой затылок. — И я действительно скучал, чужачка. Это… правда. — Не надо… — Хочу твой затуманный поцелуй, — он сжал мои волосы в кулак. — Подаришь? — Нет. — В прошлый раз тебе понравилось, — он улыбался, но в глазах смеха не было. Было что-то иное — тревожное, обжигающее стужей, беспощадное. Даже страшное… и в то же время — отчаянное… словно на меня смотрел зверь. Из капкана. Я нахмурилась, пытаясь понять, в чем подвох. Нет, спорить глупо — любезный варвар гораздо приятней грубияна, которым он был до этого. Но с чего такая перемена? — Дело в моих волосах, да? — озарило меня. — Вы здесь как-то странно реагируете на их цвет! Ильх накрутил на палец выбившуюся прядь. Как тогда, на кухне… — Мне нравится этот цвет. Но я хотел бы ощутить твои губы, даже будь пряди зелеными, как еловые ветки. — Почему? — растерянно спросила я, и Рагнвальд поднял вопросительно брови. И усмехнулся. — В мертвых землях не знают, почему мужчина хочет прикасаться к деве? Мертвые земли мертвы настолько? Наверное, поэтому вы придумали поцелуи? — Мне говорили, что к деве нельзя прикасаться без ее разрешения, — занервничала я. — А к лирин — тем более… — Нельзя, — покорно согласился варвар. — Только если удержаться невозможно. Он провел кончиками пальцев по моему лицу. Уголок глаза, скула, краешек губы. Дрожь нетерпения. Короткий сдавленный вдох. В льдистой синеве его глаз дрожала растерянная Энни. А в моих глазах отражался Рагнвальд. Белые волосы и метельные ресницы, темная стужа в глазах… Два отражения встретились. Рагнвальд моргнул. И резко отступил. Сжал кулаки, тряхнул головой и скривился, когда белые пряди упали на лоб. * * * От вида крови на ее руках шумит в голове. Или это от усталости? Он слишком давно толком не спал и не ел… До места силы отряд двигался почти без отдыха, обратно Рагнвальд возвращался один, дав остальным ильхам возможность передохнуть в охотничьих сторожках. Но себе он этого позволить не мог. Он шел через горный склон, с изумлением отмечая новое. Снег был не белым. Он имел десятки десятков цветов и оттенков. Лёд имел не только форму, но еще вкус, запах и голос. Он шептал, шелестел, звенел и пел. Лёд знал все и мог все рассказать. Вода изменчива и непостоянна, но замерзая, она хранит память. О ручьях, подземных источниках, росе в траве далеких южных долин, паре над котлом в Варисфольде или даже облаках на небе. Лёд помнил и шептал, пытаясь что-то поведать, но Рагнвальд заглушал этот голос, не желая слушать. Небо… там тоже был холод. И Рагнвальд все еще помнит восторг, который ощутил словно эхо, когда хёгг расправил крылья. А еще были ветра. Раньше Рагнвальд знал лишь то, что ветер с юга несет тепло, а с севера — холода. Вот и все его знание. А теперь… Великие перворожденные — как же иначе все было теперь! Ветров было много, и каждый был живым. Они рождались и умирали, как и все на земле. У каждого ветра был свой срок и свой нрав. Пока Рагнвальд шел, он ощущал разные ветра. Одни мелкие и пугливые, словно хорьки. Они прятались в трещинах, камнях и ямках, пахли южным песком и ягодами, трогали щеки осторожными, быстрыми лапами, юркали в щели скал, стоило оглянуться. А потом снова вспархивали, крутились под ногами — бестолковые, но ласковые. Другие были сильнее и злее. Рагнвальд видел белесые глаза этих ветров, ощущал их жесткие прикосновения. Ветра-хищники налетали внезапно, могли ударить наотмашь, испытывая и пробуя его силу. Они несли запах далеких городов, голоса незнакомых людей, рычание зверей и клекот птиц. Они пили воды ледников и жар Горлохума, а потом обрушивали и то, и другое на землю. Эти ветра были непокорны и свободны, но Рагнвальд знал, что стоит захотеть — подчинятся и они. И тянуло узнать себя, обуздать такой ветер… И были ветра-стихии, ветра-разрушители. Их Рагнвальд лишь чувствовал своим новым нутром, ощущал в вышине. Эти ветра рвали небо в лоскуты, бушевали и ярились. Их приход на землю означает гибель. Именно эти ветра сносили со скал человеческие жилища, неслись ледяным вихрем и лютым холодом. Они рождались в небе, и Рагнвальда неистово, невыносимо тянуло к ним. Именно эти ветра стелились под крыльями снежного хёгга, кормили его своей стужей, когда тот поднимался к звездам. И не было свободы прекраснее… С трудом он выбросил из головы это желание. Стряхнул ветер, пушистой шкуркой обернувшийся вокруг руки. Ногой отбросил тот, что стелился у сапог. Зарычал по-звериному. Нельзя поддаваться. Нельзя… хотеть! В голове все крутилось и крутилось, словно колесо на скрипучей телеге: раненый брат, совет старейшин, дикая стая, ледяной хёгг, Билтвейд… Чужачка… Все эти мысли пробуждали стужу внутри, и лишь чужачка — тепло. И Рагнвальд думал о ее волосах, о широко распахнутых глазах, о мягких изгибах, что так приятно оглаживать ладонями. «Дева не для разговоров, Альд, дева для удовольствия, — частенько говорил во хмелю Бенгт. — Поэтому выбирай молчаливую и пышногрудую. Чтобы занимала тело, но не голову!» Рагнвальд не слушал. И не собирался обсуждать своих дев даже с братом. Вырос, а привычка молчать осталась. Впрочем, говорить было особенно не о чем. Дев в его жизни почти не было. Он не желал привязываться. Рагнвальд знал, что в Карнохельме его считают заговоренным. Кто-то пустил слух, что крылатая Аста зачаровала сына от поражений в битве, от увечий и даже смерти. Иначе чем объяснить, что в каждой битве Рагнвальд впереди всех, а гибель обходит его стороной, словно боится? Сам ильх знал, что слова эти — глупость, и его черед настанет в свое время. Но в одном карнохельмцы были правы, в одном Рагнвальд от них отличался. Он не испытывал страха. Совсем. С того самого дня, когда погибли родители. Словно его души коснулось дыхание самого Ульхёгга, и она замерзла. Рагнвальд шел в любой бой, не сомневаясь и не страшась. Ни смерти, ни боли, ни человека, ни зверя. Да и что может быть для воина лучше, чем смерть в бою? Понимание, что надо сделать, появилось еще там, в месте силы. А после лишь окрепло, пустило корни. Сколько раз карнохельмцы пытались заманить дикую стаю в ловушку, все без толку. Хёгги яростны, но и умны. А ледяные еще и осторожны. Ильхи гибли, а дикая стая продолжала убивать. Даже совет ста хёггов в Варисфольде одобрил желание Карнохельма уничтожить эту стаю. Конечно, если смогут. Честная битва — сказал совет. Пока карнохельмцы проигрывали. Но если стаю позовет свой… Если позовет он, все получится. И сердце Рагнвальда начинало выстукивать новый ритм: получится, получится… сбудется-сбудется. Освободится. Его земля освободится. Только надо, чтобы чужачка помогла. Он не станет врать, но и правды не скажет. Что ей до Карнохельма, этой деве из мертвых земель? Что ему до чувств этой девы? Вот только стоило увидеть девчонку возле башни, заслоняющейся от птицы, и ярость почти сломала ребра. От вида крови на ее руках кружится голова. Хочется рвать, терзать, выпустить холод… С трудом сдержался. Тонкие ладони теперь скрыты повязками, и на ткани уже проступили кровавые разводы. Если бы он не успел? Все знают, на что способна эта птица! Ястреб подчиняется воле крылатой девы, он мог и убить! Ярость внутри похожа на стужу — такая же колючая, лютая и беспощадная. Еще миг — и она выплеснется наружу. И спустится на землю ветер-разрушитель. Нельзя этого допустить. Рагнвальд тяжело втянул воздух, пытаясь сдержать злость. Чужачка качнула головой, и холодный ветер растрепал рыжие кудри. А потом послушно подхватил запах и вкус девы, преданно мазнул по губам ильха. И у него, Рагнвальда, пересохло в горле, и тело налилось сладкой тяжестью предвкушения. Вот-вот снова полыхнет над головой небо! Пекло, ей ведь больно! О чем он думает?! Отвел взгляд, а потом не удержался и глянул снова. И удивился, что действительно рад ее видеть. Лучше бы она и дальше ходила в саже и лохмотьях! И почему Рагнвальду хочется накрыть деву покрывалом, чтобы на нее никто не смотрел? А ведь смотрят… точно смотрят! Не зря Трин разъярилась. Где-то далеко, в незримом мире, снова зарычал хёгг. И Рагнвальду захотелось зарычать тоже. — Ты хотел что-то сказать? Ильх мотнул головой, испытывая потребность как следует стукнуть кулаком по камню, чтобы прийти в себя. Душу рвало на части от ярости и желания, и он не понимал, как унять эти чувства. Почему при встрече с Трин он не испытал ничего подобного? Совсем ничего… Чужачка смотрела удивленно, и от ее глаз становилось жарко. И внутри звенела стужа, приказывала. Спеленать снежным коконом, увести, забрать себе… в сердце вьюги, в белую бесконечность, в ледяной простор… Туда, где снег, туда, где счастье и песня ветров… Нет! Ильх завел руку за спину, сжал в ладони тлеющий уголь. Боль разогнала дурман в голове, вернула воздух. — Идем. * * * Оказывается, с тыльной стороны башни была еще одна дверь — массивная, тяжелая и запертая. Рагнвальд отпер замок и махнул рукой, приглашая внутрь. Я несмело шагнула во мрак. Ильх уверено прошел вглубь, чем-то зашелестел. И легкие искры ожили на плоской каменной чаше. Окон в длинном помещении не было, только сундуки, полки, какие-то свертки, корзины… А еще оружие. Топоры, мечи, ножи, изогнутые клинки… Всех видов и размеров! Они поблёскивали на стенах или лежали в чехлах, любовно завернутые, как младенцы! — Ух ты, — я тронула пальцем изящную рукоять. Дерево оплетал водяной змей, оскаленная пасть, казалось, вот-вот цапнет за палец! — Кимлет делал, — усмехнулся Рагнвальд. — Такой нож любит воду, он будет верно служить рыбакам или странникам по морю. А вот на суше затупится, сколько ни точи. Я снова погладила оружие, изумляясь. Для детей фьордов все было живым — и камни, и железо, и дерево. Все имело свою душу и характер. Ильх улыбался, переходя от одного клинка к другому. Словно встретился со старыми друзьями. — Раньше я слышал голос каждого клинка. Он сказал это спокойно, с горечью, но без боли. — Ты сожалеешь? — вырвалось у меня. — Я нашел способ с этим примириться, — помолчав, ответил ильх. Взял из корзины плотный мешочек и сунул мне. — Здесь монеты, купи себе, что хочешь. И можешь выбрать любой подарок, там есть украшения для дев, — он небрежно махнул рукой на корзины, и я фыркнула. — Это что же, плата за прикосновения? Бенгт обещал сундук с золотом, если ты очнешься. Рагнвальд хмыкнул. — Брат слишком дорого оценил мою шкуру. Будет тебе сундук, чужачка. Вот вернется Бенгт и притащит. — Пусть корону захватит, я видела ее в куче золы, — рассмеялась я и удивилась, увидев ответную улыбку Рагнвальда. Нет, сегодня точно грядет какое-нибудь лунное затмение, самый колючий варвар фьордов — улыбается! Дойдя до стены, я обнаружила за плотной тканью еще одну комнату. — А здесь что? Соседняя комната была похожа на кладовую, в которую свалили старую рухлядь и забыли. Какие-то рамы, накрытые пыльными полотнами, осколки стекла, корзины с грязными безделушками. Я взяла одну, протерла рукавом и изумленно моргнула. На ладони сверкал хрустальными гранями хёгг. Ледяной дракон с синими глазами, так похожий на Ледышку! Фигурка была меньше ладони, но я могла рассмотреть и чешуйки на изогнутой шее, и когти на крыльях. Потрясающая, невероятная работа! Я оторвалась от любования и подняла голову. Рагнвальд стоял в шаге, а я и не услышала, как он приблизился. Только выглядел ильх странно. Его грудь тяжело поднималась, он хватал воздух, словно задыхался. Я положила фигурку на полку и обеспокоенно подошла ближе. Он словно забыл, что я рядом, и вздрогнул, когда я положила забинтованную ладонь на его запястье. Посмотрел на мою руку, моргнул. И взгляд стал осознанным. — Я думала, в Карнохельме нет стекла. — Это все, что осталось. Стекло, зеркала… У них тоже есть голоса. Я не знал. — Тебе плохо? Он перехватил мою руку — не раненые пальцы, а запястье. Сжал и замер так. — Мне нужна твоя помощь, Энни. Я хочу… научиться управлять хёггом. А ты единственная, с кем он поладил. — Значит, ты готов слиться с Ледышкой по-настоящему? — ахнула я. В полумраке глаза Рагнвальда блестели, словно у хрустального дракона. Это было противоестественно и завораживающе. Беловолосый варвар, который пугает и притягивает одновременно. Рядом с ним я тоже ощущала себя хрупкой хрустальной статуэткой, и голос разума кричал: беги, Энни! Не соглашайся! Ильх мягко шагнул ближе, все еще держа мою руку. — Поможешь? — Но как ты собираешься этому научиться? — Чтобы овладеть новым движением в бою, надо повторять его снова и снова, — произнес Рагнвальд. — И хёгга надо выпускать в зримый мир, а после учиться повелевать им. Рядом с тобой хёгг становится смирным, так что ты можешь мне помочь. А я в ответ помогу тебе. Я научу тебя сражаться, дева. Фьорды не место для слабых. Я помолчала, размышляя, не совершаю ли ошибку. Интуиция подсказывала, что лучше держаться от Рагнвальда подальше. То, что он будил во мне, было слишком сложным… И сам он — тоже. За улыбкой таилось что-то иное, то, что мне может не понравиться. В любезность варвара я совсем не верила. Но почему-то верила в его слова: я не причиню тебе вреда. Возможно, ильху просто нужна моя помощь, а просить Рагнвальд не умеет. Глянула на свои перевязанные руки. Мне надо научиться сражаться, ильх прав — фьорды не прощают слабости. — Хорошо. Я помогу. И сразу ощутила облегчение. Словно обрадовалась возможности задержаться в Карнохельме… Но вот размышлять, почему — не хотелось. К сожалению, я знала ответ. И на миг показалось, что он не отпустит мою руку. Не отпустит меня. Полумрак затягивал в свои сети, обнимал, подталкивал нас друг к другу. Я видела мерцание в глазах ильха. Но он лишь кивнул. — Тогда начнем утром. И вот еще… — его голос внезапно охрип. — Сегодня после заката оставайся в башне. Не выходи из своей комнаты, запри дверь и никому не открывай. Так будет лучше… для тебя. Развернулся и торопливо вышел. Словно за ним дикие волки гнались! Я покачала головой. Будто самый бесстрашный воин Карнохельма боится оставаться со мной наедине! ГЛАВА 20 Я вернулась в башню и чуть не налетела на Тофу. — Энни! Покажи руки! — прислужница осуждающе поцокала языком. — Ох уж эта Трин! Нет сладу с девчонкой! Норовистая, как дикая кобылица! Испортила мне помощницу, а я ведь думала отправить тебя на кухню, крупу перебирать! И что теперь? С такими руками от тебя толка не будет! Я кивнула. — Скорей бы вёльды ушли, — буркнула женщина. — Ох, болтаю с тобой… Праздник вечером, а я ничего не успеваю! — воскликнула прислужница и, кинув еще один сожалеющий взгляд на мои повязки, убежала. Праздник? Но спросить я не успела, прислужницы рядом уже не было. А в самой башне стало как-то неожиданно многолюдно и шумно. Дверь хлопала без остановки, впуская женщин, и все они бежали, говорили, спешили! Я отошла в сторонку, потому что меня едва не снесли девы с огромными корзинами. Башня стала похожа на огромный пчелиный рой, в котором все что-то делали, а самое главное — что-то понимали. Я ничего не делала и ничего не понимала, поэтому сочла за лучшее потратить монеты и наконец купить себе необходимые женские мелочи. Никто меня не остановил и не окликнул, когда я вышла из башни и направилась к устрашающему мосту-парапету, прилепившемуся к скале. Стараясь не смотреть вниз, я доползла до основной части города. Пошла мимо домов, все дальше углубляясь в паутину улиц и с интересом рассматривая жизнь Карнохельма. Вот прошла красавица-дева, неся корзину с бельем, вот стучит молотом под навесом кузнец, вот носятся мальчишки, растопырив руки и изображая полет хёгга. Я улыбнулась последним, проходя мимо. Хёгги были повсюду — каменные. Они держали чаши с углями на стенах домов, взбирались по скалам черными изваяниями, возвышались над крышами, угрожающе растопырив крылья и оскалив пасти с железными клыками. Некоторые выглядели столь правдоподобно, что я порой шарахалась в сторону, увидев вылезающего из брусчатки дракона. Похоже, каждый житель Карнохельма считал своим долгом украсить жилище каменным или железным чудовищем. Возможно, они верили, что изваяния их защитят. Встречные ильхи провожали меня взглядами, но вопросов не задавали, лишь глазели. А я рассматривала то, что скрывали деревья и густые заросли — разрушенные дома. Их было много. Остановившись у одного, я тронула пальцем остаток стены и вздрогнула. Камни обожгли холодом. А ведь даже дорога хранила тепло весеннего солнца. Но на развалинах дома вился морозный узор, словно гранит впитал вечную стужу. Такой дом даже нет смысла восстанавливать, внутри поселилась зима. Ледяные драконы, вот кто это сделал. Их дыхание способно и камень превратить в стекло, так говорила Тофу. Рассказывать о снежных чудовищах прислужница не хотела, но кое-что узнать все же удалось. Дикая стая нападает на Карнохельм уже много лет. Жители что только не делали, чтобы избавиться от напасти, но все безрезультатно. Лишь после Билтвейда ледяные исчезали на несколько месяцев. Пояснять последнее Тофу не стала и явно разозлилась. Я снова погладила ледяные камни и нахмурилась. История с нападениями не давала мне покоя, потому что часть меня отказывалась верить в причастность Ледышки. Хотя разум и твердил, что хёгг — дикий зверь, и мне не стоит его оправдывать. Но почему я знаю этого дракона совсем другим? Да, хёгги — хищники, но вокруг Карнохельма полно зверья, зачем нападать на город и людей? Разве это не странно? Из-за сосен потянуло ароматом выпечки, и мой живот заурчал, напоминая о пропущенной трапезе. Я двинулась вперед, жадно принюхиваясь. И оказалась на широкой улице. С двух сторон здесь примостились под открытыми деревянными навесами торговцы. Я с любопытством осмотрела поделки из камня и железа — начиная от посуды и заканчивая изящными браслетами и бусами. Мастерство местных ремесленников поражало, и я лишь хлопала глазами, удивляясь. У юной девочки в глубине улице я выбрала несколько лент для волос и гребень, чтобы не расчесываться пальцами. Сложила покупки в тканевый карман-мешок, пристегнутый к поясу, и двинулась дальше. Похоже, на этой улице можно было купить все, что душе угодно, начиная от тканей и украшений и заканчивая едой. В стороне исходили ароматным паром котлы с густой похлебкой, рядом шипела на углях рыба и сочные куски мяса. А еще тут продавали сладости. Я облизнулась, размышляя, чем угоститься. И не успела решить, как рядом выросла фигура молодого ильха. — Бери, тебе понравится, — со странной интонацией сказал он, протягивая сдобный крендель. — На меду, сла-адкий. Хочешь? Я покосилась на подарок и мотнула головой. Все же уроки Рагнвальда даром не прошли, и что из рук мужчин не стоит брать еду, я усвоила. Отступила и почти налетела на другого ильха, подошедшего сзади. У этого в руках была глиняная кружка, полная сочных ягод. — Лучше возьми у меня, — с той же тягучей нотой в голосе протянул незнакомец. Ильхи — оба черноволосые и молодые — смотрели на меня с одинаковыми улыбками и ожиданием в глазах. У того, что с кренделем, радужки глаз были черными, как деготь, плечи укрывал роскошный серебристый мех, а лицо перечеркивал шрам. А у того, что стоял справа, глаза светились темным янтарем и его торс закрывала лишь кожаная безрукавка. И у обоих на боку красовались тяжелые мечи! Я нервно сглотнула. Темноглазый зыркнул недовольно на соперника и снова улыбнулся мне. — Не хочешь крендель, возьми орехи или сладкое молоко! За такую деву я ничего не пожалею! — Зачем тебе меченый ильх, пусть и с дарами, — хмыкнул янтарноглазый. — Возьми мои ягоды, не пожалеешь! Никто еще не пожалел, что пошел с Дьярви! За твои красные волосы и глаза цвета моря я буду любить тебя, как никто и никогда, вот увидишь! — Хвастун, — презрительно фыркнул ильх со шрамом. — Зачем такой деве твои никчемные ласки? В моем доме ее ждут угощение и дары! Я ошалело переводила взгляд с одного ильха на другого. Это они меня так… покупают? — Идем со мной, дева, — жарко выдохнул Дьярви. — Не пойду я никуда! — Шарахнулась я в сторону, уже жалея, что вообще вышла из башни риара. — Пропустите! — Откуда же ты такая взялась? — протянул меченый, одаривая меня голодным взглядом. — Словно сама посланница Хелехёгга явилась в Карнохельм. Конечно, ты не пойдешь за жалкие ягоды! Я одарю тебя золотом, в моей сокровищнице дары не хуже, чем у риара. — И кто здесь хвастун, — мрачно протянул Дьярви, сообразив, что добыча ускользает. Шагнул ко мне, заглядывая в глаза. Красивый — с каким-то хмурым удивлением осознала я. Молодой, сильный, горячий. И смотрит так, что щеки сами собой краснеют. Да и второй хорош, надо признать. Вот только лучше бы мне от обоих держаться подальше! — Пустите! — я попыталась обойти ухажеров, но они плавно переместились, закрывая мне дорогу. Я оглянулась растеряно, но увидела лишь заинтересованные взгляды еще парочки воинов. Кажется, и эти прикидывали, как завлечь чужанскую деву в свою постель! — Не хочешь наших даров, назови, чего желаешь! — выдохнул меченый. — Ничего! У меня… муж есть! — И почему он отпустил такую деву одну, да без брачного пояса? — Дьярви поднял брови. — На тебе ни браслета лирин, ни пояса венлирии, значит, ты дева свободная… — Пошли вон! — раздался за спинами ильхов каркающий женский голос. И, к моему удивлению, мужчины тут же расступились, пропуская меня. И я увидела незнакомку. У нее было странное лицо — коричневое от загара, горбоносое, тонкогубое и морщинистое. Я не сразу поняла, что именно меня поразило, а потом осознала. Она была некрасива и стара. Серое платье висело на сухом теле пыльной тряпкой, пегие волосы переплетало множество веревок, свалявшихся от грязи. С дряблой шеи свисало множество амулетов — бусины, звериные клыки, фигурки из камней и дерева, но больше всего было перьев. Тело старухи укрывал плащ. Вёльда. Мне хотелось заглянуть незнакомке за спину, чтобы увидеть, как много перьев на ее плаще, но, конечно, я не стала этого делать. Ильхи недовольно нахмурились, вмешательство им не понравилось. Но возражать не стали, лишь кинули на меня острые взгляды и ушли. Женщина же приблизилась, тяжело опираясь на палку, и вдруг ткнула в меня пальцем. — Убирайся из Карнохельма! — резко произнесла она, и я опешила. — Сегодня же! Прочь! — Что? — Пошла вон, говорю! Уходи, вёльда! — Вы меня с кем-то путаете… Кто вы? Почему вы меня гоните? — от волнения я даже забыла, что на фьордах не обращаются на «вы». Крылатая по-птичьи склонила на бок голову. — Гоню? — она фыркнула, прищурила светлые глаза. — Я тебе помогаю, глупый птенец! — Вы меня с кем-то перепутали, — осторожно сказала я, незаметно оглядываясь. Отлично, повезло познакомиться с местной сумасшедшей! На нас косились, но обходили стороной. Даже вооруженные мечами и кинжалами воины! Словно никто не желал приближаться к вёльде. — Ничего я не путаю, — буркнула женщина. — Ты — птенец из мертвых земель. Как давно я не встречала таких… И еще столько же встречать не хочу! Пошла вон! Точно свихнувшаяся! Я осторожно отступила на шаг, гадая, что будет, если брошусь бежать. Рядом с незнакомкой мне было не по себе. И лишь воспитание удерживало от того, чтобы не броситься наутек. Но вёльда вдруг глянула совершенно разумно. — Да не трясись, глупая девчонка! Тебе не стоит ходить одной. В Карнохельме слишком много ильхов с горячей кровью, а ты чужая, идешь, словно факел, со всех сторон на тебя глазеют! — старуха хрипло рассмеялась. — Можешь звать меня Гунхильд. А ты кто, вёльда? — Эннис… Но я не вёльда. — Ты разорвала путы на ястребе, я знаю, — хмыкнула старуха. — Видать, не всё убили в тебе мертвые земли, что-то фьордам удалось пробудить. Но поговорили — и хватит, убирайся из Карнохельма! Птичьи кости сказали, что будет. Уходи! Я моргнула. Это она о чем? Женщина вдруг шагнула совсем близко, я ощутила её сладковатое дыхание. — Твоя стая была очень плоха, — зашептала вёльда. — Так плоха, что не научила своего птенца летать. Не научила быть свободной. Почти убила. Мертвые земли всех убивают, я-то знаю… Мертвые земли не знают истину, ослепли и оглохли… Там тяжело дышать таким, как мы. Ты сбежала… я сбежала… но крыльев нет, так, птенец? — Я не понимаю, о чем ты говоришь… кто ты? — я лихорадочно пыталась сложить в голове горячечные фразы. Вёльда сбежала из мертвых земель? Из… Конфедерации? Неужели эта женщина тоже родилась за Туманом? Но как она попала на фьорды? Программа переселения началась лишь несколько лет назад, а до нее эти земли и вовсе считались недоступными. Нет, это совершенно невозможно! Вёльда рассмеялась мне в лицо. — Ты ничего не понимаешь, птенец. Если судьбе угодно, круг замкнется. Путь приведет туда, где ты должна быть. И в Тумане есть тропы, только мало кто знает. Эти тонкие нити еще держат жизнь в мертвых землях. Но тебе нельзя здесь оставаться. Уходи из Карнохельма! Птичьи кости не врут! От горячечного шепота стало не по себе. Я попятилась. — Мне надо идти. Извините, — выдавила я. — Я никогда не ошибаюсь. И крылатая вдруг положила ладонь на мою грудь, под ключицы. И светлые глаза ее потемнели, налились пугающей темнотой. Хотелось отойти или закричать, но я не могла. Так и стояла. — Я их вижу, птенцов. Всегда вижу. Тех, в ком живет крылатый дух, — шепнула Гунхильд. — Но у твоей птицы сломаны крылья, она никогда не летала. Я плачу, когда смотрю на нее. Надо взлететь, надо… Эх, смерть идет. Я вижу… По щекам женщины потекли слезы, и я до боли прикусила щеку. Оживленная площадь исчезла. Ильхи, девы, котлы и рыба растворились, я видела лишь блеклые глаза и ощущала ладонь на своей груди. И что-то странное внутри. Словно там, под кожей, и правда жила птица, и она беспомощно поднимала перебитые крылья, разевала желтый клюв в беззвучном крике. Я всхлипнула, не понимая, что со мной творится, и что это такое — странное и страшное — бьется изнутри. Старуха кивнула. — Вот так, птенец… Ты ее услышала. И отступила. И вернулась площадь. Потянуло подгоревшей рыбой, зазвучали голоса, смех, звон! — Птичьи кости показали мне то, что грядет, — она горестно вздохнула. — Показали тебя. Плохая весть… птица, которая не умеет летать. Разобьешься. Огонь, железо, смерть… Уходи из Карнохельма. Иначе будет беда. Для всех. У тебя еще есть иной путь, уходи. Она взмахнула плащом и пошла прочь, ильхи перед ней испуганно расступались. Я качнулась следом, потому что ничего не поняла, но старуха удалялась удивительно быстро. Ее плащ был покрыт перьями целиком — от ворота до подола. * * * Разговор со старой вёльдой оглушил. Я убеждала себя, что не стоит обращать внимания на глупости сумасшедшей, но почему-то успокоиться не получалось. И мне казалось, что я все еще слышу птицу, что живет внутри. Но разве это не бред? Я глотала холодный воздух с привкусом соли и хвои, смотрела на каменных драконов, на скалы и туман и не знала, что думать. Фьорды что-то меняли во мне. Пробуждали скрытое. Словно давний сон, когда-то виденный, но забытый. Счастливое воспоминание, погребенное под гнетом серых будней. Неизведанное, но необходимое. Я ощущала это внутри и задыхалась, пытаясь распознать. Я не понимала, что происходит со мной. Несколько часов я бродила по городу, плохо понимая, куда иду. Невидящим взглядом рассматривала стены, заплетенные вьюнком, и скалы, покрытые мхом, трогала шершавые деревья и глотала воду, вытекающую из каменного уступа. К счастью, желающих одарить меня сладостями и своей любовью больше не было, ильхи просто проходили мимо. А когда я очнулась от своих раздумий, то поняла, что они двигаются вполне целенаправленно! Дородная женщина отпихнула меня с дороги, потому что я застыла, мешая движению. — А что происходит? — Ты со скал, что ли, свалилась? — отозвалась она. — В Карнохельме новый риар! — И кто же? — удивилась я. А как же Бенгт? Но женщина уже ушла, а у следовавших за ней мрачных воинов, я спрашивать побоялась. Молча пристроилась в хвост процессии, вертя головой. Мы миновали множество улиц и ступеней — оказывается, в своих раздумьях я умудрилась забраться на скалу. Толпа вынесла меня на главную площадь города, от которой тремя лучами расходились мосты. Со всех сторон текли ильхи и девы, и все несли ветви и плошки с огнем. Я оглянулась на возвышающийся позади город. В наступающих сумерках казалось, что Карнохельм охвачен тысячью мерцающих звезд. Или ручьями огненной лавы, текущей с гор. А в центре площади высился помост, на котором стоял… Рагнвальд. Я затаила дыхание, глядя на ильха. Одежды на нем не было, если не считать кожаной набедренной повязки. Белые волосы узлом завязаны на макушке. И взгляд совершенно стеклянный, мертвый. Что здесь происходит? — Энни! — рядом возникла Тофу. — Ты где была? Я тебя везде ищу, риар велел присмотреть. Лучше возвращайся в башню, девочка. — Риар? Так значит, Рагнвальд стал риаром? — Как только его свяжут с Карнохельмом, — кивнула прислужница. Я нерешительно глянула в сторону башни. Уйти? Разум подсказывал, что да, но любопытство заставляло остаться. Что может со мной случиться на этой площади? Здесь полно людей! Да и Тофу не даст в обиду! — Я останусь, — решительно сказала я. Тофу хотела возразить, но толпа всколыхнулась, заволновалась. — Где это видано, чтобы у Города-над-Бездной был беловолосый риар, — недовольно произнес кто-то за спиной. Я напряглась, вслушиваясь в голоса ильхов. Тофу рядом поджала губы, но промолчала. — Никогда такого не бывало, — согласился другой голос. — Да наши предки смотрят из незримого мира и не верят тому, что видят! Всегда в Карнохельме правили потомки Лагерхёгга. И при моем отце, и при его отце, и при его… — Точно! Так и было! — подхватили другие. — А новый риар, хоть и брат Бенгта-хёгга, да голова ведь белая! Белая! А глаза — словно морозная ночь… ох, лютые… Страшно! — Не к добру… Ропот прокатился по площади холодной волной. Я отчаянно сжала свои раненные ладони. Хотелось закричать, что-то сделать! Убедить этих глупых людей, что нет ничего дурного в ледяном хёгге! И в новом риаре. Каким бы ни был Рагнвальд, в одном я не сомневалась. Он любит свой город. А недовольный ропот все нарастал. Не выдержав, я хотела что-то крикнуть и вдруг увидела перо. Белое, с черными пестринками. Совиное. Оно кружило в воздухе и упало на мою протянутую ладонь. — А говорят, в городе видели посланницу Хелехёгга, деву с красными волосами! — звонко произнес новый голос. — А это добрый знак! — Точно… видели! Меченый Бьорн только о ней и говорит! Тофу чуть слышно фыркнула и незаметно закрыла меня своим большим телом. Я глянула с благодарностью. Все же, как переменчива толпа… вот желала разорвать беловолосого ильха, а вот уже бурлит, решив, что Хелехёгг его благословил. Я сжала совиное перышко и уже спокойнее осмотрелась. Горожане явно приоделись для торжества. На всех красовались шкуры и многочисленные украшения. Особенно много их было на девах Карнохельма. Молодые красавицы стояли отдельно, в первых рядах, и каждая сияла, как начищенная монета! Серьги, бусы, броши и браслеты, тонкие светлые наряды, еловые венки и голые руки, словно девы не боялись вечернего холода! Я лишь моргнула удивленно, рассматривая прелестниц, и плотнее запахнула свой плащ. — Эти девы похожи на нареченных в ожидании жениха, — прошептала я. Тофу глянула удивленно. — Конечно, ведь сегодня великий день. Новый риар выберет спутницу, уведет за собой в ночь, одарит дарами и Зовом. В ночь жертв он особенно сильный, ты разве не знаешь? После такой ночи любая родит сына, который сможет поймать душу хёгга! Эх, была бы я помоложе, тоже попытала бы счастья! А если дева угодит, то может, и венец нареченной заслужит! Я снова моргнула. Значит, вот как? В стороне прозвенел незнакомый музыкальный инструмент. Звук — тонкий и звонкий — дернул нервы. И следом десяток ильхов ударили мечами по деревянным щитам, выбивая равномерный ритм. Звук — дикий и первобытный — полетел над площадью, вплетаясь в души. Я перевела взгляд на помост. С четырех сторон вспыхнули зажжённые факелы и Рагнвальд вздрогнул. Слева к нему приблизился ильх. Его голову закрывал огромный звериный череп, а голый торс укрывала волчья шкура. В руке он держал чашу и, обмакнув ладонь в жидкость, коснулся руки нового риара. На предплечье остался красный след. — Что это? — испуганно пробормотала я. — Что происходит? — Кровью, жертвами и древними словами старейшины свяжут Рагнвальд-хёгга с городом, — шепотом пояснила Тофу. — Это усилит Зов риара и станет печатью. Души всех живых существ, что сегодня ступят в незримый мир, расскажут перворожденным хёггам о новом риаре Карнохельма. Попросят за него и за нас. Сильный риар способен защитить, дать силы, здоровье, детей и процветание! Пусть примут наши дары перворожденные! Я перевела ошалелый взгляд на помост. Сейчас рядом с Рагнвальдом был Кимлет — я узнала его фигуру. Лицо тоже скрывал звериный череп. Побратим Бенгта тоже оставил на теле риара кровавый след. А потом вытащил на помост рычащего горбоволка и одним движением перерезал тому горло. Я прижала к губам ладонь, сдерживая крик. Рагнвальд смотрел вперед невидящими глазами. На белых волосах темнели кровавые полосы. И я выпрямилась, медленно убрала руку. Цивилизованная часть меня пребывала в шоке, хотелось закричать: варварство! Но я уже не в Конфедерации, а у фьордов свои законы. Здесь правят хёгги, сила и… да, кровь. Надо принимать это с уважением, раз я выбрала фьорды своим домом. Следующий воин вылил на Рагнвальда кровавое подношение и заколол у его ног блеющую козу. Олень, барс, дикий вепрь… Жертвы рычали, ревели, скулили… глухой стук и серебряный звон смешивались со словами, что произносили старейшины. Смысла я не понимала, до меня долетал лишь шепот, но от него кружилась голова. Древняя магия фьордов, сила земли и воды, сила перворожденных, что жила в этих звуках. Они были также стары, как кольца Горлохума… С каждым новым ильхом, поднимающимся на помост, сильное тело риара покрывалось багровыми полосами, а по желобам помоста текла новая жертвенная кровь. Под нее подставляли чаши с горячим вином и передавали, передавали в толпу. Когда такую чашу сунули и мне в руки, я хотела шокировано ее выронить, но кто-то заботливо придержал мои перевязанные ладони, помогая выпить. Я увидела суровый взгляд Тофу и сделала несколько глотков. Горячее сладкое вино с травами и кровью полилось в горло. Голова закружилась, тело налилось хмельной тяжестью… Старейшины Карнохельма ушли, и на их место стали подниматься жители. Каждый нес кровавое подношение, ветви священного ясеня, а еще… камни, золото, железные клинки и огонь! Город, привыкший к черным драконам, и одаривал привычно! Я видела, какими темными стали глаза Рагнвальда, когда очередной ильх поставил к его ногам плошку с пламенем! Весь помост уже был залит кровью и пылал в огне! На лице и теле Рагнвальда блестела испарина, но он не двигался. — Тофу! Что они делают? — я схватила прислужницу, не чувствуя боли в раненых руках. — Ему нельзя в огонь! Он ведь ледяной хёгг! Почему старейшины молчат? Они делают Рагнвальду больно! — Тихо, Энни, — чуть слышно отозвалась женщина. — Не кричи. Так надо. Город должен видеть, что человек сильнее зверя. Надо? Я чуть не завопила, глядя на пылающий помост. Надо? Гудели щиты, и тонко звенел неизвестный мне инструмент. Дзинь бом! Дзинь бом! Пылали факелы и бесчисленные глиняные сосуды. Запах моря больше не ощущался, воздух напитался сладким ароматом крови и кислым — пепла. От огней стало жарко. Я почти не могла дышать и лишь сжимала, сжимала в пальцах совиное перо. И снова мне дали чашу, и снова я выпила, на этот раз — целиком… Новый риар Карнохельма дышал с трудом, его трясло. Он не выдержит! Что они делают? Он не спал несколько суток, он был ранен! И совсем недавно надел это проклятое кольцо Горлохума! А вокруг столько огня, что плохо даже мне, не то что снежному! Взгляд Рагнвальда стал совершенно мертвым. Ильх мелко вздрагивал, когда загоралась очередная плошка, но не двигался и сжимал кулаки. Сквозь пальцы тоже капала кровь, но я была уверена, что она не жертвенная, а его собственная! Не сдержавшись, я шагнула, отодвинув руку Тофу. Хотя она и не мешала, напротив, оттеснила своим большим телом ильхов, давая мне пройти. Я вывалилась вперед. — Рагнвальд, — почти беззвучно позвала я. Услышать он не мог и все же вскинулся, подобрался. Дернул головой. Нашел меня взглядом. Впился им, как мечом рубанул. Безжизненные глаза посветлели. И риар замер. Напряженные плечи вдруг расслабились, и ильха перестало трясти. Музыка все нарастала, к ударам и звону добавились слова — тревожные, непонятные, страшные и прекрасные. Но я смотрела лишь в глаза Рагнвальда. А он лишь на меня. Белых волос уже не было видно, они стали багровыми. И брови, и ресницы, и все его тело. «Встаю под руку твою, риар… встаю под руку твою…» — звучали клятвы воинов Карнохельма. Под руку — значит, под защиту. Значит — склоняю перед тобой голову, но знаю, что ты закроешь меня собой, что бы ни случилось. Не пожалеешь своей жизни, чтобы защитить и уберечь чужую… Встаю под руку твою… Серебряный звук нарастал и нарастал, вытягивая душу. Рождая внутри новое, пробуждая забытое. Древнее. Инстинкт, знание, душу… стучали щиты. Я глотала жаркий воздух открытым ртом, не в силах отвести взгляд от дикого ритуала. От Рагнвальда. Словно что-то незримо рождалось между нами. Жгучий напиток прогнал мой страх и сомнения. Он прогнал все, оставив лишь оголенный инстинкт. И голова кружилась так сладко… Рагнвальд больше не дрожал. Его спина распрямилась, а глаза засияли. Морозные узоры плелись по его телу. И риар улыбался. Что-то новое разлилось над площадью, словно аромат, вплетающийся в запахи жертвоприношения. Изгоняя их. Свежая нота льда, холодная горчинка стужи. И ноздри стоящих рядом ильхов жадно дернулись, ловя новый запах. Хотелось пить его торопливыми глотками, не останавливаясь. Небо полыхнуло сиянием, расцвело синими и зелеными полосами. А Рагнвальд сделал шаг вперед. Не спуская с меня тяжелого взгляда. Словно во сне, я смотрела, как расползлась от ног риара поземка. Как погасла первая огненная плошка, вторая, третья… а потом стужа лизнула разом весь помост, убивая ненавистный огонь. И по ледяной дороге, выстилающейся под стопами, Рагнвальд пошел ко мне. Ильхи расступались, а он шел — кровавое божество с синими глазами. И звенела струна, вынимая душу, и сияло небо… И кто-то ахнул — протяжно, сладко. Новый риар Карнохельма протянул мне руку. Застыл, не мигая. Кажется, и не дыша. И я медленно положила ладонь на его пальцы. Он коротко глотнул воздух, как утопающий. И повел за собой. Город сиял от небесного разноцветья, сладкое кровавое вино все еще щекотало горло. Звенела струна, и жарко смотрели ильхи. Я шла, не зная, куда Рагнвальд ведет меня, но почему-то не спрашивая. Я лишь удивилась, что во всех домах были открыты двери, словно жители Карнохельма только и ждали, чтобы к ним зашли гости. Нет. Один гость. Тот, что сейчас держал мою руку в бинтах. ГЛАВА 21 Не знаю, в чей дом мы вошли. Ильх завел меня в слабо освященную комнату и развернул к себе. Я растерянно уставилась на варвара, не в силах оторвать от него взгляд. В синеве его глаз сейчас тоже пылало сияние… Зов. Вот что это было. — Рагнвальд? — прошептала я. — Ты делаешь мне больно… — отчаянно выдохнул он. — И делаешь меня сильнее… Ты ведь понимаешь, что я не остановлюсь? Ты понимаешь? Я кивнула. — Скажи это. — Я не хочу, чтобы ты останавливался… Он рывком притянул меня к себе и поцеловал. Жадно. Горячо. Толкнул, прижал к стене и снова впился в губы, властно присваивая и подчиняя. Это был какой-то новый, неизвестный мне Рагнвальд — агрессивный, почти жестокий… так почему же я не боялась? Может, потому что после всего — после помоста, крови и огня, он все еще помнил о моих раненных руках и держал их, осторожно сжимая запястья?.. Чтобы я не упиралась ладонями в его тело, чтобы не делала больно — себе. И это так странно резонировало с жесткими губами, терзающими мой рот, и дикими взглядами. Он словно желал меня выпить, глотал, трогал, покусывал и не мог насытиться. Левая рука варвара скользнула наверх, пальцы запутались в волосах, расплетая и освобождая от веревок. Сгреб мои пряди в кулак, потянул, открывая шею. И прочертил губами влажную полоску, лизнул горло. Словно ножом провел — так же губительно… внутри меня заворачивался ураган пробуждающегося наслаждения. Эта ночь и этот мужчина что-то изменили во мне, пробудили дикое и неизведанное. Чужой дом, звенящая струна варварской музыки, втекающая в окна без стекол. Запах крови и желания… страшный сон. Или сладкий сон? Грани стерлись, а устои рассыпались в прах. Я знала, что не уйду с той площади… Знала… — Я ведь велел оставаться в башне… — пробормотал ильх. И добавил хрипло: — Хотя это все равно не помогло бы… Я больше не думала. Я чувствовала. Каменные мышцы, горячую кожу в корке крови, жесткие губы и язык. Пальцы, перебирающие мои волосы. Напряжение и возбуждение в каждом хриплом вдохе, в каждом движении ильха. Его нетерпение, его попытку не торопиться… проигранная битва… Он дернул завязки на моем платье, просто обрывая их. С рычанием. Плотная ткань упала к ногам, оставляя меня лишь в тонком хлопке нижней сорочки. Я прикрылась ладонями как-то машинально, и Рагнвальд вскинул голову, глядя мне в глаза. — Не бойся, — тяжело выдохнул он. Развел мои руки, потом потянул с плеч широкую горловину сорочки. Ткань сбилась на талии, оголяя плечи и грудь. Я вздрогнула от сквозняка, лизнувшего шею, и Рагнвальд повторил ладонью путь ветра, словно знал, где он коснулся. Шея, ключица, грудь… задержался, и дальше — до ребер, до впадинки пупка. Желание в его глазах — неистовое, дикое — сводило с ума. Никаких ограничителей, лишь насаждение… я знала, что с ним это будет именно так. Музыка звенела, вела и торопила, ночь шептала, что больше нет сил ждать… Ильх мотнул головой, разбрызгивая капли крови с волос. На моей груди остались алые мазки. Ильх глянул на них и, кажется, лишь сейчас осознал, как выглядит. И сколько жертвенной крови на него вылили. Сжал зубы, тяжело дыша. Провел ладонью, размазывая багровые капли, и я не сдержала стона. Варварство… Дикость, меняющая сознание. Вряд ли для самого Рагнвальда имела значение липкая кровь, пачкающая кожу. Судя по нетерпеливым движениям, он не хотел останавливаться. Но все же кивнул в сторону. — Идем. Ильх потянул меня куда-то в глубину чужого пустого дома. Ступени… дверь. Босые ноги на грубых досках пола… Круглая купальня с бьющей струей воды и выступающим черным камнем. Тусклый источник в углу, дающий больше тени, чем света. Рагнвальд отбросил кусок ткани, закрывающий его бедра, рывком сдернул с меня испачканную сорочку. И зашел в воду, держа мою руку. Я шагнула следом, глядя в его глаза — темные, как морозная ночь. Теплая вода купальни достигла моей талии, легкий пар окутал пологом, давая столь необходимое ощущение приватности. И согревая, потому что меня все же бил нервный озноб. От музыки, втекающей в узкое окно, от взгляда ильха — нетерпеливого и голодного, от предвкушения и страха. Рагнвальд развернул меня спиной, отодвинул волосы и лизнул шею. С нажимом провел ладонью по моему телу — от плеча до бедер. То ли погладил, то ли присвоил… Замер, коснувшись живота, и снова переместил руку наверх. Обвел пальцами грудь и прижал тяжело, сильно. Легкая щетина на его лице царапнула мне щеку, когда ильх снова коснулся губами. Потянул за волосы, заставляя откинуть голову ему на грудь. Провел ладонью по губам, раскрывая, увлажняя. И накрыл поцелуем. Дразнящим, нарочито медленным, доводя до исступления нас обоих. Не отрываясь от губ, снова провел ладонью по телу, мокрыми пальцами рисуя круги и спирали на моей груди, животе, бедрах, скрытых водой. Вверх и вниз, с каждым разом чуть сильнее сжимая и надавливая. У Рагнвальда шершавая, грубая кожа пальцев, но их прикосновение кажется самой изощренной лаской. И когда он сжимает мою грудь, я безотчетно выгибаюсь и прикусываю ему губу. Случайно, но от этой грубости Рагнвальд откидывает голову и со свистом втягивает воздух. — Пекло проклятое… что ты делаешь со мной… Слова окончательно разрушают хрупкую грань самообладания — у нас обоих. Я и не знала, что можно так сильно, так остро чувствовать, желать, хотеть, умирать от чистого инстинкта и потребности. Стать одним целым, соединиться. Вода смывает нежность, и движения Рагнвальда становятся почти грубыми. Но это лишь сильнее распаляет… Ильх прижал меня к камню, но я воспротивилась, обернулась. Закинула перевязанные руки ему на шею и прошептала: — Я хочу видеть тебя. Он удивленно поднял брови. Похоже, Рагнвальд не понимал, как это — видеть. Хотя быстро сообразил, что в таком положении есть свои плюсы, например, возможность меня рассматривать. Темный взгляд обжег плечи и грудь. Опустился ниже. Я прикусила губу, потому что меня еще никогда так не рассматривал мужчина. На миг захотелось прикрыться — спрятать слишком полную грудь и пышные бедра, но Рагнвальд так смотрел… с таким желанием, что я опустила руки и повела плечами, отбрасывая на спину влажные кудри. — Пекло, какая же ты красивая…— хрипло произнес он. Я?! Переступила с ноги на ногу. Рагнвальд прижал к себе, ладони тяжело легли на ягодицы. Мысли испарились, как и остатки смущения. Не сдерживая их, я тоже коснулась ильха, изучая его тело кончиками пальцев. Хотелось большего — сжимать и трогать, но повязки на руках мешали. Но даже от таких легких прикосновений Рагнвальд вздрагивал. И мне это нравилось… сладкое безумие кружило голову и сушило губы, распухшие от поцелуев. Я едва стояла на ногах и была рада, когда ильх снова прижал меня к нагретому камню. Вокруг нас плыли кровавые разводы, вода бурлила и пенилась. Разум и тело плавились в чувственной неге. Рагнвальд уложил меня на горячий камень, накрыл собой. И я вскрикнула, ощутив проникновение, забилась от первой боли. Красивое лицо ильха исказилось, синие глаза сейчас казались чернильно-темными. Он замер, тяжело дыша и не сводя с меня удивлённого и жадного взгляда. Я облизнула губы и сама привлекла его к себе, желая продолжения. * * * Такая гладкая и нежная под его руками, везде гладкая и нежная, от каждого прикосновения его словно обдает пламенем Великого Горлохума. Так трудно не сорваться… Красивая. От ощущения ее тяжелой груди в ладонях темнеет в глазах. Хочется смотреть, трогать, присвоить навсегда, завладеть…Рагнвальд хотел сказать, что ему мало, мало ее губ, мало прикосновений, мало всего… Но говорить он не мог, только тяжело глотать воздух. Горло словно удавкой стянули — не вздохнуть. Только вот не хочется освобождаться от этой удавки… Если бы чужачка не стояла там, на площади, удерживая его своим взглядом, усмиряя зверя, он пришел бы за ней в башню. В скалы. В пещеры под водой, где лежат чужанские хёггкары, резвятся синие рыбы и говорят — бледный мори. Куда угодно пришел бы. Когда первая жертвенная кровь коснулась лица Рагнвальда, он знал, кого поведет за собой этой ночью. Нет, он знал это раньше… Зов выжигал ему горло и звенел внутри. Стучал кровью в висках, лишал разума и воли. Там, на помосте, было больно… Пока Рагнвальд не увидел ее. Он пришел бы куда угодно, чтобы снова ощутить ее затуманные поцелуи. Ее кожу под ладонями, ее волосы в кулаке. Что-то она в нем изменила, эта чужачка. И принимать это не хочется, и бежать некуда. Хёгги не отдают свое. — Моя, — сказал ильх, впечатывая деву в себя. Моя — отозвалось внутри сладкой дрожью. «Я хочу смотреть тебе в глаза…» — шепнула чужачка, и он подчинился, хотя и это против закона фьордов, против природы… кто же смотрит в глаза риару, когда он вбивается в тело девы? Преграду ее тела он ощутил и замер, не веря. Первый? С ее грудью, на которую заглядываются ильхи, ее ягодицами, которые так и хочется огладить, ее яркими губами и огненными волосами — первый? Рагнвальд с трудом сдержал стон. Хотелось двигаться и вбиваться, но Энни прикусила нижнюю губу, не понимая, что этим что-то меняет в нем. Он пытался отгородиться от этих изменений, не принимать их — так же, как не принимал хёгга. Но не получалось. «Смотреть тебе в глаза…» Зря согласился. Это так же опасно, как поцелуи из мертвых земель. Отбирает душу… Разве он сможет теперь забыть? То, что должно лишь умерить желание тела, стало чем-то иным. Ее намокшие волосы, ее распухшие губы, румянец на нежных щеках, шея, полная грудь… Все слишком открытое его взгляду. Распахнутое. Каждое чувство, отражающееся в прозрачных глазах. Ее сомнение, желание, наслаждение. И боль. Рагнвальд впитывал все, вбирал в себя и не мог насытиться. Мало! Сжал зубы, удерживая внутри себя крик наслаждения. Пекло внутри бурлило, растекаясь и выжигая внутренности. Все ярче, все больнее. Так болезненно невыносимо, что хочется кричать и… продолжать до бесконечности. Невозможно остановиться, невозможно сдержаться! Невозможно остановить эти рывки, эти скользкие движения. Так — глаза в глаза — оказалось слишком остро. Слишком ярко, слишком близко. Слишком хорошо! И когда показалось, что он сдохнет в этой воде, на этом камне, он прихватил нижнюю губу чужачки, ощутил ее вкус, и огонь внутри вспыхнул, сжигая напрочь. Дотла. До стона, который расцарапал горло и вырвался сквозь сжатые зубы. И показалось — все же сдох, так пусто стало внутри, когда лава вожделения перестала сотрясать тело. Захотелось положить голову на этот камень и забыться, не шевелиться и почти не дышать — хоть какое-то время. Только прижать к себе деву, сумевшую подарить столь сильное наслаждение. И поесть… Ну и переместиться туда, где сухо. Рагнвальд заставил себя поднять голову и посмотреть деве глаза. Все еще прижимая к себе ее тело. Она улыбнулась — смущенно и в тоже время дерзко. И как у нее это получалось, он не понимал. Но подумал, что, возможно, он не так уж и устал… * * * Вода унесла боль и кровь, уставив лишь влажные скольжения и удовольствие. Поняв, что он первый, Рагнвальд ничего не спросил, лишь дал мне время привыкнуть, сдерживал себя, хотя я видела обжигающее нетерпение в его глазах. Некоторое время мы молчали, приходя в себя и пытаясь снова научиться дышать. А потом ильх поднял меня на руки, вынося из воды. Поставил на горячие камни, закутал в холстину. — Чей это дом? — очнулась я. Рагнвальд удивленно осмотрелся, как будто только сейчас заметил обстановку. Задумался, и я рассмеялась. — Ты не знаешь? — Я плохо помню, какую дверь открыл. Кажется, это дом конухма. Знаешь, я никогда не видел его купальню! — Рагнвальд улыбнулся в ответ, и я с каким-то новым интересом увидела, как меняется его лицо от этой улыбки. Теряет привычную жёсткость и становится совсем молодым. И еще немного смущенным — похоже, произошедшее в чужой купальне было откровением не только для меня. Но улыбка продержалась совсем недолго и снова ильх нахмурился. — Я сделал тебе больно? Мотнула головой, разбрызгивая капли, и ильх снова улыбнулся. — Тогда идем. — Куда? — не поняла я. — На кровать. — И снова сжал мое запястье, словно браслет надел. Улыбаясь, я пошла следом. И все еще улыбалась, когда навстречу шагнул ильх с топором. * * * — Не смей трогать мою лирин! — яростный голос разбил волшебство ночи, оборвал серебряную струну. Я вскрикнула и глянула из-за плеча Рагнвальда. В провале двери стоял ильх, и мне захотелось протереть свои воображаемые очки. Темные волосы, осунувшееся лицо, топор в судорожно сжатом кулаке. И ярость в глазах. Я моргнула, не понимая. А потом… — Гудрет? Мой нареченный из Варисфольда? Здесь, в Карнохельме? — Гудрет! — Энни! — выдохнул он. — Я нашел тебя! И тут я вспомнила, в каком виде нахожусь. Щеки вспыхнули от смущения. Я плотнее закуталась в холстину. Гудрет тоже увидел и побледнел. — Я не буду тебя винить! — с перекошенным лицом крикнул Гудрет. — Это все Зов, он заставил тебя! — Энни не откликается на Зов хёгга, — процедил Рагнвальд. Он стоял, закрывая меня собой. Лица я не видела, зато заметила снежные узоры на спине ильха. — Она со мной по собственному желанию. Так что убирайся и не мешай. — Я уйду лишь со своей нареченной! — крикнул Гудрет, сжимая топор. — Прекратите! — пискнула я, но меня никто не услышал. Похоже, ильхи решили, что решать — их право. Не мое. Рагнвальд молча отодвинул меня подальше и шагнул к Гудрету. — Она моя лирин! — Ошибаешься, — голос Рагнвальда прозвучал с ленивой насмешкой, но я видела блеск инея на его теле. От ласковой расслабленности ничего не осталось, варвар подобрался. Его тело было обнажено, капли воды замерзли и скатились бусинами. Зарычав, Гудрет бросился на Рагнвальда. Я прижалась к стене, с ужасом наблюдая, как топор взлетает в воздух и обрушивается на безоружного ильха. Но миг — и Рагнвальд уже стоит за спиной Гудрета, легко уклонившись от озверевшего пекаря. Тот снова напал, круша все на своем пути, в щепки разнося мебель. С топором он управлялся вполне умело! Но почему-то было совершенно ясно, что против гибкого, словно белая змея, Рагнвальда, у него нет шансов. Ни единого. Риар Карнохельма почти улыбался, играя с тем, кто ему помешал, но в синеве глаз застыла беспощадная стужа. Легко уклоняясь от смертоносных ударов тяжелого топора, он снова оказался за спиной Гудрета, ударил по голени, и пекарь повалился на пол. И тут же Рагнвальд ногой прижал его шею, одновременно выворачивая назад руки. Надавил, и я вскрикнула, услышав ужасающий хруст. — Сражайся! — яростно приказал риар Карнохельма, в последний момент выпуская Гудрета. Тот вскочил, морщась от боли, поднял топор. И снова кинулся на Рагнвальда. Тот увернулся и впечатал кулак в грудь пришлого. Гудрет хрипло застонал, отскочил. Снова бросился. Тяжелое лезвие топора прошло совсем рядом с обнаженным телом риара. Я задохнулась от ужаса. — Хватит! Довольно! Никто меня не услышал. Мужчины явно собирались друг друга убить. Рагнвальд пнул Гудрета в спину, но тот перевернулся и выхватил из голенища сапога нож. Верно понял, что в тесном помещении им орудовать сподручнее! Рыча, парень бросился в атаку, но поймал хук Рагнвальда. Налетел на раскромсанный стол, тряся головой, вскочил. Снова бросился… С губ Гудрета капала кровь, нос, кажется, сломан… и, видимо, Рагнвальду надоело это побоище, потому что он вывернул парню руки и прижал к полу. Лицо пекаря исказилось от боли. Я бросилась вперед. — Не надо! Прошу тебя! Гудрет тяжело дышал. Теперь я не видела его лица, только слышала хрип, как у животного. — Рагнвальд! Не надо! Риар повернул голову, и меня обожгло яростным темным взглядом. — Просишь за него? — Он лишь хотел мне помочь! — Я увезу тебя в Варисфольд! — взвыл Гудрет, и я пожелала, чтобы он заткнулся. Правда, мысленно. Рагнвальд тряхнул головой, разбрызгивая остатки жертвенной крови с белых прядей. Боги, он выглядел как воплощение кошмара — и почему совсем недавно меня это не останавливало? — Ты отправишься на корм рыбам, — бескомпромиссно произнес Рагнвальд. И я поняла, что он не шутит и даже не угрожает. Он действительно убьет Гудрета, а тело сбросит с моста. А потом вернется и продолжит с того места, на котором остановился! Вот же варвары! — Нет! — я бросилась вперед, волоча за собой холстину. — Не убивай его! Прошу тебя! Я прошу оставить его в живых! Прошу! Сделай мне подарок! Ты мне должен, помнишь? Стужи стало больше. Она лизала мои ноги, смертоносными змеями оплетала и комнату, и Гудрета. Он затих, с трудом втягивая воздух. Из моего рта вырвалось облачко пара, влажные волосы повисли сосульками. Босые ноги сковало холодом. Ужас перед силой риара, которую он даже не осознает, наполнил меня, словно ледяная вода. Я нутром ощущала — если Рагнвальд захочет, если позволит этой силе выплеснуться, то в этом доме не останется жизни. Я помню стылые камни, которых коснулось дыхание ледяных драконов. Но я не двигалась и лишь смотрела на риара. А он — на меня. Потом рывком выпрямился, отпуская Гудрета. — Убирайся из моего города. Парень откатился, вскочил, схватил свой топор, но нападать не стал. Понял, что бесполезно. — Я уйду только с Энни, — тихо, но твердо сказал он. И я даже поразилась этой твердости. — Она спасла мне жизнь, я ей обязан. И я не оставлю ее в Карнохельме! — Пошел. Вон, — процедил Рагнвальд. — Пусть Энни сама мне скажет, что хочет остаться! Я ошарашенно переводила взгляд с одного ильха на другого. Мысли путались. Эта ночь, вино, музыка… И жаркий шепот… ярость… нападение… И вопросы, которых не счесть. Может, настало время их задать? Повернулась к Рагнвальду. — Ты сказал, что в Карнохельме разорвешь наречение. Почему ты это не сделал? — Я передумал, — жестко ответил Рагнвальд. Передумал? Я прикусила щеку. А мое мнение здесь никого не интересует? Риар смотрел в упор, не мигая. — Но… зачем я тебе? Он не отвечал. Если бы он ответил… — Это из-за хёгга, да? — прошептала потерянно. — Я нужна, чтобы справиться с ним? Или из-за твоего брата, чья воля для тебя закон? Почему ты хочешь, чтобы я осталась, Рагнвальд? Я смотрела в стужу его глаз и сама не знала, что хочу услышать. Хотя нет, знала. «Из-за тебя, Энни. Лишь из-за тебя». Гудрет выхватил из-за пазухи бумагу, мелькнул герб Конфедерации. — Она моя лирин и уедет со мной! У меня есть договор, я заплатил выкуп! И я подал жалобу совету ста хёггов! Миг — и Рагнвальд разорвал бумагу, показывая, что думает об этом соглашении и о Гудрете в целом. — Энни никуда не поедет. Убирайся! — Прекратите! — заорала я. — Хватит меня делить, словно тушу овцы! Это… ужасно! — За деву решают мужчины, не лезь, Энни, — сказал Гудрет и мне захотелось его как следует треснуть. Впрочем, ему и так знатно досталось, нос парня распух, а разбитые губы кровоточили. — Не надо решать за меня! Я переселенка, а значит, свободная! Я не принадлежу ни одному из вас! Мужчины глянули хмуро. Они явно были со мной не согласны. И снова уставились друг на друга. — Я подписал договор, дева моя! — А меня с ней связывает кровавое наречение. Убей меня — и она освободится, — кровожадно усмехнулся Рагнвальд, и Гудрет задохнулся. Похоже, аргумент его добил. И дураку ясно — одолеть риара Карнохельма ему не под силу. — Хватит! — не выдержала я. — Я хочу сама выбрать мужа! — Но ты уже выбрала! — закричал Гудрет. — Меня! — Я… — начала и осеклась. Рагнвальд смотрел на меня, повернувшись спиной к гостю из Варисфольда. Обнаженный, все еще с кровью на волосах, злой. Смотрел в упор, словно ждал чего-то. Но что я могла ему сказать? — Я сама выберу свою судьбу, — упрямо повторила я. — И лучше уйду к вёльдам, чем позволю решать за меня! — К девам-воинам? — изумился Гудрет. — Ты лишилась в этом диком Карнохельме разума? Да это ужасная судьба! Я вздохнула. Похоже, наши с пекарем взгляды на жизнь мало совпадают. Или, может, он просто лучше знает фьорды? Рагнвальд прищурился. — Чтобы стать вёльдой, надо сражаться за свою свободу, — сказал он. — Значит, я сражусь! Я кинулась к двери, желая оказаться как можно дальше от обоих ильхов. Рагнвальд преградил мне путь. Дышал он уже спокойно, но глаза оставались темными, а тело — покрытым узором стужи. — Оденься, — хрипло приказал он. — Ночь холодная. Забрал свою повязку на бедра и пошёл к двери. Гудрет, помявшись, вышел следом. А я некоторое время ошалело пыталась переварить произошедшее, но ничего не выходило. Только кровь стучала в ушах барабанами. Платье я натягивала дрожащими руками, путаясь в веревках. Раненные ладони опухли, так что оделась я с трудом, а на завязки просто плюнула. Спряталась в меховой плащ и вздохнула свободнее. На миг прислонилась к стене, переводя дыхание. А потом решительно двинулась к двери. ГЛАВА 22 Когда я вышла, Рагнвальд кивнул в сторону башни. Правда, это было приглашение лишь для меня, не для Гудрета. Я окинула пекаря взглядом, отметив, что за прошедшие дни и он изменился. Румяные щеки побледнели, лицо осунулось, а вместо муки на простой одежде парня была дорожная пыль. Темные волосы не ложились на плечи мягкими волнами, как в день нашей встречи, а были связаны за спиной. И взгляд стал жестче, словно парень принял какое-то важное для себя решение. Рагнвальд насмешливо глянул на топор в руке Гудрета. — Благодари за свою жизнь деву. — Мне надо с ней поговорить… — Убирайся, — отрезал риар. — Даю тебе время до утра, не уйдешь сам — пожалеешь. Я хотела снова вмешаться, но глянула на мрачного Рагнвальда и промолчала. Хватит и того, что Гудрет жив. Что-то подсказывало — это серьезная уступка со стороны риара Карнохельма. — Не переживай за меня, лирин, — добавил масла в огонь пекарь. — За эти дни я привык спать под открытым небом! Ради тебя я готов на все! — Тебе лучше уйти, — тихо произнесла я. — Ты не понимаешь, что говоришь, Энни… Это все Зов! Рагнвальд зло прищурился, и я умоляющее глянула на гостя из Варисфольда. «Уходи», — прошептала я. Повернулась и направилась к башне. Город все еще праздновал, со стороны площади неслись крики, музыка, песни и удары по щитам. Пахло жареным мясом. Я сглотнула, вспомнив, что сегодня только завтракала. Покосилась на своего молчаливого спутника. Рагнвальд шел рядом, но о чем он думал, я не знала. К моему удивлению, в башне риар потянул меня на второй этаж и открыл тяжелую дверь, оббитую железными ободами. В просторной комнате пол устилали ткани и шкуры, а центральное место занимала широкая кровать под навесом. Я сглотнула, уставившись на нее. — Спать будешь здесь, — пресек ильх мои возражения. — Я принесу еды. И, развернувшись, ушел. Вернулся быстро, держа тарелку, наполненную кусками мяса, печеным топинамбуром и сыром. Пока Рагнвальда не было, я обошла покои, рассматривая тяжелую мебель, сундуки и вышитые занавеси. За одной из них обнаружилась вторую дверь. — Это комнаты риара? — спросила я, поворачиваясь к Рагнвальду. Он кивнул, поставил тарелку на стол в углу. И приблизившись, начал разматывать тряпицы на моих руках. — Надо промыть и перевязать чистой тканью, — сказал он. — Я не понимаю, зачем ты это делаешь, — прошептала я. Ильх поднял голову. И снова внутри все перевернулось от его взгляда… — Что делаю? — спокойно спросил он. — Забочусь о тебе? Так поступает мужчина со своей лирин. — Я не твоя лирин… Ты меня не выбирал. И я тебя — тоже. Он медленно кивнул. — Но я позвал сегодня именно тебя, — тихо сказал Рагнвальд. — А ты пошла. Я вспомнила все, что случилось совсем недавно в чужом доме — и жарко покраснела. Ильх улыбнулся, заметив мое смущение. — Насколько я знаю, для жителей фьордов такая близость ничего не значит. — А для тебя? — спросил Рагнвальд. Я хотела бы сказать то же самое, но промолчала. Пожалуй, хватит на сегодня слов. Ильх отбросил тряпки и развернул меня. — Руки надо промыть холодной водой, — увидев, что я все еще стою, хмыкнул: — Или тебе помочь раздеться? Фыркнув, я бросилась за дверь. За ней вилась каменная лестница, которая привела меня прямиком в купальню риара. Здесь я стянула платье — снова! И опустила руки в воду. Плавать, конечно, не стала, лишь быстро освежилась. Подумав, натянула нижнее платье, прихватила остальную одежду и вернулась в комнату. Рагнвальд сидел на лавке, привалившись к стене и закрыв глаза. И сейчас я видела, какое уставшее у него лицо. Когда он спал последний раз? Или ел? Ладони ильха были раскрыты и на них темнели глубокие порезы. Ритуал на площади дался Рагнвальду непросто… и откуда только взял силы на свой… Зов! Хотела подойти тихо, но ильх все равно услышал и открыл глаза. И сразу поднялся, взял мою руку, потянулся к чистым тряпицам. — Тебя самого перевязывать надо, — негромко сказала я. Он пожал плечами, отметая мои слова. Нанес на мои руки густую мазь, быстро и аккуратно забинтовал. Узкие куски ткани ровно и красиво ложились на ладонь, и я замерла, прислушиваясь к ощущениям. Мне было… приятно. И эта забота, и внимание ильха, и его желание… словно ощутив это, Рагнвальд провел пальцем по моему запястью — там, где бился ток крови. Закончил, но руки не отпустил. Я подняла голову, и наши взгляды встретились. И снова стало жарко. Он вздохнул и, кажется, хотел что-то сказать, но лишь кивнул на кровать. — Ложись. До рассвета осталось немного, тебе надо поспать. — Улыбнулся криво и насмешливо. — И мне тоже. А потом просто развернулся и ушел в купальню. Я потопталась на месте, пытаясь изгнать из своего воображению картину того, что сейчас происходило в каменной чаше. Нет, я не буду об этом думать. Не буду! Ну и что мне теперь делать? Проявить своеволие и отправиться спать к Тофу? Но кто сказал, что она обрадуется? Может, прислужница и не одна этой ночью, я догадалась, что сегодня мало кто из жителей Карнохельма будет смотреть сны. Большинство займутся совсем другим делом! А я ужасно устала. Это был очень длинный и насыщенный день. — Ладно, ничего со мной не случится, — пробормотала я. Как была — в нижнем платье, так и юркнула под тяжелое меховое покрывало. Широкая кровать риара оказалась просто огромной. От подушки и тюфяка пахло снегом и сухими травами. Я замерла на самом краю. Интересно, Гудрет уже покинул город? Скорее всего. Я ведь ясно дала понять, что не пойду с ним. И не заметила, как уснула. * * * …Вокруг была смерть. Ужас. Хаос. Город пылал и в то же время был покрыт ледяной коркой. Крики боли, плач, вой, рычание… я сжимаю в руке нож, я не боюсь… и пусть я слишком мал, но я воин… Воин… Ледяной дракон совсем рядом. Он склонил огромную голову. Я вижу его глаза — голубые кристаллы, что смотрят прямо в мое лицо. Этот хёгг похож на искрящуюся фигурку из старого сундука, только в разы огромнее… Фигурок было четыре — из черного железа, светлого дерева, красной глины и прозрачного камня. Их подарила мать, рассказывая о хёггах. И ему всегда нравилась фигурка последняя… Но не сейчас. Хёгг рассматривает меня, словно ему интересно, что за глупый червяк стоит на его пути. Я поднимаю свой нож, я не отступлю! Я не позволю ему… Хёгг открывает пасть. И я вижу серый язык… клыки, с которых капает кровь… Чешую, отливающую тусклым серебром в свете факелов… крылья разворачиваются, открывая… деву в когтях зверя. Ее черные косы тоже в крови… И лицо бледное. Слишком бледное… Она не двигается… Она больше не двигается… Почему она так неподвижна? Разве может быть так неподвижна великая воительница Аста? Та, в ком жизнь всегда кипела, словно огонь в Великом Горлохуме? Сейчас она похожа на бледную морь из морской пучины, ни одной краски на бледном лице… Чудовище выпускает ледяной воздух, он касается и меня… словно самый лютый холод впивается сотней игл… А потом зверь открывает пасть, намереваясь отгрызть кусок женщины… Почему-то я точно знаю, что произойдет дальше… Проснулась я с воплем. Ужас, увиденный во сне, все еще жил во мне, кошмаром терзая душу. Сильные руки рывком прижали меня к мужскому телу. — Т-ш-ш, — прошептал Рагнвальд. — Не бойся. — Сон… я видела сон! Такой страшный… там был хёгг… Лёд! Это был Лёд…— я замерла, осознавая. Моргнула, возвращаясь в реальность. Разрушенный город остался в прошлом, а сон… Кажется, он был не моим. Я увидела сон Рагнвальда, мужчины, что сейчас обнимал меня, баюкая и согревая. Это ему снился кошмар, в котором Лёд разрывает его мать. Только в отличие от меня, ильх не издал ни звука. Эти кошмары были для него привычны. — На фьордах верят, что сны — это тоже часть незримого мира, — чуть слышно произнес Рагнвальд. — Там можно заблудиться, угодить в кошмар или грезу, и то, и другое — плохо. Лишь хёгги и совы могут безбоязненно жить в обоих мирах. Я замерла, все еще всхлипывая. И осознавая себя. В его кровати и в его руках. В тесных объятиях, которые он не размыкал. От Рагнвальда слабо пахло кедровым мылом… и на нем не было одежды. Совсем никакой. Он медленно провел рукой по моей спине. То ли успокаивая, то ли… нет. Чуть переместился и потянул наверх ткань платья, собирая ее складками на бедре. Я не двигалась, пытаясь понять, чего хочу — чтобы он остановился или чтобы не останавливался… — Боишься дурных снов? — с тихой насмешкой произнес он. — Я здесь. Я хотела буркнуть, что видела не свой сон, а его, и вообще, какого хёгга он делает? Но в это время Рагнвальд почти невесомо коснулся губами моего виска. И дыхание мужчины изменилось, потяжелело. Он снова провел рукой по моей спине, а я уткнулась ильху в шею. Сонно зевнула, вдруг осознав, что отодвигаться мне совсем не хочется. В его руках было уютно, тепло и безопасно. Над моей головой раздался смешок. — Вот уж не думал, что дева в моей кровати будет зевать, — хрипло произнес он. — Или не слышать Зов. Не уверен, что мне это нравится. Спи, чужачка. И я действительно уснула — легко соскользнула в грезы, на этот раз — приятные. А едва солнечный свет коснулся Карнохельма, меня разбудили. — Вставай, дева. Вёльды не спят до полудня, — насмешливый голос Рагнвальда прогнал сон, и я открыла глаза. Узкое окно без стекла едва посветлело от зарождающегося дня. — Но еще ночь! — возмутилась я, зевая. Рагнвальд — чистый и одетый, с заплетенными снежно-белыми волосами — стоял у двери. — Я жду тебя снаружи. У тебя пять минут. Дверь хлопнула, а я свалилась с кровати. Суматошно метнулась в купальню, выбежала обратно, схватила платье. Так и слышался насмешливый голос ильха: вёльды не путаются в завязках! Или — вёльды легко находят выход в лабиринтах коридоров! Ну или еще кучу всяких важных дел, которые делают вёльды! А ты не вёльда, Энни, ты неуклюжая дева и место тебе там, где укажут! Ну уж нет! Раз за свободу надо сражаться, я научусь и этому! Шипя и ругаясь, я кое-как влезла в платье, схватила плащ и вылетела из башни. Ладони под тряпицами совсем не болели, то ли помогла мазь, то ли снова подействовал Зов. Рагнвальд окинул веселым взглядом мои растрепанные волосы — конечно, я не успела их заплести — болтающиеся завязки платья и пояс в руках. — По дороге завяжу! — бодро пояснила я. — Куда мы пойдем? Губы Рагнвальда дрогнули, но он лишь молча обогнул башню и указал на висячий мост, соединяющий уступ и… пустоту! Второй конец шаткой опоры над пропастью утопал в мареве тумана и темноте. Я сглотнула сухим горлом. Идти туда? Прямо над бездной? Жуть какая… Ильх насмешливо приподнял брови, явно ожидая, что я испугаюсь. Поэтому я повыше задрала нос, расправила плечи и, пытаясь не трястись, устремилась к висячему мосту. — И куда он ведет? — Увидишь, — Рагнвальд сделал приглашающий жест рукой, пропуская меня вперед. Прикусив щеку, я ступила на мост. Он был не больше шага в ширину и слегка дрожал под ногами. Не глядя вниз, на серо-белое марево, я пошла вперед. Перил или хотя бы веревок у этой конструкции не было. Но я упрямо двигалась, спиной ощущая пристальный взгляд Рагнвальда и почти видя его насмешливую улыбку. Не сдамся! Не дождется! Мост закончился как-то неожиданно, и я ступила на каменный уступ — еще один. И в этот момент вершины горы коснулся луч света, и они засияли оранжевым контуром. А потом очень медленно из-за склона показался огромный диск солнца. Оно поднималось величественно и неторопливо, освещая розовым и золотым ущелье, мост, площадку. Свет растекался ровными полосами, нарезая лентами чернильную тьму. И кажется, я забыла, что надо дышать, потому что никогда в жизни не видела ничего более грандиозного, чем рассвет в Карнохельме. Смаргивая подступившие от восторга слезы, я повернулась к Рагнвальду. И смутилась. Отступив в тень, он смотрел на меня. Но глаза прятались в полоске тьмы, скрывая чувства. О чем ильх думал, я не знала, лишь ощущала внутри тянущее непонятное чувство. Я отвернулась, не понимая, как вести себя с новым риаром Карнохельма. Рагнвальд никак не показывал своего отношения к тому, что произошло ночью, он снова стал собой — колючей глыбой льда! Обжигающая страсть заковалась в броню отстраненности, и у меня даже на миг возникла мысль, что и ритуал на площади, и чужая купель, и жаркие стоны мне просто приснились! Но нет. Все это было. Смутившись, я оглянулась. — Где мы? Мы стояли на широкой площадке. Позади виднелись заброшенные дома и кусок разрушенного каменного моста, который некогда соединял это место с основной частью города. Но сейчас здесь остались лишь покрытые ледяной коркой развалины, было пусто и тихо. Ильх снял свою безрукавку, положил на камень. Я отвела взгляд от широких пластин его груди. — Карнохельм поделен на части, и каждая носит свое название, — пояснил Рагнвальд. — главная площадь — это Фанрив, значит — основа. Мосты мы зовем по именам первых риаров города, а здесь… Здесь живет наша память. Это Нирхёльд. Много лет назад здесь стоял дом моих родителей, здесь им нравилось больше, чем в башне. Я посмотрела на одинокое строение, так густо затянутое мхом и бурым вьюнком, что исчезли проемы окон, а дверь стала похожа на меховую зеленую шубу. Значит, именно в этом доме жил Рагнвальд, будучи мальчишкой? — Сюда никто не ходит и здесь нам не помешают. К тому же, Нирхёльд не виден из города. Приступим, дева-воин? И не успела я понять, как он кинул нож. Лезвие вошло в землю точно у моей ноги. Я выдернула оружие, покачала на ладони костяную ручку с кривым узким лезвием. Сжала решительно. И настороженно посмотрела на ильха. — На фьордах люди умеют сражаться, — сказал он, осматривая меня и подкидывая на ладони свой нож. — За свою свободу, честь или жизнь — неважно. И с детства учатся держать в руках оружие. Любая дева Карнохельма умеет постоять за себя. Почему твой отец не научил этому тебя? — Может, потому что я его никогда не видела, Он исчез раньше, чем я появилась на свет. Я даже не знаю, кем он был, — насупилась я мрачно. Потопталась на месте, ощущая, что бледнею от подступающей паники. Я росла среди изнеженных женщин Конфедерации, да и там считалась неуклюжей и пугливой. Какой из меня боец? Да я в жизни не смогу кого-то ударить! — Уже готова струсить? — хмыкнул он. И эта насмешка заставила меня повыше задрать нос! Не обращая внимания на мои гневные взгляды, ильх ткнул пальцем, указывая, где мне встать. — Не топчись. Ноги должны ощущать землю. Колени согни! Я ойкнула, когда ильх молниеносно переместился и легко ударил меня под коленку. Пошатнулась и чуть не свалилась! — Я лишь коснулся, а ты уже падаешь! — Это от неожиданности, — буркнула я. — Мог бы предупредить! — Кто же предупреждает о нападении? Я почти не прикоснулся к тебе, дева. Или ты готова упасть на землю даже от моего взгляда? — Я вообще не собираюсь падать! — Посмотрим. Слова прозвучали двусмысленно, и я разозлилась. Сжала изо всех сил рукоять ножа, прищурилась, чтобы лучше видеть. Ильх сделал скользкий, бесшумный шаг вправо, и я живо развернулась. Влево — и я за ним! Рагнвальд смотрел с насмешкой, верно, мои неуклюжие движения его забавляли! Снова неуловимые шаги, и варвар, оказавшись за моей спиной, хлопнул меня ниже поясницы! Обидно! — Если бы наши девы были так неповоротливы, воины брали бы их на улицах Карнохельма, не спрашивая. И уходили, посмеиваясь, пока дева крутится, словно безголовая курица. Еще один хлопок — и от злости я уже готова завыть! — Я не курица! И не дева Карнохельма! — Ты хочешь быть свободной и выбирать свою судьбу. За это надо сражаться, чужачка. Ну вот, мое имя тоже кануло в туман под Карнохельмом! Я снова лишь чужачка. Легкий шаг, и мужская ладонь дразняще огладила мою грудь. Прикосновение было мимолетное, почти невесомое, но мои щеки от него вспыхнули факелами. А проклятый ильх уже снова переместился и, оказавшись за моей спиной, коснулся бедер. Поворот — и теплые пальцы небрежно тронули шею. Потом щеки. И снова — груди… — Фьорды прекрасны, но жестоки. Здесь властвует сила. И если ты не можешь сражаться — склони голову и встань на колени. Позволь ильху взять все, что он захочет. Зачем ты сопротивляешься? Просто прими свою судьбу. Судьбу или его решение? — Обойдешься! — я крутанулась, настороженно пытаясь предугадать следующее движение варвара. Он даже не напрягался, изводя меня, лицо — насмешливое и спокойное, а я пыхчу, как паровоз! — Тогда сражайся. Поворот, бестолковый взмах ладонями, разметавшиеся волосы, так некстати упавшие на лицо и спрятавшие от меня новый шаг ильха. И тело, резко прижавшееся сзади. Сильная ладонь легла на шею — миг, и сломает, так же легко, как сухую ветку. Но Рагнвальд уже снова отошел, оставив во мне ощущение полной беззащитности. — Хватит! — хрипло выкрикнула я. — Запрети мне, чужачка. Запрети делать это. У тебя есть нож, так воспользуйся им, поглоти тебя пекло! Я не могу! Да я даже не вижу его движений! Проклятый варвар перемещается, словно ветер. Он — стихия, а я лишь неуклюжая Энни, способная упасть даже на ровном месте! Я не умею сражаться! Миг — и мои волосы намотаны на кулак, и я вижу глаза ильха. Обжигающую прозрачную синь, беспощадный лед. И улыбку, полную обещания… Боги, да мерзавец наслаждается этой игрой! — Слабой делает тебя не тело. — Губы так близко от моих, голос ранит новой, хриплой нотой. — Ты слаба в своих мыслях, Энни. И поэтому ты всегда будешь проигрывать. Возьми свои боль и слабость и сделай их своей силой! Обрати в оружие. Иначе тебя всегда будут ставить на колени. Как я сейчас. Потянул вниз, принуждая склонить голову. Покориться. Прищурился, рассматривая мое запрокинутое лицо. Его глаза — нереально синие — обжигали холодом. Бесконечный лёд… — Знаешь, что я сделаю дальше? Я знала. Обида — едкая и желчная, комком встала в горле, не давая дышать. Злость вспыхнула внутри ярким пламенем, выжигая сомнения. Мелькнули в голове воспоминания — целый рой жужжащих, жалящих ос! Сколько раз я склоняла голову, принимая чужую волю, смиряясь с чужими решениями? Покоряясь. Зачем я сбежала за Туман, если и здесь сделаю так же? Нет! Ни за что! С меня хватит! И я сама не поняла, что сделала дальше. Вывернулась, до хруста запрокинув голову и не чувствуя боли от натянутых струной волос, скользнула под руку ильха, за его спину, выпрямилась вмиг и ударила. Рагнвальд гибко отклонился, и все же кончик ножа прочертил короткую линию вдоль мужских ребер. Не рана — царапина, но я смогла! И тут же моя злость схлынула. Я уставилась на кровавый росчерк, не веря, что сама нанесла его. Я? Я почти воткнула стальное лезвие в человека? — Прости! Я не хотела! — и тут же засмеялась радостно: — Хотя вру, еще как хотела! У меня получилось! Получилось! Я это сделала! Сделала! Ильх глянул на набухающие капли крови и снова на меня — изумленно. Что ж, кажется, я его все-таки удивила. А потом шагнул резко, рывком вжал меня в свое тело, зарылся пальцами в волосы. Внутри льда вспыхнуло пламя. Но я вскинула руку и прижала кончик ножа к груди ильха. Прищурилась, как и он. Рагнвальд опустил взгляд, глядя на тонкое лезвие между нами. Усмехнулся. Потом гибко отклонился, крутанул меня и сделал подсечку. Я с воплем повалилась на землю, проклиная вслух одного подлого ильха. — Думаешь, одной царапины достаточно, дева? Пятилетние дети лучше обращаются с ножом. Шевелись! И принялся беспощадно гонять меня по мосту, заставляя крутиться, бить и защищаться! Через два часа я уже мечтала о том, что тихонько прирежу ильха во сне или задушу подушкой! Все мышцы ныли и болели, я взмокла и устала, но не позволила себе сдаться. И где-то в глубине души ощущала растущее удовольствие. Нет, я больше не буду неуклюжей Энни! Я научусь! Хотя бы защищать себя. Поцарапать Рагнвальда повторно мне не удалось, но несколько позиций и ударов я запомнила. Ильх оказался хорошим учителем, хоть и беспощадным. Когда он дал мне передышку, я, тяжело дыша, прислонилась к мшистому валуну. И в это время фигура ильха затянулась маревом. И уже через миг я увидела вместо человека хёгга. — Привет, Ледышка, — сказала я, рассмеявшись. Дракон фыркнул, опустил голову, рассматривая меня. Я осторожно протянула руку и погладила мелкие чешуйки у его носа. Лёд выпустил из ноздрей струйки холодного воздуха, оскалился. Выглядело пугающе, но я уже знала, как различить радость на морде ящера. Ледышка потоптался, хлопнул крыльями и снова склонил ко мне голову, обдавая порывами холодного дыхания. А я прищурилась, внимательно всматриваясь в голубые кристальные глаза. Лёд? Или Рагнвальд? В прошлый раз я знала точно, но вот сейчас сомневалась. — Рагнвальд? Ты контролируешь хёгга? — спросила я. — Это ты? Или вы оба? Хёгг оскалился и медленно опустил голову. Еще медленнее вытянул лапы и лег. Кончик хвоста раздражено ударил по камням, ненароком разбив огромный валун. Когти прочертили на граните борозды, но хёгг остался лежать. Длилось это всего несколько минуту, снова снежный вихрь и — на земле остался Рагнвальд. Ильх дышал тяжело и хрипло, виски блестели от испарины. — Неплохо, риар! — улыбнулась я. Он криво усмехнулся, но я видела, что Рагнвальд доволен. Ему удалось подчинить хёгга своей воле. — Хочешь пить? — Еще как! Кажется, мое горло потрескалось от засухи! Ильх повел меня за развалины, к скале. По каменному желобу вилась водяная нить, собираясь в выбитой чаше. Я жадно набрала в ладони студёной воды, проглотила. И снова! Потом пригладила разметавшиеся волосы. Ильх тоже напился, правда, сделал это спокойнее, чем я. Вот и кто здесь дикарь? — Значит, ты теперь риар, — я присела на мшистый валун. — Правитель Карнохельма? — Лишь пока брат не очнется, — нахмурился Рагнвальд. — У города не было выбора, мы не хотим впускать в Карнохельм чужаков. — Из тебя получится хороший риар, — негромко произнесла я. — Я никогда не думал об этом. — А о чем думал? Ну, то есть… о чем ты мечтал? Чего хотел? Рагнвальд посмотрел на снежную вершину, и я поняла без слов. — Я хотел освободить Карнохельм. — Ну а когда это случится? — я беззаботно покачала ногами. — Представь, что город навсегда освободился от угрозы. Что ты станешь делать? Ильх помрачнел. Словно мысли об этом прекрасном «после» не доставляли ему удовольствия. — Это неважно. — Он пожал плечами. — Думаю, тебе нужна другая одежда для сражений. Идем. И пошел в сторону пустующего дома. По его стенам тоже плелись снежные узоры, внутри оказалось прохладно, но терпимо. Похоже, со временем камни, остывшие от дыхания ледяного дракона, все же нагреваются. Я с интересом вошла внутрь. Здесь осталась мебель и сундуки, но на всем лежал слой пыли и печать запустения. Углы занавесились густой паутиной. А солнечный свет с трудом пробивался сквозь ветви, закрывающие узкие окна. Когда они украсятся листьями, в комнатах станет совсем темно… Дом оказался небольшим — всего две комнаты. Ильх медленно обошел их, касаясь стены ладонью. Он словно вслушивался в звуки дома. Мне было интересно, что ему рассказывают эти стены, но спрашивать я не стала. — Я не был здесь много лет, — негромко произнес Рагнвальд. Присел возле пыльного сундука, откинул крышку. Внутри лежала одежда — штаны, рубашки, шерстяная безрукавка. Ильх улыбнулся, доставая их. — Тебе должно подойти. — Чьё это? — я вытащила рубашку — по горловине плелся синий узор — перья и крылья. — Ничьё. Мать шила для меня, на вырост. Но я их так и не надел. Я погладила искусную вышивку — красиво. Рагнвальд выпрямился и качнул головой, нахмурился, словно уже жалел о том, что привел меня в этот дом. И я тронула его ладонь, глядя снизу вверх. — Спасибо. Он замер, втянул воздух. И кивнул. — Из башни уже пахнет горячей едой. Пора возвращаться. Он посмотрел на меня — все еще сидящую возле сундука. И на миг показалось — задержится, шагнет ближе, не отпустит… Но ильх торопливо пошёл к выходу. Мы покинули дом и двинулись прочь от Нирхёльда. Шли молча, но это утро нас сблизило. И мне нравилось, что губы ильха изгибаются в улыбке, когда он замечает мой взгляд… У моста я задержалась. — Рагнвальд, а где живет вёльда Гунхильд? — Зачем она тебе? — вопрос ильху не понравился, и глаза его снова стали колючими. — Хотела поговорить, — растерялась я. — Она подошла ко мне на площади… — Держись от нее подальше, — нахмурился риар. — Я думала, в Карнохельме хорошо относятся к вёльдам. — По-разному к ним относятся. Уважают за непонятную силу и за нее же сторонятся. Но Гунхильд — это Гунхильд. Она… вестница смерти. Так что не говори с ней, Энни. И даже не смотри в ее сторону. Он кивнул на мост, показывая, что разговор закончен. От башни и правда пахло едой — котел с кашей и мясом установили прямо на земле, за стенами. — Несколько дней Карнохельм будет праздновать — есть, пить, танцевать. Часть жертвенных туш отдадут земле, часть — воде и огню. Остальное съедят или закоптят впрок. — Рагнвальд нахмурился, помолчал, а потом бросил резко: — Хочешь, я покажу тебе город? Вечером. Словно предложил нечто стыдное или пугающее. Я сдержала улыбку и кивнула. — Буду рада осмотреть местные достопримечательности, риар Карнохельма. Он глянул с подозрением, но увидев мою улыбку, расслабился. И тоже улыбнулся. Ну, почти. Сунул руку в мешочек на поясе, вложил мне в ладонь небольшой сверток. — Вот, возьми. Кажется, она тебе понравилась. Оставив меня возле башни, Рагнвальд ушел. Я развернула тряпицу — на ладони блеснул хрустальный хёгг. Какое-то время я стояла возле огромного кедра, складывая в памяти события этого утра. Почему-то хотелось смеяться. ГЛАВА 23 Карнохельм выглядел непривычно тихим и безлюдным, ночь выдалась бурной для города. Прислужницы из башни тоже зевали и посмеивались. Одна Тофу, похоже, поднялась как обычно — до зари, и была по-прежнему строга. А заметив меня, что-то пробурчала себе под нос и отправила собирать шишки. Зачем они ей понадобились, я не знала, но оставив в комнате риара сверток с одеждой и хрустального хёгга, послушно прихватила корзину и пресную лепешку, чтобы утолить голод, да пошла к деревьям. Под широкими игольчатыми лапами снега не было, лишь ароматный наст. Звуки сюда почти не долетали, было тихо. Лишь у стволов сидели совы, рассматривая меня умными круглыми глазами. «У твоей птицы сломаны крылья», — прозвучало в голове, и я вздрогнула. Показалось, что кто-то смотрит на меня из-за деревьев, но, обернувшись, я увидела лишь очередную сову. — Кыш отсюда! — пробормотала я, на что птица насмешливо склонила голову набок. Старая вёльда сказала, что я смогла разорвать путы и освободить ястреба Трин. Я и сама помню, как на миг словно стала хищной птицей, увидела себя ее глазами. Но как у меня это получилось? Протянула руку, глядя на сову. — Иди сюда! Приказываю! Слушайся! Быстро! Пернатая склонила голову на другой бок, с интересом рассматривая наглую девицу. То есть меня. — У меня есть еда, — пообещала я, поняв, что никакой внутренней силы не ощущаю. — Будешь? Птица не двинулась. — Ясно, ты предпочитаешь вкусных мышей. Или что ты ешь на обед. А я сошла с ума, раз поверила сумасшедшей вёльде. Нет у меня никаких способностей. Сова тяжело упала с ветки и улетела. Я покачала головой — ну вот, еще одно разочарование. Нашла, во что верить! Сильная рука закрыла мой рот, заглушив испуганный крик. — Тише, не бойся, это я, Гудрет, — прошептал за спиной ильх. Развернул меня, и я увидела блестящие темные глаза и сжатые губы. — Гудрет! Но почему ты в городе? Да еще и рядом с башней! Ты должен был уйти! — Я не уйду без тебя,— глухо произнес парень. Глянул тревожно и потащил меня за колючий можжевельник. — Но это опасно! — прошипела я, продираясь сквозь куст. Благо Гудрет придержал для меня ветки. — Если тебя увидит… — Риар Карнохельма? — ильх с такой ненавистью это выплюнул, что я поежилась. И заметив это, Гудрет отчаянно взъерошил волосы. И глянул на меня мрачно и решительно. Растрепанный, исхудавший и грязный, с уставшим лицом, но блеском в глазах! — Ты спасла меня, Энни! Там, на скале. Я бы упал, если бы ты не вытащила. Моя жизнь принадлежит тебе, и я буду за тебя бороться! Мой дед узнал хёгга из Карнохельма, и я бросился следом в тот же день! Я плыл на трех хёггкарах, а после шел через горы! Я спал на земле и ел, что придется, а когда все же нашел тебя, то понял, что все сделал верно! Ты моя нареченная, Энни, и я не отступлюсь. Пойдем со мной, лирин! Я знаю, как пройти перевал, а на другой стороне гор можно сесть на хёггкар. Мы вернемся в Варисфольд, в наш дом! Прошу, пойдем со мной! Он выдохнул и коснулся моей руки. Нерешительно. И смотрел так, словно видел перед собой самую красивую девушку на земле. Я глянула на темную стену башни, которая виднелась сквозь колючие заросли. Гудрет только что озвучил мою давнюю мечту. Разве не этого я хотела, отправляясь на фьорды? Вот же он — мой жених, добрый булочник. Зовет в прекрасный Варисфольд, в наш дом. Подальше от Карнохельма со всеми его загадками. И разве не должна я с радостью последовать за Гудретом? Увы. Я совершенно не хотела следовать за ним. И уезжать из Карнохельма я тоже не хотела. Сияющий Варисфольд, бесспорно, прекрасен, но здесь я обрела свой дом. А самое главное — себя. Проблема в том, что я изменилась. Кажется, именно здесь я неожиданно встретила самого важного человека в своей жизни. И что бы ни думал Гудрет, этот человек — я сама. Я впервые начала понимать себя, и хотела узнать больше о новой Энни. Да и вообще… я вовсе не хочу замуж! По крайней мере — за доброго парня Гудрета. Вот только вряд ли я смогу объяснить это ильху. Его темные глаза стали совсем черными, рот скривился. — Это из-за него, — выдохнул он. — Проклятый риар! Если бы я только мог вызвать его на поединок и убить! Но никто не выстоит против хёгга! — Мне жаль, — смущенно пробормотала я. — Тебе и правда лучше уйти. — Жаль? — Гудрет коротко и зло рассмеялся. — Ты делаешь глупость, Энни. Большую глупость. Ночью я поговорил с ильхами. Скажи, почему риар не назвал тебя своей лирин? В городе тебя считают чужачкой и прислужницей. И недовольны, что новый риар в такую важную ночь выбрал именно тебя. Он должен был позвать за собой кого-то из местных дев. Никто не знает о наречении, Энни. Никто. — Это неважно… — Это очень важно, — грубо оборвал Гудрет. — У нас свои законы, Энни. Молодая дева принадлежит семье или мужу, они защищают ее. А если дева осталась одна… Она принадлежит всем. Любому, кто захочет, понимаешь? Ты не сможешь себя защитить, ты просто чужачка! Перед глазами вдруг встали лица ильхов на площади. Тогда меня спасла Гунхильд, но кто спасет в следующий раз? — Если ты лирин, то за прошлую ночь риар должен заплатить тебе откуп, — процедил Гудрет. Слова давались ему с трудом. — А если просто дева на одну ночь, то хватит и подарка. Например, фигурки из старого сундука… Я тряхнула головой, отбрасывая паутину домыслов и подозрений. Я не хотела думать о том, что говорил Гудрет! Гудрет заметил мои сомнения. — Есть еще кое-что, Энни. Хёггкар из Карнохельма должен был отбыть несколько дней назад. И путь его лежал в Варисфольд. В трюме тухнет дичь и рыба, которые жители отправили на продажу. Но хёггкар стоит. Это приказ нового риара. На трех мостах стража получила приказ не выпускать из города дев. Проверять каждую. Все дело в тебе. Риар не хочет, чтобы ты сбежала. Он только притворяется, что у тебя есть выбор. А сам стережет свою добычу! Что? Я не верила своим ушам. И не знала, как относиться к словам парня. Рагнвальд соврал мне? И намеренно задержал корабль? Но почему? — Ты нужна ему. Не знаю, зачем, — устало произнес Гудрет. — Может, я ему дорога? — тихо произнесла я. — А может, дело в Билтвейде? — и он нахмурился, увидев мой непонимающий взгляд. Голос его стал глуше, ильх нервно оглянулся. — Билтвейд, Энни! Древний обычай. Такой же древний, как пекло Горлохума. Это… жертвоприношение. — Снова будут резать животных? — меня передёрнуло, стоило вспомнить помост, заваленный тушами. Гудрет сглотнул. — В Билтвейд в жертву приносят людей, Энни. Юных дев. — Что? Кажется, все внутри меня похолодело. Я приняла странные обычаи фьордов, смирилась с ними. Но это? Теперь понятно, почему так мрачнеют ильхи, стоит произнести загадочное слово — Билтвейд. И почему в их взглядах вспыхивает злость и обреченность. — Для Билтвейда риары частенько воровали чужих дев или дикарок, ведь никто не хочет отдавать своих. В ночь перед жертвой дева становится утехой. К ней приходят ильхи, чтобы отдать… часть себя и подарок для хёггов. А после ее отдают на растерзание. — Я не верю… — беспомощно прошептала я, мотая головой. Нет, это не может быть правдой. Это ведь… ужасно! Тофу знала? Конечно, знала… Но не сказала мне. И прошлой ночью придержала чашу с жертвенным вином, чтобы я выпила. Она могла прогнать меня с площади, но не сделала это. Хотела, чтобы я осталась. Почему? Горло сдавило страхом и непониманием. Глупая Энни! Я поверила, что обрела дом и почти семью? Гудрет прав. Я лишь чужачка. Я ничего не понимаю, бреду на ощупь и верю добрым словам. Верю, что не обидят. Словно собака, которую раз за разом отбрасывают сапогом, а она снова подползает! — Не верю, — повторила я. — Я говорю тебе правду. Я ведь не риар Карнохельма, — язвительно добавил Гудрет. — Я выл от ужаса, когда понял, куда тебя утащил хёгг. И бросился следом с тот же день. Нам надо уходить, Энни. Сейчас же! Перед глазами замелькали картины вчерашней ночи. Кровь, что лилась рекой. Лихорадочный блеск в глазах ильхов. Черепа животных… Дикость Рагнвальда… Фьорды прекрасны, но так жестоки. — Ты моя лирин, я буду защищать тебя! — жарко прошептал Гудрет. И снова осторожно коснулся моей руки. — Тебе понравится в моем доме! Он стоит возле источника. И каждое утро я буду печь для тебя булочки и пироги. Я буду любить и почитать тебя, Энни! Со мной тебе будет хорошо. Забудь Карнохельм, это ужасное место! Я молчала. Дом, выпечка… Разве не об этом я мечтала? Гудрет озвучил все, о чем я грезила. Да и сам он хорош. Мне бы обрадоваться, но почему-то я ощущаю лишь отчаяние и грусть. — Это все Зов и кровь в вине, — яростно выдохнул ильх. — Они привязывают тебя к Карнохельму. К камням, деревьям, воде. Ко всему. Нельзя пить жертвенную кровь, нельзя давать руку риару! — Я не знала… — обхватила руками колени. Боги, что же мне делать? «Уходи, еще есть иной путь…. — сказала в голове старая вёльда. — В Карнохельме тебя выберет смерть!» Неужели в словах старухи есть правда? Зачем я Рагнвальду? Ведь он ни разу не сказал мне о чувствах. Даже о том, что я ему нравлюсь. И о Билтвейде тоже не сказал, и о корабле. Ему надо научиться управлять хёггом, может, в этом причина. А что же дальше? Риар принадлежит всем, каждую ночь к нему будет приходить новая дева. Так рассказывала Тофу, и я ужасалась. Рагнвальд никому не сказал, что я его нареченная. Говорил, что отпустит. А сам выставил стражу на трех мостах… Моя голова шла кругом. Я не понимала, кому и во что верить. И все же… — Я не могу уйти с тобой, — прошептала я. — Не могу. Я должна… разобраться. Несколько томительных минут ильх молчал. Потом тяжело вздохнул. — Что ж… Значит, так. Я уйду. Проводишь меня, Энни? Я кивнула. Не в силах смотреть ильху в глаза. К моему удивлению, он двинулся в сторону Нирхёльда. — На мостах стоит стража, мало ли, какой приказ отдал риар, — хмуро пояснил Гудрет. — Лучше пройти здесь. И снова я ступила на висячий мост. Но на этот раз страха перед бездной не было. Внутри меня тоже раскрылась пропасть, и она была страшнее. Оказавшись на разрушенном мосту, я глянула в сторону дома Рагнвальда и отвернулась. — Кажется, пора прощаться, Гудрет. Он постоял, рассматривая меня. Потом дернул веревку на своем мешке, вытащил кожаный бурдюк. — Ты бледная, Энни. Выпей, здесь травы и мед. Это придаст тебе сил. Я глотнула ароматный горячий напиток — раз, другой. Ильх придержал бурдюк, когда я хотела отстраниться. И внутри кольнуло дурное предчувствие. Так же сделала ночью Тофу… — Тебе пора идти… Он склонил голову. И я почему-то удивилась, какие темные у Гудрета глаза. Совсем не похожи на колючую синеву… Совсем другие. — Я дал клятву, Энни, — тихо сказал он. — Я не брошу тебя, хоть ты и не понимаешь опасности. Ты чужая здесь, я должен о тебе позаботиться. И мы уйдем вместе. Что? — Карнохельм еще спит, сегодня всем не до тебя. А ночью продолжит праздновать. Другой возможности не будет. Риар сейчас с воинами, он не хватится тебя до утра. Я заторможено кивнула, плохо понимая, что говорит ильх. Мысли в голове разбегались… — Идем же, — шептал Гудрет. — Идем скорее! Он тянул меня и тянул, к самому краю пропасти. Но даже когда начал спускаться по скользким уступам скалы, я снова не испугалась. — Уйти можно только с этой стороны, — ильх глянул в сторону башни. Я тоже, но глаза затянуло туманом. — Я так странно себя чувствую… — пробормотала растеряно. Язык казался распухшим и сухим. — Надо взять плащ… — Нет времени! — Гудрет тревожно прислушался и помог мне спуститься. Вдоль скалы тянулась узкая полоса гнилых досок. Когда-то это тоже был мост, до того, как соорудили каменный. Сейчас деревянный настил местами сгнил, но по нему все еще можно было пройти. И почему-то мне было совсем не страшно идти по нему, лишь странно. Голова ощущались как воздушный шарик — легкой-легкой. Кажется, что дунь ветер сильнее — и улетит. — Скорее, лирин! Надо дойти до перевала! Там мы сядем на хёггкар. Гудрет тянул и тянул меня за собой, я шла. Деревянный парапет закончился, и мы снова поднялись по скользким каменным ступеням. А потом вышли на склон горы. Гудрет вздохнул с облегчением, ступив на твердую землю. Мне было все равно. На ветви засохшего дерева сидела сова. Нет, две совы. И обе таращились на меня. Та, что слева, сорвалась с ветки и пролетела мимо, почти мазнув меня крылом. — Пошла! — отмахнулся от птицы Гудрет. Я нахмурилась. Но подумать здраво не получалось. А ильх все шел и шел, тащил меня за собой. Склон закончился, мы спустились по камням к воде. Здесь поток вливался в узкую щель холодным ручьем. Стены густо заросли мхом и какими-то кустарниками. Идти было трудно. Платье цеплялось за острые камни, а туфли давно промокли. Холодно… — Потерпи! — сказал Гудрет. — Другого пути нет! Я промолчала. Над ущельем вились птицы. Совы. И это было странно. Разве сова не ночная птица? Хотя… света становилось все меньше. Но когда закончился этот день? Ведь было ранее утро? Совсем недавно я кружила вокруг Рагнвальда, пытаясь уколоть его ножом. Или это было давно? Сколько прошло времени? Мы стояли в ущелье, освещенном лишь налитой полной луной. Впереди темным блюдцем лежало озеро. Вода в нем казалась густой смолой. Холодный ветер обдувал лицо, но здесь, у земли, было довольно тепло. Между камнями стелился пар. Где-то совсем рядом бил горячий источник. Длинные голубые тени касались скал и редких деревьев. И я понятия не имела, как мы сюда попали. И насколько далеко от города успели уйти. Но судя по тому, что на небе звезды, а тело ломит от усталости — далеко. — Надо перейти озеро, пройдем по краю, — оборвал мои размышления Гудрет. Искоса глянул на меня и принялся раздеваться. Стянул свою безрукавку и рубаху, разулся. Штаны, подумав, лишь закатал. — Тебе лучше снять ботинки и верхнее платье, Энни. Я понесу их, чтобы не намокли. Я потерла лоб, пытаясь вернуть себе ясность мыслей. Горло пересохло, но пить их бурдюка Гудрета я точно больше не стану! — Платье, Энни, — прошептал ильх. — Его надо снять. Ты слышишь? Я неловко потянула завязки у горла, стянула ткань, оставшись в тонком нижнем платье. Поежилась от ветра. Гудрет резко отвел взгляд, но позже, чем надо. Я разулась и отдала сверток с одеждой парню. Он сложил все в мешок, поднял повыше. И повернулся к озеру. — Гудрет, — внезапно дошло до меня. — А откуда ты знаешь дорогу? Разве ты уже был в Карнохельме? Ильх покосился на меня. Мы ступили в озеро, и я поморщилась, ощутив мягкий ил под ступнями. Вода плескалась сначала у щиколоток, потом у бедер, но выше не поднималась, хотя мы дошли почти до середины озерца. Верно, оно действительно было совсем мелким. От воды мне полегчало, я даже зачерпнула горсть и плеснула в лицо. — Мне рассказал один человек. Она хотела помочь. — Она? — дурное предчувствие сжало сердце. Да и хмельной туман отступал, освобождая разум. — С кем ты говорил этой ночью, Гудрет? — С молодой вёльдой, — глухо произнес парень. — Она сама подошла ко мне и многое рассказала. Она хотела помочь. — Помочь? — я резко остановилась. Мысли понеслись галопом, словно застоявшиеся кони. — Гудрет! Чем ты опоил меня? — Это для твоего блага! — выдохнул ильх. — Мед и травы, они не причинят тебе вреда! Они помогли, как и сказала та вёльда! — С кем ты говорил ночью? — Она не назвалась. — Трин! — выдохнула я. — Ты говорил с вёльдой Трин! Задрала голову, всматриваясь в небо. Над озером кружил ястреб. Конечно, Трин видела, как Рагнвальд увел меня прошлой ночью. И это точно не понравилось деве. Только вёльда умна и не стала противиться воле нового риара. Она задумала что-то другое. — Что-то не так, — выдохнула я, озираясь. — Здесь что-то не так. Если бы из Карнохельма был выход через Нирхёльд, там тоже стояла бы стража. Рагнвальд не дурак, Гудрет! Значит, нет здесь никого выхода, Трин тебя обманула. Это не дорога через перевал. Это… Внутри озера что-то булькнуло, на поверхность поднялся пузырь воздуха. — Это ловушка! — с яростью произнесла я. Из-за камней на берегу выскользнула длинная тень. Горбоволк! И еще один! Великие перворожденные! Гудрет выхватил свой топор. — Не бойся, звери не сунутся в воду! — крикнул он. — Надо перейти озеро… И тут послышался звук. Чуть слышные удары и всплески, складывающиеся в мелодию. Бум-пхх-бум! Чем-то это напоминало ритм, который я слышала на площади Карнохельма. Звук то нарастал, то гас. Может, это стучит о скалы ветка? Или вода ударяет о камень? Я попятилась, и моей ноги что-то коснулось. Под водой. Мягкое. Словно кто-то рукой провел. От ужаса у меня встали дыбом все волоски на теле! Еще несколько пузырьков надулось на смолянистой глади озера. — Гудрет, — сипло прошептала я. — Там что-то есть! В воде! Ильх застыл, всматриваясь в глубину. Вокруг него весело надувались пузырьки, словно под водой кто-то играл с парнем. Я до боли в глазах всматривалась в черноту, и на миг мне показалось, что вижу длинный силуэт, покачивающийся внизу. Может, это затонувшая коряга или водоросли? Волков на берегу стало больше. Хищники стояли совершенно молча, словно… ждали! Но чего? В небе кружил ястреб. И мое дурное предчувствие било во все колокола! — Гудрет, — прошептала я. — Эй, ты куда? Но ильх не отозвался. Опустив голову, он пошел к середине озера. Туда, где чернота была непроницаемой. Вокруг парня кружились пузырьки, и теперь я явно видела длинные силуэты в глубине. Неужели это змеи? Ужас какой! Хотелось заорать и с воплем броситься на берег. Но там поджидали волки! Что-то снова задело мою лодыжку. — Гудрет! Но ильх снова не отреагировал, даже головы не поднял. Он так и брел, загребая ил ногами и опустив руки. Мешок с нашей одеждой волочился по воде и уже намок. Пузырьки вокруг него собирались в цепочки, окружали. Вот-вот станут реальной цепью, утащат! Я сжала до хруста зубы и двинулась за парнем. Моих босых ног уже явно что-то касалось, но идти не мешало. Схватила ильха за руку. — Гудрет! Ильх смотрел в воду и меня, кажется, не замечал. Я дернула парня за волосы, и он оскалился, зарычал. Темные глаза были совершенно пустыми. Ужаснувшись, я шарахнулась в сторону, поскользнулась и рухнула в воду. Вскочила, стряхивая ил и ряску. И увидела спину Гудрета. Тот, как ни в чем не бывало, шел дальше, волоча за веревку мешок. Нечто гибкое, словно лиана, и черное вдруг ударило ильха по руке, и мешок исчез в недрах озера. Но ильх этого не заметил. Странный стук-всплеск нарастал. С отчаянием я глянула в сторону берега и снова бросилась за парнем. Схватила его за руку. — Гудрет, очнись! Да что с тобой? Он снова оскалился, отмахнулся. Выдохнув, я ударила пекаря по лицу. Сильно. Его голова дернулась, и взгляд стал осмысленным. — Энни? Что… Ох, перворожденные! Ламхгин! — Что? Гудрет выхватил свой топор, с ужасом глядя под ноги. — Ламхгин! Озерный ламхгин! Он зачаровывает странников и тянет в омут! Беги на берег! — Там горбоволки! Ильх отчетливо застонал. Змеи кружили вокруг нас, задевая скользкими телами и пуская пузырьки. — Надо добежать до другого берега! Гудрет, ну же! Бежим! — Не выйдет, — снова застонал ильх. Он тряс головой, словно в уши ему затекла вода. И даже в свете луны я видела, как побелело лицо. Свист-треск смолк. В двух шагах от нас надулся огромный пузырь. Лопнул с шипением. И на нас бросились жуткие озерные твари! Я закричала от ужаса и неожиданности, когда из воды показалось плоское лентовидное тело. Навершие-голова не имело глаз, лишь пасть с рядом мелких зубов! Тварь впилась в руку Гудрета, ильх рубанул топором, отбросил тело. И тут же на нас напали сразу десяток! И все это совершенно беззвучно — ужасные твари нападали молча и потому казались не живыми созданиями, а чернильными порождениями ночи. — Прости, Энни, — закричал ильх, снова вскидывая топор. Но я почти не услышала. Гладкое лентовидное тело обвило мои ноги, и я рухнула в озеро, рот и нос заполнились густой илистой водой. Глаза я открыла от ужаса и в проблесках света увидела совсем рядом омут. Черную дыру, в которой ворочалось что-то живое и ужасное. И именно к этому неведомому существу тянули меня скользкие «ленты». * * * — Альд, эй? Да слушаешь ли ты вообще? Смотри, эта пещера точно подойдет для ловушки! Рагнвальд перевел взгляд на желтую бумагу с грубым рисунком углем. Верн по прозвищу Толстая Шея, как и многие в Карнохельме, не знал букв. Но зато умел рисовать и обладал отменным зрением и памятью. Его наброски всегда отличались точностью. Остальные склонились, снова и снова обсуждая пещеры вокруг Карнохельма. В одной было слишком тесно, в другой — лежало озеро, до третьей трудно добраться… Был бы рядом Бенгт, он смог бы договориться со скалами. Но брата здесь нет. А сами ильхи хоть и ладили с камнями, но не настолько, чтобы за короткое время создать пещеру. Здесь нужна сила хёгга, а не просто людей, рожденных от Зова. Поэтому надо найти пещеру уже существующую. А Рагнвальд уже час смотрит на угольные линии и не видит их. Он потер грудь. Что-то там давило и ныло, мешая думать. И хёгг ярился, рвался в зримый мир. Сильнее, чем ночью на помосте. Злее. Рагнвальд с трудом сдерживал зверя и внутри все болело. — Эй, ты что! — воины вдруг шарахнулись в стороны. Рагнвальд глянул вниз. Угольный рисунок местности покрылся ледяной коркой, ползущей от его пальцев. Ильх вскинул голову и увидел страх в глазах друзей. Тех, с кем он не раз шел в бой, с кем стоял спина к спине. Гуннар безотчетно схватился за нож, но, поймав взгляд риара, тяжело сглотнул и медленно сунул клинок обратно в кожаный чехол. — Прости… случайно вышло, — глухо пробормотал он, отступая. Пергамент, скованный стужей, треснул и рассыпался кусками. Верн хмыкнул. — В этой пещере пол заливает подземными водами, — сказал Рагнвальд. — Уголь там намокнет и погаснет. Надо найти другую, выше и суше. Гуннар, собери своих людей, раздели на четыре части и отправь каждый отряд в разные стороны. Кимлет, осмотри скалы возле озера. Сквин, поговори со старым Биргом, он как никто знает горы. Рагнвальд осмотрел притихших ильхов. — Туман скоро развеется. Я чувствую, как истончается лед, скоро проснутся водопады. Он не стал упоминать, что слышит и шепот тающего льда. Его прощальный шепот. Об этом говорить воинам Карнохельма точно не стоит! — Сколько у нас времени? — Немного, но есть. Мы должны успеть. Воины вразнобой кивнули и потянулись к двери. Рагнвальд снова потер грудь. Да что с ним? Одна из прислужниц споро начала собирать пустые кружки и кувшины. Дева кидала на нового риара взгляды, и не понять, чего в них было больше — любопытства, интереса или страха. — Где Энни? — одёрнул ее ильх. — Чужачка с красными волосами? — дева пожала плечами. — Я ее не видела. Может, помогает Тофу или на кухне. — Найди ее. Прислужница кивнула и убежала, а Рагнвальд нахмурился. Дева из мертвых земель — это последнее, о чем он должен думать. Его голову должны занимать пещеры, дикая стая, Билтвейд и Карнохельм. А вовсе не распухшие губы девы, ее тело, укрытое пологом пара и стоны удовольствия. Нет, вовсе не это должно занимать мысли риара! Прислужница вернулась, таща за собой перепуганную девочку. И боль в груди Рагнвальд усилилась. — Скажи риару то, что говорила мне! — прислужница слегка встряхнула девчонку. — Ты видела чужачку у моста? — Да, она шла в Нирхёльд. — Зачем? — нахмурился риар. Девчонка пожала плечами. — С ней был молодой ильх. Я не узнала его со спины. Но это точно не воин из нашей башни. Боль вернулась и вгрызлась в ребра, перемалывая их. — Как он выглядел? — Я не рассмотрела, — заныла девочка, испуганно таращась на беловолосого риара. — Они были далеко. Я лишь заметила, что у ильха безрукавка из овечьей кожи и топор в руке. Я удивилась, что они идут в Нирхёльд, но потом меня окликнула Вирденга, и я ушла. — Когда это было? — Так еще до обеда! Утром. А сейчас солнце уже закатилось за горы! — Дева шла сама? Она не была связана? — Нет, веревок я не видела. Я лишь удивилась, что они идут к этому мосту, кто же ходит в Нирхёльд? Никто из наших туда и ногой не ступает! Да и что там можно делать, развалины одни! Делать там можно много чего. Но девочке об этом знать пока рано. Видимо, лицо у Рагнвальд стало совсем страшным, потому что обе — и прислужница, и мелкая помощница — испуганно попятились, а вторая еще и заверещала: — Я больше ничего не видела, мой риар! Правда-правда! Не отдавайте меня ледяному хёггу! Не трогайте меня, перворожденными молю! Рагнвальд сжал зубы, чтобы не выругаться в голос. Кинул девочке мелкую монету, и та, поймав ее на лету, сбежала. Прислужница унеслась следом. И неудивительно — вокруг молодого риара серебром блестел иней. От грязных сапог ползли, словно щупальца, льдистые дорожки. И ветер заползал в узкие окна башни, выл под потолком, сбивал со стола кружки. Рагнвальд потер лицо, пытаясь успокоиться. Но стало лишь хуже. Ветер уже кричал о беде. Энни нет в башне. И даже в Карнохельме. Она ушла с чужаком, с пришлым, которого надо было убить, не слушая женских глупостей. Он хлопнул дверью, выбегая из башни. С площади Карнохельма тянуло жаром костров, над которыми запекались туши, ветер послушно приносил запах мяса и вина, голоса и смех. Какой-то воин шарахнулся в сторону, увидев Рагнвальда, схватился за меч. И пробормотав извинения, сбежал. Но риар его даже не заметил. Он, словно зверь, втягивал воздух, пытаясь уловить тонкий запах. Легкий аромат чужачки вился лентой вдоль серых стен башни и сосен, а потом улетал к мосту. Значит, девочка не ошиблась, Энни прошла в Нирхёльд. Рагнвальд оказался там через две минуты, припал к земле, втягивая запахи. На влажном дерне остались отпечатки следов. Несколько его собственных, оставленных утром. Несколько легких, девичьих. И тяжелые следы чужака. Судя по рисунку шагов, Энни шла сама. Ее не тащили и не волокли, и поступь ее была легкой. Она ушла добровольно. Ушла. С другим ильхом. «Вернуть… Забрать… убить чужака!» — пришло изнутри. Не мысль и не слова — чувство. И Рагнвальд согласился. Оскалившись, Рагнвальд зарычал. Ярость уже ломала и крушила внутреннюю клетку. И хёгг ярился, вырываясь на свободу. Ветра скалили зубы и больно кусали за руки. Ветра тоже злились, закручивались вихрями, ломали кладку старого моста. И наверху уже тоже выла стихия, просясь под крыло. «Быстрее… Быстрее…» — шептал тающий на склонах лёд. Рагнвальд выпрямился, сжал загривок разбушевавшегося ветра. Он знал — ему не под силу догнать беглецов. Но это сможет сделать зверь. Хёгг. И впервые Рагнвальд не сопротивлялся его приходу. Он хотел этого. Сумерки окутывали скалы и Карнохельм, город праздновал появление нового риара. Рагнвальд выпрямился и впервые призвал своего хёгга. И удивился, насколько легко это происходит, когда не сопротивляешься. Миг — и на разрушенном мосту уже нет человека, лишь раскрывающий крылья потомок Улехёгга. Он встрепенулся и рывком сорвался в черное небо, без усилий устремляясь к звездам. Но в этот раз Рагнвальд не был выкинут в незримый мир. Он был здесь — в мягком полотне облаков, в сиянии света, в вечном холоде высоты. Его наполнил восторг — дикий, яростный, такой же первобытный, как сами фьорды. Стужа, убивающая его человеческое тело, сейчас казалась дивным источников, плещущимся внутри. Холод больше не протыкал иглами, он обнимал почти нежно, даря наслаждение. Ветра неслись рядом, подгоняя. Быстрее, быстрее, еще быстрее! И чем выше поднимали огромные крылья, тем ярче становились ощущения. Выше, яростнее, мощнее! Я — стужа. Я — извечное сияние. Я — звон! Я — сильнее всех, я быстрее всех! Я способен ощутить под брюхом звезды, способен заморозить луну! И всех тварей, что бегают внизу, хоть на четырех ногах, хоть на двух! Я — сила. Морозная, жуткая, ледяная сила! Под моей шкурой звенит холод и воют ветра! И это так невыносимо хорошо, что даже сравнить не с чем. Разве что… Чужая купель, чужой дом и чужая дева. И наслаждение, сравнимое с полетом. Сознание вернулось толчком. И ледяной хёгг болезненно зарычал, камнем падая с небес. Крылья сложились куполом, облака оцарапали брюхо. Но у самых скал Рагнвальд снова раскрыл крылья и взмыл, лишь прочертив когтями на граните глубокие борозды. Он встряхнулся всем своим огромным телом, зорко всмотрелся в угасающую линию света. Втянул горный воздух. И уверенно направился в сторону ущелья. Дева ушла туда. Он не позволит ей уйти. Он вернет деву и разорвет пришлого вора, который покусился на его собственность. Оторвет ему голову, раздерет живот и выпустит внутренности! А деву накажет. Чтобы и думать не смела… Хёгг согласно урчал, одобряя кровавый план. ГЛАВА 24 — Энни, беги! Куда? Я безнадежно махнула рукой. Объяснять, что некуда — не стала. Какой смысл тратить дыхание. Лишь сжала в руке нож, который мне дал Гудрет. Возможно, он решил, что милосерднее будет самостоятельно перерезать себе горло! Жутких безглазых чудовищ было не сосчитать. Мы стояли в центре гигантского плотоядного цветка, узкие лепестки которого со всех сторон тянулись к нам. Я снова упала, и тут же гладкое тело обвилось вокруг моего горла, затягиваясь удавкой. Я ударила ножом, не глядя. Попала… вынырнула, с отвращением отплёвываясь. Но живая черная лента уже впилась мелкими клыками мне в ногу. Вряд ли эти твари могли загрызть насмерть, их челюсти были слишком малы и скорее царапали кожу, но стоило упасть и нас тянуло в омут. Отбиваясь, шипя, падая и поднимаясь, я вдруг сообразила, что и черные зубастые ленты, и то, что находится в омуте — это одно существо. И главное пиршество состоится в пучине, «змеи» лишь ослабляют жертв. То есть нас с Гудретом. Я снова вонзила нож в воду, он вошел, как в масло. Гудрет вскрикнул и упал, а я увидела, как сразу несколько живых лент спеленали его под водой. Закричала, ощущая, что и мои ноги уже в ловушке скользких тел. Ильх вынырнул, тяжело хватая ртом воздух. Черная вода вокруг нас бурлила. Вырвавшись из объятий ламхгина, мы понеслись к берегу, словно желая в последний раз ощутить под ногами твёрдую землю. Волки терпеливо ждали. Но я уже не думала о четвероногих хищниках. Ламхгин в омуте — вот кто вызывал истинный ужас! Ильх снова упал. Я — за ним. Скользкий ил стал еще одной ловушкой. Устоять на нем было практически невозможно! Грудь разрывалась от недостатка воздуха, легкие горели. Проклятые твари обвивались вокруг ног и тела, тащили в сторону. От укусов кровоточили руки и ноги, но больше пугала смерть от удушья… Я снова отбилась, встала на колени, тряся головой. Холодный воздух остудил разгоряченное тело, но обжег губы. — Ранена? — выдохнул ильх. Гудрет тоже был мокрый, перепачканный илом, но живой! Я торопливо покачала головой. Времени на разговоры не было. — Берег рядом, Энни! Беги! Беги! Гудрет крутил топором, отбиваясь. — Скорее! Я бросилась в сторону, уже мало что соображая. Руки и ноги были скользкие от крови и ила. Лучше уж умереть на земле, чем в черном озере! Падая и снова поднимаясь, мы выбрались на песок. Но бегство закончилось, не начавшись, потому что дорогу перегородил горбоволк. Он вышел неторопливо, щуря хищные желтые глаза и жадно втягивая запах нашей крови. Позади жадно булькало озеро. Впереди стояли звери. Трин заманила нас в идеальную ловушку. У нас с Гудретом не было ни единого шанса остаться в живых. Страх окатил ледяной волной. — Энни, прости меня! Я хотел спасти, а погубил! Прости! — крикнул Гудрет, когда звери снова кинулись на нас. Клыки у моего лица, рык… я вскрикнула и закрылась ладонью, совершенно инстинктивно, не думая. Ужас — жестокий и первобытный — лишал разума. Сверху упало что-то пушистое, пернатое… птица? Нет. Птицы! Несколько сов! Они кидались на зверей, целясь острыми когтями в оскаленные морды. Но что могли эти пичуги против огромных хищников? Одна из пернатых упала окровавленной тушкой, потом вторая… Волк облизнулся, фыркая от перьев, и мне стало больно за погубленных сов… Вскочила, но тут же свалилась — на меня напали сзади. Мощные лапы ударили в спину, челюсти клацнули возле уха. Скользкая от ила, я вывернулась, ужом прокатилась по земле, снова вскочила. Ужас накрыл с головой, липкий страх опутал паутиной — не вдохнуть. Кажется, никогда в жизни я так не боялась, меня просто парализовало от жуткого понимания, что это конец. Что бежать некуда… Горбоволк бросился и остановился — над мордой зверя кружила сова, хлопая крыльями и мешая напасть на меня. Совиные перья кружили в воздухе, словно в замедленной съёмке. И меня вдруг охватила чистая, первобытная, сокрушительная ярость. Даже маленькая птица не боится сражаться! Она погибла, защищая меня! И я не умру неуклюжей Энни! Я больше не она. Не жертва! Пусть я не успела стать воином, но погибну в битве. И это уже очень много, я-то знаю. Иногда за целую жизнь людям удается меньшее! Я вскочила, сжала нож. Яростный рев зверей, оскаленная пасть… удар ножом, кровь… моя или звериная? Боли не чувствую, но я слышала, солдаты бегут даже с пулей в груди… Хаос. Время, растянувшееся смолой. Наверное, прошло лишь несколько минут, но мне казалось, что целую вечность я стою спиной к спине Гудрета и уворачиваюсь от волка. Удар — я качусь по земле, путаясь в платье. Ильх сдавленно застонал, но снова поднял свой топор. — Энни! Возле Гудрета лежала туша, но и сам ильх был в крови. Он тяжело перекинул топор в левую руку, когда на нас снова кинулись… И тут свет звезд заслонила огромная и такая знакомая тень. Я подняла голову. Совершенно беззвучно с неба падал хёгг. — Ледышка? — опасаясь поверить своим глазам, прошептала я. И закричала — подкравшийся горбоволк сбил меня с ног. И тут же неведомая сила сорвала с меня звериную тушу, отбросила с легкостью. Яростный рев дракона разорвал тишину ущелья. Горбоволки попятились, но поздно. Взбешенный хёгг догонял их, рвал когтями и подбрасывал в воздух, одного за другим! Берег покрылся кровью. Я всхлипнула — то ли от ужаса, то ли от облегчения. Жуткий озерный ламхгин спрятался в пучине, вода стояла недвижимая, без единого пузырька! Все ущелье словно замерло, и все живое торопилось залезть в норы и щели, страшась ярости идеального убийцы и совершенного хищника. Хёгга. Но он не успокоился, даже когда на берегу не осталось никого живого, кроме нас! Дракон метался, вырывая с корнями деревья, переворачивая огромные валуны и взрывая бороздами землю. А напоследок ударил хвостом по озеру, зарычал, и черная гладь покрылась ледяной коркой. Стужа накрыла ущелье. Меня начало трясти от холода, мокрое нижнее платье встало колом. Стуча зубами, я подползла к Гудрету. Он лежал на земле, все еще сжимая древко оружия. Бледный в свете луны, но живой. Из разодранной ноги текла кровь. Я полоснула ножом свой подол, отрезая широкую полосу. — Подожди, подожди, я помогу, надо перевязать… Ильх глухо застонал, когда я стянула ему ногу бинтом. Но оттолкнул мои руки. — Беги! — выдохнул он. — Гудрет, все хорошо, мы спасены! — Беги, Энни! — закричал ильх. Я обернулась, не понимая. И увидела совсем рядом драконью морду. — Ледышка? — пробормотала я. Я не была уверена. Да, я видела знакомые шипы и гребень, чешую, которую успела изучить в пещере, треугольную морду и знакомые глаза с вертикальным зрачком. Но такого кровожадного и злобного взгляда я не видела никогда! Да Ледышка ли это? Хёгг тихо, но жутко зарычал, нервно ударяя хвостом по земле. Его когти впились в землю, выдирая куски дерна. — Лёд, это же ты, правда? Ледышка, ты что, не узнаешь меня? Это же я, Энни! Хёгг осмотрел меня — дрожащую, мокрую, с прилипшей к телу тонкой сорочкой. Потом Гудрета в одних штанах. И издал жуткий рев, от которого я почти оглохла. Рухнула на колени, прижала ладони к ушам. А хёгг бросился на раненого Гудрета. Я поняла это за мгновение до того, как ильх взлетел в воздух — так же, как волки! Парень глухо застонал. Я бросилась к нему. — Не надо! Прошу, не надо! Прошу! Гудрет лежал у камней, но я боялась приближаться к нему. Дышит ли? Я не знала. Хёгг снова зарычал. Куски земли полетели из-под его лап, потом зверь дыхнул — и ближайшее дерево окуталось стужей, а после рассыпалось! Просто рассыпалось! Но этого хёггу было мало! Он ударил хвостом по скале, выбивая камнепад острых осколков. Я закрыла руками голову. Огромный хищник снова дыхнул, замораживая в труху еще несколько деревьев. — Хватит! — прошептала я, не в силах даже открыть глаза из-за урагана камней и земли, летающих вокруг. — Прекрати! Гудрет попытался отползти в сторону, но дракон подцепил его лапой и отшвырнул. Я не выдержала и бросилась к ильху. Он жив? О жестокие перворожденные, неужели Лёд убил Гудрета? Лёд? Или?.. — Довольно! — закричала я. — Хватит! Рагнвальд, остановись! Я знаю, что это ты! Не смей! Слышишь? Драконья морда повернулась в мою сторону. Глаза-кристаллы прищурились. И хёгг рывком взлетел, сгребая меня с влажной земли. Подбросил в воздухе, и я заорала. Какое-то время я просто летела вниз — спиной на камни. Бесконечное, ужасное время. Но тут драконья лапа снова сомкнулась тисками вокруг моего тела. Резкие взмахи драконьих крыльев — и мы уже над скалами. От холода, ужаса и потрясения мне нечем дышать. А может, от того, что драконья лапа слишком сильно меня сжимает! Вот только сознание отказалось меня покидать, хотя я была не против провалиться в спасительный обморок, смутно понимая, что это могло бы помочь и спасти от разъярённого зверя. Но летели мы недолго. Поджимая лапу, хёгг приземлился. Я не успела увидеть, где мы, лишь заметила темнеющие рядом стволы кедров. Ну и то, что дракон не поднялся на вершину. Снега здесь не было. Обернулась и ахнула — Ледышка исчез. А ко мне шагнул Рагнвальд. И когда я увидела его лицо, то подумала, что не против еще полетать в драконьей лапе. Потому что человек сейчас был страшнее дракона. Не думая, я развернулась и бросилась бежать. Я не чувствовала ни мха под босыми ногами, ни холода. Напротив! Сердце колотилось как бешенное, разгоняя кровь по телу. Мне казалось, что от меня уже пар валит! Преследователя я не слышала. Ни шагов, ни дыхания. Мне удалось? И тут ильх сделал короткую подсечку, и я повалилась на мох, шипя и проклиная подлого варвара. Рагнвальд прижал меня к земле. — Пусти! — я забилась, пытаясь вывернуться из захвата. — Отпусти меня! Он дернул вверх мой подол. С такой силой и злостью, что ткань треснула. Я облизнула губы. — Давай поговорим! — Я не хочу разговаривать. Слова он процедил, и в голосе человека отчетливо слышалось рычание зверя. Вот же гадство… — Отпусти меня! Отпусти, слышишь! Я тебя ненавижу! Он рывком меня перевернул, и в свете луны я увидела сжатые губы, ледяные глаза. И бешенство во взгляде. Сейчас в нем не осталось ничего цивилизованного, на меня смотрел дикий варвар. И я видела в его глазах желание убивать. И еще одно… — Так ты благодаришь за спасение, Энни? — рявкнул ильх. — Так? — Это не дает тебе права… Это вообще… Ты убил Гудрета! — Не смей говорить о нем… не смей даже думать! Рагнвальд дернул ткань, просто сдирая ее с меня. Я закрыла грудь руками и подняла подбородок. Кожи коснулся холодный воздух. Прищурившись, я толкнула ильха, изо всех сил. И ужом вывернулась, вскочила и понеслась прочь. Он догнал уже через несколько метров. «Никогда не беги от хёгга». Рагнвальд развернул меня спиной к себе, и я уперлась ладонями в камень. — Не смей убегать от меня! — Ты не имеешь права меня удерживать! — Плевать на права! — выдохнул он. — Не смей убегать! — Не смей мне приказывать! — Неблагодарная чужачка… Тебя стоило оставить на том берегу. Оставить и забыть! Пожалуй, я так и сделаю! — Что? — Оставлю тебя в лесу, раз ты так жаждешь свободы! — Да пошел ты… — Ты моя лирин! — Я не твоя! О наречении никто не знает, ты никому не сказал! И я — не твоя! Не смей прикасаться ко мне! — Так, значит? Он недобро прищурился. Рывком отступил, и почти сразу тело Рагнвальда сменилось драконом. Хёгг сгреб меня рывком и взмыл в небо. Я даже решила, что он выполнит свое обещание и выкинет меня где-нибудь в лесу. Но приземлились мы на площади Карнохельма. Толпа кричала, в нас даже полетели копья и ножи. Злой ветер раскидала людей и воинов, а Рагнвальд поставил меня и снова стал человеком. Я сжалась, пытаясь закрыться остатками своего нижнего платья, правда, сейчас никого не волновало моя нагота. Жители Карнохельма смотрели на своего риара — в основном, с ужасом. Рагнвальд глянул яростно на воинов, те попятились. Сдернул с кого-то черную шкуру и набросил на меня. Я вцепилась в мех, благо он закрыл меня почти до колен. Я плохо понимала, что происходит. Перед глазами все кружилось — костры и факелы, жуткие звериные черепа на головах ильхов, обнаженные торсы и блеск оружия, вертела с тушами, испуганные девы… Взгляд выхватил из толпы ошарашенное лицо Кимлета. Побратим Бенгта стоял без оружия, но я увидела, как затуманилась его фигура. Еще миг — и вместо человека на площади окажется водный хёгг. Но Кимлет удержал слияние, лишь губы поджал. Я крепче прихватила на груди шкуру и высоко подняла голову. От меха остро пахло дымом и солью… Повисла тишина, нарушаемая лишь шипением тающего над кострами жира. — Мой брат Бенгт связал меня узами крови с девой из чужих земель, — голос Рагнвальда прокатился над площадью. — И я принимаю и одобряю его выбор. Здесь, в Карнохельме, перед лицом предков, духами перворожденных хёггов и старейшинами города, я, Рагнвальд, беру деву Эннис под руку свою, принимаю в дом свой, называю своей лирин и надеваю ей на голову венец, — он обвел взглядом площадь. Венца не было. Ничего похожего на венец. Рагнвальд поднял сосновую ветку. Свернул ее обручем, сжал в ладонях. И я увидела, как ветер обвивает ветку. В месте соединения блеснула острыми гранями льдинка. Иглы покрылись ледяным панцирем. Вся ветвь украсилась морозными колючками… Венец стужи, достойный потомка Улехёгга, лег на мою голову. Люди молчали. Никто не решался заговорить или даже пошевелиться. Слышался лишь треск костров. Я подняла голову — над площадью кружили совы. Много сов. И на миг я увидела себя птичьими глазами — стоящую в островке света. Исцарапанные и грязные ноги, босые ступни, черная волчья шкура, укрывающая тело, и ледяной венец на спутанных волосах. Перепачканное лицо и искусанные губы. Перед глазами качнулось в воздухе совиное перо и упало на землю. А Рагнвальд шагнул в сторону и взмахнул крыльями уже хёгг, на лету поднимая меня в воздух. — Я должна была согласиться! — закричала я снежному дракону. Ударила по драконьей лапе. — Согласиться, понял? Хёгг выпустил струю ледяного воздуха и угрожающе зарычал. — Тиран сумасшедший! — крикнула я в ответ. — Я не сказала «да»! Хёгг заложил вираж, поднимаясь над городом. Снова приземлились мы среди деревьев. И почти сразу горячее тело прижалось сзади, сильная рука легла на шею, удерживая. Я повернула голову, встречая взгляд синих глаз. Таких темных в ночи… — Так скажи! — выдохнул он мне в губы. — Скажи мне «да», Энни! Я почти физически ощущала волны ярости, исходящие от ильха. Нет, он не успокоился. Я не знала его таким… Только в ночь посвящения, после кровавого помоста он не смог сдержать эту дикую часть себя. Тогда он тоже был ненасытным и несдержанным. И возбужденным. Это я тоже ощущала — в его взгляде, напряженном теле, жадных прикосновениях. И самое ужасное, что я сама загорелась от его близости. Голова кружилась, губы пересохли. Мое тело было в синяках и царапинах, совсем недавно я прощалась с жизнью. Может, поэтому сейчас безотчетно жаждала убедиться, что все еще жива. Или я просто хотела сказать Рагнвальду это проклятое «да». Не задумываясь о последствиях, не вспоминая прошлое, не гадая о будущем. Минуты забвения и счастья с тем, кого выбрало мое сердце. Я ощущала волны злости и желания, исходящие от Рагнвальда. И этот дикий напор словно повернул во мне невидимый рычаг, переключив эмоции. После ужаса пережитого нападения мне тоже нужна была разрядка. Другие чувства и ощущения, способные вытеснить кошмар. Уверена, еще много ночей я буду видеть во сне черное озеро и оживающие хищные тени. И потому, когда мужские ладони жестко сжали мои бедра, я лишь подалась навстречу. Глотнула воздух и выгнулась, потому что ждать риар не стал. Застонала, не в силах удержать этот звук внутри, откинула голову. Мой лоб все еще венчала острая льдинка, словно венец примерз к волосам. Черная шкура полетела на землю. Злое соединение наших тел почему-то заставило меня дрожать и желать большего… Ильх до белизны сжал губы, не издавая ни звука, лишь его лицо исказилось, когда он отстранился и снова вошел. Холодная ночь показалась жаркой, я не понимала, как можно получать такое удовольствие от яростных движений. Но разум отказался это анализировать, уступив место чувствам. А они хлынули потоком — яркие и острые настолько, что я захлебывалась стонами у той скалы. Рагнвальд вбивался в мое тело снова и снова, уже не сдерживая себя. Кажется, ему жизненно необходимо было это обладание, вот только я не знала, что не только ему. Небо над нашими головами полыхало синим и зеленым, но я осознавала это смутно. Я полностью потерялась в чувственном удовольствии близости. Тело все еще дрожало от пережитого страха и уже плавилось от наслаждения. Рагнвальд не был нежен, как в купальне, он даже не был осторожен. Но я и не хотела осторожности… я желала именно этого — хриплых стонов, которые он уже не мог сдержать, яростных движений, грубых прикосновений. Его откровенного, неконтролируемого желания, его страсти, его толчков внутри. Его рук на моей груди и зубов на шее. Рагнвальд отпустил себя, больше не было цепи, которая его держала. Он развернул меня лицом и впился в губы — тоже сильно, не прекращая толчков внутри моего тела. «Я и есть варвар» — сказал он, а я не поверила. А сейчас увидела воочию и ощутила всем телом. Он был дикарем, который не будет разговаривать. Он будет брать, снова и снова, заставлять меня стонать, кричать и выгибаться, будет языком слизывать мои крики и вырывать новые. Никакой нежности, лишь обладание, от которого я охрипла. Я не успела привыкнуть к близости, я не знала, что от нее можно испытать столько наслаждения. Вскрикнула, забившись, теряя себя в водовороте удовольствия. Я совершенно обессилила. И когда все закончилось, просто свалилась на одеяло из сухих иголок, укрывающих землю. Холодный ветер лизнул покрытую испариной кожу, но я даже не пошевелилась. Где-то и когда-то, совсем в другой жизни жила Энни, которая боялась каждого сквозняка. Сейчас я лежала на земле практически обнаженная и смотрела в невыносимо яркие звезды фьордов. И ощущала себя живой. В каждой клеточке, каждой капле крови! Риар лег рядом, закинул руки за голову. А потом переложил меня на свое тело, накинул сверху черную шкуру. В таком положении мне не было видно звезд и небесного сияния, но я не стала возражать. Рагнвальд заботился обо мне. Даже сгорая от злости он обо мне заботился. ГЛАВА 25 Не знаю, сколько мы так лежали, но мне было уютно на горячем теле под звериной шкурой, шевелиться совсем не хотелось. Но Рагнвальд поднялся и, закинув меня на плечо, словно мешок с бобами, куда-то понес. Я только и успела схватить свой ледяной венец, который свалился с головы. Да уж, про обходительное отношение с девушкой риар Карнохельма, похоже, не слышал! Я протестующе буркнула, но в ответ получила смачный шлепок по мягкому месту. — Куда ты меня тащишь? Надеюсь, не собираешься скинуть в ближайшую пропасть? — Я думаю над этим! — отозвался варвар. — Так что не вертись, уроню. Я хмыкнула, сомневаясь. Держал ильх крепко. И что самое приятное — похоже, мой вес его нисколько не тяготил. Осматривать пейзаж по понятным причинам я не могла — ракурс мешал, так что пришлось довольствоваться созерцанием тыльной стороны ильха, палой листвы и земли. Впрочем, и их было сложно рассмотреть в ночи. Дойдя до места назначения, Рагнвальд, не церемонясь, сбросил меня с плеча. Правда, придержал, чтобы я не упала. Я рассмотрела небольшую сторожку, прилепившуюся к скале, низкую дверь и сбоку — грубо сколоченный навес. Туда-то меня и потянул ильх. Навес и еловые ветки закрывали бьющий из скалы источник и просмоленную деревянную бочку. Вода с шипением в нее втекала и вытекала из дыры внизу. — Это прибежище охотников? — Да. В горах таких несколько, зимой приходится уходить далеко от Карнохельма, чтобы добыть мясо. Если накроет буря, то ильхи знают, где можно отлежаться и согреться. Лезь в бочку, лирин. Твоя кожа покрылась илом и грязью. Чистая ты мне нравишься больше. — Что-то не заметила, чтобы тебя это остановило! — буркнула я, с опаской приблизившись к странной купели. — Конечно, нет, — усмехнулся Рагнвальд, и я лишь головой покачала — варвар! — Хотя у меня теперь полный рот тины, до утра отплевываться буду. — Знаешь, я как-то не просила… — разозлилась я, на что ильх рассмеялся. И я поняла, что он просто меня дразнит. — Лезь в бочку, лирин. Последнее риар произнес как-то по-новому, словно пробовал слово на вкус. Он повернулся и вышел из-под навеса. Я же потрогала воду и блаженно вздохнула — горячая. А меня и правда трясет в ознобе, все же по ночам на фьордах довольно холодно! Поэтому я встала на каменную ступеньку и плюхнулась в бочку. Вода всколыхнулась и поднялась по самую шею. Пахло древесинной и хвоей. Я блаженно зажмурилась, втягивая запах и ощущая, как медленно расслабляется закоченевшее тело. Под навес легко пробирался холодный ветер, так что я погрузилась по самые глаза, собрав волосы на макушке. На дне бочки лежали шершавые камни, я потерла о них грязные ступни. Вернувшийся Рагнвальд вылил что-то в воду, и она резко запахла спиртом и пряностями. — Это поможет твоему телу согреться и исцелиться, — пояснил ильх. — Здесь горные травы и пепел хёгговых углей. Но этим настоем нельзя долго дышать, так что не задерживайся, Энни. Я со вздохом открыла глаза и принялась тереть кожу песком, освобождаясь от грязи. По сравнению с горячей водой, воздух казался ледяным. И я все не решалась вылезти, пока Рагнвальд не подхватил меня и не вытащил из бочки. Я зашипела, но ильх молча укрыл меня холстиной и шкурой. И так же молча отнес в дом. — Здесь есть запасная одежда, тебе будет велика, но ты согреешься. Я вытерлась холстиной, потом осмотрела штаны и рубаху из грубого сукна. Первое отложила, потому что в них можно было засунуть парочку Энни — и это с моими-то формами! А вот рубашку с удовольствием надела, она закрыла меня до колен. Старые ботинки с чужой ноги тоже не внушали доверия, но я решила — лучше в них, чем босой. К тому же… после жизни в пещере и битвы на черном озере вопросы гигиены меня уже не мучили. Да и обувь оказалась чистой, хоть и поношенной. Сверху я накинула шкуру — в хижине было прохладно. Ильх кивнул и снова вышел. Я осмотрелась. Лачуга оказалась обыкновенной, похожей на ту, в которой мне уже довелось когда-то ночевать. Обстановка здесь была скудная и малоинтересная. Плоская чаша с хёгговыми углями давала тусклый желтый свет. Рагнвальд вернулся, когда я успела обойти комнатушку несколько раз. Ильх принес с собой запах моря и ветра, с белых волос ильха капала вода, а из одежды на нем были лишь штаны. Но, в отличие от меня, ильх, похоже, холода не чувствовал. Он даже не обтёрся, на коже поблескивали капельки. Я с трудом отвела взгляд от его плеч. — Мы не пойдем в Карнохельм? — Нет. Ильх встряхнул чашу с затухающими хёгговыми углями, разбросав половину. Но оставшиеся все же расцвели красными прожилками, давая тусклый свет. — Разве тебе не надо быть на празднике в честь тебя самого? — Надо. Я прислонилась к стене, рассматривая помещение и немного — мужчину. Первое было обыденным и тесным, второе — занятным. Рагнвальд присел возле дыры в полу, обмазанной глиной — примитивным очагом. Скривился, пытаясь развести огонь. Крошечное пламя дрожало и не желало разгораться, несмотря на сухую древесную стружку. По краю очага плелись морозные узоры, показывая, что Рагнвальд по-прежнему злится. С трудом, но ему все же удалось зажечь огонь, и варвар поднял взгляд. — Ты права. Мне надо быть в Карнохельме, надо позаботиться о городе, надо столько всего сделать… но я хочу остаться здесь. С тобой. Хочешь провести эту ночь здесь, лирин? — А у меня есть выбор? — хмыкнула я. — Нет, — усмехнулся он. — Но было бы лучше, если бы ты хотела. Я откинула за спину влажные волосы, покосилась на венец, лежащий на полу. Льдинки весело мне подмигнули. Рагнвальд не спускал с меня взгляда, и его глаза тоже казались льдом. — Тебе уже говорили, что у тебя ужасный характер? Он моргнул. — Знаешь, из тебя вышел бы отличный тиран. Я прямо вижу твой ледяной трон! Ильх нахмурился, не спуская с меня настороженного взгляда. — Ты не хочешь остаться? — грубо спросил он. — Я хочу, — вздохнула я. Рагнвальд не улыбнулся и даже не кивнул, но напряженные плечи медленно расслабились. А пламя, наконец, смогло вырасти и окрепнуть. — Кажется, ты изрядно напугал жителей города. Ильх дернул плечом и нахмурился. Я сделала осторожный шаг ближе. — Рагнвальд, я благодарна тебе за спасение. Действительно, благодарна, поверь. И я хочу остаться сегодня здесь, с тобой. Но Гудрет… Пламя вздрогнуло и угасло под порывом холода. Рагнвальд выпрямился. — Ты хочешь снова лишить меня разума, Энни? — Но Гудрет… — Мужчина должен отвечать за свои поступки! — рявкнул варвар, отходя от очага, с которым не мог совладать. — Он увел тебя по незнакомым тропам, не взял ни еды, ни воды, увел, не зная местности и опасностей! В этих горах полно зверей! И каждый житель Карнохельма знает о черном озере, в котором живет ламхгин. Никто не ходит в это ущелье по доброй воле! — Но Гудрет не знал… — Вот именно! Не знал, но потащил тебя за собой! Надеюсь, незримый мир будет долго водить его туманными тропами в наказание за глупость! Я вздохнула. Спорить с варваром бесполезно, у Рагнвальда свое понимание добра и зла. И для него вполне нормально убить соперника. — Задержись я хоть на минуту — и от вас обоих не осталось бы и костей! Он бы погубил тебя! Пусть благодарит перворожденных за милость! А если сдохнет, значит, виноват сам! И пусть подыхает, но не тащит за собой тебя! Я встрепенулась. — Значит, Гудрет жив? Глаза ильха стали такими холодными, что я поежилась. Подошла к очагу и, запалив щепу от хёгговых углей, разожгла огонь. Пламя радостно встрепенулось под моими руками, разгораясь на сухих дровах. Сложив их шалашиком, я довольно осмотрела очаг и подняла взгляд на Рагнвальда. — Хорошо. Он прищурился. — Это какая-то хитрость? — Нет. Ты прав. Гудрет совершил глупость. И я тоже. — Ты ушла с ним. Добровольно. Я помолчала, размышляя, стоит ли говорить об участии Трин во всем этом деле. Но поверит ли мне риар? Вёльду он знает большую часть своей жизни, а меня всего ничего… И я даже не знаю, как он ко мне относится, несмотря на все, что случилось сегодня. — Да, ушла. Но… я сожалею. Ильх смотрел, не мигая. — Сожалеешь? — Да. — Насколько сильно? Я вспомнила черное озеро. — Очень сильно. — И готова это… доказать? Наши взгляды встретились в языках пламени и сплелись — такие же обжигающие. Внутри снова зародилась чувственная буря, словно и не было совсем недавно дикой близости в лесу. Словно я вечность умирала без него, без этого мужчины. Мне было его мало… — Да. Он втянул воздух, я облизала губы. — Хорошо, — хрипло произнес он. — Докажи мне, чужачка. Так, как это делают девы. Сел на низкую лежанку, вытянул ноги. Окинул многозначительным взглядом. Внутри узлом завязалось горячее предвкушение. Ильх улыбнулся. — Накорми меня, — произнес он. Я моргнула, не сразу поняв смысл слов. — Что? — И напои. Я пропустил трапезу из-за того, что гонялся за вами. Хочу есть и пить. А потом посмотрим, на что еще ты способна. От моего рассерженного шипения пламя снова чуть не угасло. Захотелось швырнуть в наглого варвара что-нибудь тяжелое, чтобы стереть нахальную улыбку. Но что-то во взгляде синих глаз меня остановило. Нет, не голод сейчас вел ильха. Рагнвальду нужно подтверждение. Нужны действия и слова, способные успокоить его злость, успокоить его. Я ощущала, что стужа была слишком близко к нам обоим — лизала руки, трогала щеки. Несмотря на неподвижность, Рагнвальд напоминал вихрь, заключенный в человеческом теле. Я окинула взглядом лачугу. Левую сторону занимала лежанка, накрытая мехами и покрывалом. На правой было несколько даже не сундуков — грубо сколоченных ящиков. Я попыталась отключить панику и забыть о том, что я никогда и ничего не готовила. За Туманом еду стряпала наемная кухарка, а здесь, в Карнохельме, это делали прислужницы. Я лишь немного помогала, с легким ужасом поглядывая на огромный закопченный очаг и многочисленные горшки-ухваты. В лачуге тоже было несколько котелков — начищенные до блеска они теснились в углу. Рагнвальд демонстративно зевнул. Я так же демонстративно повернулась к нему спиной и принялась исследовать содержимое ящиков. К своей радости, обнаружила мешочек с овсом и еще один — с сухими корешками и грибами. Второй я с подозрением обнюхала и отложила, а вот крупу понесла к очагу. — Нашла! — улыбнулась я. — Ну и что станешь делать дальше? Ты когда-нибудь готовила на огне? — Подумаешь, сложность! — фыркнула я. — Я видела, как это делается, ничего трудного. Нужна лишь вода. — Вот как? — поднял Рагнвальд брови. — Да, — произнесла я с убежденностью, которой совсем не ощущала. — Посмотрим. Воду я принесу, так уж и быть. Ты все еще дрожишь. Он снова вышел, прихватив котелок. Я посмотрела на дверь. Где-то в горах остался Гудрет, но я не знала, как ему помочь. Я могла лишь молить великих перворожденных хёггов, чтобы они сберегли парня. Ну и надеяться, что Ледышка достаточно напугал остатки стаи и горбатые волки убрались подальше от того ущелья. Рагнвальд вернулся, поставил котелок возле очага и улегся на лежанку. Некоторое время я кружила, пытаясь сообразить, с чего начать. — С тобой можно умереть от голода, чужачка, — зевнул он. — Или жажды. Я с трудом удержалась от искушения вылить воду прямо на его беловолосую голову. Но лишь отлила немного воды в щербатую кружку и сунула в руки ильху. — Я все лучше понимаю, почему ваши девы сбегают к вёльдам! — буркнула, кое-как пристроив котел на очаг. — Никаких мужчин! Мечта! — Думаешь? Я ойкнула от неожиданности, потому что ильх внезапно оказался прямо за моей спиной. И его дыхание лизнуло висок. Оборачиваться я не стала, хотя тело завибрировало от столь близкого присутствия. Рагнвальд тихо рассмеялся. — Ты не рождена для такой судьбы, Энни. — Он мимолетно коснулся моих волос, погладил шею. — Не рождена, чтобы жить одна в лесу. Тебе нужен мужчина, который будет о тебе заботиться. И сражаться вместо тебя и за тебя. — Ты меня не знаешь, — пробормотала я, пытаясь распутать веревку на мешочке. — Знаю, — тихо произнес ильх. И провел рукой по моему плечу, там, где сползла ткань слишком широкой рубашки. — Нет, не знаешь, — упрямо возразила я, пытаясь дышать потише. — Чтобы понять другого человека, нужно провести рядом много часов и много разговаривать. Узнать вкусы, мысли, предпочтения… Какие книги он читает, что любит есть на обед или чем занимается в свободное время! Так делают люди за Туманом, так узнают друг друга. — Твой мертвый мир слепой и глухой, Энни. Похоже, вы месяцами говорите о какой-то ерунде, теряя время, — поморщился ильх. — Разве ты не поняла, почему жители Карнохельма так громко смеются и так горячо любят? Жизнь может закончиться в любой момент. Если я отвечу на твои вопросы, ты ничего не узнаешь обо мне. Я почти не знаю букв, ем то, что есть, а время трачу на тренировки или охоту. Так поступают все ильхи. И что ты узнала обо мне после этих ответов? Я моргнула, переваривая то, что Рагнвальд безграмотен. Хотя чему удивляться, в башне я не видела ни одной книги. — Хорошо, тогда какие вопросы задаешь ты? — Зачем болтать, если можно смотреть? Я и смотрю. И знаю тебя. Знаю, что ты не сдаешься, даже когда боишься, что не бросаешь в беде. Что ты готова узнавать новое и тебя любят птицы. Да, я заметил, сколько сов стало в Карнохельме, Энни. Ты смогла растопить сердце Тофу, а эта женщина никого не подпускает к себе с тех пор, как погибла ее дочь. Я знаю тебя без всех этих глупостей, на которые люди мертвых земель готовы тратить скоротечные дни. Я предпочитаю тратить их на то, что действительно нужно. — Например? — выдохнула я. Он был так близко. Все мои чувства обострились. Нервы натянулись. Я ощущала жар мужского тела, легкое дыхание ильха… я чувствовала его взгляд, скользящий по моим плечам и лицу. — Уже достаточно нагрелась, — насмешливо произнес ильх. И я не сразу поняла, что это он о воде. Спохватилась и высыпала крупу в кипящую воду. Размешала и прикрыла крышкой, вполне довольная собой. — Ужин почти готов! — обернулась я. И тут же оказалась прижата к телу ильха. Он запустил руки мне в волосы, притянул к себе. Коснулся губ — жадно. Но я уперлась ладонями в его грудь, выворачиваясь. — Эй, мы так не договаривались. Ты сказал — ужин, значит, ужин. — Я что-то перехотел есть, — пробормотал Рагнвальд, стягивая с меня рубашку. Я придержала его ладонь, не позволяя. И увидела, как потемнел взгляд варвара. — Придется подождать, — почти пропела я, намеренно не уточняя, чего именно. И указала на лежанку. — Тебе лучше сесть там. Рагнвальд усмехнулся. Но руки убрал и отошел, не спуская с меня тёмного взгляда. Я остро ощущала его, пока двигалась по тесной комнатке, разыскивая тарелки. Дыхание сбивалось, и я изо всех сил старалась не смотреть в сторону лежанки и мужчины. И вряд ли смогла бы, но сторожка наполнилась запахом каши. Подгоревшей. Ойкнув, я бросилась к очагу, схватилась за край котелка, обожглась, зашипела. Пламя разгорелось не на шутку, словно мстило людям за свою первоначальную робость. И горелым воняло уже так, что стало нечем дышать. — Да чтоб тебя! Рагнвальд отодвинул меня в сторону и снял котел. Из-под крышки повалил черный дым. Внутри посудины обнаружилось что-то комкоообразное и совершенно неаппетитное. Вывалив это нечто в глубокую тарелку, я протянула ее ильху. — Ужин готов! — Ты уверена, что это съедобное? — Конечно! — бодро соврала я. В конце концов, разве можно отравиться кашей, пусть и слегка подгоревшей? Рагнвальд присел на край лежанки, поставил тарелку на колени. Ткнул в комок пальцем, облизал задумчиво. Я задержала дыхание. Ильх с невозмутимым лицом оторвал кусок и, сунув в рот, начал жевать. Он жевал и жевал, и даже не морщился, лишь в глазах застыло какое-то странное выражение. Похожее я видела на жертвенном помосте, когда вокруг горел огонь. — Прости, — пробормотала я. Неожиданно стало ужасно стыдно за эту подгоревшую кашу и собственную глупую выходку. Хотела подразнить ильха, а получилось не смешно. Он прав — не надо пустых разговоров, чтобы узнать человека. Надо просто провести с ним один день на фьордах. И то, как ильх ел отвратительную кашу, тоже говорило о многом. Ел и не кривился. Ни словом, ни жестом не давая мне понять, что приготовленная мною еда — самое ужасное кушанье в его жизни! — Хватит! — я выхватила у него тарелку, и ильх облизал пальцы. — Прекрати делать вид, что тебе нравится! — Я просто ем. — Каша получилась ужасной! — Редкая гадость. — Я никудышная кухарка. — Хуже не видел. — Ты… ты… Ты издеваешься! — не выдержала я. Рагнвальд сгреб меня в охапку и прижал к кровати. Тарелка полетела на пол, но этого я уже не заметила. Потому что ильху надоело ждать. От соприкосновения тел мы воспламенились мгновенно. Даже огонь в очаге стыдливо притих, посрамленный нашим жаром. И Рагнвальд рассмеялся, глядя на меня. По-настоящему, широко улыбнулся. От стужи не осталось и следа. — Это ты надо мной издеваешься, чужачка. Еще скажи, что сделала это не нарочно. Увидела, что я злюсь и решила, что лучше буду злиться на плохую еду. Ты маленькая и хитрая ласка! Я не выдержала и тоже рассмеялась. Ладно, возможно, я схитрила. Совсем чуть-чуть! Зато от стужи не осталось и следа! Успокоившись, я осторожно провела рукой по щеке ильха. Пальцы чуть кольнуло светлой щетиной. — Я не хотела уходить, Рагнвальд. Не хотела покидать Карнохельм. И… тебя. Я сказала об этом Гудрету, но он… дал мне какой-то напиток, травы и мед, от него пахло вереском… Я почти не помню, как шла за ним. Ты мне веришь? Риар тяжело выдохнул. И медленно кивнул. — Я тебе верю. Я прикусила губу, рассматривая его лицо. Оказывается, это приятно, когда верят. — Твои затуманные поцелуи — это какое-то колдовство, Энни? Почему я постоянно хочу их? — Тогда это колдовство против нас двоих, — шепнула я. — Потому что я тоже их хочу. Рубашка улетела на пол. К ней присоединились штаны Рагнвальда, правда, чтобы стащить их, пришлось постараться. Я вспомнила слова старушки Боргильды о том, что настоящие воины и во время близости с девой не снимают штаны, сапоги и оружие — на случай нападения. И порадовалась, что Рагнвальд позволил себе забыть об этом обычае фьордов. Хотя, скорее, риар просто не слышал своим обостренным слухом опасности, поэтому и позволил мне себя раздеть. Перевернулся на спину и наблюдал, как я сражаюсь с завязками и кожаными шнурками на его штанах. Получалось неумело, но Рагнвальда это, кажется, радовало. Отбросив одежду, я провела ладонями по широкой груди ильха. Потом несмело перекинула ногу через его бедра и уселась сверху. Он поднял брови, но снова не возразил. Дыхание мужчины участилось, он смотрел снизу вверх, жадно трогая взглядом мою грудь и живот. Но когда потянулся, я прижала его руки к лежанке. — Останься так. И снова его погладила. Потом склонилась и поцеловала — в шею, прямо над черным обручем, спустилась ниже, лизнула шрам под ключицей, потом тронула губами плоский сосок. Рагнвальд сипло втянул воздух, и я сдержала улыбку. Ильх оказался чувствительным к таким ласкам. Но продолжить я не успела, он рывком поднялся, сжал мои руки и рявкнул: — С кем ты уже делала такое? Я подавилась смешком. Ну вот и новый приступ ревности! — С кем?! — Ни с кем, — успокоила я дикаря. И смутилась. — Ты первый… Во всем. Мне просто хочется тебя… поцеловать. Он хмурился, рассматривая меня. Потом указал на свою грудь. — Ты хочешь лизнуть меня тут? — Не только. Так ты позволишь? Он медленно опустился обратно, не сводя с меня настороженного взгляда. Кивнул. Я скрыла веселье и провела ноготком, чертя линию от груди ильха до его живота. И повторила этот путь губами. Живот ильха казался каменным. Я обвела языком впадинку пупка, опустилась чуть ниже. И услышала хриплый стон. Пусть ильх все еще смотрел настороженно, но ему явно нравились мои прикосновения. Мужское тело слишком красноречиво выдавало желание варвара. Я сказала правду, опыта в подобном у меня не было. Но свою порцию запретных знаний я, конечно, получила. — За Туманом я изучала искусство, — прошептала я, медленно поглаживая ильха. Широкие плечи, грудь, живот… Лукавый взгляд на тяжело дышащего мужчину и, минуя самое главное, перемещаюсь вниз — к коленям. — Знаешь, что такое искусство? Это наследие наших предков, прекрасное наследие. Я специализировалась на живописи. Ты даже не представляешь, какие образцы там встречаются! К моим услугам были полотна самых прекрасных мастеров. Я изучала не только картинку, но и историю ее появления, некоторые поражают… иногда это истории любви, иногда изощренной жестокости. К рукам снова подключаются губы и язык. В обратном порядке — лодыжки, колени, бедра… Живот. И яростный рык мужчины сквозь сжатые зубы. Рагнвальд вцепился в покрывало, и я уже слышала треск ткани. Но продолжала дразнить. Мне казалось, я снова напилась сладкого вина с кровью, потому что здесь, в этой лачуге, я открывала новые грани себя. Под жадным, яростным, темным взглядом Рагнвальда я ощущала себя красивой. И смелой настолько, чтобы прикоснуться губами к подрагивающему у живота Рагнвальда органу. — В общем… На протяжении истории люди за Туманом придумали массу всего интересного… Конечно, я знаю лишь теорию… Но зато знаю ее довольно неплохо! Я лизнула ильха и получила в ответ хриплый стон. — Хватит! — выдохнул он, рывком переворачивая меня. Подмял под себя, вжал в жёсткий тюфяк. Раздвинул ноги. И я увидела испарину на висках ильха, его расширенные зрачки и безумный взгляд. — Это слишком, лирин! Что слишком, я уточнить не успела. Ильх также одним рывком оказался глубоко внутри. И мы оба застонали, не в силах сдержаться. Ильх же впился обжигающим поцелуем, начиная движение. Острое, яростное, восхитительное движение-соединение. Прижал мои руки к покрывалу и вдруг сплел наши пальцы. Сам. Таким несвойственным варвару жестом… А поцелуй стал томительно-нежным. И внутри словно рванула невидимая пружина, освобождая все мои чувства. Пик наслаждения оказался таким мощным, что я испытала шок. Жители Конфедерации уверены, что небо в алмазах — это лишь образное выражение. Теперь я могла бы сказать, что они ошибаются, потому что видела его. Прекрасное небо, на котором я оказалась вместе с Рагнвальдом. ГЛАВА 26 Гудрет заполз в корни огромной ели, туда, где лежало покрывало сухих иголок. Укрытие ненадежное, но другое он найти не смог. Надо бы влезть на дерево, но сил не осталось. Ткань, которую оторвала от платья Энни, и которую он намотал на руку, пропиталась кровью. От сладковатого запаха его тошнило, а может, и от боли. Ильх тревожно всматривался в тени, пытаясь понять, не притаились ли там хищники. Но ущелье молчало. Казалось, даже ветер утих. Ночь была на исходе, а значит, скоро поднимется солнце. Принесет тепло и свет. Разгонит тени. Гудрет устало прикрыл глаза. Он знал, что не доберется до Варисфольда. Руку он почти не чувствовал, рану надо промыть. Но на поиски источника нужны силы, которых нет. И даже если ему удастся отдохнуть и не оказаться в пасти какого-нибудь зверя, куда идти? Он не понимал, где находится перевал, он заблудился. Гудрет никогда не покидал Варисфольд. Внутри слабо шевельнусь сожаление. Что заставило его отправиться в этот дикий край на поиски похищенной нареченной? Может, это была мечта? С раннего детства он помогал отцу в пекарне, а когда тот умер, встал на его место. Гудрету нравился запах свежего хлеба и лепешек, парень любил свой дом и пекарню, но иногда думал, что ничего в своей жизни он не выбирал. И смутно хотелось узнать и почувствовать что-то иное. Может, потому и решил взять затуманную невесту, надеясь узнать что-то новое. Но и здесь не вышло. Ненависть к беловолосому риару Карнохельма обожгла нутро. Если бы он мог отомстить… Гудрет положил голову на шершавый древесный ствол. Небытие утягивало его, словно крепкий невод затягивал в трясину незримого мира. И Гудрет уже почти видел его призрачное сияние. Умирать не хотелось. Тем более — так. В одиночестве, на чужбине. Мать и сестры так и не узнают, что с ним случилось, рассказать будет некому. А его Энни? Что с ней сделал хёгг? Гудрет закашлялся и открыл глаза. Над скалой полыхало небо. Некоторое время парень смотрел непонимающе, а потом зарычал от бессильной злобы. Он знал, отчего ночная тьма разукрасилась синими и зелеными полосами. Это был Зов ледяного хёгга, риара Карнохельма! Гудрет видел всплески небесного пламени и понимал, чем они вызваны! Проклятый снежный сейчас развлекается с ЕГО невестой! Гладит ее сочное тело, трогает, берет! Пока сам Гудрет истекает кровью! — Сволочь, — пробормотал парень, уже не заботясь, что может привлечь хищников. Сначала прошептал, а потом заорал, ударяя по стволу кулаком. — Ненавижу! Как же я тебя ненавижу! Чтоб ты сдох, риар Карнохельма! Чтоб ты подыхал в муках! — Сколько чувств, — сиплый голос заставил его поперхнуться собственным воплем. Гудрет протер глаза, не веря им. Всмотрелся в заросли. Там виднелся сгорбленный силуэт. — Кто ты? — он сжал нож. — Что тебе надо? Не приближайся! — Воин испугался старухи? — ехидно произнесла фигура. Порылась в заплечном мешке, чиркнула чем-то, зашуршала. И вытянула руку с факелом. Гудрет вздрогнул, увидев лицо — сморщенное, горбоносое. И правда, старуха. Одета просто и бедно, ни вышивки на платье, ни мехов. За ее спиной, в зарослях, мирно жевала губами низкорослая лошадка. — Кто ты? — повторил Гудрет. Незнакомка присела рядом. Вытащила из своей торбы кусок ткани. — Я тебе помогу, парень. А зовут меня Гунхильд. — Ты странница? — И так можно сказать, — засмеялась-закаркала старуха, снимая окровавленную тряпку с плеча Гудрета. Поцокала языком. — Так плохо? — холодея, спросил ильх. Все же он боялся думать о том, что может остаться без руки. Лучше и правда… в незримый мир! — Жить будешь, дурачок, — усмехнулась старуха без доли почтения. Похоже, эта странница насмехалась над ним, Гудретом из Варисфольда! Ильх хотел возмутиться, но Гунхильд намазала рану чем-то тягучим и прохладным. Рука словно занемела, а боль утихла. Хмыкая под свой огромный нос, странница замотала рану чистой тряпкой и отодвинулась. — Жить будешь, мальчик, но недолго. В этих лесах зверей больше, чем деревьев, и каждый не против отведать свежатинки! А ты такой сочный и румяный, что даже мне охота откусить кусочек! — она весело хихикнула. Гудрет попытался отползти в корни сосны. Странница захохотала уже в открытую. — Да не бойся ты, не съем я тебя, смеюсь просто. У тебя лицо такое смешное, когда пыжишься. Не злись. Помочь хочу. — Ты уже помогла. Пусть хранят тебя перворожденные. — И тебе не хворать. Но помогу я иначе. Ты ведь не просто так желал смерти риару Карнохельма? — Он забрал мою нареченную! — вспыхнул Гудрет. — Каков негодяй, — пробормотала старуха, и ильху почудилась в ее тоне насмешка. — Горячий риар у Карнохельма, хоть и снежный. И смышлёный. Словно и не брат Бенгту… Такой многое наворотить может… Хочешь ему отомстить? Конечно, хочешь. И обидно по-мужски, и денег за невесту отдал немало, так ведь? Теперь ни золота, ни девы, да еще и звери подрали. А всему виной риар Карнохельма… жжется внутри обида и злость, так? Гудрет кивнул, не понимая. — Вот только ты знаешь, что силы не равны, — хмыкнула Гунхильд. И глянула весело в сторону небесного свода. — Ох, шалит риар! Все скалы Зовом накрыл, надо же… Силища… Хороша, видать, дева. Твоя дева, парень. Так хороша, что все небо горит, видишь? Сочная, пригожая дева! Да не твоя теперь. Конечно, Гудрет видел. И ненависть уже жгла, словно раскаленное пекло. — Зачем ты мне это говоришь? — Есть способ отомстить, — произнесла старуха. — Есть. — Какой же? — Надеть кольцо Горлохума. Надежда развеялась дымом, и Гудрет невесело рассмеялся. — Это невозможно. — Смейся, дурачок, — ласково произнесла странница. — Смейся. Только и сам беловолосый риар надел кольцо совсем недавно. И да, будучи не мальчишкой, а взрослым ильхом. И как видишь, живой-здоровый, чужих дев в кровати мнет! — Ты врешь! — не сдержался Гудрет. — Никто не выживет, если наденет кольцо после двадцати зим! Хёгги не принимают взрослых ильхов! Я умру, если попытаюсь! — Не умрешь, если я расскажу тебе секрет, — прошептала старуха, и пекарю бы отвернуться, не слушать, но он не мог. — Секрет, который знал и сам Рагнвальд. Думаешь, просто так он выжил? Его мать была вёльдой, очень сильной вёльдой. И рассказала сыну, как справиться с хёггом. А я расскажу тебе, парень. И если поймаешь душу зверя, то сможешь отомстить. Вернешь себе деву. Или выберешь любую другую, с кольцом Горлохума на шее ты лишь позовешь, и девы будут приходить сами! Разве не этого хочет каждый ильх? Разве не этого хочешь ты, Гудрет? Он зажмурился, пытаясь не слушать. Надеть кольцо в его годах? Да это то же самое, что проткнуть свою шею ножом! — Надо лишь задобрить незримый мир, надо принести жертву и нарисовать на своем теле верные знаки. На спине и груди, на руках и ногах. Это даст сил, парень, это поможет поймать дикую душу и окольцевать ее. — Зачем ты все это говоришь? Я не верю… — Думаешь, сказки рассказываю? Есть в Карнохельме знатная сказочница Боргильда, вот она знает историй столько, что может год без перерыва рассказывать… А я знаю лишь одну, зато какую. Ты только послушай, ильх из Варисфольда. Много лет назад правил в Карнохельме славный риар Саврон. Сильный, умный, справедливый. Любил его Карнохельм, и он отвечал своему городу взаимностью. Защищал, не щадя себя. И Город-над-Бездной процветал, а сокровищница полнилась. А однажды явилась к Саврону прекрасная дева-вёльда. — Голос старухи стал скрипучим и хриплым. — Аста, так ее звали. Прекрасная, как заря, веселая и чистая. Полюбил ее Саврон всей душой, а она — его. Вот такая красивая сказка, нравится она тебе, мальчик? — Я не понимаю… Старуха словно и не услышала. — Каждый ильх и каждая дева Карнохельма знают эту историю. О прекрасной вёльде и риаре Савроне. Рассказывают эту историю долгими зимними ночами, когда воют на скалах горбатые волки. Когда кончается запас мяса, когда замерзают источники. Когда голодно, страшно или плохо. Хорошая история она ведь способна и согреть, и ободрить, ты знаешь? Гудрет промолчал и поежился. Почему-то ему стало не по себе. А старуха рассмеялась и продолжила: — Только все забыли одну маленькую деталь этой сказки. Незначительную, никому ненужную деталь. Конечно, зачем о ней помнить, она совершенно не вписывается в эту красивую сказку о великой любви! Когда Аста вошла в башню риара, рядом с ним сидела дева. Его лирин. Та, которая отдала годы на служение Саврону. Та, которая была верной женой и ласковой подругой. Та, которую все забыли, когда пришла Аста… Гудрет снова промолчал. Перед его глазами все плыло и туманилось, он плохо понимал слова странницы. Да и надо ли? Какое ему дело до этих бредней? — Не знаю, кто ты и зачем здесь… Но кольцо Горлохума убивает. Хёгги не принимают взрослых ильхов. Чтобы слиться, душа должна быть чистой и непорочной… — Да какие в тебе пороки, мальчик! — перебила его шепот странница. — Ты наивный и доверчивый, словно новорожденный телок! К тому же… у тебя нет выбора. Гунхильд тряхнула седой всклокоченной головой. Глянула неожиданно остро и внимательно. И снова Гудрету стало не по себе. Зря он пришел в Карнохельм… зря. Надо было сидеть в своей пекарне, месить тесто и слушать мать. Надо было забыть о деве из-за Тумана и надеть венец на голову Кэйи с соседней улицы. Надо было сделать все это, а не лезть в эти дикие скалы и заповедные места. Но было поздно. Из грязного мешка странница вытащила черный обруч. Кольцо Горлохума. ГЛАВА 27 Я уснула незаметно, просто провалилась, слишком измученная этим днем. Благодаря Зову мои ссадины и укусы затянулись, а сон был крепким. Кошмары меня тоже не мучили, возможно, они опасались ильха, который собственнически прижимал меня к себе. Проснулась я от того, что в животе началась буря. От голода. Открыла глаза, моргнула. В узкую дыру-воздуховод втекал поток света. И все вокруг наполняли упоительные запахи! Я жадно сглотнула, мигом растеряв остатки дремы. Рагнвальд сидел на корточках возле очага. Над огнем булькал котелок с ароматным варевом, а сам ильх смотрел на сосновую ветвь — все, что осталось от моего венца. Ледяные колючки и узоры за ночь растаяли. Я села, и варвар поднял голову. — Судя по запаху, готовишь ты точно лучше меня, — улыбнулась я. Он не улыбнулся в ответ, напротив, помрачнел. — Не с той ноги встал? — поинтересовалась я и получила в ответ еще один хмурый взгляд. Прикрылась покрывалом и потянулась к рубашке — одежда оказалась аккуратно собрана с пола и сложена у изголовья. — Рагнвальд, что случилось? — Мой отец говорил, что чувства не должны мешать разуму ильха. Что от чувств может случиться много бед, — ильх провел по волосам, чуть прикрыв глаза. — Я забыл об этом. Я зябко потерла плечи, от слов ильха веяло стужей. Он снял котелок, налил в тарелку ароматный бульон и поставил на пол возле лежанки. — Ешь, Энни. Ты потратила много сил этой ночью, — губы ильха все же дрогнули в улыбке. — Ты жалеешь, что назвал меня лирин, — я не притронулась к ложке, хотя пахло кушанье упоительно. Но аппетит стремительно исчезал. — Подумал и понял, что лирин из меня никудышная? Рагнвальд присел рядом со мной на корточки, внимательно глядя в глаза. — Если бы я думал головой, то позволил бы тебе уйти. Отправил бы на хёггкаре подальше от Карнохельма в первый же день. Если бы я думал головой, то не стал бы вчера бросать все, лишь бы догнать тебя. Он хмыкнул, не отводя от меня взгляда. — Это было бы разумно. Но я так не поступил. — И все же жалеешь, — тихо сказала я. — Ты не понимаешь. Пока ты была чужачкой, ты могла уйти в любой момент. А теперь ты моя лирин, я сказал это перед всем городом. И все потому, что не хочу тебя отпускать. — Не хочешь? Он покачал головой, всматриваясь в мои глаза. — Тебе стоит бежать подальше и от Карнохельма, и от меня, — он подал мне тарелку с густой мясной похлебкой. — Поешь. Я положила в рот ложку густого варева, с наслаждением проглотила. — А ты отпустишь? Если снова убегу? Вокруг ильха блеснул иней, и я чуть не подавилась. Рагнвальд заботливо придержал на моих коленях плошку, чтобы я не перевернула суп себе на ноги. — Нет, — сказал он. — Я найду тебя везде, чужачка. Куда бы ты ни отправилась. Найду, верну и запру в пещере. И именно это сводит с ума. Я снова поперхнулась, надеясь увидеть на лице ильха улыбку. Он же шутит, верно? Особенно про пещеру? Но Рагнвальд смотрел без тени веселья, так что я сочла за лучшее молча доесть свой суп, не вдаваясь в подробности варварской логики. Ясно, что в ней и хёгг переломает все четыре лапы! Бульон из зайчатины, сдобренный крупой и сухими грибами, оказался столь невероятно вкусным, что я проглотила все и даже ложку облизала! — И что мы будем делать дальше? Ильх потер подбородок, заросший светлой щетиной, и так посмотрел, что внутри стало горячо. И суп тут был совершенно ни при чем! — Я бы продолжил с того места, где мы остановились. Кажется, я не все рассмотрел… Я бросила в него ложку, и Рагнвальд все-таки рассмеялся. А потом вздохнул. — Надо возвращаться. — Жаль, — сказала я. Ильх кивнул — жаль. Мы помолчали, глядя друг на друга. Хотелось остаться здесь, в этой хижине. Говорить, слушать, молчать. Прикасаться, дарить друг другу улыбки. Заниматься сексом. Готовить на очаге еду. Греть руки пузатой глиняной чашкой и объятиями. Познавать друг друга — неспешно, медленно, осторожно. Но все, что мы могли себе позволить — одна ночь. И она закончилась. Мы оба понимали, что стоит вернуться в Карнохельм — и хрупкое единение разрушится под натиском чужих взглядов, слов, чувств. Но Рагнвальд уже поднялся и отправился мыть котелок, а я лишь проводила его взглядом. Я задумчиво натянула широкую рубашку и чужие штаны. Одежду пришлось подвернуть и подвязать веревками, а в ботинки напихать тряпок. Волосы я кое-как причесала пальцами и вздохнула. Верно, снова выгляжу, как чучело! Даже странно, что Рагнвальд смотрит так, словно хочет меня съесть! Солнце поднималось над скалами. За прошедшие дни снега почти не осталось, под соснами уже стелился ковер первой зелени с пятнами желтых и бледно-голубых цветов. В небе кружили птицы. Я с наслаждением освежилась у источника, пожевала хвойные иголки и прополоскала рот. Посмотрела в сторону скал. Жив ли Гудрет? Я уже поняла, что не испытываю к этому ильху никаких чувств, но мне было его жаль. И я надеялась, что его раны не опасны и парень сможет добраться до Варисфольда и найти свое счастье! Я молила об этом перворожденных. К хижине я шла посвежевшая. И вздрогнула, когда увидела фигуру Рагнвальда. Он стоял спиной ко мне, запрокинув голову. Напряженная спина и плечи, сжатые кулаки…. Услышав мои шаги, повернул голову, и я замерла от темноты в его взгляде. — Надо скорее возвращаться. — Что случилось? — Льды тают. Я думал, у Карнохельма больше времени. — Он посмотрел на небо и скривился. — Придется снова призывать хёгга. — Слушай, а мне обязательно лететь в его лапе? Знаешь, это не самый удобный способ передвижения! К тому же, от лап воняет! Может, я сяду сверху, на шею? Мне кажется, держаться за рога очень удобно! Взгляд Рагнвальда был неописуем. — Сесть на хёгга? Да ты сошла с ума, Энни! Я еще могу разрешить оседлать себя, но хёгга? Я не жалую ледяную тварь, но даже для меня это… слишком! Я прикусила язык. Понятно, еще одно табу фьордов. Еще одно различие между нами, которых и так предостаточно! И, кажется, я снова шокировала Рагнвальда! — Ладно, согласна на лапу, — пробормотала я. — Постарайся не сильно сжимать. Ильх кивнул, и уже через миг я смотрела на сверкающую чешую дракона. — Привет, Ледышка, — вздохнула я. * * * На этот раз полет оказался почти комфортным. Хёгг перехватил меня поперек туловища и держал гораздо аккуратнее, чем ночью. Мы обогнули скалу, а когда показался Карнохельм, я несколько раз моргнула, пытаясь понять, что изменилось в открывающемся пейзаже. Но в дул ветер, выбивая слезы, так что я предпочла свернуться в лапе хёгга и закрыть глаза. А когда мы приземлились на мост и рядом встал Рагнвальд — поняла. Ледяные наросты, каскадом спускающиеся с горы — исчезли. Их не стало за одну ночь. Вместо них по камням текли струи воды. И под мостами больше не стелилось белесое марево. Время Туманов сменилось Временем Водопадов. — Идем. Скорее! — крикнул Рагнвальд. Мы не пошли — почти побежали к башне, и я увидела изменения. Город, который еще вчера праздновал, ел жареное мясо, танцевал и любил — изменился до неузнаваемости. Испуганные девы уводили плачущих детей и спешно закрывали узкие окна домов досками и ветками, по мостам бежали вооруженные мужчины, старики накрывали крыши дерном и землей — прятали. На водопады люди смотрели со страхом. А потом с ужасом переводили взгляд на заснеженную вершину горы. — Что происходит? — крикнула я. — Чего все так боятся? — Беги в башню, Тофу тебя спрячет, — хрипло приказал риар, вкладывая в мою руку нож. — Иди, Энни! Я кивнула, развернулась, но риар вдруг сжал мою руку, удерживая. — Энни. Я… Он хотел что-то сказать. И я замерла, охваченная внезапным страхом перед этими словами. Страхом и предвкушением. Мне так хотелось их услышать… Но небо потемнело, и кто-то закричал — протяжно, звонко. — Дикая стая! На горизонте появились крылатые силуэты, словно там собирались птицы. Но это были не безобидные пернатые. Лицо риара исказилось, момент был упущен. — В башню! — рявкнул он, отталкивая меня. Я понеслась к узкому парапету, разделяющему части города. И успела пересечь его наполовину, когда на город опустился ужас. Ледяной ветер лизнул скалы, убивая жизнь. И с неба обрушилась крылатая смерть. Снежные драконы. Их было почти два десятка — огромные, сверкающие инистой чешуёй ящеры, с распростёртыми крыльями и жуткими гребнями-рогами. Я прижалась спиной к скале, до крови вцепилась когтями, пытаясь удержаться под порывами стужи. Тело замерзало, но от ужаса я почти не чувствовала холода. Солнце погасло, затянувшись тяжелыми тучами. Длинные змеевидные силуэты кружили над Карнохельмом, словно играя. Они переворачивались в воздухе, исполняя завораживающе прекрасный танец стихии. Под их крыльями клубились ветер и снег, словно каждый дракон был укутан призрачным шлейфом. И какое-то время мне казалось, что все это неправда. Что драконы улетят, не причинив вреда. Несмотря на сон Рагнвальда, который я однажды подсмотрела, несмотря на рассказы Тофу. До конца мне не верилось, что собратья Ледышки способны на жестокую расправу над беззащитными людьми. А потом на город обрушилась гибель. Драконы напали в один миг — со всех сторон. Улицы наполнились криками, стонами, звоном мечей и ругательствами. На одном из мостов хёгг прихватил лапами низкорослую лошадку, везущую повозку. Кто-то не успел добраться до укрытия… Возница закричал, вывалился на землю и побежал. Когти ящера разодрали лошадь, кровавые останки шлепнулись на мост. А хёгг кинулся за убегающим ильхом. На дракона обрушился град из копий и стрел, но тот ударил крыльями, буквально сдувая с моста людей. Несколько человек рухнули в бездну… На скале, совсем рядом с моим парапетом, опустился на крышу дома огромный хёгг. Он зарычал, кружа и разрывая дерн и еловые ветки, которыми была укрыта крыша. Процарапал когтями глубокие борозды, пытаясь расширить узкие окна. Шипастый хвост нервно лупил по крыше, круша перекрытия. С ужасом я увидела, как дракон разбил часть кладки и сунул внутрь узкую морду. Вытащил — в его клыках извивался человек. Хёгг подбросил орущего ильха в воздух. Тело грузно шлепнулось вниз, на дорогу, разукрасив камни красными брызгами… Люди бежали и падали, кто-то вопил — жутко, на одной ноте. На торговой улице что-то загорелось, черный дым столбом поднимался в небо. В один миг Карнохельм превратился в город кошмаров, атакованный чудовищами. И я все-таки закричала. И дракон, догоняющий бегущего воина, повернул голову в мою сторону. Он был похож на Ледышку, но все же отличался. Такая же серо-белая чешуя, такая же треугольная морда. На голове — широкие рога. И кристальные глаза, рассматривающие меня. Хищник приподнял крылья, готовый сорваться и смахнуть меня с парапета, но в это время его атаковали воины. Несколько ильхов слаженно набросили на зверя сеть, скручивая его лапы. Дракон взревел, захлопал крыльями. Ильхи с рычанием набросились на него, пытаясь пробить мечами и топорами блестящую шкуру. Но какой там! Хёгг легко отбросил людей, и воины покатились по земле, словно игрушечные! Но тут же вскочили и снова кинулись на хёгга. На скалах я увидела Трин. Вёльда кружила с мечом в руке, ее плащ взлетал, словно настоящие крылья. Она была похожа на богиню — красивую и беспощадную. И она тоже сражалась за Карнохельм. Мимо снова пронеслось ледяное чудовище, и я бросилась бежать. Камень парапета превратился с ледяную дорожку, слишком скользкую для моих ног в чужих ботинках! Я цеплялась за выступы скалы, пытаясь удержаться. Огромный хищник пролетел совсем рядом, играючи ударив хвостом, и кладка обвалилась в бездну. Я удержалась каким-то чудом, но между мной и башней теперь зиял провал. От парапета остался узкий бордюр, шириной в две ладони! Возле башни кричала девочка — прислужница. Она упала в щель между валунами и выла, а сверху кружил дракон, иногда царапая гранит когтями. Сжав зубы, я уцепилась за острые камни. Мне надо добраться до башни! Страх перед высотой сдавил сердце, когда я увидела бурлящее внизу море. Одно неловкое движение, и я полечу вниз — на скалы. Отвернувшись от бездны, я заставила себя лезть вперед. Девочка уже не кричала, она тихо скулила, словно собачонка. Хёгг, играя, перевернул несколько валунов, пытаясь добраться до маленького человека. Я вылетала на утес с башней, зачерпнула влажную землю и швырнула в хищника. — Оставь ее в покое! Убирайся! Пошел вон! Огромная туша развернулась, и я подавилась своими криками. Этот хёгг был просто огромный. Его чешуя оказалась не серебристой, а матово-серой, она почти не отражала свет и выглядела грязной. Жуткую драконью морду пересекал рваный рубец. Рана когда-то вырвала часть чешуи вместе с кожей и мясом, обнажив загнутые клыки и темные десна. Остовы крыльев заканчивались серповидными когтями, а на передней лапе не хватало нескольких когтей, их тоже кто-то вырвал с мясом. И дракон припадал на эту лапу, хромая. Этот зверь был ужасен. Краем глаза я видела, что девочка накрыла голову руками, и попыталась махнуть ей, мол, убегай, но хёгг зарычал. Он открыл жуткую пасть, показывая клыки и белесый язык, на меня дыхнуло холодом и запахом сырого мяса. Я сжала дрожащей рукой нож. Разум подсказывал, что это смешно и бесполезно, что мой ножичек против бронированного дракона? Но я хотя бы отвлеку чудовище от девочки. — Беги! — крикнула я, отчаянно вспоминая ее имя. — Лита, беги! Хёгг прижал крылья к бокам и шагнул ко мне. Я примерилась, раздумывая, смогу ли воткнуть нож в драконий глаз. На меня неспешно надвигался самый жуткий хищник фьордов… Наверное, примерно то же самое можно ощутить, оказавшись на пути движущегося поезда. Неотвратимость. Вот что я чувствовала. Хёгг выпустил из ноздрей воздух, и трава покрылась инеем. — Убирайся из Карнохельма! — закричала я, вскидывая нож. И… увидела себя со стороны. Сознание изменилось. Я смотрела вниз и видела тонкую фигурку. Дышащий кусок мяса, который что-то пищит, размахивая конечностями. От существа внизу разит страхом, его сердце стучит слишком быстро. Я ненавижу это существо. Я сожру его! Всех существ на двух ногах, живущих в этом месте, за каменными стенами. Ненавижу… Убить… Убить… Я — их гибель… Убить… Убить! Задохнувшись, я рухнула на подмерзшую землю и замотала головой. Точно так же, как мотал сейчас хёгг. Зверь яростно и болезненно зарычал, поскреб лапой морду, словно хотел содрать чешую. Потом раскрыл крылья и кинулся на меня. Я прокатилась под его мордой, скользя на траве. Ткнула ножом в драконье брюхо, но клинок даже не поцарапал его! Чудовище ревело, кружа на месте. Я уворачивалась, пытаясь не попасть под когтистые лапы и почти ничего не видя из-за летящего в лицо дерна. Снова прокатилась на задней точке и вонзила нож в лапу дракона, как раз между когтями, где не было чешуи. Рык хёгг оглушил меня, я инстинктивно зажала руками уши. И тут другой рык заставил меня подскочить. Ледышка! Я узнала его! Огромную тушу хромого хёгга сбил Ледышка, два хёгга прокатились и вскочили. Застыли друг напротив друга, приподняв крылья и склонив головы. Я оказалась на земле как раз между двумя хёггами. Хищники нервно дергали хвостами, готовясь ринуться в бой. Хромой с шумом втянул воздух, мотнул головой. Ледышка тихо, но угрожающе зашипел. И переместился вперед, так что я оказалась между его лап. Я отползла задом, инстинктивно прячась за драконом. Выпустив струи ледяного воздуха, Хромой хёгг издал разъярённый рык и сорвался с утеса. Ледышка — следом. И через миг оба взлетели над скалами. Хромой кружил вокруг Ледышки, огромные крылья закрывали солнце. А потом стремительно полетел в сторону от гор. Словно по сигналу, другие хёгги устремились следом, оставив растерзанный и окровавленный Карнохельм. Я осталась сидеть на земле, тяжело дыша. Потом вскочила и бросилась к валунам, за которыми хныкала Лита. — Эй, ты не ранена? Не бойся, это я, Энни! Девочка обхватила меня руками, уткнулась головой в живот. Я несколько растерянно погладила ее растрепанные темные волосы. Лита всхлипывала, а я стояла и смотрела на Карнохельм. Город, который успела полюбить. Который вошел в мое сердце вместе с жертвенной кровью и сладким вином, со скупыми улыбками Тофу, сказками старушки Боргильды и колючей страстью его риара. Город, к которому я прикипела душой — так незаметно и просто, что даже не заметила этого. «Лучшее место на земле», — говорят на фьордах. И теперь я знала, что так и есть. Карнохельм — лучшее место на земле. Часть крыш Карнохельма сейчас была сорвана когтями хёггов. Часть стен — обрушена. Кусок центрального моста белел инеем и медленно, осколками, обваливался в пропасть. Со стороны площади тянуло гарью пожара. На мостовых багровела кровь. И город молчал. Крики, стоны, проклятия — все стихло. Ильхи молча обходили улицы, осматривая разрушения и отыскивая убитых и раненных. Женщины несли холстины для перевязки, убирали мусор, не поднимая глаз и не переговариваясь. Карнохельм словно замерз, погрузившись в пучину отчаяния. Я присела на корточки перед Литой. — Все хорошо, маленькая, давай пойдем на кухню и найдем что-нибудь перекусить. Знаешь, это всегда помогает успокоиться. Девочка кивнула и крепко вцепилась в мою руку. Так мы и вошли в башню. — Энни, Лита! Живы! — к нам бросились прислужницы. Кто-то увел девочку, кто-то сунул мне в руки кружку с горячим питьем. — Где Тофу? — В городе. Она сражается. Всегда сражается, — сухо уронила высокая дева и, кивнув своим мыслям, ушла. Глотнув кипятка, я быстро поднялась в комнату риара, чтобы второпях переодеться. На сундуке в углу лежал сверток с одеждой из Нирхёльда, я натянула штаны, сверху надела платье. На пол вывалилась сверкающая гранями фигурка хёгга. И на миг я застыла, глядя на изображение ледяного дракона. Подняла осторожно. И сунула в кожаный мешочек на своем поясе. И бросилась вон из башни, решив, что Карнохельму не помешают свободные руки. Через разрушенный парапет я пронеслась птицей. Похоже, фьорды излечили меня еще от одного страха — страха высоты. И почти сразу я попала в объятия Рагнвальда. Ильх сжал меня так крепко, что чуть не хрустнули кости! — Все хорошо, — шепнула ему в шею. Он вздохнул сверху. Я подняла голову. — Много людей пострадало от нападения? — прошептала я. — Это было не нападение, — процедил риар. — А напоминание. Всего лишь напоминание, Энни… И я на миг зажмурилась. Если это — лишь напоминание, то каким будет нападение? Великие перворожденные, я не хотела этого знать… ГЛАВА 28 До самой ночи я помогала. Убирала с другими женщинами мусор, таскала еловые ветки, чтобы прикрыть дыры, готовила на площади еду, чтобы накормить тех, кто остался без крова. В этот день погибло двое ильхов, около десяти оказались ранены. Дом на скале, который я видела с парапета, был полностью разрушен. Еще несколько — остыли от дыхания хёггов. Мост зиял внушительной дырой. Когда солнце погасло, люди зажгли факелы и чаши с хёгговым огнем и продолжили наводить порядок. Я видела Рагнвальда, который наравне со всеми таскал тяжелые бревна и камни. Одна Трин фыркнула и помогать не стала, сказав, что вёльды — воины, а не служанки. Я встретилась с девой взглядом и увидела в глубине красивых глаз вопрос. А еще — насмешку и злость. Извиняться за ловушку Трин точно не собиралась. Лишь сожалела, что капкан не сработал. К ночи люди потекли на площадь. Я тоже пошла, всматриваясь в осунувшиеся лица. Тронула за руку знакомую деву из Башни. — Куда все идут? Зачем? — Так жребий, — горестно прошептала та. — Вестница объявит, кого заберет Билтвейд. Время пришло. На площади уже собралась толпа. Воины — с хмурыми лицами, старики — с мрачными, девы — с испуганными. Я осторожно пробилась ближе, пытаясь понять, что происходит. Люди молчали. Не было ни музыки, ни ударов по щитам. В центре площади горели факелы, освещая круг. Внутри сидела Гунхильд. Вёльда не шевелилась, и ее глаза были закрыты. Казалось, она просто уснула. Вперед вышел старый конухм, осмотрел замерших людей. — Все здесь? — негромко произнес он, и карнохельмцы вразнобой кивнули. — Тогда не будем тянуть… Ноша Билтвейда тяжела. Это наша вина и наша кара. Смерть в бою для воинов — почетна, всех их ждет за чертой вечный пир. Сражение — удел воинов. Их доля — биться за свою землю, свой город, свою семью. А доля дев — хранить дом, в который ильхам можно вернуться после битвы, согревать своим теплом, растить детей… И потому отдавать добровольно своих дев на смерть — позор и горе. И я, конухм Карнохельма, осознаю и признаю вину старейшин. Но у нас нет выбора. — Старик обвел жителей блеклым взглядом. — Мы будем помнить эту жертву. Мы будем беречь память о ней. И в Роще Плачущих Ветвей появится новое дерево. Мы будем нести к нему дары, повязывать на ветви ленты и говорить с деревом, как говорили с девой. Потому что после Билтвейда наступит время спокойствия. Кто-то в толпе всхлипнул. Я нахмурилась. Да как же это? Конухм махнул рукой вёльде, выходя из круга. — Гунхильд, скажи нам, кого на этот раз заберет Билтвейд. Прислужница, с которой я пришла, вздрогнула. Я увидела среди лиц Тофу, она сжимала кулаки, словно готовилась снова броситься в бой. Но, как и остальные, лишь молча смотрела на вёльду. И по сгорбленной спине Тофу я догадалась, как именно погибла ее дочь. Она была одной из тех, кого отдали Билтвейду. Гунхильд потрясла свой грязный мешок. Раскрыла его и высыпала содержимое на землю. Множество тонких белесых птичьих костей. Здесь были десятки черепов, грудных пластин, ног и крыльев. И каждая косточка оказалась любовно очищена и отшлифована. Гунхильд встала на колени перед горой костей и принялась их перебирать, что-то нашептывая. Она запускала руку в свою жуткую коллекцию, вытаскивала крыло или череп, прикладывала ко лбу и губам, трогала языком, нюхала и снова шептала. Ветер трепал седые распущенные космы Гунхильд и серые перья на ее плаще. Мне стало не по себе. Словно что-то древнее и беспощадное дышало рядом, смотрело из-за плеча. Я подняла голову — в небе кружили совы. Сильная рука сжала мое плечо. — Что ты здесь делаешь? — прошипел Рагнвальд. — Я думал, ты в башне! Уходи отсюда! Я открыла рот, но ответить не успела. Гунхильд вскочила, безумные глаза уставились в толпу. Воины, стоящие впереди, попятились. — Я услышала волю незримого мира! Духи птиц выбрали дев для Билтвейда! — звонко крикнула вёльда. Крутанулась, взметнув плащ, и указала в толпу: — Трин, духи выбрали тебя! Выйди вперед и прими свою судьбу! По толпе прокатился рокот, кто-то вздыхал с облегчением, кто-то с сожалением. Но первых было больше — Трин была чужой в Карнохельме. Девушка как-то заторможено шагнула к Гунхильд. И впервые я увидела на лице гордой красавицы смятение и страх. Я смотрела на ее лицо с широко распахнутыми повлажневшими глазами и не ощущала того злорадства, которое должна была ощутить. Только жалость. — Ты принимаешь свою судьбу, вёльда Трин? Ты готова пожертвовать собой ради Карнохельма? — Я принимаю, — сипло произнесла дева. — Тогда сними свой плащ и отдай свой меч. — Нет! — Трин вцепилась в рукоять. — Оставьте мне оружие! Я воин и буду сражаться перед смертью! — Билтвейд — это не битва, Трин, — сухо обрубила Гунхильд. — Ты знаешь это. Билтвейд — это добровольный дар. Молодая вёльда с такой силой стиснула пальцы на оплетке меча, что я услышала хруст. Красивое лицо стало бледным, словно горная вершина. Я осторожно глянула на Рагнвальда. Его глаза казались стылой пустошью. — Я спрашиваю еще раз, — в ужасающей тишине произнесла Гунхильд. — Принимаешь ли ты свою судьбу, Трин? — Принимаю, — сквозь зубы процедила дева. Сдернула с плеч пернатый плащ, сняла пояс с мечом. И положила на землю. Старуха довольно кивнула, облизала птичий череп. И снова уставилась в толпу. Люди замерли. — Духи назвали вторую деву для Билтвейда! Энни из чужих земель! Что? Я моргнула, не понимая. — Нет! — Рагнвальд закрыл меня собой. — Твои духи ошиблись, вестница! Энни не принадлежит Карнохельму и не обязана платить дань! — Не принадлежит? — насмешливо отозвалась старуха. — Разве она не пила жертвенное вино? Разве не ей ты протянул руку, когда стал риаром? И разве не назвал своей лирин перед людьми и духами? По всем законам она стала частью Карнохельма. А перед Билтвейдом все равны — и прислужницы, и торговки, и вёльды, и дочери конухма, и девы риара! Билтвейд — для всех! Ты знаешь закон, Рагнвальд-хёгг! Ильх тяжело втянул воздух. Рядом с ним резко похолодало, я ощущал ветра, что стелились у ног Рагнвальда и трогали его руки. Словно сама ледяная стихия просилась на волю. — Я не отдам ее, — с тихой угрозой сказал риар. — Но ты готов отдать свою подругу, ту, с кем учился сражаться, — насмешки в голосе Гунхильд стало больше. — Чем чужачка лучше? Трин прищурилась, с ненавистью глядя на меня. — Духи выбрали, риар. Разве вместо твоей лирин должна умереть другая дева? Я растерянно оглянулась. Со всех сторон на меня смотрели темные глаза жителей Карнохельма. С укором и ожиданием. Тофу заплакала, прижав к обширной груди натруженные руки. Карнохельм ждал. Была ли я частью Карнохельма? Или лишь чужачкой? В таком вопросе не бывает полумер. Нельзя быть своей лишь наполовину. Только целиком. Нельзя делить только радость. Я сделала выбор, когда отказалась уходить с Гудретом. Я выбрала Карнохельм — чтобы это не значило. — Я принимаю свою судьбу, — сказала я. — Я готова отдать свою жизнь на благо Карнохельма. Рагнвальд рядом прижал ладонь к груди. В его глазах я видела потрясение — не ожидал. А потом он опустил голову и закрыл глаза. Всего на миг, но этот жест болью отозвался в моем сердце. Я коснулась его руки и прошла вперед, встала возле Трин. Та глянула хмуро и отвернулась. Гунхильд бросила птичий череп в мешок. — Время у вас до рассвета. Каждая может провести ночь с тем или теми, с кем захочет. Ни один ильх в Карнохельме не откажет избраннице Билтвейда. Я даже не успела осознать сказанное, как Трин выкрикнула: — Я выбираю риара Карнохельма! Рагнвальд перевел на нее темный взгляд. — У меня есть лирин! — рявкнул он. — И что же? — зло улыбнулась Трин. — Когда это останавливало риаров? Риар — для всех, это тоже закон! Или ты откажешь избраннице Билтвейда? Откажешь мне, Альд? На рассвете я умру за твой город, а ночь со мной — слишком большая жертва для тебя? — Пекло проклятое! — Рагнвальд устало потер лоб. — Трин, что ты делаешь? — Это мой выбор! Ну так что, риар? Это хочешь нарушить закон и отказаться? — Нет, — через силу выдавал Рагнвальд. Я обхватила озябшие плечи. Взгляд упал на высокую фигуру слева. — Я выбираю Кимлета, — тихо произнесла я. Рагнвальд дернул головой и посмотрел на меня. От его взгляда захотелось спрятаться. Но я отвернулась и пошла прочь. В голове было пусто, в теле разлилась противная слабость. Я даже не понимала, куда иду. Пока меня не догнал ильх. Кимлет тронул за руку. — Пойдем со мной, избранница Билтвейда. Я молча двинулась за побратимом Бенгта, не спрашивая, куда он ведет меня. К моему удивлению, мы миновали дома и пошли вдоль мшистого склона. По камням текли тонкие струйки проснувшихся водопадов, словно скалы плакали. Мы шли и шли, оставив позади освещенные улицы. Теперь путь среди камней освещал лишь факел в руках ильха. — Ты ведешь меня в лес? — слегка испугалась я, увидев деревья. — Это роща, а не лес, дева, — с легкой насмешкой ответил Кимлет. Он воткнул факел в железное кольцо на скале и поманил меня к стволам. Я поежилась, но подошла. — Это ясень, — Кимлет задумчиво погладил кору. — Я сам посадил каждое дерево в этой роще. Ты знаешь, что водным хёггам откликается не только стихия, но и деревья? Потому наши хёггкары такие быстрые и легкие… А еще мы верим, что в деревьях живет часть ушедшей души и воспоминания. В этой роще почти четыре десятка деревьев. Эти уже взрослые, я посадил их первыми. А вот эти саженцы — прошлой весной. — Он указал на тонкие прутики в стороне. Я осмотрелась, начиная понимать. На ветках ветер играл цветными лентами. Словно девушка махала на прощание рукой… — Это Плачущая Роща? Роща избранниц Билтвейда? — Да. Я помню каждое имя. Вот это юная Вилда, а там — Бруна. Тонкая и светлая Анхильд, кряжистая и упрямая — Ида. Я помню каждую деву, которую мы отдали в жертву. Их помнит весь город. Я сжала кулаки. Кимлет гладил кору, и в этом движении было столько печали, что я удивилась. Я и не подозревала мягкости в этом ильхе, стоило вспомнить цепи на черном корабле. — Зачем ты привел меня сюда? Если решил, что я хочу выбрать место для «моего» дерева, ты ошибся! Мне наплевать, где будет расти ясень с именем «Энни»! Кимлет убрал руку от дерева и усмехнулся, снова становясь собой — жёстким и молчаливым а-тэмом. — Я привел тебя, чтобы показать: Карнохельм помнит жертву своих дев. — Только самим девам до этого нет дела! — грубо оборвала я. — Из незримого мира не видно этой рощи, Кимлет-хёгг! Ильх хмыкнул. — Кажется, я начинаю понимать, почему Рагнвальд надел на тебя венец, чужачка. Твой нрав такой же огненный, как и волосы. — Он сделал это, не подумав, — буркнула я. — Да уж, не сомневаюсь! В здравом уме Рагнвальд точно не совершил бы такого! Видать, здорово ты его допекла в ту ночь! — Кимлет снова рассмеялся, но тут же помрачнел. — Все дело в проклятии Карнохельма. Несколько лет назад Бенгт тоже обзавелся лирин. И ее избрал Билтвейд. За две зимы до этого жертвой стала моя Анхильд. Поэтому Рагнвальд не хотел привязываться ни к одной к деве. Он не хотел терять. Даже Трин он ничего не обещал, хоть та и ждала. Поэтому я так удивился, когда он надел на тебя венец. Не знаю, что теперь будет… Я прислонилась к стволу, размышляя. Выходит, если бы не мой гневный упрек, то я не стала бы лирин перед всем городом. И соответственно — не могла бы быть избранницей Билтвейда. Значит, и здесь Рагнвальд обо мне заботился. Только я этого не поняла. — Что произойдет на рассвете? Что со мной сделают? Кимлет помолчал. Его глаза в свете факела казались глубокой водой. Светлые, глубокие и хранящие слишком много страшных тайн. — Ты узнаешь в свое время. Зачем омрачать оставшиеся минуты? Пойдем со мной. Я покажу тебе свое озеро. Тебе понравится… — Не думаю, — я нахмурилась. — Прости, но я не собираюсь с тобой… ну в общем… Не собираюсь. Я просто хотела уйти с площади. Ильх стоял неподвижно, рассматривая меня. — В последнюю ночь можно не бояться, Энни, — мягко сказал он. — Тебя никто не осудит. Даже… он. В последнюю ночь деве можно все. Брать, что хочет — еду, украшения, мужчин… Она может зайти в любой дом, к любому ильху. Зачем омрачать последнюю ночь тяжелыми мыслями, если можно наполнить ее любовью? Кимлет взял мою руку, мягко погладил запястье. — Те, кто связан с водным хёггом — иные, Энни, — он снова погладил, неотрывно глядя мне в глаза. — Мы знаем толк в ласках. На фьордах девам говорят: «Хочешь познать наслаждение — найди ильха, который носит кольцо водного хёгга». Я покажу тебе свой грот с горячим источником, воды из него вытекают прямо в изумрудное озеро. Его цвет напоминает твои глаза… Тебе понравится, Энни. И ты мне… нравишься. Не бойся меня. — Я не боюсь, Кимлет. Но… Он также мягко привлек меня к себе, положив руку на талию. Рваный свет факела освещал лицо мужчины. Этот ильх старше Рагнвальда. Опытнее. Возможно — он более нежен и умел. Но внутри меня ничего не дрожало от его взгляда и прикосновения. Проклятый риар меня заморозил и сделал невосприимчивой к обаянию чужих мужчин! Чтоб ему там икалось нещадно, прямо во время того самого с Трин! В глазах Кимлета возникло понимание. — Ты хотела бы быть не со мной. Но выбор сделан. Я постараюсь, чтобы ты потеряла счет времени. Поверь мне. Я вздохнула. — Я просто не хотела уходить с площади одна. Значит, все, что угодно, для избранницы Билтвейда? Все, кроме жизни. Что ж, я бы не отказалась от кофе с шоколадным пончиком. Но в Карнохельме нет ни того, ни другого. Так что я, пожалуй, пойду. Сделала шаг, но ильх удержал за руку. И я ойкнула, воочию увидев морскую стихию в его глазах. В радужках водного хёгга билось море. Еще миг назад — спокойное и ласковое, оно потемнело, обещая буйство стихии. Бушевали волны, пенились, взлетали в небо и опадали на песок. Я видела шторм, словно смотрела в круглые окна черного хёггкара. Это удивляло и завораживало. Но и только. — Кимлет, переселенки из-за Тумана не слышат Зов, — негромко пояснила я. — Ты зря стараешься. Ильх удивленно рассмеялся. — Верно, ужасно быть мужем такой девы. Не каждый ильх на это согласится! — Он склонил голову. — Тогда, может, ты пойдешь со мной без Зова? Это будет… интересно… — Жаль, что не утолю твою любознательность. Но нет, — я обошла застывшего ильха. — Я буду тебе очень благодарна, если ты меня проводишь. В этой темноте легко заблудиться. Я оглянулась на своего спутника. Шторм в его глазах продолжал бушевать, даже скулы побледнели, но Кимлет молча склонил голову и пошел рядом. Он умел успокаивать море внутри себя. Когда роща осталась позади и показалась башня риара, я запнулась. — Значит, я могу просить все, что пожелаю? Тогда отведи меня туда, где меня никто не найдет. Никто. Даже риар. Кимлет снова молча кивнул. ГЛАВА 29 Над фьордом разразилась гроза. Небо бушевало, сверкало и плакало, изливая на скалы потоки воды. Ледяной ветер облизывал камни, оставляя следы инея. Я смотрела на разгул стихии из-под навеса, укутанная в белый песцовый плащ-шубу. Под ним было платье — тоже белое, сплошь покрытое искусной вышивкой. Я уже надевала похожее — на свое наречение с Гудретом. А второй раз надела для Билтвейда. Странная ирония моей странной судьбы. На пояс я повесила свой кожаный мешочек, в котором лежал хрустальный хёгг. И иногда безотчетно гладила его, словно успокаиваясь. Но я старалась об этом не думать, сидя под навесом черного корабля, на носу которого скалился деревянный дракон. Ильхи с браслетами на ногах бросали на меня быстрые взгляды, но молчали. Похоже, Кимлет и правда строгий капитан. Сам водный сидел рядом со мной, потягивая из огромной кружки сладкое горячее вино. Такая же была и у меня в руках. Удивительно, но, несмотря на стихию, хёггкар не бросало на скалы, ладья лишь мягко покачивалась на волне. Верно, Кимлет и правда имел власть над водой и деревом. Ильх нахмурился, всматриваясь в расчерченное молнией небо. — Странная гроза, — пробормотал Кимлет. — Словно черный хёгг злится. — Может, Бенгт очнулся? — встрепенулась я. — Хорошо бы. Но гроза бушует в другой стороне, — усомнился ильх. И мы оба глянули в сторону Карнохельма. Над ним небо лежало черным пологом — глухим и неподвижным. Ни единый всполох не разукрашивал эту холодную тьму. Этой ночью никто в Карнохельме не услышал Зова своего риара. Только стоило ли мне этому радоваться? — Что еще ты хочешь услышать, Энни? Будешь еще вино или сыр с лепешками? Я покачала головой и улыбнулась. Целую ночь ильх смешил меня рассказами о своих похождениях, рассказывал истории про дальние фьорды и морских обитателей. Он даже уверял, что как-то поймал в подземной пещере морскую морь. Правда, слушать, что он с ней сделал, я не смогла — начала хохотать. В ответ я поведала о городах из стекла и железа, которые высятся за Туманом. — Ты очень гостеприимный хозяин, Кимлет. — А ты очень дорогая гостья, Энни. К тому же, мой хёггкар впервые принимает на своём борту деву. — Он рассмеялся, увидев мое удивление, и улыбнулся. — Это не место для любви. Я покосилась на цепи и понятливо кивнула. Ну да, точно не место. Да и Зов на корабле, полном оголодавших варваров — это преступление. Гроза прекратилась как-то внезапно, словно ее выключили. Я зябко стянула у горла белую шкуру — от скал веяло ледяным холодом. Кажется, даже водопады снова покрылись коркой льда. — Рагнвальд злится, — глядя на светлеющий горизонт, уронил ильх. — Я не хочу говорить о нем. Кимлет нахмурился. — Не уверен, что поступил правильно, спрятав тебя… но избранницам Билтвейда не отказывают в просьбах. — Почему? — внезапно заинтересовалась я. Кимлет слегка поперхнулся вином. — Ну… избранница Билтвейда после… смерти попадает сразу на вечный пир предков, минуя незримый мир. Ее испытания заканчиваются, и боль тоже. А вечный пир — это вечный праздник, где собираются великие воины и прекрасные девы, а во главе стола сидят перворожденные хёгги. И избранница Билтвейда может пожаловаться им на тех, кто остался в зримом мире. Поэтому каждый пытается угодить избраннице и отдать ей все, что она захочет. Кто же в здравом уме желает ссориться с перворожденными хёггами? Кимлет сделал большой глоток вина, а я покачала головой. Мы помолчали. — Рассвет, Энни, — Кимлет охрип. Может, от холода, а может, от бесконечных разговоров. — Надо заплести твои волосы. К моему изумлению, и это Кимлет сделал лично. Расчесал мои волосы, сплел две косы, связал их за моей спиной и украсил морскими ракушками и нитью жемчуга. Я полюбовалась на свое отражение в железном блюде — красиво. — Пора идти, — пряча взгляд, сказал водный. — Кимлет, все хотела спросить… А вёльда может подчинить хёгга? Ильх изумленно моргнул. — Подчинить хёгга? Да кто же в здравом уме пойдет на такое? Даже если бы и была такая сила, даже вёльды страшатся того, что ждет за гранью! А за подобное можно вечно блуждать по незримому миру, не зная прощения! На пир к перворожденным после такого точно не пустят! Надо быть безумицей, чтобы совершить такое! Да и нет таких сил, я о подобном не слышал! Я задумчиво кивнула и поднялась. Ильх смотрел снизу вверх. — Мне… жаль. Лучше бы ты осталась в своем затуманном мире. — Нет, — улыбнулась я. — Фьорды стоят того, Кимлет. Ты ведь и сам это знаешь. Когда мы шли к сходням, меня провожали выстроившиеся у борта ильхи. На ноге каждого была цепь, но все они смотрели с почтением. Поднимали ладонь, прижимали ее к груди и что-то произносили. — Что они говорят? — прошептала я, когда Кимлет помог мне перейти сходни. Водный помолчал. И неожиданно поднес мою ладонь к щеке, прижал. — Встретимся на другой стороне, — чуть слышно произнес он. * * * Эту же фразу шептали жители Карнохельма, когда мы шли по улицам города. Я улыбалась, не желая лить слезы. «Встретимся… встретимся… встретимся на другой стороне…» — неслось мне вслед. Мы поднялись по извилистым тропинкам на склон, и я обернулась. Отсюда весь Карнохельм лежал как на ладони. Дома, покрытые мхом и ветками, три моста и разрушенный Нирхёльд, пустая сейчас площадь, торговая улица, Плачущая Роща… рядом со мной выступал из камня нос древнего хёггкара, над ним простирал крылья черный дракон. Только сегодня внутри его глаз не горел огонь. Первый риар и первый а-тэм были готовы проводить избранниц Билтвейда. Здесь же уже лежали дары — туши животных, лепешки, меха и шкуры. Стояли старейшины, воины, горожане, Трин в белом плаще и… Рагнвальд. И мне показалось, что за эту ночь он стал на десять лет старше. Он скользнул быстрым взглядом по мне и Кимлету, стоящему рядом. Шагнул ко мне, но его остановил конухм. — Рагнвальд, рассвет наступил! Нельзя прикасаться к деве! — Я не могу последний раз обнять свою лирин? — прорычал риар. Старик конухм переглянулся с другими ильхами и неуверенно кивнул. Но Рагнвальд уже не смотрел. Он сгреб меня, прижал к себе. Ледяные губы коснулись виска. Мне казалось, что меня обнимает сама зима. Он стоял неподвижно и кажется, даже не дышал. Лишь под моей щекой очень быстро стучало его сердце. — В корнях кедра — укрытие, — почти неслышно шепнул риар. И рука, коснувшаяся моего бока под белой шкурой, тоже была холодной. Меня что-то кольнуло под плащом, и Рагнвальд отодвинулся. Посмотрел в глаза — протяжно, тоскливо. Отвернулся и отошел. Зато бросилась Тофу. — Как же так? — женщина прижала меня к своей мощной груди. — Как же ты так, милая? — Тофу, прекрати! — окликнул конухм. — Не надо, — шепнула я, все еще ища взглядом Рагнвальда. Но он на меня больше не смотрел. Словно уже попрощался… — Молись перворожденным, Энни! — Я постараюсь, Тофу. — В молитвы я мало верила. — Солнце встает, — напомнил конухм. — У кого веревки? Верн, вяжи ты, у меня узлы уже не те… Трин зашипела, когда великан со сбритыми на висках волосами связал ладони девушки за спиной. Потом он обвязал ее лодыжки и закрепил веревку на кольце в скале. То же самое проделали и со мной. А после мужчины ушли. Я пошевелилась, пытаясь принять удобную позу. Руки затекли моментально. Оказывается, стоять связанной — это довольно сложно! В боку снова что-то кольнуло. Словно там была… льдинка. Или нож! Я покосилась на Трин. Ее лицо было бледным, но черные глаза как обычно сверкали. Не глядя на меня, она бросила: — Иногда дикая стая разрывает дев прямо на месте. Хёгги отрывают руки и ноги, так что дева истекает кровью, но остается живой. Иногда жители находят останки избранниц Билтвейда… Жуткие останки! А иногда хёгги уносят дев на вершину. Моли перворожденных, чтобы сразу умереть. Говорят полет в лапе хёгга — ужасное испытание. Он ломает деве ребра, и они протыкают внутренности! — Хватит рассказывать эти ужасы! — разозлилась я. — А в лапах хёгга я уже летала. Бенгт украл меня с собственного наречения! В Варисфольде! Полет вполне сносен… — пожала я плечами. — Хотя от лап хёгга жутко воняет. Я предпочла бы усесться сверху. Лицо Трин вытянулось, и она посмотрела на меня. — Ты ненормальная? — Я затуманная. — Вон оно что! Так ты притащилась из-за Тумана? А сдохнешь, разорванная хёггом! Достойная судьба! — она попыталась рассмеяться, но получился лишь хрип. Я пожала плечами. — Я не жалею. — Может, потому что у тебя нет разума? — Может, потому что есть благодарность. А почему ты такая злая, Трин? Ты ведь получила, что хотела. Ночь с Рагнвальдом и мою смерть. — Только я не собиралась умирать вместе с тобой! — У нас говорят: бойся своих желаний, — усмехнулась я, осторожно ощупывая свой бок. Пришлось до боли вывернуть руки. Лезвие кольнуло пальцы. Нож! — Видишь, твои желания почти исполнились. Только не вижу на твоём лице радости. Мы обе стоим на этой скале и ждем гибели. А ты продолжаешь меня ненавидеть. И у кого здесь нет разума? Я говорила, не сводя глаз с горизонта. Показалось, или оранжевую полосу рассвета пересекли черные силуэты? Умирать не хотелось. И в голове все вертелся миг, когда я смогла увидеть мир глазами хромого хёгга, когда смогла стать им. Это мой единственный шанс! Я должна сделать это снова, должна! Понять, почему стая нападает и почему в хромом звере столько убийственной ярости. Вёльда отчетливо скрипнула зубами, отвлекая от мыслей. — Я ждала Рагнвальда годами! Я любила его с первой встречи! Он тогда был мальчишкой! И что же я получила? Ночь, которую пришлось выпрашивать, а наутро — смерть? — Мне жаль, Трин. Но я не виновата в твоих бедах. Просто это… судьба. Я тоже получила не то, о чем мечтала. Вёльда зыркнула хмуро и опустила голову. — Я не испытываю к тебе ненависти, чужачка. Я тебе завидую. Если бы я могла — расхохоталась бы! Красавица вёльда завидует мне! Мне — неуклюжей Энни! А ведь у Трин было все, что я когда-то так хотела иметь для себя! Сильная, бесстрашная, умелая, красивая! Свободная! Увидев ее впервые, я подумала, что хотела бы быть похожей на нее. А она… мне завидовала. Я снова поежилась, пытаясь вывернуть руки. Трин встрепенулась. — Все это уже неважно, чужачка. Хёгги летят! — Она вдруг принялась извиваться, пытаясь разорвать путы. — Я не хочу умирать, словно беспомощная рыба в неводе! Я воин! Я не хочу такой смерти! — Трин! Вёльда не услышала, продолжая шипеть и до хруста выворачивать руки. Силуэты драконов были уже различимы. — Трин! У меня есть нож! Ты слышишь? Девушка, тяжело дыша, уставилась на меня. — Это запрещено законом, — прищурилась она. — Альд. Это он дал тебе нож. Тебе! Его беспокоит лишь твоя судьба! Ради тебя он снова нарушил закон Билтвейда! Снова? О чем она? Но уточнять не было времени. — Трин, хватит! — рявкнула я. — Рагнвальд не хочет ничьей смерти! И дал нож мне, потому что я не боюсь гнева перворожденных! А теперь прекрати так смотреть и попытайся дотянуться до моих рук! Вёльда зарычала, но послушно потянулась, пытаясь достать клинок. — Сдвинься ко мне! — Я не могу! Я привязана к скале, если ты не заметила! — Дура затуманная. — Вёльда психованная. Трин вдруг усмехнулась. — Повернись. Вот так. Еще! — Я не могу! У меня внутри кости, а не резина! — Ты неповоротливая, как туша ослицы! И-и-и… как вообще можно ходить с такими грудями? — возмутилась девушка. — Они же как подушки! — Нас сейчас сожрут, — напомнила я. — Попытайся перерезать веревку на моих руках. — Я не вижу твоих рук! Мы стоим спиной друг к другу! — Режь! Сейчас же! Я сжала зубы, кое-как обхватила рукоять ножа, пристроила туда, где вроде бы находились запястья Трин. И принялась пилить. Девушка зашипела, похоже, я все же ее ранила. Но стоило мне замедлиться, как она снова приказала резать. На небо я не смотрела, но нутром ощущала приближение смерти. — Скорее. Скорее! Получилось! Веревка лопнула, и Трин яростно ее сбросила. Выхватила у меня нож и освободила ноги. И замерла. Я тоже, молча глядя на вёльду. Она была свободна и могла сбежать в свой заповедный лес, оставив меня на съедение. И это желание явно читалось на лице девы. Но потом она вздохнула и разрезала мои веревки. Вовремя. Свет солнца закрыли тени и приближающееся ненастье. Ледяные хёгги несли с собой стужу. — Лезь под кедр! — Куда? — Не знаю! Рагнвальд велел сделать это! Мы бросились к огромному дереву. По земле плелись его корни, между ними обнаружилась дыра, накрытая досками и сухими листьями. Укрытие! Дыра была узкой, и Трин снова зашипела, что кто-то, то есть я, не помещается. Длинные тени скользили по скалам. А потом обрушились на землю. Сразу несколько хёггов взрыли когтями дерн и закружили, осматриваясь. Один — со снежно-белыми рогами — схватил клыками кабанью тушу, дернул, отрывая кусок мяса и жадно глотая. На белесой морде остались кровавые разводы. Второй хищник — с сизыми крыльями — присоединился к рогатому. Но тут на утес упал Хромой. Он качнулся, неловко поджимая лапу, и зарычал. Пирующие хёгги оставили мясо и подались назад. Хромой обвел хрустальным взглядом площадку. Втянул воздух. Я попыталась не дышать. Зверь обшаривал взглядом утес в поисках жертв. И не находил. Новый рык сотряс скалы. — Перворожденные… Теперь он уничтожит Карнохельм… Что мы наделали! — едва слышно прошептала Трин. Я сжалась, пытаясь врасти в корни кедра. Если стая не получит жертвенных дев, то городу придет конец! Но почему тогда Рагнвальд дал мне нож? Новый рык прокатился эхом, и я увидела Ледышку. Он опустился на каменную голову дракона, изображавшего первого риара Карнохельма. В дырах-глазницах сейчас не горел огонь, так поразивший меня в первый раз. Ледышка зарычал, и гранит покрылся инеем и трещинами. Ударил хвостом — и часть камней обвалилась, открывая провал. Внутри головы было пусто, там скрывалась пещера. Хёгг завертелся, издавая короткие рычащие звуки. И скрылся внутри скалы. Белорогий с Сизокрылым встрепенулись и полезли следом, используя крылья, как ходули. Еще трое хёггов поступили так же, словно их манили звуки, издаваемые Ледышкой. Лишь Хромой мотал головой и настороженно осматривал утес. Трин безотчетно сжала мою руку почти до боли. — Это ведь Рагнвальд! Я видела его хёгга на площади… Но что он… О-о… Это же ловушка! — Что? — Внутри горы нет руды, — лихорадочно зашептала дева. — Там пусто! А сверху нависают камни и гранитные крылья. Видишь? Их можно обвалить. — Трин посмотрела наверх. — Я вижу в небе падальщиков, они чуют мясо. Значит, внутри пещеры припасены туши, возможно, начиненные отравой или сонной травой… — Хёгги на это купятся? — Хёгги — умные хищники. Но их зовет Рагнвальд. Может и сработать. Ловушка? Так вот что происходит! Сквозь корни и наст из сухих листьев я посмотрела наверх. Три дракона кружили над скалой, словно в раздумьях. Но решились и, сложив крылья, залезли в нутро пещеры. Я нахмурилась. — Но ему придется и самому отведать отраву, так ведь? Чтобы другие поверили… И как Рагнвальд обвалит камни? Он ведь внутри. Трин помолчала. — Ему надо запечатать вход. Хёгг может ударить по тонкому слою, вон там. Удара хвостом хватит. Камень обвалится внутрь, а заодно вызовет камнепад. Надо успеть отсюда убраться. Рагнвальд хорошо знает эту гору. Внутрь? — Постой… — выдохнула я. — Но как же он тогда выберется? Трин глянула на меня косо. И не ответила. Я похолодела. Никак. Вот в чем дело. Рагнвальд заманит стаю, обвалит изнутри пещеру и не сможет выйти. Еще одна жертва ради блага Карнохельма. Ледышка продолжал рычать-звать. И уже вся стая оказалась в ловушке. Хромой смотрел на скалу, но не двигался с места. Я, кажется, перестала дышать. Мне хотелось закричать. Хотелось выбраться из корней кедра и броситься к Рагнвальду. Хотелось заорать, чтобы он не делал этого. Чтобы не смел этого делать! А Ледышка? Значит, мой ледяной зверь тоже погибнет? Останется навечно в плену гранита? Погибнет сразу от отравы, жуткого камнепада или будет умирать долго и мучительно, заключенный в камнях? Я помню боль и тоску в звериных глазах, когда Лёд не мог выбраться из пещеры Бенгта. Помню, как он лежал возле выхода, пытаясь сделать хоть один вдох холодного воздуха. Плен внутри горы — что может быть ужаснее для ледяного дракона? Нет! Только не это! Но на другой стороне весов лежит жизнь всего города. И моя жизнь. Рагнвальд это знает. Я попыталась сделать хоть один вдох, грудь сдавило. Трин закрыла мне рукой рот. — Это то, чего он хочет, — прошептала она. — Свобода для Карнохельма и жизнь для нас. Даже не думай ему помешать. Я уткнулась лбом во влажную землю. Фьорды, вы жестоки… а за свободу приходиться сражаться. И платить… Но не слишком ли высока цена? Рагнвальд дал мне нож, чтобы мы успели спрятаться. Дал нож, зная, что будет дальше. Когда снова посмотрела — перед глазами плыло от слез. Хромой медленно полз в пещеру. И почему-то сейчас был похож на огромную серую летучую мышь. Шипастый хвост оставлял на земле траншею. Рогатая голова сунулась в дыру, потом — круп. Осталось совсем немного… Не выдержав, я дернулась наружу, но Трин прижала меня к земле, приложив головой о корни. — Не смей! — Я не позволю ему… — Это его решение! Иначе мы все погибнем! Я стерла грязной рукой слезы. Я не могла на это смотреть. И тут на утес упал еще один хёгг. Завалился набок, словно впервые приземлился, вскочил, тряся головой. Растопырил крылья и зарычал. — Какого пекла? Это еще кто? — изумилась вслух Трин. — Да у него кольцо на шее! Дракон был черный. Смоляной, словно ночь! Его голову покрывало множество шипов-игл, а глаза светились золотом! Пришлый осмотрелся, принюхался и полез к пещере, цепляясь когтями за выступы! От его рыка камни посыпались вниз, разбивая деревянный хёггкар. Огромный кусок гранита рухнул прямо на нос ладьи и вырезанный водный змей откололся. Привлеченный звуками, из пещеры высунулся Хромой и тут же взлетел. Я чуть не заорала — не знаю, от радости или горя. Следом выползло еще два хёгга и показался Ледышка… И, увидев его, черный дракон распахнул крылья и бросился в атаку. Два зверя рухнули на деревянный хёггкар, разнося его в щепки! Черный рвал Ледышку с бешеной яростью, и шкура ледяного покрылась ранами. Я не сдержала стон, когда пришлый плюнул огнем, и левое крыло его противника вспыхнуло, словно бумага. Хёгг застонал-зарычал, вгрызаясь зубами в круп черного зверя, отбросил в сторону. Хромой приземлился на скале и поднял крылья, всматриваясь в корни кедра. — Бежим! — рявкнула Трин. — Он почуял нас! Вёльда выскочила из укрытия, словно пробка, бесцеремонно дернула меня за собой. И понеслась зигзагами. Огромная тень накрыла нас — Хромой взлетел. И обрушился сверху. Трин толкнула меня, я полетела кубарем по мягкому мху. Кривые когти дракона прочертили борозды на земле, совсем рядом с моим телом. Хромой снова бросился, и тут его сбил Ледышка. Вцепился клыками в шею дракона. Но его крыло прокусил черный зверь. Золотые глаза зверя уставились на меня и озадаченно моргнули. Хищник застыл — с поднятыми крыльями и открытой пастью. Но думать о странном поведении черного хёгга было некогда. Хромой снова бросился вниз, а Ледышка — наперерез. Рядом со мной били гигантские крылья, взлетали дерн и мох, скребли когти. Оглушительный рык лишал слуха. Я куда-то ползла, движимая инстинктом, и пыталась спрятаться. Кажется, меня ранило, потому что по рукам потекла кровь. Или то не моя? Остальная стая кружила в небе, оглашая скалы пронзительными криками. Надо мной два огромных хищника пытались перегрызть друг другу шею. И на миг я увидела кристальные глаза Льда. Глаза дракона, а взгляд человека… Рагнвальд. Белый хёгг стал багровым от ожогов и крови. Я протянула ладонь, желая хоть на миг коснуться его. Но черный дракон снова напал. Я побежала… огромная лапа подхватила меня, стиснула, и Хромой взлетел. Я закричала, Ледышка тоже поднялся, рыча и заваливаясь набок из-за изодранного в лохмотья бока. Черный зверь налетел, и оба покатились вниз с горы. Из воды выполз водный хёгг — Кимлет — и, оскальзываясь плавниками на камнях, отчаянно пытался залезть на гору. Последнее, что я увидела, прежде чем землю затянула дымка — это как падает в море мой снежный дракон. ГЛАВА 30 Сознание меня все же покинуло, потому что Хромой не слишком церемонился, сжимая меня своей лапой. Воздух выбило из груди, и сознание померкло. Оказывается, и Бенгт, и Ледышка держали меня куда как аккуратнее! Я очнулась и некоторое время лежала, пытаясь понять, жива ли. Потом осторожно открыла глаза. Первое, что увидела — бледное и грязное лицо Трин. Она сидела рядом, держа мою голову. — Я думала, ты подохла, чужачка… — прошипела она, но я увидела в глазах вёльды облегчение. — Хребет, вроде, целый… — И склонившись, добавила: — Мы с тобой здорово влипли. Постарайся потянуть время. Я села, плохо понимая, о чем Трин говорит. Тело отозвалось болью ушибов. Осмотрелась. И открыла изумленно рот. — Где мы? — Я знаю это место, — шепнула в ответ вёльда. — Правда, я видела его лишь издалека. Мы за Хрустальной Занавесью. Но я не знала, что за ним что-то есть… Никто не знал. И тут я услышала еще один голос — вполне знакомый. — Добро пожаловать в Ледяное Логово, — прохрипела Гунхильд. Огромный зал мог бы служить дворцом какому-нибудь снежному королю. Возможно, так и было сотни лет назад. С трех сторон зал окружал камень скалы, а четвертая — была стеной льда. Навечно застывший водопад с двумя узкими проемами огромных щелей-окон. Они находились так высоко, что добраться до них можно было лишь на крыльях. В проемы лился солнечный свет, значит, снаружи все еще день. С высоченных сводов потолка спускались гирлянды сталактитов и ледяных кружев. Вода здесь застыла в самых причудливых формах, создав безумный шедевр. Пол и потолок соединяло несколько десятков ледяных колон. Самое странное, что я видела закономерность в расположении «окон», ледяных столбов и наростов. Каменные стены были естественной частью горы, но остальное когда-то воздвиг человек. Вернее… ледяной дракон. Может, это случилось тысячу лет назад, еще до появления в этих местах Карнохельма. Но сейчас здесь обосновался обычный человек, потому что в углу, подальше от щелей-окон, пол покрывали грязные звериные шкуры, одеяла и просто тряпки. Там же теплился примитивный очаг, сложенный из камней. А рядом было навалено разное добро: лепешки из Карнохельма, грязные свертки, посуда, одежда и ткани, изгрызенная драконом кабанья туша, связка заячьих тушек и пучки сухих трав. Все это напоминало свалку, но предназначалось для человека. Для той, кто жила в этом логове вместе с дикой стаей. — Вы уж не судите строго, у нас не жарко, — снова рассмеялась Гунхильд. — Ледяные не любят огонь. И в их логове всегда живет ветер, их вечный спутник. Так что погреться напоследок не получится. Трин коснулась моей руки и кивнула в другую сторону. Я прищурилась, всматриваясь в белесую кучу и пытаясь понять, что вижу. Вздрогнула. Кости. В углу логова были навалены кости. И рядом свернулся хромой дракон. К нему подошла Гунхильд, без опаски погладила звериную морду. — Мальчик мой, ранили, поцарапали… Ничего, ничего, милый, это не страшно… Это заживет… У мышки боли, у кошки боли, у моего Безжалостного Вармара — заживи… Мы с Трин переглянулись и слаженно попятились. — Не вздумайте бежать, — не поворачиваясь, хмыкнула Гунхильд. — Мой мальчик только успокоился. Побежите — и минуты не проживете. К тому же — снаружи остальные хёгги. Они предпочитают вершину, но в сторону Логова всегда поглядывают. Мы застыли, превратившись в ледяные скульптуры. — Это все ты! — прошипела Трин. — Это ты виновата! Ты натравила на Карнохельм дикую стаю! Но как? Как тебе это удалось? Это невозможно! — Невозможно, — согласилась старуха, оборачиваясь. — Для тебя, Трин. У тебя никогда не будет таких сил. Для силы нужны чувства — настоящие, глубокие, как океан. А у тебя что? Лужа… К тому же, ты дева фьордов, хоть и мнишь себя свободной вёльдой. А значит, с молоком матери впитала правила… Удивительно, но сила вёльды напрямую связана с Зовом хёгга. Сила вёльды мощнее в тех женщинах, что родились, не слыша его. Не зря вёльды уходили подальше от риаров, ох, не зря! Возможно, такова компенсация… Зов меняет людей на клеточном уровне. — О чем ты говоришь…— Трин тяжело дышала и смотрела с ужасом. Похоже, дева не понимала ни смысла, ни слов Гунхильд. Зато понимала я. — Ты родилась не на фьордах, — сказала я. — Ты догадалась еще в нашу первую встречу, Энни. Ты смышлёная. Да, я тоже пришла из-за Тумана. Это было давно, мне едва исполнилось двадцать пять. Я сбежала из дома и заблудилась в горах. Но у меня всегда было чутье — то, что фьорды сделали силой. Фьорды пробуждают тайное, будят спящие инстинкты и способности. Делают нас живыми. Но и плату требуют немаленькую… Я отвлеклась. Я заблудилась и шла много дней, пока не наткнулась на горячий источник. Я даже не поняла, что пересекла Туман. Там меня и нашел ильх… Гунхильд отошла от хёгга, тот проводил ее взглядом. Старуха присела возле очага. В котелке что-то булькало. — Зачем ты все это делала? Зачем разрушаешь город и губишь людей? Ты ведь вёльда! Мы бережем жизнь, а не отнимаем ее! — Кто бы говорил! — хмыкнула Гунхильд. — Я тоже берегу жизнь. Того, кто мне дорог! — Ты бережешь хёгга, — догадалась я. Хромой дракон поднял голову и шумно втянул воздух. — Это моя семья, — старая вёльда нежно глянула в сторону чудовища. — Он хёгг! — закричала Трин. — Они все — хёгги! Дикие! Что ты сделала? Я тронула деву за руку, пытаясь успокоить. — Расскажи нам, — попросила я старуху. Трин права — надо тянуть время и искать выход. Хорошо бы Хромой уснул. Должен же он когда-нибудь спать?! — Расскажу, — согласилась старуха. — Мне редко выпадает возможность поговорить по душам, — она рассмеялась. — И еще реже с теми, кто не визжит от ужаса и не плачет, заливая все логово своими слезами! Таких легче сразу лишить языка, чтобы не оглохнуть! Мы с Трин попятились, Гунхильд хмыкнула. — Как я уже сказала — на фьордах меня нашел ильх. Я была испугана, я ничего не понимала. К тому же — упала на острые камни и сильно ранила живот. Думала, что умерла, когда он склонился надо мной. Саврон. Я не встречала таких мужчин… он принес меня в Карнохельм, вылечил и обогрел. А я влюбилась, что уж таить. Жила ради него, на все была согласна, лишь бы оставаться рядом. К риару приходили разные девы, и он делил с ними постель, а я сходила с ума. Гунхильд попробовала свое варево, одобрительно причмокнула губами. Трин указала глазами сначала на каменные стены, покрытые инеем и трещинами. Некоторые были лишь нишами, иные темнели глубиной. Может, там были лазы наружу? Трин мотнула головой, отвергая этот вариант, и кивнула на Хрустальную Занавесь. Я присмотрелась. На стыке льда и скалы виднелась узкая низкая дыра. Выход на склон. Ну конечно! Здесь был выход, хоть и неприметный. Надо лишь добежать… — В ильхов с кольцом на шее трудно не влюбиться, милая Энни. Ты ведь и сама это поняла. Они особенные. Дев влечет их сила, их стать и зверь, с которым они навечно связаны. Вот и я провела десяток лет, глядя на своего риара. Верность ему хранила… каково же было мое счастье, когда Саврон все же надел на меня венец нареченной. Целый месяц он был лишь моим! Только счастье оказалось недолгим. — Старуха рассмеялась — закаркала. — Однажды в Карнохельм пришла прекрасная Аста. Любая дева может прийти к риару и попросить дитя, все это знают. Ужасный обычай фьордов… Сколько слез я пролила, когда Саврон соглашался. Я ненавидела каждую деву, но не могла помешать. Риар берет деву, не глядя в ее лицо, и я убеждала себя, что это ничего для него не значит. Это было трудно. Девы, получив желанную ночь и подарок, уходили. Но с Астой все вышло иначе… — Саврон не захотел ее отпускать, — пробормотала я. Краем глаза покосилась на выход. Успеем ли добежать прежде, чем на нас набросится хёгг? — Он воспылал к ней чувствами! — со злобой прошипела Гунхильд. — И решил отказаться от меня. Меня он никогда не любил, жалел только… Предложил золото и дары, дом на скалах и свою поддержку. Рассказывал мне, как сильно любит другую женщину! Словно не понимал, что убивает меня. Каждым словом убивает! К тому же, Аста понесла. А я за прошедшие годы так и не смогла излечиться от того ранения… Даже Зов не смог вернуть мне утраченное… А проклятая Аста заполучила дитя с первого раза! Саврон был счастлив. Вы бы его видели! Сиял, как золотое блюдо, помолодел даже. Всем рассказывал, что родится у него сын и станет самым сильным черным хёггом на фьордах! Закатил пир на весь Карнохельм, созвал гостей из-за гор. В узкую расщелину между скалами уже не помещались хёггкары — столько гостей прибыло поздравить Саврона. Все пели, пили, смеялись и танцевали. Все были счастливы. Все, кроме меня. Меня просто забыли. Трин вздрогнула. Она так побледнела, что показалось — бесстрашная воительница вот-вот лишится чувств. Впервые я видела вёльду такой растерянной. — О, Трин, я вижу, ты меня понимаешь, — усмехнулась Гунхильд. — Твоего мужчину тоже украла чужая дева! Мы с тобой похожи. — Нет! — молодая вёльда так вскрикнула, что я даже испугалась. — Я не такая, как ты! Не такая! — Почему же нет? Разве ты не отправила Энни на верную смерть в ущелье? — Я… я сделала это сгоряча! — прошептала Трин, оглядываясь на меня. — Я не хотела… так! Я разозлилась! — Никто не хочет так, милая девочка. Все хотят красиво. Все хотят, чтобы их любили. Только выходит по-разному… Вот и суп почти готов, скоро и ужин. — Ты не осталась в Карнохельме, ведь так? Дыра-выход была почти рядом. Пусть Гунхильд рассказывает, пусть погружается в свои воспоминания и не следит за нами…. — Проклятое золото Саврона мне было ни к чему. И в дареный дом на скалах я даже не вошла. Но я взяла кое-что поважнее, а после оставила Карнохельм. Я хотела добраться до заповедных лесов, до вёльд. Но на меня напали волки. Раненную, меня загнали сюда, под навечно замерзший водопад. Внутри была эта пещера — сплошной лёд, холод и ветер… Но внутрь волки не сунулись, тогда я не поняла — почему. Я решила, что здесь и умру. Как и много лет назад, я лежала на ледяных камнях и ждала свою смерть. Гунхильд помолчала, седые космы теребил ветер. Я поежилась. — Но ночью камень, на котором я лежала, треснул. И из него выбрался… хёгг. Это было яйцо ледяного хёгга. Мало кто видел то, что увидела я. Кладка снежных драконов может пролежать во льдах целую вечность… Словно замерзшие глыбы, они ждут своего часа. Хёгг почуял тепло и пищу и разбил свою скорлупу. И принялся лакать мою кровь. Я лежала на камнях и смотрела на него. Глупые девы… На земле нет ничего прекраснее, чем новорожденный снежный хёгг! Какая белая у него кожа, это сама чистота. Какие тонкие серебристые крылышки, сквозь них виден солнечный свет. У хёгга не было ни клыков, ни когтей, а чешуя была мягкая и тонкая. Она покрывала его спинку и бока, а вот на брюхе стелился мягкий пух, как у ребенка на голове… Он пил и пил мою кровь, а я думала, что это самое прекрасное создание во всех мирах. Что он — дар мне. Подарок за испытания. Трин судорожно сглотнула. Я тоже хотела, но в горле совсем пересохло. — Я назвала его — Безжалостный Свет. На языке фьордов — Вармар. Напившись моей крови, хёгг снова забрался в треснувшее яйцо, свернулся там и уснул на неделю. Я долго лежала рядом, глядя, как лунный свет серебрит его шкурку. А потом нашла в себе силы и выбралась наружу. Мне удалось найти немного земляного корня и упавшую и утку, и это тоже был знак… часть мяса я съела сама, а остальным попыталась накормить хёгга. Но утиное мясо ему не понравилось. И заячье не понравилось. Мой мальчик попробовал человеческую кровь и желал ее. А я знала, что надо делать. — Ты кого-то убила? — похолодела я. — Это было нетрудно, — махнула рукой сумасшедшая старуха. — Думаю, сами перворожденные привели на эту гору двух путников. Они заблудились. Их тел хватило новорожденному хёггу надолго. Мне повезло. Целый год я прожила здесь вдвоем с моим Вармаром. Он быстро рос… На его теле нарастала чешуя, крылья раскрывались и ловили ветер, появились шипы и рога. Я любовалась им каждый день. — Ты подчинила его, — прошептала я. — Как вёльды подчиняют птиц. Лицо Трин исказилось. Похоже, она была в ужасе от подобного святотатства. — Мой Безжалостный Свет рос послушным мальчиком, — хмыкнула Гунхильд и, причмокивая, облизала ложку. — Но его яйцо было не единственным. В этой скале ждала своего часа целая кладка ледяной стаи. Дюжина яиц! Но Вармар был самым сильным и самым бесстрашным. Первенец! Он стал вожаком стаи. Я направляла его, кормила и берегла. И мои хёгги росли. Остальные питались уже зверьми, но это было неважно. Стая всегда подчиняется вожаку. — Ты лишилась разума! — простонала Трин. — Все люди ищут любовь, поддержку и защиту! — отрезала Гунхильд. — Но не всем удается найти ее среди людей! Я не виновата, что люди меня отвергли. Зато дикая стая приняла! Звери росли, но я запрещала им охотиться возле Карнохельма. Приказывала Вармару летать дальше, за перевал. Он всегда меня слушался, мой Безжалостный Свет! Ну а если в горах и пропадали охотники, так всякое случается, кого этим удивишь? Спустя годы я решила все же навестить Карнохельм. Я пришла в город в тот день, когда Рагнвальд, сын Асты, потребовал у отца кольцо Горлохума. Я стояла на площади, в двух шагах от риара. Я смотрела на мальчика — его сына. На людей и Асту. На Саврона. Я хотела рассказать ему о дикой стае, о Вармаре! И тут Саврон посмотрел на меня. Он посмотрел мне в глаза! И не узнал. — Гунхильд расхохоталась своим каркающим смехом. — Он меня не узнал! За девять лет воспоминание обо мне растворилось и исчезло! Я стала никем. За годы жизни в этом ледяном логове мои волосы поседели, тело сгорбилось, а лицо сморщилось. Аста была все такой же прекрасной, а я… Я превратилась в старуху… — И решила отомстить. Натравила на город Вармара, а он привел остальную стаю. Погубила людей! — Они заслужили это! — огрызнулась Гунхильд. — Ты сумасшедшая. Сумасшедшая! — не сдержалась Трин. Я была с ней согласна. Месть, вот что двигало старой вёльдой. Ее жизнь была одинокой и несчастной, но она могла найти новую радость. Но сделала иной выбор. Вот кто был истинным чудовищем Карнохельма. Женщина, рожденная в Конфедерации. — Не смей меня осуждать, девчонка! — вскинулась Гунхильд. Седые космы растрепались, делая образ старухи безумным. Она и была такой, несмотря на проблески разума. Гунхильд потерялась в лабиринтах своей злости и не смогла найти дорогу обратно. — Ты отомстила достаточно, — мягко произнесла я. И мягко подтолкнула Трин к выходу. Вёльда выглядела ошеломленной, но моргнула — поняла. — Саврон и Аста мертвы уже много лет. Его дети и другие горожане не виноваты! Но ты продолжаешь губить город! — Мне давно плевать на Саврона и его деву, — сухо оборвала старуха. — Они погибли в первой битве, и я сочла, что мы в расчете. Но я не могу это прекратить. Даже если захотела бы! Огромная туша хёгга заворочалась и поднялась. Мы с Трин застыли, нервно озираясь. Гунхильд махнула рукой. — Мой мальчик, мой Безжалостный Свет. Первое, что он попробовал — человеческая кровь. Я вскормила его человеческим мясом и кровью вместо молока. И он не может иначе. Ему нужно мясо людей. Он всегда будет убивать и вести за собой стаю. Я лишь контролирую его кровожадность. Если бы не я, жертв было бы гораздо больше! — Если бы не ты, хёгг питался бы кабанами и волками, как и все хёгги! — прошипела Трин. Меня же интересовало другое: — Рагнвальд мог тебе помешать… Он мог догадаться, ведь так? Безжалостный Свет — вожак дикой стаи, но Рагнвальд поймал душу одного из хёггов! Он мог все узнать! — Думаю, это хёгг поймал Рагнвальда, — буркнула старуха. — Иначе ваш риар вряд ли пережил бы слияние! Хёгг ему позволил. Я зову его Белый Строптивец. Он разбил скорлупу своего яйца через год после Вармара. Родился вторым и всегда дрался с вожаком. И на город не желал нападать, приходилось заставлять. А когда на площади Карнохельма я увидела, что именно Строптивец теперь связан с Рагнвальдом… Хорошо, что риар не принимает своего хёгга. — Поэтому для Билтвейда ты выбрала нас с Трин? Мы тоже могли догадаться. — Могли. И догадаться, и помешать. Так что вас лучше убрать. А новый риар не переживет вашу смерть, — рассмеялась сумасшедшая. — Это слишком большой удар для молодого хёгга. Да и Гудрет его подрал, так что Рагнвальд больше не будет мешать моему сыну пировать. — Гудрет? Я кажется, покачнулась. Черный дракон… Боги, что с ним сделала эта ведьма? — Ты забрала у Саврона кольцо Горлохума? — Я всегда была предусмотрительной. К тому же надеялась, что у меня родится сын. Чем перворожденные не шутят? Но не вышло. А кольцо пригодилось. Мой Вармар безжалостен к врагам, но не желает убивать брата. У хёггов из одной кладки невероятная, изумительная связь! Так что пришлось поручить это глупому пекарю из Варисфольда. Кажется, мальчишка утратил разум, когда я провела ритуал и надела на него кольцо Горлохума. Все же он слишком взрослый для слияния, но тут я не виновата. Сидел бы дома и пек свои булки. Фьорды жестоки. Я схватилась за голову. Гунхильд безумна. Ее логика ужасна, как и ее поступки. — Билтвейд — это ведь твоя идея, так? — рявкнула Трин. — Но зачем? Разве твоему хёггу мало жертв? — Что ж, расскажу и об этом. Я вернулась в Карнохельм в плаще вёльды и стала вестницей. Никто не узнал меня, никто не вспомнил. Никто даже не смотрел мне в лицо. Так легко спрятаться за седыми волосами да пернатым плащом. Я шептала о том, что Саврон нарушил закон и город должен за это заплатить… Я шептала, что незримый мир злится на Карнохельм, а духи требуют жертву. Я шептала и шептала, пока мой голос не стал ветром, который вползает в каждый дом и в каждую голову! Вёльд боятся и почитают, меня слушали. Стая нагоняла ужас, и город был готов на все, чтобы прекратить убийства. Бенгт, занявший башню риара — отважный воин, но не слишком смышлёный ильх. Он почитает духов и опасается тех, кто их видит. Ему было легко внушить нужные мысли. Билтвейд я назначила на конец весны. Первой была украденная дикарка. Ее было не жаль… Второй — болезненная, старая прислужница. А в третий раз Карнохельм смирился. После Билтвейда наступал покой. Все лето и осень дикие снежные хёгги предпочитают спать там, где вылупились из яйца. Это их инстинкт гнездования. Похожее чувство испытывают все ильхи, ведь не зря они так трясутся за свои родные земли! Я оглашаю волю духов, и Карнохельм отдает на откуп дев. Так продолжалось годами, так случилось и в этот раз. Теперь город успокоится до зимних морозов. А ваша кровь послужит на благо. Гунхильд бросила ложку возле котелка и подошла к одной из колонн. Поначалу показалось, что там алтарь. Сложенные камни образовывали нечто похожее на… гнездо. А острые ледяные пики вокруг угрожающе сверкали, словно зубья огромной короны. Мы с Трин вытянули шеи. Внутри лежала непрозрачная вытянутая льдина. Нет. Не льдина. Это было яйцо снежного хёгга. Лёд и камни вокруг яйца потемнели от запекшейся крови. — Из этого яйца так и не появился хёгг, — огорченно протянула Гунхильд. И ласково погладила яйцо, словно мать — спящее дитя. — Но кровь юной девы поможет. Так сказали мне духи. Надо провести обряд и пролить кровь. Я верю, что на этот раз все получится, и в моем Логове появится новорожденный хёгг! Еще одно белоснежное чудо с прозрачными крыльями! Если бы вы могли его увидеть, то поняли бы! Сотни, даже тысячи жизней стоят одного хёгга! Люди такие никчёмные создания. Они слабы, они предают. То ли дело — хёгг. Дракон… я еще помню это слово. Драконы — вот кто достоин жизни! В древности ильхи это понимали, а Билтвейд был обыденностью и почетным даром! Жаль, что нынче все иначе. — Гунхильд огорченно поцокала языком. — А ваше мясо послужит лакомством Вармару. Он заслужил награду. Так что можете быть спокойны, ваша смерть принесет пользу. Безжалостный Свет заворочался и глухо зарычал, не сводя с нас пристального взгляда. Зверь ждал угощение. — Потерпи, мой хороший, потерпи, — нежно заворковала старуха. — Осталось недолго. Что ж, ужин готов и разговоры закончились. Пора приступить к делу. Она сняла котелок с огня, поставила на шипящие камни. Развернула тряпицу, в которой лежал нож. И повернулась к нам. — Я ведь говорила тебе, Энни, уходи из Карнохельма. Надо было послушать. А теперь вот… Не бойся, это почти не больно, — ласково сказала Гунхильд. Ветер поднял ее седые космы, за спиной старухи оскалился Безжалостный Свет. Я безотчетно схватила Трин за руку. — Бежим! — завопила она. Мы понеслись к дыре, задыхаясь от ужаса. Но когда выход был уже рядом, когда лица коснулся воздух свободы, огромная туша дракона преградила путь. Хромой хёгг опустил голову и злобно зарычал. Ударил лапой, и я отлетела в сторону. Пролетела несколько метров и рухнула в груду костей. От удара вышибло воздух в груди и перед глазами потемнело. — Пусти… Пусти меня! — визжала Трин. Я потрясла головой, пытаясь вернуть себе зрение. Села. Из носа и разбитой губы текла кровь, и я стерла ее как-то заторможено… Вармар, словно кот, гонял Трин, та металась между стеклянными колонами, пытаясь спрятаться. Но было некуда. Я посмотрела на кости вокруг. После того, как чудовище закончит с Трин, оно примется за меня. Жертвенные девы не возвращаются. Я сунула руку в груду. Черепа, ребра… мое сердце от ужаса почти остановилось. Но пальцы сжались на острой кости. Я поднялась и бросилась туда, где Трин все еще пыталась бороться. Я прокатилась по скользкому полу и со всей силы вбила острую кость в раненную лапу дракона. Хёгг взревел. Гунхильд завыла. А я схватила Трин и толкнула к выходу. Бежать! Но тут свет одного из «окон» заслонила крылатая тень. И в проем всунулась еще одна драконья голова. Исцарапанная и покрытая кровью, но при виде нее я завизжала от радости! Ледышка осмотрелся и упал вниз. Он приземлился и зарычал, скребя когтями ледяной пол. Правое крыло и бок у него были обожжены до багрового мяса. Я даже не представляла, как он смог лететь. Увидев меня, Ледышка вцепился клыками в шею Вармара и вырвал кусок мяса. Чудовище взревело и ударило хвостом каменную стену, вниз посыпались осколки. Трин потащила меня прочь, пригибаясь и закрывая голову. Два хёгга крушили логово. Обезумевшие звери разбивали стены, и жилище сотрясалось, угрожая похоронить всех нас под обломками. Я куда-то бежала, потеряв руку Трин и ориентиры. Рядом со мной взорвался огромный сталактит, разлетаясь миллиардом хрустальных осколков. Некоторые впились в меня… Драконий хвост ударил в стену и кончик зацепил меня, отшвырнул. Я покатилась по ледяному полу, с трудом встала на колени. Огляделась. Логово разрушалось. Рядом рухнул кусок гранита, лишь чудом не расплющив меня. В бушующем хаосе я увидела Ледышку. Его правая сторона выглядела свежим фаршем, а перепонки крыла зияли дырами. И на морде багровела содранная чешуя… Он был изранен, но продолжал сражаться. Трин стояла возле дыры наружу. И отчаянно озиралась. — Энни! Энни, где ты? — Беги, — прошептала я, не в силах кричать. Беги, вёльда! По стенам логова змеились трещины. И я вдруг с ужасом поняла, что сейчас все обвалится. Толща льда над нашими головами скрипела и трещала. Колоны лопались и разлетались, когда на них налетали драконы. Я испуганно оглянулась. Трин все еще была у выхода. И вдруг увидела меня. — Сзади! — заорала она, перекрикивая грохот. Я уклонилась, даже не поняв. Рагнвальд был хорошим учителем и научил правильно двигаться, сохраняя равновесие. Я поскользнулась, но каким-то чудом осталась стоять. Вывернулась и со всей силы оттолкнула Гунхильд, которая пыталась вонзить нож мне в спину. Она вскрикнула и рухнула на алтарь с драконьим яйцом. Ледяная пика пробила ее тело насквозь и кровь потоком хлынула вниз. Гунхильд забилась, словно пронзенная копьем старая птица, и затихла. А Вармар заревел с таким отчаянием и тоской, что я упала на пол, закрывая голову. Это было невыносимо и ужасно. Я слышала боль в его реве. Этот зверь любил сумасшедшую Гунхильд, как Ледышка любил меня. Он любил, понимая, что человек сделал его чудовищем. Он убивал ради нее, выполнял ее приказы. Гунхильд погубила этого зверя, но зверь горевал, поняв, что ее не стало. Безжалостный Свет бросился в мою сторону, его когти оставляли дыры в полу. Но его снова остановил Строптивец. Израненный и измученный, он вцепился клыками в шею Вармара. И держал, пока старший брат вырывался и бился, раздирая и без того жуткий бок Ледышки. Я увидела глаза чудовища — хрустальные грани, полные ненависти и первозданной злобы. И снова провалилась. Я снова стала им — хёггом и чудовищем. Я хотела крови и мяса, хотела убивать… И я хотела… освобождения. Этого хотел хёгг. Сознание дракона — удивительное, чуждое, хищное и разумное желало освобождения от власти человека. «Прости… Прости нас…» — шепнула я в своей-его голове. Безжалостный Свет замер. А через миг рухнул, когда Ледышка почти отгрыз его голову. И в этот момент обвалился потолок. Огромный пласт льда и камней упал вниз. На миг его замедлили колонны, и этого мига хватило на принятие решения. Я бы хотела напоследок увидеть Ледышку и взгляд человека. Но, увы. За миг до того, как сверху упала каменная плита, я вползла в узкий лаз в скале. Я ползла и ползла, пока грохот и звон не остались позади. Пока все не померкло. ГЛАВА 31 Очнулась я в кромешной темноте. Некоторое время лежала, пытаясь понять, где я. Осторожно протянула руку и наткнулась на стену. Я находилась в узком каменном лазе шириной не более полуметра. Держась рукой за стену, я проползла назад и обнаружила груду камней. Трещину, в которую мне удалось протиснуться, когда разрушилось логово, завалило. И я оказалась внутри горы. Паника ошпарила кипятком, пуская сердце в галоп. Понимание, что я буквально замурована в граните, не давало дышать. Но я заставила себя сделать несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться. Воздух! Здесь есть воздух! Значит, все не так плохо. Значит, должен быть другой выход. Вот только как далеко? Я не знала. Сжав зубы, поползла вперёд. Я запрещала себе думать о том, что лаз может закончиться тупиком, а на обратный путь у меня не хватит сил. Я гнала от себя мысли о Рагнвальде и Трин, которые остались внутри логова. Удалось ли им выбраться? Или они погребены под грудой обломков? Нет, я не должна об этом думать. Я вспоминала лачугу в горах и нашу с Рагнвальдом ночь. Прикосновения. Редкую улыбку. Каждое слово и каждый взгляд. А еще — запах похлебки на кухне в башне. Пушистые жёлтые одуванчики под вековыми елями. Тонкие морщинки возле глаз Тофу и ее большие руки. Сказки старой Боргильды. Девочку, которая продала мне красную ленту для волос. Мягкое покачивание хёггкара и смех Кимлета. Рассвет на мосту Нирхёльд. Тепло хёгговых углей и туманную дымку. Я думала обо всех прекрасных мелочах, которые сейчас согревали и ободряли меня, ползущую внутри черной горы. Иногда я останавливалась, чтобы облизать влажные камни, иногда впадала в сон-забытье. Потом снова ползла. Я не знала, сколько прошло времени. Сон-забытье становился длиннее, я слабела… Казалось, я уже целую вечность заключена в этом граните… Возможно, так и было. Однажды я проснулась от того, что на моей груди шевелилось что-то живое. Ужас придал сил, и я шарахнулась в сторону. В ответ раздался тихий писк и щеку царапнули коготки. Я привалилась к стене, переводя дыхание. Во тьме я не видела даже собственных рук, не то что существо, ползающее рядом. Что это было? Писк раздался снова — слева. Очень медленно я протянула ладонь. Пальцы коснулись маленького тельца. Шкурка, крылья… Летучая мышь! Когда-то я их ужасно боялась. — Привет, — прошептала я. Мышь пискнула и уползла. Но вернулась через несколько часов, когда я добралась до развилки. «Мой» туннель разветвлялся на несколько коридоров. И некоторое время я тыкалась в пустоты, не зная, что делать. Тогда-то и появилась моя пещерная знакомая. Писк раздался справа, и я неуверенно двинулась на него. Любое направление для меня было темнотой и неизвестностью, так почему бы не ползти туда, где есть хоть какая-то жизнь? Хотя бы в виде летучей мыши. Через несколько часов странных созданий стало больше. Я ощущала их коготки на своих плечах, их крылья задевали мои щеки и губы. Иногда я размышляла, смогу ли сунуть одну из пещерных жительниц в рот и хоть немного унять терзающий меня голод. Но стоило это представить, как к горлу подкатывала тошнота. Во время сна летучие мыши облепляли мое тело. Поначалу казалось, что они сами решили меня съесть, потом стало все равно. И живое шевелящееся покрывало хоть немного согревало. Временами туннель расширялся, и я могла идти, выпрямившись в полный рост. А потом лаз снова сужался до узкой и низкой норы. Я уже не думала о том, куда ведут меня летучие мыши. Однажды силы закончились. Я уже не могла ползти. Только лежала и слушала дождь. Дождь? Я подняла голову, моргая. Летучих мышей, моих спутниц, рядом не было. Чернота впереди рассеивалась и серела, разбавленная пасмурным светом. Не веря и задыхаясь, я проползла еще несколько метров и вывалилась на траву. На лицо упали капли дождя, и открыла рот, глотая благословенную влагу. Какое-то время я так и лежала, потом услышала голоса. — Помогите… — горло смогло исторгнуть лишь хрип, но меня услышали. Тусклый вечерний свет заслонило испуганное мужское лицо. Рядом возникло еще одно. У меня что-то спрашивали, говорили. Я смотрела на короткие волосы этих мужчин, на куртки и кроссовки. На телефоны, в которые они кричали, требуя прислать спасательную бригаду. И не верила. Я не хотела верить. Я нашла дорогу, но мой путь привел меня туда, откуда я сбежала. В Конфедерацию. * * * Последние две недели почти стерлись из моей памяти. Врачи сказали, что я была сильно истощена без еды и воды, к тому же — ранена. Первое воспоминание — я открываю глаза и долго смотрю на белый потолок, пытаясь понять, отчего он такой. Белизна казалась противоестественной. Потом я подняла руку и с удивлением осмотрела свою ладонь. Слишком тонкое запястье, худые пальцы и невероятно чистые ногти. Вся моя рука была стерильно, невозможно чистой! Хелево пекло, да я не была такой чистой с тех пор… как пересекла Туман! Я понюхала свою ладонь. Легкий запах лекарств, вот и все, что учуяла. Никакого аромата пепла, земли, еды, сосен… Я даже не пахала собой! Только лекарствами и спиртовой протиркой! Жуть! Я содрогнулась. Попыталась встать. И рухнула на пол возле кровати — я была слишком слаба. Мне говорили: то, что я сумела выбраться — почти чудо. Я отвечала, что мне было ради чего жить и ползти вперед. Я смутно помню неприятного человека по фамилии Грей, который меня о чем-то спрашивал. Слушал он очень внимательно. Но своих ответов я не помню. Травматический синдром и шоковое состояние — так мне сказали. Когда мое здоровье перестало быть хрупким и зыбким, меня перевели в палату. Здесь было красиво, почти по-домашнему. У окна стоял круглый столик с графином, кровать застелена голубым покрывалом. Мне не понравилось. Но я понимала, что проблема не в комнате, а в том, что она находится не на той стороне Тумана. Лечебница располагалась в небольшом городке Конфедерации, недалеко от гор, в которых меня и нашли. Перевозить меня в столицу врачи пока опасались, говорили, что сначала нужно окрепнуть. Я молчала о том, что вообще не собираюсь в столицу. Новый посетитель мне понравился, его звали Андерс Эриксон, он был представителем фонда переселенок на фьордах. И стоило ему сесть возле моей кровати и представиться, как я умоляюще вцепилась в его руку. — Когда я могу вернуться на фьорды? Я готова прямо сейчас! — Энни, не надо так волноваться, вы перенесли серьезное потрясание! Я усмехнулась, вспомнив сражение в Логове. Красивый господин Андерс даже не представляет, насколько мое потрясение серьезно… Мужчина вздохнул, осторожно пожал мне руку. — Энни, я буду с вами откровенен. Пока мы не можем вернуть вас обратно. — Что? Но почему? — Вы уехали по программе переселения. Это дорога в один конец, Энни. Представители фьордов очень серьезно оговорили условия собственной конфиденциальности. Думаю, вы понимаете, почему. — Андерс улыбнулся, я кивнула. — Переселенки уезжают и не возвращаются. Вы же пришли обратно. Кстати, мы до сих пор не понимаем, как. Вы преодолели огромное расстояние внутри горного массива. Но проблема не в этом. Вас нашла группа туристов. Девять человек. Нашли вас — окровавленную, истощенную. Вы бредили, Энни. И… рассказывали о драконах. О пещере с золотом. О чудовище и городе над бездной. Кто-то снял фото и видео, материалы попали в сеть… Мы пытаемся остановить их распространение, но представители фьордов сильно обеспокоены. Сверр и Оливия из Нероальдафе пытаются успокоить совет ста хёггов. Вы понимаете, о чем я говорю. Я снова кивнула, ужасаясь. Что, если я наврежу фьордам? Только не это! Нервно сжала пальцы. На миг удивилась, какими они стали тонкими… от меня прежней не осталось и следа. — К сожалению, и в Конфедерации не все согласны с программой переселения. Вас уже навещал господин Грей, он ярый сторонник не только прекращения программы, но и других, более… хм… радикальных мер в отношении фьордов. Ваши слова о пещере с золотом… и фигурка, которую нашли в вашей одежде, поспособствовали тому, что у Грея появилось много сторонников. — Фигурка? — удивилась я. Привычно сунула руку в карман и вытащила хрустального хёгга. Каким-то чудом подарок Рагнвальда пережил мои безумные приключения. — Но причем тут она? Это просто хрустальная статуэтка! Андерс посмотрел как-то странно. — Значит, вы даже не знали… Это не хрусталь, Энни. Это алмаз. Фигурка дракона сделана из цельного алмаза. И ни один эксперт не сможет назвать способ подобной огранки. Потому что в Конфедерации ее не существует. Это сделал кто-то из риаров. Ледяной дракон. Лишь они способны на подобное. Я изумленно подняла руку. Грани хёгга отразили луч света, синие глаза блеснули, словно живые. Алмаз. — Его стоимость огромна, как вы понимаете, — добавил Эриксон. Он устало вздохнул. — Ваше возвращение, можно сказать, вызвало международный скандал. — Но я не хотела возвращаться! — Ваш жених, к которому вы уехали, бесследно исчез. Его мать и сестры пишут жалобы в совет Варисфольда. Вы же… Вы попадаете под закон о разглашении секретных данных. Я открыла рот, и Эриксон поднял руку, не давая сказать. — Я знаю, что вы не виноваты. Вас нашли в ужасном состоянии, в бреду. Чудо, что вы остались живы. Но… закон есть закон. Простите, но какое-то время вам придется пожить здесь. Я сделаю все, чтобы ваше пребывание здесь было комфортным. — Я арестована? — Это не тюрьма, — снова вздохнул гость. — Но вы должны потерпеть, Энни. — Господин Эриксон! Но я хочу вернуться на фьорды! Пожалуйста! Прошу вас! Там моя жизнь, вы не понимаете! — Я понимаю, — мягко ответил мужчина. Я задохнулась. Он понимал. Ну конечно. Судя по всему, Андерс бывал на фьордах. Видел, слышал, осязал их. Да, он понимал… — Пока я не могу вам помочь, Энни. Поверьте, я стараюсь. Но… я не всесилен. Конфедерация пока запретила вас выпускать. К тому же… принимающая сторона вас отвергла. — Карнохельм меня отверг? — изумилась я. — Варисфольд, — после паузы произнес Эриксон. — Ваша принимающая сторона — Гудрет из Варисфольда. Или его семья. — Но мне надо в Карнохельм! Сообщите риару Карнохельма, что я жива! Прошу вас! Там… Там… Кто? Я осеклась. Что если Рагнвальд мертв? Если остался навечно под завалами ледяного логова? — Какое сегодня число? — вдруг осознала я. Андерс назвал, и я застыла. Билтвейд произошел больше двух месяцев назад. Два месяца! — Энни, — мужчина осторожно коснулся моей руки. — Вы расскажете мне, что произошло? Как вы оказались в горах, так далеко от Варисфольда? Как нашли путь через скалы? Кто вас ранил? Что с вами случилось? Я молчала. Алмазный хёгг рассыпал разноцветные искры, греясь в солнечном луче. Рассказать? Но могу ли я доверять этому человеку? Я не знала. — Я оставлю свой телефон, Энни. Позвоните, если захотите поговорить. Мы еще увидимся. Второй посетитель явился на следующий день и был далеко не так приятен, как Андерс Эриксон. Непрошеный гость вошел без стука, уселся на стул рядом с кроватью и уставился в мое лицо бесцветными глазами. Я уставилась на него. Молодой мужчина, одет в серую форму с воротником-стойкой и без опознавательных знаков. Русые волосы уложены на пробор. Черты лица правильные, глаза — светлые, с неуловимо меняющимся цветом радужек. То ли серые, то ли светло-голубые. Губы сжаты в прямую и строгую линию. Выправка выдает военного, а взгляд и методы — безжалостного мерзавца. Некоторое время мы играли в молчанку. Очевидно, гость ожидал от измученной девушки иной реакции, потому что в его светлых глазах на миг появилось удивление. Но так же быстро погасло. — Мое имя Этан Грэй, — говорил он сухо и отрывисто. — Я — первый командор разведки и внешней безопасности Конфедерации, — озвучил гость то, о чем я уже и сама догадалась. — Как вы пересекли границу между Конфедерацией и фьордами? — Заблудилась в горе и меня вывели летучие мыши, — честно призналась я. — Летучие мыши? — недобро прищурился командор. Я кивнула с самой искренней улыбкой на лице. — А вы не из робкого десятка, госпожа Вилсон. — Видимо, вы не очень страшный, господин Грэй. — Особенно по сравнению с драконами, так? — прищурился он. — Или заточением в пещере с чудовищем. Или прочими ужасами фьордов, о которых вы мне по-дружески рассказали. Я похолодела. Господин в сером костюме был опасен. Я ощущала это нутром. Он угрожал не только мне, он угрожал фьордам. От него разило гибелью, и на миг мне стало нечем дышать. — Я вам ни о чем не рассказывала. — Как же? Возможно, вы просто забыли. В вашем положении это и неудивительно. Столько мучений и ужасов! — командор положил на столик плоскую коробочку, щелкнул кнопкой. И из динамика полился мой хриплый голос: «…Пещера… Просто огромная пещера… я ищу, ищу… Я думала, там лежит человек… страшно-то как! Голова! Какая огромная у него голова! И клыки! Это чудовище! Это… дракон! Дракон! Там был дракон…» — Я бредила, — оборвала я прослушивание. — И видела галлюцинации. Я провела в пещерах много времени, надышалась ядовитыми испарениями. Немудрено, что несла всякий вздор! Командор откинулся на спинку стула, сверля меня прозрачными глазами. — Вот как… вижу, вы уже пообщались с представителями фьордов, и они успели вам что-то пообещать. Ну я скажу вам правду, госпожа Вилсон. Конфедерация отправила вас за Туман. Обещая лучшую жизнь. Ответственность за вашу жизнь взял на себя фонд переселения. И ваш знакомый господин Эриксон. Но судя по вашему так называемому бреду, он выполняет свои обязанности отвратительно. — Он ни в чем не виноват! — вскинулась я. — Просто фьорды… иные… — Кардинально иные. Я знаю, насколько, уважаемая госпожа Вилсон. На фьордах вы чуть не погибли. Вашу жизнь не просто подвергли опасности, вас там мучили. У любого нормального человека ваш рассказ вызовет ужас. Несколько месяцев назад вы были румяной веселой девушкой, посмотрите на себя теперь. Командор наклонился ко мне, проникновенно заглядывая в глаза. И я ощутила себя крохотной птичкой перед удавом. — Вы раздавлены. Истощены. Измучены. Вы голодали. Вас били и терзали. Вот правда, госпожа Вилсон. Та правда, которой не надо стыдиться. Не надо покрывать безответственность фонда переселения. Фьорды ужасны и отвратительны, но с вашей помощью мы положим конец этой дикости. Мы навсегда похороним фьорды… — Нет! — я с яростью выпрямилась. — Вы лжете и искажаете факты! Фьорды прекрасны! И меня никто не мучил… Я осеклась. Билтвейд, Безжалостный Свет, логово… Как объяснить все это? Да, мир за Туманом может быть жесток, но его законы справедливы. Там есть красота, любовь, жертвенность, дружба… Только там человек живет, там становится собой! Вот только как это можно объяснить человеку в сером мундире? — Вижу, и вы заразились этой болезнью, — в прозрачных глазах командора мелькнула злость. — Жаль. И кстати, зря вы возлагаете надежды на господина Эриксона. Андерс — посол доброй воли и неплохой исследователь, но, как и у любого человека науки, у него нет самого главного — власти. Он не поможет вам. — А вы поможете? — Если мы придем к согласию. — И чего же вы хотите? Командор слегка улыбнулся. — Всего лишь правду. Расскажите правду, госпожа Вилсон. Правду о переселении и о фьордах. О том, как вас похитило чудовище, как вас держали в пещере. О жутких ритуалах и убийствах. То, о чем вы… бредили. Я нахмурилась. Правду? И как она прозвучит для нашего цивилизованного общества? — Так что вы скажете? — Скажу, что картины на полотне никогда не отражают реальности, — пробормотала я. — И как бывший искусствовед я знаю, что правду слишком часто преподносят в правильных красках и раме. Так, как это выгодно и интересно художнику. Я не буду ничего рассказывать. — Жаль. Я надеялся, что вы более благоразумны. И что мы с вами поладим. — Вы мне угрожаете? — Вы оказались в очень шатком положении, госпожа Вилсон. Фьорды, которые вы так рьяно защищаете, пока не отвечают на наш запрос о вас. И не ответят, уверяю. — Командор усмехнулся. — Варвары, что с них взять. Там давно забыли о вашем существовании. Человеческая жизнь для дикарей не имеет никакой ценности. — Можно подумать, что имеет для вас, — вспылила я. Этан Грей снова усмехнулся и неторопливо пошел к двери. Обернулся. — Я советую вам хорошо подумать, на чьей вы стороне, госпожа Вилсон. На стороне прогресса и цивилизации или — немытых варваров с их ужасающими обычаями. Вас принесли в жертву, Энни. Я знаю, что такое Билтвейд. Не стоит защищать эту дикость. Подумайте об этом. Дверь захлопнулась, оставляя меня наедине с желанием швырнуть что-нибудь тяжелое вслед господину командору. Но разговор оставил тягостное ощущение незавершенности и грядущей опасности. Когда я окрепла достаточно, меня стали выпускать в небольшой садик, находящийся позади лечебницы. Там я и проводила большую часть времени. Но занимала я себя не бесцельным блужданием по дорожкам и рассматриванием цветов. Я нашла себе занятие гораздо интереснее, а главное — полезнее. Я тренировалась. Укрепляла не только тело, но и силу, пробудившуюся на фьордах. Правда, старалась делать это, не привлекая к себе лишнего внимания. Я поняла, почему дети озер и скал называют Конфедерацию мертвыми землями. Здесь, в мире, где прошла большая часть моей жизни, словно не хватало какого-то главного ингредиента. Словно у воздуха был иной состав, и я задыхалась, бесполезно пытаясь сделать живительный вдох. Камни, земля, вода, железо — все ощущалось иначе. Все было бесцветным, несмотря на яркое многоцветье зарождающегося лета. Я ходила по парку, смотрела на бутоны цветов и не чувствовала в них тока жизни. Гунхильд сказала, что все дело в Зове хёггов. Ученые и исследователи сказали бы, что они меняют что-то на клеточном или генетическом уровне, недоступном человеку. Я бы просто назвала это волшебством. И именно его отсутствие я сейчас так остро и болезненно ощущала. И если это чувствовала я, выросшая в Конфедерации, то как это ощущали бы сами ильхи? Я знала совершенно точно, что дети скал и озер не смогут жить за Туманом. Зато дети Конфедерации смогут жить на фьордах. Более того — они захотят там жить, если узнают правду. Только жить по своим правилам. Меня напугали глаза Этана Грея, когда он говорил о фьордах. Этот человек был одержим миром за Туманом. И меня он решил использовать, как пешку в своей игре. Поэтому я должна как можно скорее окрепнуть и сбежать. Главное — добраться до границы, а там я что-нибудь придумаю. Свой план я начала претворять в жизнь как только смогла вставать. Врачи качали головами, видя, с каким упорством я наворачиваю круги по парку. А когда поблизости не оказывалось людей, я развивала и другие навыки. Я пыталась снова увидеть мир глазами пернатых обитателей. Находила птицу, парящую в облаках или сидящую на ветке, и часами таращилась на нее, надеясь ощутить внутри отклик. Но все мои потуги оказывались безуспешными. Я не хотела думать, что на этой стороне Тумана такое влияние и вовсе невозможно. А еще я изо всех сил гнала от себя мысли о Рагнвальде. Я знала, что должна быть сильной, должна вернуться, а значит, не имею права на слабости. Я должна вернуться на фьорды. Вот только как они меня встретят? * * * За одной из моей странных тренировок меня и застали новые визитеры. Я стояла у кустов дикой розы и таращилась на притаившуюся в ветвях зарянку. Я пыталась влезть в ее пернатое тельце, ощутить ее сердцебиение и увидеть ее глазами стоящую посреди дорожки деву. Мне даже почудилось, что у меня что-то получается, когда за спиной раздался шепот. — Говорю тебе, это не она! Ты посмотри на ее талию! У нашей толстушки такой сроду не было! А коса? У Энни она лишь слегка рыжеватая, а у этой красная, как огонь! Не она! — Да, но здесь нет других девушек! А врач сказал, что Энни ушла в парк. — Ну так что же? Значит, наша глупышка снова где-то потерялась. Ты же знаешь, она вечно терялась и во всем путалась, не понимаю, как она вообще нашла дорогу в горах! Я закрыла глаза, молясь жестоким перворождённым, чтобы голоса исчезли вместе с их обладательницами. Но увы! Великие хёгги остались глухи к моим мысленным воплям. — Эннис Вилсон, прекрати делать вид, что не слышишь нас! — прозвенел со всей силой оперной дивы голос моей бабушки — несравненной Катарины-Виолетты. Я смирилась со своей несчастной судьбой и развернулась. На дорожке стояли родственницы, одетые в строгие и элегантные платья изысканных бежевых оттенков. Признаться, никогда не понимала пристрастие семьи к этому блеклому цвету. Изумление моих родственниц оказалось настолько огромным, что даже вытеснило вбитое годами воспитание. Тётушки Джун и Хло, кузина Лизбет и сама старшая Вилсон уставились на меня, открыв рты. Они глазели на мое лицо, хрупкие косточки ключиц в вырезе больничной пижамы, тонкие запястья и узкие плечи. Таращились на волосы, скулы, ноги. Чуть ли не тыкали пальцами. Видимо, пытались понять, как из толстой неуклюжей Эннис получилась эта хрупкая и бледная дева. Сейчас я почти соответствовала стандартам моей семьи. Только почему-то это не радовало ни меня, ни семью. — А где твои очки? — открыла рот тетя Хло. — И бока? — поддержала ее сестра. — Энни! — не сдержалась Лизбет. — Немедленно скажи мне, что ты с собой сделала, чтобы стать такой… красивой! На последнем слове кузине запнулась и, видимо, сама удивилась, как это слово — «красота» — оказалось в одном предложении с «неуклюжей Энни» — Боюсь, тебе не подойдет мой способ, Лизбет, — пробормотала я. Родственницы оторопело замолчали, пожирая меня взглядами. — Я тоже рада вас всех видеть. — Эннис, ты нас ужасно разочаровала! — заявила бабушка. Я хмыкнула — кто бы сомневался. — Я ожидала от тебя глупости, но такой вопиющей! — продолжила она. — Ты превзошла собственную мать, мою дочь Розалинду, которая произвела тебя на свет не пойми от кого! Сбежать за Туман! Это просто вопиющая безответственность, глупость и эгоизм! Чем ты только думала? На что рассчитывала? Конечно, я не удивлена увидеть тебя в подобном виде! Бабушка театрально всплеснула руками. И четыре женщины одинаково и синхронно поджали губы. Я даже засмотрелась, удивляясь подобной слаженности. Может, они репетировали, пока меня не было? Готовили сцену под названием «Наказание непутевой Энни!» Что ж, выходило весьма впечатляюще. — Конечно, тебя прогнали с позором! И до чего тебя довели, ты только посмотри на себя? На тебя же невозможно смотреть! Тетя Джун поперхнулась, тетя Хло попыталась что-то сказать, но промолчала и сникла. В нашей семье с бабушкой не спорили. Катарина-Виолетта выпрямила и без того ровную спину и осмотрела зрителей. Потом милостиво кивнула. — Ты совершила глупость, Энни, но все равно остаешься частью семьи. И возможно, сможешь заслужить мое прощение. Со временем, конечно. А теперь подойди, я тебя обниму, моя девочка! Я осталась стоять. — С удовольствием, бабушка. Вот только я не просила твоего прощения. Ни твоего, ни вашего, дорогие тётушки, ни твоего, Лизбет. И как только мое лечение закончится, я постараюсь вернуться на фьорды. В семейное поместье я не поеду, мне нечего там делать. Но если вы привезете мне небольшую часть маминых сбережений, которые она завещала мне, буду вам признательна. Мне нужно купить одежду и некоторые припасы. — Ты окончательно свихнулась, Энни! — бабушка от возмущения даже растеряла свою изысканность. Правда, быстро взяла себя в руки. — Я тебе запрещаю! — Я совершеннолетняя. Ты не можешь мне запретить. Мне жаль тебя огорчать. — Ты… ты… — бабушка поджала аккуратно подкрашенные губы. Гневно взмахнула рукой. — Порченная кровь. Вся в мерзавца отца! — Кстати, о нем. Хотелось бы узнать подробности. И почему мне никогда не рассказывали о родителе. В нашей семье мое рождение всегда преподносилось, как постыдная тайна. Сейчас самое время ее поведать! — Здесь не о чем говорить! — отрезала Катарина-Виолетта. — Ты ведешь себя отвратительно и распущенно, Эннис! Мне стыдно за тебя. Тети переминались с ноги на ногу, Лизбет выглядела испуганной. Я ощущала грусть. — И оставь свои глупости, мы заберем тебя, как только… На мое плечо села зарянка. Клюнула недовольно в щеку, вцепилась коготками в хлопок пижамы. Потопталась и улетела. Но бабушка сбилась с высокопарной ноты. — Я пришлю за тобой водителя, он отвезет тебя в поместье… — Не стоит. Вторая зарянка сделала круг над нашими головами. Лизбет испуганно охнула, она всегда недолюбливала пернатых. — Прекрати мне перечить, Эннис! К зарянке над нами присоединилась парочка сорок. Еще несколько опустились на ветви ближайшего дерева. Лизбет шарахнулась в сторону. — Давайте уйдем! Да что это такое! Бабушка, сдвинув брови, посмотрела на птиц. Потом на меня. — Мы еще поговорим. В более комфортной обстановке! Мы уходим! И развернувшись, устремилась к выходу из парка. Я устало опустилась на скамью, скрытую цветущими розовыми кустами. — Всего тебе хорошего, бабушка. Какое-то время я просто сидела, старясь не унывать. Пока рядом не опустилась тонкая фигурка тети Джун. Я удивленно встрепенулась. — Пришлось сказать, что забыла перчатки, — торопливо пояснила тетушка. И хмыкнула: — Хотя никаких перчаток у меня не было! — она вдруг с силой прижала меня к себе, погладила по волосам. И отстранилась. — Ты стала настоящей красавицей, Энни! Хотя ты и раньше была ею. У тебя улыбка Розалинды, знаешь, я всегда любила ее больше всех остальных сестер. Тетя мягко улыбнулась, но тут же обернулась на дорожку и выпрямилась. — Я не могу задерживаться, ты ведь понимаешь. Но я хотела сказать, что у тебя все получится. Я на твоей стороне, хотя и молчу… Знаешь, Энни, ты всегда была иной. Ты не хочешь и не можешь жить так, как мы привыкли. Твоей бабушке трудно принять такое… своеволие. И твой отец не проходимец. Розалинда его любила, а он — ее. По-настоящему. Но он был обычным лесничим, совершенно не одаренным. Птиц любил… Только когда мама его увидела — бородатый, в грязных сапогах, в потасканной куртке и холщовых штанах… У него были такие большие руки, мозолистые. Ногти короткие и квадратные, чистые, кстати. Я помню, как Рози цеплялась за эту его руку. — Джун грустно вздохнула. — Но он не соответствовал нашей семье, ни капельки. И любовь Розалинды не имела никакого значения. И их разлучили. Иногда я думаю, что сестра умерла от тоски, так и не пережив разлуки с этим лесничим. Я сидела, боясь дышать. Только сердце в груди колотилось слишком быстро и слишком больно. — Ты знаешь, что случилось с моим отцом? — В нашей семье эта тема под запретом, ты ведь знаешь. Но мама как-то обмолвилась, что его не стало через пару лет после Розалинды, — пожала плечами тетя. Она поднялась. — Иди за своей мечтой, Энни. Я не хочу, чтобы ты повторила судьбу моей несчастной сестры. И поправив безупречные манжеты, тетя развернулась и пошла к выходу. А я осталась за розовыми кустами, наблюдая за парящими в небе птицами. И я понимала свою маму, которую даже не знала. Я тоже не смогу жить в разлуке с теми, кого люблю. Вот только когда я вернулась в палату, меня ждал еще один визитер — господин Эриксон. И я застыла на пороге, почуяв недоброе. — Энни, может, присядете? — начал Андерс. — Что случилось? — У меня дурные новости, простите. Вам отказано в возвращении на фьорды. — Что?! — не поверила я. — К сожалению, я пока ничего не могу сделать. Проход через Туман вам запрещен. Вы остаетесь в Конфедерации, но придется доказать, что вы не опасны. Через две недели состоится слушание по вашему делу. — Это все командор! — схватилась я за голову. — Этан Грей! Это дело его рук! Андерс помрачнел, но не возразил. Я всмотрелась в его красивое лицо. — Это еще не все? — Я получил письмо из Карнохельма. Как вы понимаете, на фьордах довольно плохо с сообщением. — И что там? — наверное, мне все же стоило присесть. Мужчина молча подал мне желтый лист. На нем была всего она строка: «Риар Карнохельма в незримом мире». ГЛАВА 32 Удар! Тяжелый молот опустился на камень, высекая искры и острую крошку. Рагнвальд уже не слышит голос скал, но кажется, что камень кричит от боли? Или это лишь его душа? Удар! Брызги гранита и льда впились в руки, оцарапали. Но он лишь раздраженно стряхнул капли крови и снова поднял тяжелый молот. Ветра вились рядом. Злые, встревоженные, испуганные. Толкали в ребра, опутывали ноги, выстужали. Шептали, кричали, убеждали. Ветра боялись. Его и за него. И приходилось их отталкивать, отгонять. Они расползались шипящими змеями, прятались в трещины камней, взвивалась к черному, ненастному небу. Затихали на несколько минут. Потом возвращались. Но ветра уже почти не беспокоили. С хёггом было сложнее. Рагнвальд опустил молот и на миг прикрыл глаза. И снова нахлынуло. Билтвейд и пещера. Туши, начиненные китовым усом, который принес Кимлет. Туго скрученный и гибкий его спрятали среди мяса и потрохов, перевязали сонной травой. Заглотив такую тушу, хёгг не заметит угрозы. Уснет, а китовый ус распрямится внутри, распоров желудок. Только отведать угощение придется и самому Рагнвальду, это риар понимал. Только так можно было обмануть умных хищников. И он был на это готов. Ночь перед Билтвейдом прошла в спешном сооружении ловушки. Трин пришлось запереть в башне, чтобы не мешала. Он нарушил закон, отказал избраннице Билтвейда, но утешал себя тем, что Трин останется в зримом мире. Хотя от отказал бы в любом случае. Он уже не мог иначе. Тяжелая работа в ту ночь почти не отвлекала от мыслей. Чтобы Рагнвальд ни делал, а в голове все равно стоял один образ. Теплая вода горячего источника и дева в нем. Раскрасневшаяся от пара, стонущая от любовных ласк. В руках другого ильха. В руках Кимлета. И ярость бесновалась внутри, выплескивалась лютой стужей. В ту ночь небо над Карнохельмом было черным, а земля вокруг Рагнвальда покрылась инеем. Он гнал от себя эти образы и изводил себя работой, но ничего не помогало… Ночь тянулась бесконечно. А прошла слишком быстро, они едва успели приготовить ловушку. А дальше все понеслось на крыльях самого рьяного ветра… Рагнвальд помнил, как Энни взошла на жертвенную скалу. Как обнял ее в последний раз, раздираемый ревностью и нежностью. Как спускался вниз. А потом как слился с хёггом-легко, уже привычно. И обрадовался, увидев, что дев на скале нет. Ловушка на ледяных почти сработала! Если бы не пришлый потомок Лагерхёгга, который все испортил! А потом — хаос. Горящее крыло, дикая раздирающая боль. Он, Рагнвальд, ощущал ее как свою. И все, чего хотел — взлететь на вершину, зарыться в снег и уснуть. Хёгг не желал подчиняться, но Рагнвальд его заставил, отправил вслед за стаей, унесшей Энни. Боль рвала острыми клыками и хёгг черпал крылом холодную воду в ущелье, почти падал. Внизу, словно отражение, несся Кимлет, порой выпрыгивая из волны с ревом. Пытался ободрить. И Рагнвальд летел дальше. Пока водная гладь не затянулась дымкой, а когти не прочертили борозды возле Хрустальной Занавеси. Риар снова поднял молот и со всей силы приложил камень. Гранит треснул и осыпался. Вспоминать дальше ильх не хотел. И думать не хотел. Теперь он желал лишь одного — разобрать по камушку эту гору, на которой когда-то было логово старой вёльды. Дикая стая смотрела на него из-за льдин, но и на них Рагнвальд не обращал внимания. От этой горы ничего не останется. Он сотрет ее с земли фьордов, уничтожит. Он разнесет гранит. Он будет делать это днем и ночью, разбирая завалы и теряя дыхание каждый раз, когда покажется… что под осколками льда и камня белеет рука девы. Или пламенеет красная прядь. Привычная уже тоска сдавила горло. И где-то в незримом мире горестно завыл его хёгг. Теперь они были едины, но их горе не делилось на двоих. Лишь с каждым днем множилось — человеческое и звериное. Он не остановится. Он найдет ее. Он не оставит свою лирин в вечном плену гранита. И пусть весь Карнохельм считает своего риара безумцем, пусть скулят и воют ветра, пусть рычит ледяная стая. Он будет искать пока не найдет Энни. Или пока не сдохнет. Второго Рагнвальд давно не боялся. Лишь первого… * * * Из глубины моря поднялась голова морского змея. Он осмотрел нависшие над водой скалы. Изрезанные и мшистые у берега, они белели на высоте. Там царили лед и стужа, и даже со своего места хёгг ощущал дыхание зимы. Ему хотелось нырнуть обратно — в теплое и ласковое течение, помчаться в морской простор, пугая стаи серебристых рыб и случайные хёггкары. Забыть о стуже и ушедшей зиме. Но он не мог. Мотнув головой и сердито выплюнув соленую воду, хёгг выполз на узкую полосу берега. Встряхнулся. И полез наверх уже человеком. Трин нашлась возле трех сплетенных сосен. Вёльда сидела, закутавшись в свой крылатый плащ, и выглядела измученной. Она встрепенулась, когда Кимлет приблизился. Но тут же помрачнела. И покачала головой, говоря, что все по-прежнему. Водный нахмурился. — Мы должны это остановить! Сколько можно! Это просто невыносимо! — Мы пытались, если ты помнишь, — отозвалась Трин. Вытащила из мешка подсохшую лепешку, разломила, сунула половину Кимлету. — Я не знаю, как это остановить. Он не успокоится, пока не разберет по камушку эту проклятую скалу. И оба посмотрели наверх. Туда, откуда тянуло лютым холодом. Наступившая весна была не властна над этой горой. Над заснеженными камнями клубились черные тучи ненастья. Даже смотреть наверх было жутко. — Он утратил разум, — устало произнес Кимлет. — Он полюбил, — сказала Трин. — Зная Рагнвальда, для него это одно и то же. Что нам делать? Он не успокоится. Пока не найдет ее… тело. — Думаешь, Энни мертва? Кимлет промолчал, но эта тишина была красноречивее слов. Прошло слишком много времени, чтобы в темных глубинах горы юная девушка могла все еще бороться за свою жизнь. — Я пыталась вызвать духов птиц, чтобы получить ответ, — Трин разжала ладонь, в которой белела кость. — Но они молчат. Словно деву скрывает слишком плотная занавесь. У меня не хватает сил сквозь нее пробиться. И я не знаю, что еще мы можем сделать. Мох на камнях побелел и покрылся коркой льда. Стужа отвоевывала все больше пространства. — Он просто убивает себя! — не сдержалась Трин. — Великие перворождённые! Никогда не думала, что буду молить их вернуть чужачку! Я просто не могу на это смотреть! Если бы я знала… Хелево пекло! Я ведь даже не сказала ей, что у нас с Альдом ничего не было в ночь Билтвейда! Что риара просто перекосило, когда мы остались наедине! Я думала, его стошнит! Жуткое оскорбление! А теперь я молюсь, чтобы он нашел ее. Хотя бы… Кимлет мрачно посмотрел на обледеневшую траву. — А ты изменилась, вёльда. — Не хочу стать такой, как Гунхильд, — побледнев, произнесла Трин. — Не хочу! Я уйду из Карнохельма. Помогу Альду и уйду. — И куда же отправишься? — Фьорды большие. Где-нибудь найдется место и для меня. Ильх и вёльда слаженно посмотрели на облитую пургой гору. — Гунхильд и вожака дикой стаи больше нет. И Карнохельму ничего не угрожает. — Кимлет покачал головой. — Она подчинила дикого хёгга! До сих не могу поверить. Никто не должен знать об этом, Трин. Ни одна живая и мертвая душа, ты слышишь? Слишком… опасно. Дева кивнула, кутаясь в плащ. Перья на нём топорщились, делая Трин похожей на взъерошенную озябшую птицу. Над скалой повалил густой снег. — Мы должны что-то придумать, — процедил Кимлет. Но договорить он не успел. Сверху громыхнуло, и черное небо разрезала шипящая молния. Следующая ударила в деревья и сплетенные сосны вспыхнули. А на берег тяжело упал черный хёгг, взрывая в земле борозды. Глянул яростно, плюнул огнем. И расплескался тьмой. На мшистых камнях остался человек. И Трин с Кимлетом чуть не заорали, увидев его. — Бенгт! Одноглазый ильх хмуро глянул в их сторону и, прихрамывая, полез на обледеневшую скалу. Трин и Кимлет бросились следом. Младшего брата Бенгт нашел в самом сердце стужи. Ильх разбирал завал, камни были белыми от инея. Голый торс Рагнвальда покрывала корка грязи и крови, белые волосы висели сосульками. Снежный выпрямился, услышав шаги за спиной, обернулся. И Бенгт оторопел, глядя в холодную синеву чужих глаз. Он видел незнакомца. Порождение вьюги и метели. Он не узнавал своего брата. Но потом заметил знакомый прищур, тонкий шрам над бровью, упрямо сжатые губы… и шагнул ближе. — Жив, значит, — кивнул Рагнвальд. — Жив. Хорошо! Сможешь сдвинуть эти камни? — Старик Кьярваль мне все рассказал, — выдохнул Бенгт, все еще не веря, что вот этот синеглазый снежный — его брат. — Девы нет в незримом мире, Рагнвальд! Нет! Я бы ее встретил, но ее там нет! Она жива! Ты меня слышишь? — В плену камней? — голос Рагнвальда сорвался и охрип. — Месяцы прошли! Там и воин не выживет, а она хрупкая дева! Она такая нежная… — Твоя лирин, кажется, выживет и в пекле Горлохума! — рассмеялся Бенгт. — В город приезжал вестник из Нероальдафе. Правда, кто-то сгоряча ответил, что риар, то есть я, в незримом мире… Но вестник спрашивал и еще кое-что. Знает ли кто-то деву из-за Тумана! Такую не знали, ведь твоя лирин об этом не говорила! Вестник оставил письмо, Кьярваль сумел прочесть! А бросился ко мне, как только я опустился на крышу башни! Твоя лирин жива. Она прошла гору насквозь. Ты меня слышишь, Рагнвальд? — Жива? — снежный моргнул. Совершенно белые метельные ресницы на миг закрыли холод глаз. — Энни жива? Бенгт хмыкнул и потер зудящую макушку. Кажется, в волосах что-то завелось! И крякнул, когда Рагнвальд схватил его за плечи, сжал с силой, которой раньше не было в теле брата. — Где она? Где?! — Она… за Туманом. В мертвых землях. Рагнвальд поднял голову. И Бенгт задохнулся от того, что увидел в глазах брата. Словно лютая, бесконечная, губительная зима наконец отступила. * * * — Слушание по делу Эннис Вилсон объявляю открытым. Слушание призвано исследовать и понять степень опасности для Конфедерации программы переселения и одной из переселенок — госпожи Вилсон. В виду строгой секретности программы переселения и самих фьордов, слушание проводится в закрытом режиме. Писчий представил судейскую коллегию, обвинителя и защитника. Первый был в сером костюме — низкорослый и лысоватый мужчина. Второй — Андерс Эриксон. Мы находились в огромном зале судебных заседаний. Сияла великолепная люстра под сводчатым потолком старинного здания. Арочные окна обрамляли ясный летний день. Говорят, раньше в этом здании был театр. Что ж, и сейчас здесь готовился спектакль. Зрители уже заняли свои места на длинных скамьях. Я увидела встревоженную тетю Джун и высокомерное лицо ее сестры Хло. Бабушка не явилась. В стороне сидел командор Этан Грей. На нем был неизменный серый костюм-мундир с воротником-стойкой. Я посмотрела на свои ладони, сложенные на коленях. На слушание я надела черное платье, которое мне привезла Джун. Волосы убрала в гладкий пучок. От косметики отвернулась. Господин Эриксон лишь вздохнул, увидев меня. Он вообще проявлял живое участие в моей судьбе, кажется, она волновала его даже больше, чем меня саму. Я же словно спала с открытыми глазами. Моя душа застыла, покрылась коркой льда. Замерзла, потому что иначе боль становилась невыносимой. Каждую ночь я засыпала с мольбой, чтобы великие перворожденные позволили мне увидеть незримый мир. Заглянуть туда хоть одним глазком! Но то ли перворожденные остались глухи, то ли мертвые земли Конфедерации не позволяли и этого. То ли без Рагнвальда это оказалось невозможно, ведь мои сны всегда происходили лишь рядом с ним. Я больше не видела незримый мир. Я вспоминала. Каждый миг, каждое слово. Движения, свет и тьму, прикосновения и чувства. Если сравнивать дни на фьордах со всей моей жизнью, то их было совсем немного. Но лишь в эти дни я по-настоящему жила. Оказывается, дни и ночи могут быть совершенно бессмысленными и бесполезными. А короткие часы могут вместить в себя все, что имеет настоящую ценность. Я встрепенулась, когда слово взял обвинитель. Несмотря на неказистую внешность, лысый господин обладал чарующим, невероятным голосом, который словно обволакивал и вел за собой, повествуя об опасностях, которые таит в себе программа переселения. — Мы отдаем за Туман своих прекрасных дочерей, надеясь, что там их ждет прекрасное будущее! Но так ли это, уважаемые господа? Посмотрите на эти фото. Проектор зажегся, и на белом экране высветилось мое улыбающееся лицо. Я моргнула, недоумевая, откуда у комиссии эти кадры. На них был один из немногих дней, где я ощущала себя нужной и довольной. Я как раз получила диплом искусствоведа и позировала в смешной шапочке, улыбаясь во весь рот. Веснушки на румяных щеках казались солнечными поцелуями. Непослушные кудряшки выбились из причёски и падали на лицо. Я выглядела довольной и даже счастливой. — А теперь оглянитесь на госпожу Вилсон. Такой она вернулась через несколько месяцев пребывания за Туманом. Я мрачно подумала, что надо было одеться ярче и жизнерадостнее. Да уж, сейчас наблюдатели видели худенькую девушку с кругами под глазами и бледным лицом. — Возмутительно, уважаемые господа! На фьордах издевались над бедной девочкой! Ее замучили до истощения! Вы только посмотрите на нее! — чарующий голос обвинителя был похож на гневный глас самого Единого. Независимые наблюдатели и судьи подались вперед и, чуть ли не открыв рот, внимали обвинителю. Эриксон хмурился, а мне хотелось завопить. Мой защитник оказался в ужасном положении. Разглашать правду о фьордах — нельзя, но как же тогда объяснить, что мир за Туманом не ужасен? К тому же мы оба — и я, и Эриксон, понимали — скажем правду, и люди взорвутся от возмущения и страха. Незнание и непонимание чужих обычаев и жизни приведет к катастрофе. Разве люди смогут спокойно принять кровавые ритуалы? Да ни за что! Конфедерация спокойно истребляет животных, но если узнает о жертвенных кабанах и волках — возмутится и осудит! Мы с Эриксоном это понимали и теперь кусали губы, не зная, как защитить земли озер и скал. «Ты хитрая ласка, Энни» — прозвучал в голове насмешливый голос. Мне захотелось зажмуриться, и слушать его, слушать… Хотя бы в своем воображении. Но открыла глаза и изобразила глупую улыбку. — Но все было совсем не так! — непочтительно перебила я обвинителя. — Я сама отказывалась от еды, потому что с детства мечтала похудеть! И сейчас я наконец выгляжу так, как всегда хотела! Можно сказать, что фьорды исполнили мою давнюю мечту! Кто-то из женщин в зале понимающе хмыкнул. — А раны на вашем теле — тоже ваша мечта, госпожа Вилсон? — стремительно атаковал обвинитель. — Вот это — тоже ваша мечта? Он махнул рукой на экран. И я прикусила щеку, увидев фотографии. Сине-желтая кожа, синяки, ссадины, порезы, раны… Ноги и руки в крови… Грязь на теле, лице, волосах… Закрытые глаза и лохмотья… Наблюдатели пораженно ахнули и начали перешептываться. В глазах судий было осуждение и страх. — Я заблудилась в горах! — воскликнула я. — Я упала и поранилась! — У вас были трещины в ребрах, госпожа Вилсон. Вас ударили и довольно сильно. Ну да, удар драконьим хвостом — серьезное дело! Но как объяснить, что чудовище тоже не виновато? — Вы защищаете своих мучителей, — с обманчивой мягкостью произнес лысый гад. — Так бывает, мы понимаем. Но фьорды опасны, признайте это. — Вы заблуждаетесь… — Значит, вы можете подтвердить под присягой, что земли за Туманом не опасны? — Да… — Очень рад, уважаемая госпожа Вилсон. — Глаза обвинителя масляно блестели, он действительно был доволен. А я похолодела, понимая, что меня ловко загнали в ловушку. Конечно, командор выставил не простого обвинителя, а лучшего! И что я могла ему противопоставить? Глупую улыбку? — Раз госпожа Вилсон согласна, я предлагаю пройти тест на лже-машине! Судьи и наблюдатели оживились, а я похолодела. Эриксон попытался возразить, но ко мне уже крепили провода и датчики. — Не переживайте, мои вопросы не коснутся запрещенных тем. Мы лишь хотим понять, что случилось с госпожой Вилсон. Итак, начнем. Эннис, вы можете подтвердить, что жители фьордов миролюбивы и не опасны? Я сжала кулаки. Хелево пекло! — Да, — выдавила я, и проклятая лже-машина запищала, показывая, что я вру. — Вы можете подтвердить, что переселенкам за Туманом ничего не угрожает? — Но послушайте! В Конфедерации тоже куча угроз! Можно банально попасть под машину! — Отвечайте — да или нет, госпожа Вилсон. — Да. И снова ложь. — Вы можете подтвердить, что с вами обращались почтительно и бережно, вы не подвергались лишениям, не голодали? — Да… Ложь, ложь, ложь! Меня загоняли в угол. Потому что командор прекрасно знал, как обстоят дела на фьордах. И знал, что на эти вопросы нельзя ответить «да»! Фьорды действительно опасны. Но только там жизнь имеет смысл! И как объяснить, что ильхи ценят жизнь, чтут ее, но они иные? Как рассказать о хёггах? Никак… Андерс побледнел. Он понимал, что мы проиграли. Закрытость фьордов и слухи об этих землях играли на руку Грею и его прихвостням. Люди боялись. А где страх — там агрессия и ненависть. — Как видите, уважаемые господа, все предельно ясно. Программа переселения — ужасающая ошибка. А сами фьорды населены чудовищами и дикарями. Дело Энни Вилсон должно стать показательным. Эта девушка жертва, и я боюсь, не единственная… — Но я хочу вернуться на фьорды! — не выдержав, я вскочила. — Вы не понимаете! Я просто хочу вернуться! — Вы подавлены и расстроены. Я предлагаю поместить госпожу Вилсон под наблюдение специалистов… Я чуть не зарычала. Врачи? Или тюремщики? Стало ясно — командор меня не отпустит. Я его козырь против фьордов. Значит, отсюда меня поместят под арест! — Госпожа Вилсон — переселенка и находится под эгидой фьордов! — попытался вмешаться Эриксон. — Тогда где же ее жених? — уже не скрывая насмешки, произнес лысый. — Как вы, несомненно, знаете, за переселенку отвечает жених. Так где он? — Здесь. Новый голос пролетел по залу ледяным ветром. Огромное помещение словно враз выстудилось. Я посмотрела на арочные окна — солнце скрылось за тучами. И на красивом паркете расцвел узор изморози. Я смотрела на него, не дыша и боясь обернуться к двери. — Вы еще кто такой? — опешил обвинитель. Наблюдатели и судьи застыли, словно статуи. Повисла густая тишина. Очень медленно я повернулась. Моргнула. И наши взгляды встретились. Он стоял там, у дверей. В зале судебных заседаний Конфедерации. Одетый в полотняные штаны и безрукавку. Плечи укрывал черный мех. Его руки были обнажены, открывая белые браслеты на мощных предплечьях. А еще — шрамы. Рубцы от ожогов обвивали правую руку, плечо и шею под черным кольцом, лепестками пламени ложились на лицо до самого лба. Синие глаза казались подсвеченным льдом. Левый висок был выбрит в знак траура, а белые волосы связаны за спиной кожаными шнурками. От него веяло стужей. Лютой зимой, опасностью, гибелью. Колючим снегом, недосягаемой вершиной, звериным воем. Холодными и яркими звездами. Обещанием и угрозой. Он выглядел вопиюще по варварски. На него невозможно было смотреть. И невозможно не смотреть. Рагнвальд. Я прижала руку к горлу. Мне стало нечем дышать. Синие глаза Рагнвальда пожирали меня, скользили от макушки до края черного платья и возвращались обратно. Снова и снова. Своим колючим взглядом он срывал мое платье, прикасался к коже, трогал, брал… Он словно забыл, где мы, как забывал каждый раз, когда мы встречались. Как забывала и я. Вперед выдвинулась охрана. Мужчины растерянно переглядывались, безотчетно прижимая руки к кобурам на боках. — Я — Рагнвальд из Карнохельма. Энни моя лирин. Моя… невеста. И я пришел забрать ее. — Но… разве госпожа Вилсон отправлялась не к Гудрету из Варисфольда? — Мне плевать, к кому она отправлялась. Она — моя. Я забираю ее в Карнохельм. Я мысленно застонала, с трудом переведя дыхание. Да уж, Рагнвальд не знаком с искусством дипломатии. Варвар сделал ко мне шаг, но дорогу ему преградили вооружённая охрана. Похоже, мужчины нервничали. — Оставайтесь на месте, — проговорил их начальник. — Повторите ваше имя и фамилию! — Вы плохо расслышали? — звонкий женский голос заставил Андерса изумленно вскинуться. Из-за спины Рагнвальда выступила девушка. Я уставилась на нее во все глаза. Тонкая фигурка в зеленом платье, ярко-красные волосы и сизые стекла очков, скрывающие глаза. Шею обнимал шарф, но я знала, что увидела бы под ним. Дева обвела взглядом онемевший зал. — Меня зовут Оливия Орвей. Я представитель первой исследовательской экспедиции на фьорды. Исследователь-антрополог и ныне действующая глава фонда переселения. И я вынуждена вмешаться, потому что на этом заседании права переселенки бессовестно нарушаются! Энни Вилсон имеет право вернуться на фьорды! — Но этот… человек — не ее жених! — Еще как ее, — угрожающе прорычал Рагнвальд. Оливия Орвей коснулась его руки, и зарычать захотелось мне. — Это мой жених! Я подтверждаю! — крикнула я, перекрывая начавшийся гвалт. И снова поймала тягучий взгляд Рагнвальда. Заседатели и судьи вскакивали, тянули шеи, таращась на гостей. Обвинитель и командор Грей обменялись взглядами. И меня охватило дурное предчувствие. — Госпожа Орвей, — медовым голосом начал лысый. — Как хорошо, что вы нас навестили. У Конфедерации накопились вопросы и к вам, и к вашему фонду… — Вы сможете их задать позже, — отрезала красноволосая дева. — Изложите список претензий в письменном виде, я обязательно с ними ознакомлюсь. Если вы забыли, то уже несколько лет я являюсь представителем другой страны, господин Литверк! Так что соблюдайте протокол. А сейчас мы забираем Энни Вилсон. Она тоже принадлежит фьордам. Энни, прошу вас. Я торопливо вышла из-за своей тумбы и сделала несколько шагов. Рагнвальд смотрел на меня и, кажется, не дышал. Я тоже… я шла к нему. К нему! Живому, дышащему, злому хёггу! Счастье-то какое! Поравнялась с Оливией и улыбнулась ей благодарно. — Стоять! — гневный окрик командора заставил охрану снова вздрогнуть. — Госпожа Вилсон никуда не пойдет! А вы, Оливия, обвиняетесь в превышении полномочий и жестокости по отношении к переселенкам! — Да вы сошли с ума, господин Грей! — прошипела красноволосая. — Чего вы добиваетесь? Андерс Эриксон незаметно встал рядом с Оливией, что-то шепнул. Дева мотнула головой. Дымчатые душки очков блестели, скрывая радужки девушки. Люди смотрели на нее с жадным интересом. — Стоять! — повторил командор. — Никто не покинет этот зал без моего разрешения! — И кто здесь превышает свои полномочия? Вы не имеете права нас задерживать. Мы жители фьордов, а не Конфедерации. — Кажется, это пора прекращать, — прищурился командор. И кивнул своим людям. — Взять их! Под арест всех троих. До моих личных распоряжений. — Командор, что вы творите? Вы не можете арестовать их! — нахмурился Эриксон. Даже лысый обвинитель выглядел растерянным. Я осмотрела зал. Почему здесь так много людей в серой форме? Почему? Ответ заставил похолодеть. Понимание обрушилось лавиной. Это ведь… спектакль. Командор Этан Грей все спланировал. И подготовился. Но чего он добивается? Я перевела взгляд на Рагнвальда. От меня его закрывал ряд военных. И по изморози на полу я поняла, что ильх недолго станет мириться с этим. Лысый обвинитель что-то торопливо говорил командору. Тот скривился недовольно, но кивнул. — Госпожа Орвей, господин Эриксон, можете покинуть зал заседаний. А вот госпожа Вилсон арестована. Меня схватили за руку. Оливия побледнела, Эриксон сжал ее плечо, словно пытался удержать. Но я видела лишь Рагнвальда. Он тоже смотрел на руку неизвестного мужчины, который пытался меня куда-то тащить. — Рагнвальд! — Оливия резко повернулась к нему. — Рагнвальд, успокойся! В зале заседаний стало холодно. Воздух вырывался из ртов струйками пара. Люди испуганно пятились. Я увидела взгляд красноволосой девы. И ее губы шепнули: «Провокация». Провокация. Вот что устроил командор Грей. И целью была не я, ведь я — лишь пешка в этой игре. Целью командора была глава фонда переселения. — Рагнвальд, все хорошо! Слышишь? Все хорошо! — это уже Андерс Эриксон, но вряд ли Рагнвальд его слышал. Я повернулась к Оливии. — Вы должны уйти, — чуть слышно шепнула я. — Немедленно! Это все спланированно! Командор хотел выманить вас. А вы слишком важны… важны для фьордов! Если командор поймет, кто вы… Уходите, Оливия. Скорее! — Но как же вы? Я отмахнулась от вопроса. Чутье уже вопило, что надо бежать. И прежде всего — красноволосой деве. Оливия наклонила голову, очки сползли, и я увидела ее глаза. Кроваво-красные. Глаза великой Оливии-хёгг. Глаза огненного дракона. Оливия была единственным человеком, способным разбудить и усыпить вулкан Горлохум. Сейчас в ее глазах плескалось отчаяние. — Уходите! Ну же! Оливия сделала шаг к выходу. А Рагнвальд — шаг ко мне, словно не видя заслон из военных. Его губы побелели, а из-под ног уже расползался иней. Кто-то из зрителей это заметил и закричал. Я смотрела лишь в глаза ильха, пытаясь сдержать его ярость. Рагнвальд тяжело дышал, он напоминал ледяную статую. Андерс Эриксон что-то тихо говорил рядом. Рагнвальд медленно кивнул, соглашаясь. Вот только это не устраивало командора. — Поместите Энни Вилсон в камеру, немедленно! — выкрикнул Грей. Он стремительно приблизился, оттолкнув растерянного охранника, сдернул с его ремня железные браслеты и защелкнул на моих запястьях. Я изумленно ахнула, а командор грубо меня дернул, практически толкнул. И я свалилась на пол, потеряв равновесие. — Встать! — командор потянул меня за скованные руки. Я вскочила, ощущая весь ужас происходящего, понимая неотвратимость беды и не в силах ее остановить. Этан Грей посмотрел мне в глаза. — Ильхи слишком сильно привязаны к своим девам, — презрительно сказал он. Усмехнулся и ударил меня по щеке. Я тихо вскрикнула, скорее от неожиданности. — Рагнвальд! Нет! — крик Оливии прокатился по залу, но было поздно. Командор Грей добился того, чего хотел. Фигуру беловолосого ильха затянуло снежной пеленой. И зал судебных заседаний содрогнулся от рычания ледяного дракона. Люди орали. Эриксон взвыл. Оливия побледнела до синевы и понеслась к выходу. Но дорогу ей перегородили военные. Западня! — Ложись! — заорал Андерс, когда военные начали стрелять. Хёгг взревел и дыхнул, я увидела, как люди в форме покрылись инеем. А потом… рассыпались. Словно были сделаны из снега. Только куски оказались окровавленными. Судебные заседали падали на пол и ползли, кто-то выл и орал. Прекрасная люстра упала, сбитая хёггом, сверху посыплись куски штукатурки. Зал заседаний превратился в побоище. Люди орали, плакали и лезли под лавки, пытаясь уберечься и от разъярённого хёгга, и от шальных пуль. Стены покрылись изморозью, от холода сводило мышцы. Дракон раскидал военных, и возле меня возникла его оскаленная морда. — Со мной все в порядке! — выкрикнула я. — Рагнвальд! Хелехёгг! Ты понимаешь? Он понял. Оглянулся, высматривая в толпе Оливию. Ледышка шумно втянул воздух. Его правый бок покрывали свежие рубцы — напоминание о Билтвейде. Но крыло срослось и, кажется, работало. И тут распахнулись двери, впуская новые отряды серых мундиров. — Уничтожить! Стрелять на поражение! — услышала я приказ командора. Уничтожить? Но здесь полно людей! Не людей — свидетелей. Что ж, командор, понимает, что делает! Проклятая сволочь! Я шлепнула по лапе хёгга. — Прикрой Оливию! И убираемся отсюда! Немедленно! Слышишь? Дракон ударил хвостом по окнам, брызнули осколки. Камни уже крошила стужа. Град пуль обрушился на шкуру хёгга, пока он прикрывал собой меня, Оливию и Андерса Эриксона. Из глубины зала потянуло гарью, и я с ужасом увидела красного дракона. Под его багровой шкурой словно перекатывались пылающие угли великого Горлохума! Хотя размерами потомок Хелехёгга был в два раза меньше Ледышки. Оливия, призвавшая красного дракона, сгребла лапой Андерса Эриксона и, пробив стену и окно, вывалилась наружу. Ледышка с рычанием откинул наступающих солдат, а потом подхватил меня и нырнул в проем. Но вздохнуть с облегчением я не успела. С земли нас тоже атаковали. Ледышка закрыл собой красного хёгга и зарычал, призывая непогоду. Оливия стремительно поднималась в высь, куталась в свинцовые облака. А вот мы не успевали… В нас полетели уже не пули, а что-то серьезнее. Снаряд взорвался на шкуре дракона, и зверь рухнул вниз. Я вывалилась из его лапы. Земля кружилась, и я почти ничего не видела и не даже не кричала, потому что воздух выбило из груди. Внизу блестели какие-то жуткие установки, и я падала прямо на них. Засада. Засада! Хёгг подхватил меня почти у земли, но взлететь не смог, сверху обрушилась металлическая сеть. Ледышка поджимал лапу, в которой держал меня и вертелся, пытаясь вырваться. Залп орудий оглушил, и левый бок дракона побагровел от крови. Он дыхнул стужей, на металле расцвели морозные узоры. Я закричала от ужаса и боли за хёгга. — Прекратите! Остановитесь! Что вы делаете! Не трогайте его! Никто не остановился. Нас просто расстреливали. Дракон закрывал меня собой, подставляя под оружия свою шкуру и крылья. Я кричала. Красный дракон успел улететь, а вот мы попались… Сколько еще выдержит чешуя? У Ледышки загорелось крыло — снова правое! Да он совсем недавно был ранен! Ненавижу! За что? Мы лишь хотели жить на фьордах, жить в мире! Мы лишь хотели уйти домой! Тьма поднималась изнутри, выплескивалась криком. Я кричала и кричала, не видя, как потемнело небо. Показалось, что солнце закрыла туча, но это была не стихия. Это были птицы. Огромное количество птиц — синицы, вороны, зарянки, сороки, чайки, орланы и беркуты! Кажется, сюда стянулись все пернатые Конфедерации! И вся эта живая, галдящая, свистящая и ухающая масса обрушилась на людей. Птицы падали с неба, клевали в макушки, били крыльями и царапали когтями. Они забивали своими тушками отверстия железных установок, сбивали с ног военных и гадили на серую форму! Люди орали, отбивались и стреляли, пытаясь разогнать невиданную стаю. Я же лихорадочно стягивала железную сеть, которой опутали хёгга. — Поднимите руки, Энни! — голос командора раздался совсем рядом. — И отойдите от чудовища. — Это мое чудовище, — процедила я. Я не двинулась с места. Ненависть во мне бурлила, призывая все новых и новых птиц. Ледышка зашипел, неотрывно глядя на врага. Пространство вокруг нас побелело от стужи, но она же убивала и птиц — наших защитников. Военные уже сориентировались, хотя многие остались без оружия или ползли по земле, закрываясь от клювов и когтей. — Вы проиграли! Теперь фьорды обречены, — крикнул Грей. — Фьорды невозможно убить, — сказал Рагнвальд за моей спиной. И не успела я вскрикнуть, отодвинул меня и бросился на командора. Оружия у ильха не было, но ему это не мешало. Тяжелый кулак впечатался в челюсть Грея, и командор повалился на землю. Правда, быстро вскочил, развернулся, ударил… Дрался он на удивление неплохо, но что может человек против ильха? Грей снова упал, перекатился и выхватил из валяющейся кобуры оружие. Выстрел прозвучал удивительно тихо. И на плече Рагнвальд разлилась кровавая клякса. Ильх глянул удивленно, словно не понял, откуда в его теле взялась пуля… А потом командор прицелился в меня. Его глаза лихорадочно блестели, вся левая сторона лица превратилась в кровоподтек. — Только шевельнись, и я выстрелю в нее, — рявкнул командор. Рагнвальд дернул головой. Его лицо исказилось от ярости. Но он не пошевелился. — Чего ты хочешь? — процедил ильх. — Пусть Энни уйдет. Отпусти ее, и мы разберемся. — Ты не понял, варвар, — Грей облизал окровавленные губы и оскалился. Сейчас он тоже напоминал зверя. — Все кончено. Я затравленно оглянулась. Военные взяли нас в кольцо. Со всех сторон смотрели заряженные дула. Землю усыпали птичьи тушки и перья. И тут на мою щеку упала снежинка. А потом повалил снег. Он падал на птиц, тротуар, железные машины и военных. На цветущие клумбы и зеленые деревья вокруг здания судебных заседаний. Над головами набухла черная туча. Ледяной ветер рвал флаги и ломал ветви. Стужа облизывала камни, стены, машины, людей. Стужа ломала и корежила. — Прекрати! — крикнул командор. — Прекрати! Рагнвальда затянуло снежной дымкой. Миг — и Ледышка выпрямился во весь рост, закрывая меня. Военные смотрели в небо, и такого ужаса я прежде не видела на лицах людей. Длинные крылатые тени ползли по земле. Над нами кружила стая диких хёггов. Вокруг шипастых и рогатых тел закручивались ледяные воронки, спускались длинными хвостами к земле, втягивая внутрь людей. Лютое ненастье обрушивалось сверху морозом и гибелью. И драконы спускались все ниже, проносились над головами, дышали стужей. Стена здания лопнула и обвалилась, похоронив под собой железную оружейную установку. Я ухватилась за лапу Ледышки. — Мы сотрем этот город с лица земли, — крикнула я. — Вы этого хотите? Погубить мирных людей? Кто здесь чудовище, командор Грей? Сколько человек вы готовы принести в жертву вашим амбициям? На лицах солдат я видела неуверенность и страх. Никто не хотел умирать. Снежные вихри набирали силу. Командор Грей оскалился. Он не собирался отступать, наплевав на потери. И я ударила хёгга по чешуе. — Улетай… улетай, Рагнвальд! Здесь люди, много людей! Мы не чудовища. Улетай же! Ледышка зарычал, подхватил меня и сорвался в небо, с трудом раскрывая раненное крыло. Ледяная стая пронеслась рядом. Командор что-то крикнул. — На поражение! И я увидела Белорогого, который поднырнул под Ледышку, помогая брату набрать высоту. И луч, полоснувший по его брюху… Мучительный крик дракона разорвал небо. Скорее… Скорее! Выше! — Встретимся на другой стороне, господин Грей! — с ненавистью крикнула я. И успела увидеть искаженное лицо командора. Похоже, он знал, что значат мои слова. Под нами проплывал заснеженный город. Дома, крыши, машины, кричащие и бегущие люди. В стеклах высоких железных зданий отражались летящие ледяные драконы. Белорогий с ревом врезался в шпиль городской часовой башни, и огромный циферблат треснул, осыпался кусками окровавленного стекла и разбитых механизмов. Внизу визжала толпа… Белорогий с трудом поднялся, отряхнул с крыльев стекла. Ударил хвостом, разбрасывая людей. Взлетел… Дракон, имени которого я не знала, пронесся совсем низко, угрожающе выпуская когти. Другой подцепил бампер машины, приподнял и уронил на камни. Люди кричали, падали, закрывали головы и снова кричали… Я видела в окнах людей и ужас на их бледных лицах. Я видела юркие боевые самолеты, поднимающиеся в небо. Мир Конфедерации. Мир, которому сегодня был брошен вызов. — Скорее! — закричала я. — Рагнвальд, надо уходить! Туман совсем близко! Скорее! * * * Мы успели. Плотная серо-белая завеса сомкнулась за нами, отрезая от самолетов Конфедерации и выпущенных нам вслед орудий. Стая притихла и молча летела сквозь Туман, я видела их длинные тени, скользящие в мареве. Некоторые хёгги были ранены и белое молоко Тумана раскрашивалось алыми каплями крови. Переход дался тяжело. И когда мы все же миновали завесу, Ледышка едва дышал, все сильнее заваливаясь на бок. Я молчала. Понимание, что произошло, сдавливало горло. Слова командора звенели в голове. Он добился того, чего хотел — показал Конфедерации чудовищ фьордов. И я осознавала, каким оружием владеет Конфедерация. Лазерные установки, боевые истребители, обученные военные… Сегодня мы смогли уйти, но что будет дальше? Ледышка тихо заурчал, словно ощущал мою панику и пытался утешить. Туман мы пересекли уже ночью, а утром опустились на зеленый холм фьордов. Дикая стая сделала над нами круг и с рычанием унеслась выше — к снегам вершин. Белорогий летел тяжело, его раненное брюхо истекало кровью. Но я надеялась, что хёгг сможет исцелиться. И тут же меня схватил Рагнвальд, прижал к себе, жадно зарылся пальцами в волосы. — Энни, Энни, Энни, — шептал Рагнвальд, покрывая мое лицо поцелуями. На его теле запеклась кровь, но он, кажется, этого не замечал. Он целовал снова и снова, трогал, прижимал к себе. Я всхлипнула и улыбнулась сквозь слезы. — Ну вот, стоило тебе появиться, и я снова грязная с ног до головы! Ильх оторвался от меня, выдохнул. — Я думал, что ты умерла. Что осталась в той горе. Что я потерял тебя. Я был ослеплен желанием уничтожить стаю. Одержим этой мыслью так сильно, что утратил разум. Я потерял тебя. Потерял! Я прижала пальцы к губам Рагнвальда, не в силах видеть его отчаянный взгляд. — Я жива. Я здесь. — Со мной? — Да. Он втянул воздух. Я провела пальцем по его бритому виску, а потом — по шрамам, покрывающим щеку, плечо и руку. Мне было больно трогать их, словно я сама горела в огне. — Они останутся навсегда, — тихо сказал Рагнвальд. — Не все можно исцелить. — Это было хорошее сражение, — прошептала я. И сколько их еще будет — сражений. За честь, за любовь, за фьорды. За наш дом. Ильх снова прижал меня к себе. — Рагнвальд, ты ранен, — я тронула разорванную кожу. — Надо вытащить пулю, пока рана не затянулась. — Энни, ты наденешь пояс моей венлирии? — хрипло произнес Рагнвальд. — Я был так занят стаей, что лишил тебя многих вещей. Наряда, наречения, венца. Я забыл все наши обычаи. Я наплевал на них. Но хоть что-то сделаю правильно. Так ты примешь от меня пояс? Я вздохнула. И ответила: — Нет. — Нет? — опешил он. Я покачала головой. — Я много думала, пока ползла в той горе. И потом — тоже… Я думала о Гунхильд, о ее сумасшествии. И поняла, что просто не смогу быть женой риара. Я не могу делить тебя с кем-то. Понимаешь? Если однажды к тебе придет дева и попросит ночь, а ты согласишься… я сойду с ума! — Риар может отказаться, — тяжело выдохнуть Рагнвальд. Его глаза льдисто блестели. — Если у него есть любимая дева, он может отказаться. — И все же… я не смогу так жить, — прошептала я. — Я тоже, — неожиданно произнес ильх. — Но нам и не придется. — Что? Он смотрел на меня, не мигая. И у меня разрывалось сердце. Я не хотела покидать его. Но я сказала правду. — Бенгт вернулся, — неожиданно сказал Рагнвальд. — Значит, я больше не риар. По закону он должен вызвать меня на поединок, чтобы мой Зов больше не влиял на город. Но Карнохельму достаточно смертей. Вот только выходит, что в Карнохельме мне больше нет места. Стая больше не угрожает городу. Эти хёгги освободились. А я… я должен уйти. — И куда же? Рагнвальд пожал плечами. — А как же твой инстинкт гнездования? — прошептала я. — И то, что Карнохельм — лучшее место на земле? Слабая улыбка тронула губы. — Ты — мое гнездо, Энни. Мой дом. Моя дева. Я слишком долго жил сражениями. Знаешь, я ведь совсем не видел фьорды. Нероальдафе, Аурольхолл, Варисфольд, озерный город и Горлохум. Я хочу увидеть всё. Хочешь ли ты отправиться со мной? И знаешь…лучше бы тебе согласиться, иначе… Иначе придется тебя связать. И таскать за собой связанную, пока ты не привыкнешь. — Что? — не веря, выдохнула я. — Ты что же, думала, я так просто тебя отпущу, чужачка? Что одного твоего «нет» будет достаточно? — губы ильха дрогнули в насмешке. — Даже не мечтай. Мне захотелось кричать от счастья. Но я лишь улыбнулась в ответ. — И почему ты думаешь, что я на это соглашусь? — А ты не согласишься? — Рагнвальд уже откровенно дразнил меня. — Ну и потом… я позволю тебе сесть на шею хёгга. — Ого! — смех рвался из груди, булькал в горле. И счастье — огромное и прекрасное, как фьорды, разрывало сердце. — Даже так? Я буду первой девой, оседлавшей хёгга? Ты позволишь мне? — Даже изготовлю для тебя седло, — усмехнулся Рагнвальд. — Осталось уговорить Строптивца. — Ледышку, — буркнула я, с трудом сдерживая смех. — Строптивца. А теперь… Теперь мне и правда стоит вытащить эту гадость из своего тела. Тебе придется мне помочь, Энни. Я содрогнулась, понимая, что меня ждет. Рагнвальд осел на камень, и я поняла, как непросто ему дался этот день. — Далеко-далеко, за Великим Туманом, в краю снега, воды и лесов, на высокой скале, жила девочка Энни. И был у нее хёгг, — вдруг хрипло сказал Рагнвальд. — Он принадлежал ей целиком. И зверь, и человек. И, несмотря на рану, несмотря на весь ужас произошедшего, несмотря на угрозу, нависшую над фьордами, мы рассмеялись. Потому что мы наконец были вместе. Живые. Мы знали, что первым делом придется отправиться в Варисфольд, чтобы все рассказать совету ста хёггов, найти Оливию и убедиться, что красный дракон жив. Но это все утром. Эта ночь принадлежала лишь нам. И сколько бы дней нам не отмерили великие перворожденные, мы будем ценить каждый. ЭПИЛОГ Командор Этан Грей заложил руки за спину. С высоты небоскреба столицы Конфедерации земли почти не было видно. Зато прямо перед глазами лежала тяжелая мрачная туча. И командора тянуло всмотреться в нее, чтобы убедиться, что внутри никого нет. А еще — тронуть заживший рубец на подбородке. Или… или посмотреть на левую руку, скрытую перчаткой. Под черной замшей на запястье цвел ледяной рисунок, который не смог вылечить ни один профессор. И никто не мог сказать, чем это грозит командору. Его рука становилась льдом. А перед глазами стояли солдаты, которые рассыпались от дыхания белой твари. Подарок варвара. Ярость снова окатила холодной волной, и командор сжал кулаки, пытаясь справиться с эмоциями. И злорадно усмехнулся. Программу переселения приостановили. Но командору этого было мало. Ему нужны фьорды. Он прикрыл глаза и втянул кондиционированный воздух. Слишком сухой. Он желал ощутить другой — влажный, соленный, травянистый. Воздух за Туманом. Воздух фьордов. Сердце ударило в клетку ребер, дернулось. И уже привычная злость растеклась на языке жгучим ядом. Он уничтожит варваров. Уничтожит! У говнюка Эриксона нашлись влиятельные друзья, и против командора выдвинули обвинение в превышении полномочий. Его обвинили в том, что он создал угрозу для мирного населения! Разве он не сделал то, что должен был? Он показал Конфедерации жуткую, оскаленную морду фьордов! Пусть знают, что скрывается за Туманом! Командор выдохнул и растянул губы в ядовитой усмешке. Ничего. Это лишь начало. Дверь за спиной открылась, впуская гостя, но Грей не стал оборачиваться. Гость не любил, когда ему смотрели в лицо. В отражении на стекле командор рассматривал визитера. Хотя на что там смотреть — лицо скрыто мятым капюшоном плаща. Гость стоял неподвижно и молча. И Грей по опыту знал, что может так стоять бесконечно долго. — Ты отправишься за Туман, — резко произнес командор. — В мертвый город фьордов, Саленгвард. По моим данным, в скалах города сохранилось кольцо Горлохума, добудешь мне его. И вёльду из заповедного леса. Тайно привезешь груз в Конфедерацию. Задание засекреченное, отвечаешь лично передо мной. Все ясно? Гость слегка наклонил голову. Грей моргнул. А когда снова посмотрел на стекло — в отражении уже никого не было. * * * Черный хёгг забрался в расщелину между камней и пополз, обдирая крылья об острые камни. Он забирался все глубже и глубже, в самое сердце горы. Полз и полз, ведомый болью, тоской и золотой исцеляющей жилой, что пролегла в скалах. Крылья хёгга превратились в лохмотья. Шкура стала скользкой от крови — своей и чужой. Его огромное тело болело и почти обессилило. И человек в нем сдался, уступив место зверю. И он справился. Нюхом нашел гору, внутри которой вились золотые исцеляющие жилы. Добрался. Залег, прижавшись брюхом к камням. Закрыл глаза. Здесь было хорошо. Тепло и тихо. Пахло золотом и черным камнем. Ему нравилось… Здесь не было ледяных, не было людей. Не было девы… Хёгг тихо зарычал. В глубинах сознания мелькнуло воспоминание о том, что хёгги могут спать очень долго. Месяцами или даже годами. Спать и видеть незримый мир… или свои воспоминания. Его были странными. Словно в израненном теле были воспоминания двух разных существ. Одно было большое, сильное, яростное. А второе — слабое и крошечное. И в этом втором был дом на берегу озера, тесто, запах свежих булок… Затуманная невеста, которая протягивала к нему руки. И старуха, что сорвала с него рубашку, начертила на теле кровавые знаки и надела на шею кольцо Горлохума. Приказала убить… убить того, кто похитил его задуманную невесту… Убить ледяного хёгга. Но воспоминания хёггу не нравились. Они причиняли боль. От них хотелось отвернуться, хотелось забыть. Он сделал так много ошибок… приказ старухи горел в голове пеклом, не давал дышать, будил ярость и огонь. Он поступил неверно… Он ошибся… И дева… дева погибла… Он виноват. И потому будет спать — долго-долго, пока боль не уйдет. Пока ее не прогонит золотая жила. Спать… Он знал, что некоторые хёгги спали слишком долго и становились камнем. Их шкура затвердевала, а сердце под чешуей почти переставало биться. Ток их крови замедлялся, а дыхание больше не раздувало грудь. И если хёгги хотели проснуться, то уже не могли — их шкуры становились гранитом. Он помнил легенды о том, что сами перворожденные когда-то уснули так глубоко, что стали горными хребтами, ледяными вершинами и морскими гребнями. Он понимал, что если спать долго, то крошечное человеческое сознание растворится, станет совсем незаметным и слабым. Незначительным. Что оно исчезнет вместе с болью и дурными воспоминаниями. И останется лишь тот, кто сильнее, яростнее и не мучается чувством вины… Но он не хотел каменеть. И не хотел забывать. Однажды он проснется и, возможно, найдет тот дом на берегу озера. Но сейчас под его брюхом медленно текло живое, горное золото и хёггов сон туманил сознание. И это было так восхитительно, что зверь не желал сопротивляться. И человек — тоже. Когда-нибудь он проснется. Когда-нибудь. КОНЕЦ Послесловие Мои любимые читатели! Уже в который раз я говорю вам спасибо за поддержку во время написания книги, за ваши эмоции, за прекрасные слова и чувства! История о чудовище Карнохельма закончилась, но истории фьордов продолжаются) И мы еще увидим любимых героев, в том числе Энни и Рагнвальда. А пока им нужно немного побыть вдвоем, чтобы залечить раны и принять новую жизнь, которая их ожидает. Они стоят на пороге большого путешествия, они увидят много чудес, а самое главное — они будут вместе. И если немного заглянуть вперед, то Энни, наверняка, научится контролировать свои силы вёльды, а Рагнвальд научится улыбаться. Эта история для меня началась с образа девушки, которую заточили в пещеру с чудовищем. Я подумала, что случись такое на самом деле, это было бы совсем не весело. Но героиня оказалась с характером, все выдержала с мужеством. Энни пришлось пройти путь от страха и паники до понимания, что зачастую истинными чудовищами оказываются не звери, а озлобленные люди. Но все закончилось хорошо, Энни и Рагнвальд победили, отвоевав друг друга у всех врагов. А нас впереди ждут новые герои и новые истории о прекрасных и жестоких землях озер и скал. Ну и конечно, о Конфедерации. Как вы понимаете, командор Грей не успокоится. Он словно злой паук плетет свою паутину интриг, надеясь сокрушить фьорды. Что из этого выйдет, чем все закончится — мы узнаем в следующих книгах. Я не прощаюсь и желаю всем прекрасного времени, чудес и хороших книг! До встречи в новых историях, Марина Суржевская.